Текст книги "Город золотых теней"

– Так об этом я и толкую! Ты сам только что признал, что какой-то хакер орудует в центральном архиве Срединной страны!

Орландо раздраженно фыркнул:

– Фредерикс! Мы и прежде знали, что они на такое способны. Вспомни, что со мной проделали в той гробнице. Они просто изъяли кусок записи и сшили разорванные концы, словно хирурги.

– Но зачем?

– Не знаю. – Орландо повернулся и взглянул на окно с марсианским пейзажем. Он успокаивался, наблюдая за строительными роботами, терпеливо перепахивающими красную марсианскую почву, словно смотрел на пасущихся коров. А сейчас ему требовалось успокоить возбужденные мысли. – Я знаю лишь, что прав.

Фредерикс встал, на сей раз осторожнее, и вышел в центр комнаты.

– Но, Орландо, ведь это… это не Морфер или Дитер. Дело ведь не в том, что кто-то просто хочет подложить нам свинью. Эти люди, они как… преступники. Но зачем они так все запутали, зачем пошли на такой риск? Чтобы просто показать тебе какой-то город? Ерунда какая-то.

– Да, верно.

Подумав, копнув, затем снова подумав, строительные роботы занимались своим делом. Они находились по другую сторону виртуального окна и одновременно в миллионах миль от него. Орландо попробовал вспомнить величину временной задержки при передаче изображения, но не смог. Впрочем, то, что они делали в текущую секунду, наверняка мало чем отличалось от сдвинутой во времени версии, на которую он сейчас смотрел. И эти безропотные аппараты будут работать и работать, умирая и сменяясь новыми, собранными на автоматической марсианской фабрике, пока через несколько лет проект не завершится. А над марсианской поверхностью поднимется небольшой пластиковый пузырь, под которым несколько сот человек смогут укрыться от суровости чужого мира.

– Орландо! – Голос друга вернул его в столь же чужой мир его виртуального дома. Широкоплечий сим Фредерикса стоял, скрестив на груди руки и словно удерживая что-то в бочкоподобной груди. – Знаешь, старина Гардино… мне страшно.

* * *

Орландо сидел, подложив под спину подушки и плотно, словно замерзший нищий, обернув тощие ноги одеялом, и вслушивался в ничто.

Из книг он знал, что дома не всегда были такими. Он подозревал, что дома в других частях света и даже многие из американских тоже не такие, как этот. Он знал, что во многих зданиях поскрипывают доски пола, над головой топают одни соседи, а за стенами разговаривают другие. Однажды он был в гостях у приятеля из медицинского центра, парнишки по имени Тим, чьи родители жили в доме на улице, ничем не отделенной от остальной части города. В комнате Тима даже днем было слышно, как по шоссе, находящемся на расстоянии полумили, проносятся машины.

А в ночи вроде нынешней, когда отец ненадолго переставал храпеть, Орландо и вовсе ничего не слышал. Мать всегда спала как убитая. Домашних животных у Гардинеров не было, если не считать пары десятков экзотических рыбок, но рыбки существа тихие, а все устройства, обеспечивающие жизнь в аквариуме, были химическими и потому тоже шума не производили. О живущих в доме людях заботились не менее старательно. Аппаратура в стенах поддерживала температуру, следила за качеством воздуха, время от времени проверяла электропроводку и системы сигнализации, но все это проделывалось бесшумно. На улице, за массивными стенами и изолированными окнами, сейчас могла маршировать целая армия, но пока посторонний не пересечет охранный луч системы безопасности, Орландо об этом даже не догадается.

Следовало отдать должное тому уровню безопасности и уединения, что можно купить за деньги. Мать и отец Орландо могли делать покупки, посещать театр, выгуливать собаку – если бы таковая у них имелась, – не покидая границ огромного охраняемого района под названием «Краун Хайтс». Мать утверждала, что живут они здесь исключительно ради сына. Они с отцом решили, что такого ребенка, как Орландо, нельзя подвергать опасностям городской жизни; в то же время не стоит жить и в сельской местности, откуда до ближайшего островка цивилизации надо долго добираться на машине или вертолете. Но поскольку большинство друзей его родителей также жили в Краун Хайтс или подобных укрепленных и охраняемый районах (в рекламных объявлениях их называли «эксклюзивными поселениями) и при этом не оправдывали свой выбор поводом, имевшимся у родителей Орландо, он иногда задумывался, правду ли говорила мать. А порой гадал, знает ли она вообще эту правду.

