Текст книги "Город золотых теней"

– А обычные преступники способны на это?

– В наши дни хватает подпольных взлом-программ, и некоторые очень дешевы. Но я не думаю, что Сьюзен могла оставить свой дом незащищенным от такой атаки – а это подразумевает, что у нападавших был серьезный программный пакет. Если заберусь в домовую систему – смогу сказать точнее.

Ксаббу нахмурился.

– Но разве полиция уже не осмотрела ее?

– Разумеется, осмотрела. Убийство богатого, известного профессора. Джереми сказал, что они тут три дня толклись – вместе с частной службой охраны. Нам с тобой тоже задали немало вопросов насчет того обеда. Но даже если они нашли что-то, с нами, гражданскими, никто делиться не станет – я уже пыталась что-нибудь разузнать, и Джереми тоже. Может, через полгода до нас и снизойдут, только поздно уже будет. – Рени включила стационарный узел, и тот ожил, замигав огоньками. Машина была хорошая, азиатского производства; если Рени ее на обратном пути уронит, то расплачиваться будет добрых полгода. – Посмотрим, что осталось и будет ли система с нами говорить.

* * *

Рени обмякла в кресле. Дако подлил ей чаю.

– Ваш друг тоже хочет?

– Наверное. – Она пялилась на дымящуюся чашку, слишком усталая, чтобы ее поднять.

Дако поколебался, потом сел напротив Рени.

– Вы нашли что-нибудь, что поможет поймать этих… убийц?

Пальцы его, сжимающие чашку, дрожали. Каково же ему было, подумала Рени, возвращаться в этот дом в первый раз после смерти Сьюзен?

– Нет. Они запустили в домовую систему разрушитель. Я опробовала все алгоритмы восстановления, которые знаю, но… Удивительно, что тут вообще еще что-то работает.

– Доктор все системы запараллелила , – ответил Джереми с тихой гордостью. – Она это так называла. На случай аварии.

– Ну а эти ублюдки запараллелили свою работу. Они не только вывели систему из строя, они разбили все «железо», которое нашли.

В кухню вошел Ксаббу, держа что-то в ладонях. Сердце Рени вдруг заколотилось.

– Что это?

– Я нашел это, когда выходил. Оно застряло между стеной и столешницей. Но я не могу понять смысла.

Рени вцепилась в бумажку и разгладила ее. Первым же словом было ее имя – Ирен . А под ним, узнаваемым дрожащим почерком Сьюзен были написаны слова «Атаско » и «Палео М.» .

– Никаких ассоциаций, – проговорила она, подумав. – Этой бумажке может быть несколько месяцев – никто не сказал, что это обо мне, а не о какой-то другой Ирен. Но мы проверим. Хоть какой-то след.

Джереми странные слова тоже ничего не говорили. Вспыхнувший было энтузиазм приугас.

Ксаббу сел за стол.

– Проходя через гостиную, – произнес он серьезно, – я снова увидал картину. Наскальную роспись. – Взгляд бушмена уперся в стоящую перед ним чашку. Рени подумала, что сцена напоминает спиритический сеанс. – Мне очень стыдно, – неожиданно договорил бушмен.

– За что?

– Боюсь, я смутил доктора Ван Блик, говоря об этой картине. Она была доброй женщиной. Мне кажется, она ценила в этой картине ее значение, пусть и принадлежала к другому народу.

– Она была такая добрая… – Джереми сердито фыркнул и вытер слезы салфеткой, потом высморкался. – Слишком добрая. Она не заслужила такого. А тех, кто сделал это, надо бы найти и повесить, как в старые времена делалось.

– И все же она сумела сообщить нам нечто важное, – ответила Рени. – И, может быть, оставила эту записку. Мы должны сделать все, что можем, чтобы узнать то, что узнала она. А если это выведет нас на след ее убийц… – Она прервалась, вспомнив безлично-зверскую тщательность виденного в подвале разрушения. – Я сделаю все, что смогу – что смогу , – чтобы правосудие их покарало.

– Правосудие, – повторил Дако, точно бранное слово. – Да где его в этой стране найдешь-то?

– Посмотрите на факты, Джереми. Она была богатой и белой. Ее убийство властям заминать не с руки.