В доме было тихо. Орландо сидел одинокий и немного расстроенный.

Его пальцы нащупали кабель линка возле кровати. Ему захотелось подключиться к сети, но он знал, что случится, если мать встанет, чтобы сходить в туалет или еще зачем-то, и увидит его подключенным. Она уже развернула противосетевую кампанию, хотя так и не смогла толком объяснить, чем же ему весь день заниматься. И если он попадется, то может потерять эту, как мать ее называла, «привилегию» на несколько недель. Сейчас Орландо не осмелился бы так рисковать. Особенно после таких событий.

– Бизли!

Ответа не последовало. Очевидно, он говорил слишком тихо. Орландо подполз к изножью кровати и позвал снова. Голосовая активация – противная штука, когда боишься разбудить родителей.

Из темноты послышалось легкое гудение. Тускло засветился огонек, затем мигнули семь еще более крошечных огоньков, расположенных по кругу, и вскоре возле двери шкафа Орландо увидел маленькое красное кольцо.

– Да, босс!

– Говори тише. Как я.

Бизли отрегулировал громкость.

– Да, босс.

– У тебя есть что сообщить?

– Кое-что. Некоторая информация весьма странная. Я собирался подождать до утра.

Разговаривая, Орландо все еще нервничал. Недавно мать устроила скандал из-за того, что сын мало спит, а женские уши чутки, как у летучей мыши, даже во сне (Орландо не сомневался, что это своеобразный материнский инстинкт, скрытая генетическая ненормальность, пробуждающаяся после рождения ребенка и действующая до тех пор, пока дети не покинут отчий дом).

Он быстро посоображал. Можно, конечно, просмотреть информацию на экране, зато, если мать проснется и услышит, как он разговаривает, всегда можно сказать, что он говорил во сне. Но если она поймает его возле работающего экрана, объяснить все станет гораздо труднее. К тому же ему было одиноко, а лучшее лекарство от одиночества – беседа.

– Подойди сюда, тогда не придется говорить громко.

Несколько едва слышимых щелчков подсказали Орландо, что Бизли отключился от источника питания, у которого он сидел, как блоха на собачьей спине, и потихоньку сосал электричество. Кольцо из красных огоньков скользнуло вдоль стены, а затем по ковру на высоте лодыжек. Орландо снова улегся на подушки и закутался в одеяло – так он мог лучше насладиться щекочущим нервы ощущением, возникающим, когда Бизли карабкался на постель. Он наслаждался им в основном потому, что вырос еще не настолько, чтобы позабыть жутковатое чувство, возникавшее у него от движения Бизли в детстве.

Бизли приблизился к подушке, гудя и пощелкивая – тихо, словно завернутый в вату кузнечик. Он заполз Орландо на плечо и закопошился там, шевеля лапками с резиновыми копытцами и отыскивая удобное положение. Орландо задумался: а не научится ли когда-нибудь Бизли или подобные ему роботы двигаться в РЖ с той же легкостью, что и в виртуальном мире. Он уже представлял себе, как в выпусках новостей сообщается об агентах, чьи роботизированные тела стали непригодными из-за скверного программирования или устаревших программ, сбежавших от своих владельцев, чтобы жить вольной жизнью в инфраструктуре зданий. Что хотят подобные существа от жизни? Осознанно ли они убежали, или просто утратили способность выполнять исходные программы и случайно оказались на свободе? Сохранили ли они остатки исходной искусственной личности?

Бизли пристроил спикер возле уха Орландо и чуть слышно произнес:

– Так лучше?

– Нормально. А теперь рассказывай.

– С чего начать?

– С грифона.

– Итак, во-первых, мы не знаем, когда он был куплен, но все остальное согласовывается с вашими предположениями. Он был введен в сетевой узел уже после распоряжения о его отключении.

– Значит, Диллер его не покупал.

– Я связался с банком данных госпиталя и выяснил, что он до сих пор в коме, поэтому даже если он и купил зверя, то не устанавливал – точно.

– Откуда же этот монстр взялся?

Орландо слегка шевельнулся. Бизли подстроился под его новую позу и зашептал в ухо хозяину говорком бруклинского таксиста:

– Тут и начинаются странности. У него нет конкретной фирмы-производителя. Он слеплен из нескольких кусков программного кода – думаю, он даже способен на большее, чем простое выполнение своих обязанностей в Срединной стране, но теперь уже слишком поздно возвращаться и проверять другие его возможности. Может, если вы захотите вернуться, босс…

– Сомневаюсь. Значит, ты не смог выяснить, кто его купил или изготовил?

– Цепочка его создания чертовски запутана. Я не смог отыскать ни одной целой ниточки: одни компании уже вышли из бизнеса, а торговые марки на некоторых его частях, похоже, являются вымышленными, потому что фирмы с такими названиями ни в каких справочниках не значатся. – Если бы агент-робот умел вздыхать, Бизли сейчас наверняка бы вздохнул. – Точно вам говорю, то были не поиски, а сущий ад. Но одно название постоянно всплывало.

– Какое?

– Скворечник.

Сперва Орландо решил, что не разобрал шепот Бизли.

– Ты имеешь в виду… то самое место?

– Большая часть вымышленных названий является хакерскими кличками, а многие из этих кличек встречаются в материалах, связанных со Скворечником.

– Ух ты! Дай-ка подумать.

Бизли принялся терпеливо ждать. Его, в отличие от родителей или Фредерикса, можно было о чем-то попросить, и он это делал. Он знал, что слова «дай мне подумать» означают «помолчи», и если Орландо не попросит его продолжать, он так и будет тихонько сидеть на месте, пока не придет время ползти к розетке на подзарядку.

Орландо требовались спокойствие и тишина. Он не знал, что сказать. Если след, по которому он идет, ведет в Скворечник, то это и возбуждает, и пугает. Возбуждает потому, что Скворечник, часто называемый «последним свободным уголком сети», считался анархистским хакерским раем, незаконным сетевым узлом, который дрейфовал по системе, как участники незаконной игры в наперсток – по улицам. По сети ходили слухи, что его, в отличие от прочих крупных узлов, поддерживают не мощные корпоративные структуры, а непрерывно меняющаяся сеть собственных небольших систем его обитателей. Все это напоминало цыганский табор – структуру можно было за несколько минут разобрать, сохранить в виде небольших и широко рассеянных индивидуальных кусочков, а затем с той же легкостью собрать снова.

Пугало же Орландо то, что никто просто так не входил в Скворечник. Вход туда разрешался в основном по приглашению, а поскольку Скворечник не имел коммерческих целей, – по сути, главные его принципы противостояли любым попыткам получать какую-либо выгоду, – его основатели обычно желали лишь наслаждаться исключительностью своего обиталища и помогали ее сохранять.

Поэтому в Скворечник нельзя было войти как в другие сетевые узлы. И если Орландо говорили, что ответы на его вопросы можно отыскать там, это было равносильно ситуации, когда средневековому крестьянину заявляли, что нечто ему нужное имеется в Китае или Самарканде. А для не имеющего связей подростка Скворечник, пусть и не являясь понятием мифическим, все равно оставался настолько недосягаемым, что мог приравниваться к плоду чистого воображения.

Скворечник. В душе Орландо зашевелилось возбуждение, но рядом с ним, тесня его, пробивалось и другое чувство – которое он очень хорошо знал, хотя никогда прежде не испытывал по отношению к чему-либо в сети. Как и Фредерикс, он был испуган.

– Бизли, – проговорил он наконец, – ты уверен?

– Ну как можно, босс? – Бизли, хотя и был оборудованием устаревшим, производил впечатление и сейчас. В его оскорбленном тоне не ощущалось и капли фальши или искусственности.