Джереми фыркнул – не то недоверчиво, не то согласно, Рени не могла сказать.

Пока они допивали чай, Джереми рассказывал обо всем, что сделал для подготовки похорон и сколько ему еще осталось здесь работать. Из Америки возвращались племянница и племянник Сьюзен, и, судя по опыту прошлого, Джереми ожидал, что его выставят, даже спасибо не сказав. Горечь его слов была объяснима, но все равно вгоняла в депрессию. Рени из вежливости сгрызла пару бисквитов, потом поднялась и сказала, что им с Ксаббу пора уходить

– Спасибо, что позволили нам поискать, – поблагодарила она. – Я бы не простила себе, если бы мы не попытались это сделать.

Джереми пожал плечами.

– Никого за это все равно не накажут. Не так, как хотел бы я. И никто сильнее меня не будет тосковать по ней.

Что-то всплыло в памяти.

– Погодите, Джереми. Сьюзен упоминала свою подругу по имени Мартина, исследовательницу, фамилии не помню – Де-рю-что-то.

Дако покачал головой.

– Не припомню.

– Я знаю, домовая система выпотрошена, но нет ли других записей? Может, она вела дневник по-старомодному – блокнот какой-нибудь, бумажки?

Джереми помотал было головой снова, потом задумался.

– У нас есть книга расходов. Доктор всегда беспокоилась, что могут возникнуть проблемы с налогами, и мы все записи в ней повторяли.

Он выскочил из комнаты, явно довольный, что и ему нашлось дело.

Рени и Ксаббу потягивали остывший чай молча – они слишком устали, чтобы беседовать. Через четверть часа Джереми вернулся с гроссбухом в кожаном переплете.

– Один небольшой чек, три года назад, с пометкой «исследования», на имя Мартины Десрубинс [25]25
  Джереми произносит фамилию так, как она пишется по-французски – «Desroubins», а не так, как произносится.


[Закрыть]– Он указал. – Похоже?

Рени кивнула.

– Звучит точно похоже. Есть ее сетевой адрес или номер телефона?

– Нет. Только имя и сумма.

– Ну ладно. Для начала сгодится.

Рени ощупывала сложенную бумажку, на которой записала теперь и имя знакомой Сьюзен.

«Осколки, – думала она. – Кусочки чего-то – голоса в темноте, путаные образы, недослышанные имена. Это все, что у нас есть».

Она вздохнула. Джереми вывернул машину на темную аллею. Кое-где сквозь деревья просачивался свет из окон, выдающих местоположение соседних изолированных крепостей Клоофа, – свет, как всегда, демонстрация отваги перед лицом безграничной пугающей тьмы.

Отваги? Или невежества?

«Осколки». Рени прислонилась к холодному стеклу. Ксаббу дремал. «Думаю, ничего другого мы и не найдем».

* * *

Рени сидела на кровати и пыталась высушить волосы, наслаждаясь тишиной. Очередь в душ по вечерам была длинная, сплетничать у нее не было настроения, так что двадцать минут ожидания заставили ее всерьез помечтать об одиночестве.

Разматывая накрученный из полотенца тюрбан, Рени просматривала автоответчик. Звонил кто-то из политеха, сообщил, что ее завтра вызывают к советнице – звучало зловеще. Алготритм поиска она установила на два слова из записки Сьюзен. Чем больше она размышляла, тем более странным ей казалось, что доктор Ван Блик, всю жизнь проработавшая с информационной технологией, нацарапала записку, вместо того чтобы оставить устное сообщение в компьютере. Быть может, находка Ксаббу важнее, чем ей казалось поначалу?

Корреляцию между «Атаско» и «Палео М.» система нашла быстро – двадцатилетней давности книга (третье издание) под названием «Палеолитическая Мезоамерика», написанная человеком по имени Боливар Атаско. Первый поиск исследовательницы подруги Сьюзен по адресным книгам Южной Африки успехом не увенчался, и Рени запустила новый – по всему миру через онлайновые справочники по сетевым адресам на фамилию, похожую на «Десрубинс», после чего вернулась к книге.

Рени решила, что, раз уж она тратит больше денег, чем имеет, стоит слить себе заодно и саму книгу. Перекачка стоила дороже обычного – видимо, из-за обилия иллюстраций, но если Сьюзен оставила ей намек, то лучше бы ей этот намек отыскать.