– Тогда выясни о Скворечнике все, что сможешь. Нет, не все. Поначалу собери информацию с достаточно высокой достоверностью и подтвержденную несколькими источниками. А потом решим, стоит ли разбираться с остальной.

– Даже в таком варианте, босс, времени на это уйдет немало.

– Согласен на все, что тебе удастся раскопать к утру. – Орландо вспомнил, что на завтра у него назначен визит к врачу. – Нет, к полудню. Я это прогляжу, а потом решу.

– Если хотите, чтобы я провел действительно тщательный поиск, то мне лучше вылезти из этого тела. Сами знаете, когда я ползаю в таком виде, доступный диапазон частот ужасно сужается.

Орландо поморщился. Когда имеешь дело с детским агентом, тот вечно тебя поучает.

– Скажи что-нибудь поновее. Ладно, слезай отсюда.

Обрезиненные лапки зашевелились – Бизли попятился от его уха.

– Спокойной ночи, босс.

– Спокойной ночи, Бизли.

Агент осторожно спустился по простыне на пол. Так же, как кошкам, роботам-агентам было проще забираться наверх, чем спускаться. Орландо наблюдал, как красные огоньки приближались к стенной розетке, потом Бизли подключился и погасил дисплей.

Скворечник. Как странно произносить это название и связывать его с тем, что он, Орландо Гардинер, собирался сделать. Словно он и в самом деле решил полететь в волшебную страну или юркнуть в кроличью нору и познакомиться с приятелями Алисы.

Но все это обладало пусть зловещим, но смыслом. Если имеются люди, способные взломать совершенную систему Срединной страны, вырезать пять минут записи и уйти, не оставив свидетельств – не только в том, кто это сделал, но и в том, что вообще что-то произошло! – то они из тех, кто причастен к Скворечнику.

Орландо улегся на подушки, зная, что сон придет еще не скоро. Так много еще нужно обдумать. Действительно ли он наткнулся на нечто необычное, ради чего стоит все это затевать и идти на такой риск? Или же образ странного города подтолкнул его к мыслям, которые давно перестали его волновать? Фредерикс наверняка скажет, что он палит из пушки по воробьям. Верно, в личные сетевые узлы обычно не подкладывают инфобомбы. Если родители узнают, их кондрашка хватит.

От внезапной мысли у него встали дыбом волоски на шее. Орландо сел; мысль оказалась настолько неприятной, что ее не хотелось обдумывать лежа.

Он предположил, что лишь тот, кто обладает доступом к архивам Срединной страны, способен узнать, что он побывал в башне Сенбар-Флая – он даже сказал об этом Фредериксу. Но ясно и то, что человек, вырезавший кусок записей о событиях в гробнице и сумевший на полгода приостановить выполнение распоряжения о закрытии узла, может также при желании похозяйничать в главных файлах Судейской коллегии и проделать с ними такое, что не под силу даже их владельцам.

Если так оно и есть, то этот кто-то сможет в любое время узнать о визите Таргора в башню. И с еще большей легкостью выяснить, кто создал Таргора.

Орландо ощутил во рту кислый привкус желудочного сока. Проявив дурацкую самоуверенность, какой стал бы гордиться любой вымышленный варвар, он, можно сказать, заявил этой личности с почти неограниченными возможностями и явным стремлением к секретности, что его ищет один парнишка четырнадцати лет. Разумеется, все это было делом рук какого-то чрезвычайно талантливого и слегка ребячливого шутника. Но что, если город и манипулирование с архивами указывают на нечто более крупное и гораздо более незаконное? Тогда ему остается лишь надеяться, что у его противника с чувством юмора все в порядке.

«Эй, мистер Компьютерный Преступник из Большой Лиги, это я, Орландо Гардинер. Заходите в любое время. Я не стану долго сопротивляться».

Черт, да ведь достаточно будет порыться в его медицинских записях. Подменить пластырь и… сайонара, Ирен.

Скворечник. Образ из детства, убежище от реального мира взрослых и всяческих правил. Но кто рыскает за пределами игровых площадок, недосягаемый для властей и охранников? Шпана. Всяческая шваль. Плохие парни.

Широко раскрыв глаза, Орландо сидел в темноте и вслушивался в ничто.

СЕТЕПЕРЕДАЧА/СПОРТ: Карибские подростки подписывают контракты «морских свинок».

(Изображение: Бандо играет в баскетбол на дворовой площадке.)

ГОЛОС: Соломон Бандо, двенадцатилетний доминиканец, станет первым ребенком, который получит гормональную терапию, заказанную и оплаченную профессиональным спортом. Семья Бандо подписала контракт с «Энсенада АНВАК Клипперс» из Международной баскетбольной ассоциации, согласно которому их сын, выбранный из нескольких сотен претендентов, претерпит цикл впрыскиваний гормонов роста и пересадок костей, которые помогут ему достичь роста в семь с половиной футов.

(Изображение: Роланд Кринзи, вице-президент «Клипперс».)

КРИНЗИ: Мы строим свое будущее, а не просто плывем по течению. Наши поклонники благодарны нам за это…

Глава 17
Звонок от Джереми

Рени путалась в сумках, пытаясь удержать их в руках все одновременно. Автобус чихнул и отъехал на подсевших шинах, чтобы высадить еще нескольких человек на других углах, точно странный зверь, помечающий границы своей территории.

Пока она ехала, стало еще жарче, хотя солнце уже склонилось к горизонту. Пот стекал по шее и вдоль позвоночника. До пожара от ее дома до остановки было всего пара кварталов, хотя и это расстояние под конец рабочего дня казалось ей непосильно огромным. Теперь, спустя всего две недели, она начинала вспоминать те времена с тоскливой грустью.

Улицы нижнего Пайнтауна были полны народу, как всегда в это время дня. Жители, от малышей до стариков, маячили в дверях и на крылечках, сплетничая с соседями из ближайшего дома или даже через улицу, выкрикивая самые смачные новости, чтобы всем было слышно. Посреди улицы юноши играли в футбол. За ходом матча наблюдали детвора, следовавшая за игроками от одного конца квартала до другого, и более спокойные зрители с крылечек. На большинстве игроков были только шорты и растоптанные такки . Глядя, как движутся блестящие от пота тела, слушая смех и крики, Рени ощутила глухую тоску по любви и крепким объятиям.

«Не трать времени, девчонка. Нечего тратить».

Один из молодых игроков, худой и бритоголовый, был похож на ее старого приятеля Дель Рея, даже двигался с тем же нагловатым изяществом. На мгновение Рени примерещился Дель Рей, хотя она прекрасно знала, что привлекший ее внимание мальчишка на много лет моложе. Что-то сейчас поделывает настоящий Дель Рей, и где он сейчас? Рени давно уже не думала о нем и не была уверена, что рада воспоминанию. Переехал ли он в Йоханнесбург, как клятвенно обещал? Его-то ничто не удерживало от того, чтобы начать восхождение по начальственной лестнице, пробраться в правительство – Дель Рей был очень честолюбив. Или он еще в Дурбане, быть может, вот сейчас возвращается домой к ожидающей его женщине – быть может, к жене. Она не видела его больше пяти лет. За это время что угодно может случиться. Может, у него уже дети. Может, он и вовсе умер.

Она вздрогнула и осознала, что стоит столбом посреди тротуара. Юноша промчался мимо нее, гоня перед собой мяч. Ухмылка его сверкнула золотыми зубами. Да нет, не похож он на Дель Рея.

За юношей, который не был ее старым любовником, пролетела стайка малышни, заставив Рени вцепиться покрепче в сумки. Она двинулась дальше. Через несколько сот ярдов крылечки остались позади, уступив место довольно убогим магазинам.

Взгляд Рени привлекло платье на витрине. Она замедлила шаг. Бледная ткань странно отблескивала, косые лучи солнца падали на нее неровно. Зрелище было необычное и все же прекрасное. Рени остановилась, чтобы разглядеть платье получше. Она уже так давно не покупала себе ничего непрактичного.

С видом торжествующей мученицы она покачала головой. Если и были в ее жизни дни, когда следовало экономить каждый ранд, когда она не могла позволить себе купить понравившуюся вещь, то эти дни как раз настали.