Когда волосы Рени просохли, книга уже находилась в ее пульте.

Если «Палеолитическая Мезоамерика» и содержала в себе некое эзотерическое послание от Сьюзен Ван Блик, то тайну она хранила крепко. На первый взгляд, книга представляла собой не что иное, как научно-популярный опус по древней истории Центральной Америки и Мексики. Рени проверила оглавление, но ничего примечательного не нашла. Потом она принялась просматривать текст. Цветные фотографии разрушенных городов и предметов ацтеков и майя поражали – особенно ей запомнились череп, вырезанный из цельного куска нефрита и искусная резьба по камню, изображающая цветоликих и когтистых богов, – но к проблеме Рени все это имело весьма отдаленное отношение.

Мигающий огонек привлек ее внимание ко второму запросу. Ни в одном из обычных международных справочников Мартина Десрубинс не значилась. Рени вызвала политех и, запустив гораздо более мощные университетские алгоритмы поиска – раз уж у нее все равно неприятности, надо пользоваться, пока дают, – вернулась к книге Атаско, пытаясь как-то связать текст с изображением загадочного города. Удача изменила ей и в этот раз, и Рени начала уже подумывать, что смятая записка относилась к каким-то старым работам Сьюзен. Она вернулась к предисловию и как раз читала об авторе, Боливаре Атаско, судя по всему, совершавшем очень интересные дела в очень интересных краях, когда из магазина вернулся отец.

– Давай помогу, пап. – Она отложила пульт и взяла у него сумки. – Ты мне принес таблетки от головной боли?

– Да, да, – ответил он, точно походы по магазинам были его пожизненной каторгой. На самом деле он ходил за продуктами второй или третий раз в жизни. – И таблетки, и все остальное. Эти, в магазине, они там тронутые. Берешь всего ничего, а в очереди стоишь со всеми.

Рени улыбнулась.

– Ты ел?

– Нет. – Длинный Джозеф нахмурился. – Забыл приготовить.

– Я тебе сварю что-нибудь. Завтра тебе с утра самому разогревать придется – я ухожу рано.

– Куда еще?

– Это единственное время, когда я могу спокойно поработать в лаборатории.

– Все-то тебя дома нет, девочка. – Отец мрачно опустился на кровать. – Все-то меня одного оставляешь.

– Я пытаюсь как-то помочь Стивену, папа. Ты же знаешь. – Рени постаралась не хмуриться, вытаскивая из сумки упаковку пива и пряча ее под стол, потом подоткнула халат, встала на колени на сизалевом коврике, пытаясь отыскать пакет муки из маниоки. – Я много работаю.

– Ты на работе пытаешься помочь Стивену?

– Пытаюсь.

Пока Рени жарила оладьи на портативной галогеновой плитке, отец подтащил пульт к себе и пролистал пару страниц «Палеолитической Мезоамерики».

– Это еще о чем? Целая книга о каких-то мексиканцах. Это не они, часом, вырезали у людей сердца и ели?

– Кажется, да. – Рени подняла голову. – Ацтеки практиковали человеческие жертвоприношения. Но я ее еще не читала. Мне кажется, что Сьюзен оставила мне эту книгу.

– Угу. – Отец фыркнул и закрыл опус Боливара Атаско. – Богатая белая женщина из богатого старинного дома – и что она тебе оставила? Книгу?

Рени закатила глаза.

– Папа, это не… – Она вздохнула и перевернула оладьи на сковороде. – Папа, у Сьюзен есть родственники. Она получат наследство.

Отец хмуро взирал на книгу.

– Ты сказала, что они не пришли в больницу. Когда я буду умирать, девчонка, только попробуй не явиться. А то… – Он умолк и подумал секунду, потом с ухмылкой раскинул руки, точно охватывая и комнатушку, и немногие их уцелевшие вещи. – А то я отдам это кому-нибудь другому.

Рени огляделась, не сразу сообразив, что он шутит. Рассмеялась она не только от радости, но и от удивления.

– Обязательно приду, папа. Страшно подумать, что кто-то заберет мой любимый коврик.

– Тогда не забудь. – Длинный Джозеф вытянулся на постели, страшно довольный собой, и закрыл глаза.