Когда она отворачивалась от витрины, что-то задержало ее взгляд. Поначалу ей показалось, что это движение по ту сторону витрины, но за стеклом не было никого, кроме манекенов. Что-то двигалось за ее спиной. Она рывком обернулась, но увидела только темную рубаху, скрывающуюся за углом в дюжине шагов от нее. С другой стороны две молодые женщины глядели через плечо с выражением легкого недоумения на лицах, точно провожая скрывшегося взглядами.

Рени переложила сумки из руки в руку и решительно двинулась вперед. Не то чтобы был поздний вечер, а она шла по улице одна – перед маленьким универмагом в сотне шагов впереди стояла толпа, да и поближе шли несколько прохожих. Конечно, у нее серьезные неприятности, но верить, что ее преследуют – прямой путь в дурдом.

Задержавшись у светофора, Рени небрежно оглянулась. Тощий тип в темной рубашке и солнечных очках в тонкой оправе старательно изучал витрину магазина одежды. Он не поворачивался к ней, не подал и знака, что подозревает о ее существовании, и все же Рени ощущала исходящий от него ток внимания.

Этак она скоро начнет от каждой тени шарахаться. Впрочем, организации, которые следят за людьми из-за угла, так и называют порой – шарашкины конторы…

«Опасно верить, что тебя преследуют. А не верить – тоже опасно».

Она забежала в универмаг на углу, хотя все покупки сделала еще близ политеха, где магазины были лучше. Когда она вышла оттуда с банкой лимонада в руке, человека в черной рубашке не было.

Временное убежище было когда-то гаражом для грузовиков и, сменив назначение, сохранило в полной мере прежние теплоту и уют. Там, где рифленые плиты из дешевого фибрамида расходились, в потолке, в двенадцати метрах над головой, зияли щели. На бетонном полу еще виднелись старые пятна от солярки. Департамент соцобеспечения Большого Дурбана сделал что мог, в основном трудом добровольцев: огромный гараж разделили сотами фибропластовых перегородок, которые можно было завешивать тряпьем, в одном углу настелили широкий ковер, поставили стенной экран, большую газовую плиту, старый бильярдный стол и мишень для дротиков. Но здание переделывали довольно поспешно после наводнения трехлетней давности и с тех пор не трогали. Поначалу его предназначали в качестве временного жилья для тех, чьи дома залило, но когда вода спала, муниципалитет оставил гараж за собой. В промежутках между редкими несчастными случаями его сдавали напрокат для вечеринок и политических митингов, хотя несколько семейств так и не нашло себе иного дома.

То, что муниципалитет оставил здание себе, не означало, что тут проводили ремонт. Проходя по коридору, Рени наморщила нос. Как могут стены, продуваемые по зиме всеми ветрами, так крепко удерживать летом жару и вонь?

Она кинула сумки в клетушке три на четыре метра, ставшей их временным пристанищем. Отца не было – впрочем, она и не ожидала его увидеть. Рени сорвала зажигалку с сигареты, сбросила туфли, задернула занавесь у входа, чтобы переодеться в домашнее и убрать рабочий костюм. Натянув шорты и футболку, она запихнула продукты в крохотный холодильник, поставила чайник на плитку, затушила окурок и пошла искать Длинного Джозефа.

Отец сидел у стенного экрана в обычной компании мужиков – одни его лет, другие младше, – наблюдая за ходом футбольного матча. Играли профессионалы, на зеленой траве какого-то спортивно-коммерческого Зазеркалья, существовавшего лишь на экранах. Рени вспомнилась настоящая игра – на улице, всего в паре кварталов отсюда. Что гонит юношей с солнечной улицы, что превращает их в мужиков – косноязычных спорщиков, поверхностных умников, способных долгими днями сидеть в душном гараже, потягивая пивко? Как может мужчина начинать жизнь с таким запасом сил и энергии и так быстро их растрачивать?

Отец поднял взгляд и, заметив дочь, виновато попытался спрятать пиво. Рени предпочла не заметить бутылки.

– Папа, я сейчас сварю кофе, и нам пора идти к Стивену.

Отец воровато покосился на последние капли пива в бутылке. Остальные пристально вглядывались в экран. Одна из коллег Рени считала, что все мужики – кобели; если так, то особенно это проявляется в том, как они смотрят на мяч. Длинный Джозеф осушил бутылку и демонстративно поставил на пол.

– Пойду, что ж. Надо с мальчишкой повидаться.

Когда они шли коридором, Рени показалось, что в дверях гаража стоит тот самый человек в темной рубашке, но солнце било в глаза, и разобрать что-либо было трудно. Она подавила сосущее чувство под ложечкой. Даже если это тот самый тип, это еще ничего не значит. В убежище обитают почти пять сотен человек, и еще больше приходят в гости. Сама Рени знала только пару десятков погорельцев из собственной многоквартирки.

Сворачивая, она глянула туда снова, но дверной проем был пуст.

– Хорошо было, – произнес внезапно отец, – когда-то. Так здорово.

– Что?

– Когда я работал. Электриком был. Кончаешь, складываешь инструменты, идешь выпить с друзьями. Сделаешь работу и доволен. А потом спина у меня заболела.

Рени промолчала. Травму спины отец получил – или утверждал, что получил – через год после смерти бабушки Умы Бонгелы, заботившейся о детях после того, как их мать погибла при пожаре. А кроме того, травма странным образом совпала с повышенным интересом Длинного Джозефа к бутылке. Со своих посиделок он возвращался домой так поздно, что Рени приходилось укладывать братишку рядом с собой, чтобы он не плакал. В травму отца она так до конца и не поверила.

Если только его не сгибали тяжелая работа, и снова работа, и снова, и невыносимо тяжелое бремя гибели жены, а потом тещи, и ответственность за двоих детишек; сгибали, пока Длинный Джозеф уже не мог больше распрямиться. Тоже травма спины – своего рода.

– Знаешь, ты еще можешь это делать.

– Что? – Отец отвлекся, глядя куда-то в конец коридора.

– Работать электриком. Господь знает, тут у всех проблемы. Думаю, все были бы рады твоей помощи.

Отец зло покосился на нее и уставился вдаль.

– Спина…

– А ты не напрягай ее. Ты ведь много можешь сделать. Тут у половины жителей розетки перегружены, проводка старая, техника дрянная. Можешь пройти, посмотреть…

– Черт тебя дери, девка, если хочешь избавиться от меня, так и скажи! – внезапно взъярился отец, сжимая кулаки. – Я ни у кого работы клянчить не намерен! Что тебе – пенсии моей мало?

– Хватает, папа. – В пятьдесят лет отец уже стал склочным стариком. Рени хотела обнять его, но не осмелилась. – Хватает. Это была просто идея. Я хотела бы видеть тебя…

– Полезным? Я сам себе полезен. А ты займись своим делом.

До своей клетушки они дошли в молчании. Длинный Джозеф хлопнулся на кровать и сосредоточенно и критически разглядывал свои тапочки, пока Рени заливала кипятком растворимый кофе. Когда таблетки кончили пузыриться, она передала одну кружку отцу.

– Можно тебя спросить, или ты так и будешь дуться до вечера?

Он воззрился на дочь поверх кружки.

– Чего?

– Тот тип, который маячил перед нашей многоквартиркой, – как он выглядел? Помнишь? Ну, который сидел в машине, когда приходил Ксаббу.

Отец пожал плечами и подул на кофе.

– Откуда мне знать? Темно было. Борода была, шляпа. Зачем это тебе?

Ее преследователь был безбород, но это ничего не значит – побриться любой может.

– Я… я волнуюсь, папа. Мне кажется, что меня кто-то преследует.

Отец скривился.

– Что за ерунда? Преследует? Кто?

– Не знаю. Но… мне кажется, я кому-то на мозоль наступила. Я выясняла, что случилось со Стивеном… сама исследования проводила…

Длинный Джозеф хмуро встряхнул головой.

– Что за дурь ты несешь, девчонка? Кто за тобой гоняется – псих-доктор?

– Нет. – Она охватила кружку ладонями, радуясь теплу, несмотря на то, что день был жаркий. – Мне кажется, что Стивен пострадал из-за сети. Я не могу объяснить, но мне так кажется. Поэтому я и поехала к своей учительнице.

– Да на кой бес тебе эта старая белая ведьма?

– Черт, папа, я пытаюсь с тобой говорить! Ты ничего не знаешь о докторе Ван Блик, так что заткнись!

Отец попытался встать и расплескал кофе.

– И не вздумай вставать. Я говорю об очень серьезных вещах. Так ты будешь слушать или нет? Я, знаешь ли, не единственная родственница Стивену – он все-таки твой сын.

– И я к нему пойду сегодня. – Длинный Джозеф был преисполнен оскорбленного достоинства, несмотря на то, что был в больнице лишь четырежды, всякий раз по настоянию Рени. Он опустился на кровать, выпятив губу, как обиженный ребенок.

Рени рассказала ему все, что смогла, опустив самые сложные умозаключения и обойдя по кривой последний час, проведенный в «Мистере Джи». Она была слишком взрослой и независимой, чтобы отец попытался запретить ей что бы то ни было, но нельзя сбрасывать со счетов шанс, что, когда очередная бутылка пива напомнит ему, что он потомок зулусских воинов, он решит защитить ее самолично – скажем, разобьет пульт. При необходимости она и с работы могла вести свое расследование, но она и так втянула политех в это дело больше, чем намеревалась, да и сильно отстала от учебной программы за время болезни.

Когда она закончила, Длинный Джозеф необычайно долго молчал.

– Неудивительно, что ты едва не убилась – работаешь целыми днями, а потом еще со всякой дрянью возишься, – заключил он наконец. – По мне, так все это дурь одна. Чтобы мальчишке от компьютера плохо стало? Да никогда о таком не слышал.

– Я не знаю. Это же только мои догадки. Доказательств-то у меня нет.

«Кроме размытой фотографии города. И то лишь потому, что я взяла свой пульт к Сьюзен. И потому, что меня не было в доме во время пожара».

– Думаешь, кто-то поджег наш дом? – неожиданно спросил отец, будто подслушав ее мысли.

– Я… не знаю. Боюсь предполагать, что это настолько серьезно. Я надеялась, что это обычный пожар – ну, авария какая-то.

– Потому что, если ты связалась со всякой мразью, девочка, они тебя выжгут. Знаю. Навидался. – Длинный Джозеф вытянул ноги, озирая собственные носки, и, несмотря на весь свой рост, показался вдруг маленьким и старым. Хрюкнув, он согнулся и принялся искать под кроватью башмаки. – Так теперь тебе кажется, что тебя преследуют?

– Может быть. Не знаю. Я уже ничего не знаю.

Отец посмотрел на дочь мрачно и немного испуганно.

– Не знаю, что сказать, Ирен. Нехорошо думать, что у моей дочери крыша съехала, но твои идейки мне еще меньше нравятся. – Он выпрямился, сжимая в руке беглые башмаки. – Сейчас натяну, и пойдем проведаем этого мальчишку.

* * *

После визита Рени отвела отца в раздевалку, чтобы снять энкостюм, и переоделась сама, отправив свернутый комбинезон в люк мусоросборника. Потом пошла в уборную, пристроилась на краешке унитаза и разрыдалась. Сначала слезы катились по одной, но пару секунд спустя Рени уже не могла перевести дыхание, хлюпая носом.

Он был где-то там. Ее Стивен, хитроглазый малыш, забиравшийся к ней в кровать, не покинул свое тело. Лампочки машин, мониторы на черепе, все инструменты современной медицины – или той ее части, что мог предоставить госпиталь пригородов Дурбана – утверждали, что мозг его не мертв. Пока. Но с каждым днем руки его сгибались все сильнее, пальцы все крепче сжимались в кулаки, несмотря на физиотерапию. Как там звучала эта жуткая фраза? «Персистентное вегетативное состояние». Как высохший корешок. Бездвижно застрявший в земле, почерневший, мертвый.