Рени уже начинала засыпать, когда зазвонил пульт. Испуганная, она нашарила в темноте выключатель – в такой поздний час ничего хорошего ей сообщить не могли. Отец всхрапнул и повернулся на бок, бормоча во сне что-то неразборчивое.

– Алло? Кто это?

– Я Мартина Дерубен. – Фамилия была произнесена правильно, по-французски. – Зачем вы меня искали? – Женщина говорила по-английски с акцентом, голос ее был низок и уверен, точно у диктора на вечернем радио.

– Я не… то есть… – Рени села, включила изображение, но экран оставался темным – собеседница ее предпочла сохранить инкогнито. Рени уменьшила громкость, чтобы не разбудить отца. – Извините, если это показалось… – Она запнулась, пытаясь собрать разбегающиеся мысли. Она понятия не имела, насколько близко была Сьюзен знакома с этой женщиной и насколько ей можно доверять. – Ваше имя мне назвала знакомая. Я решила, что вы можете помочь… что вы можете быть как-то связаны… с одной моей семейной проблемой. – Если эта женщина сумела найти ее по нескольким запросам, врать не имеет смысла. – Меня зовут Ирен Сулавейо. У меня не деловая проблема. Я не хочу причинять вам неприятности или лезть в ваши дела… – Она потянулась за сигаретой.

В темноте долгая пауза казалась еще более долгой.

– Какая знакомая?

– Что?..

– Какая знакомая назвала вам мое имя?

– Доктор Сьюзен Ван Блик.

– Она просила вас позвонить мне? – В голосе женщины прозвучали неподдельные удивление и гнев.

– Не совсем. Послушайте, извините меня, но мне как-то неловко обсуждать это с незнакомым человеком по телефону. Может, мы могли бы встретиться? В каком-нибудь безопасном месте?

Женщина неожиданно рассмеялась, хрипловато, покашливая. Еще одна курильщица, подумала Рени.

– На полдороге между Дурбаном и Тулузой? Миз Сулавейо, я звоню из Франции.

– О…

– Но могу уверить вас, что во всей Южной Африке не найдется лучше защищенной телефонной линии, за исключением нескольких правительственных и военных. Так что это значит – доктор Ван Блик вроде как просила вас позвонить, а вроде нет? Может, мне стоит спросить у нее самой?

Рени вздрогнула, но потом поняла, что женщина еще не знает, или делает вид, будто не знает, о том, что случилось.

– Сьюзен Ван Блик умерла.

Молчание длилось несколько секунд.

– Умерла? – переспросила женщина тихо. Если эта Мартина только изображала неведение, то она была талантливой актрисой.

Рени выудила из пачки очередную сигарету и рассказала ей о случившемся, не упоминая о собственном участии. Очень странным казалось сидеть вот так в темноте, пересказывая события последних дней незнакомке из Франции.

«Незнакомке, которая говорит , будто она из Франции, – поправила себя Рени. – И утверждает, что она – это она, если уж на то пошло». Трудно было привыкнуть к штучкам из романов «плаща и шпаги», но в сети ничего нельзя принимать на веру.

– Мне очень, очень жаль, – произнесла женщина. – Но мне все не понятно, чего вы хотите от меня.

– Я уже говорила, что мне неуютно обсуждать это по телефону. – Поразмыслив, Рени пришла к выводу, что, если ее собеседница действительно звонит из Европы, довериться телефону все же придется. – Но, кажется, у меня нет выбора. Вам говорит что-нибудь имя «Боливар Атаско» или название книги…

– Стоп. – Короткий всплеск статики. – Прежде чем мы продолжим беседу, я должна сделать несколько запросов.

Рени удивилась резкой перемене темы.

– Что это значит?

– Это значит, что я тоже не могу быть слишком доверчивой, entendu[26]26
  Понимаете? (исп.)


[Закрыть]? Но если вы та, кем кажетесь, мы еще поговорим.

– Та, кем кажусь ? Кой черт это значит?

Связь беззвучно прервалась.

Рени отложила пульт и улеглась, закрыв усталые глаза. Кто эта женщина? Может она действительно помочь, или это некое жуткое совпадение, случайно выпавший номер?

Книга, таинственная незнакомка – опять информация, лишенная структуры.

«Бегаем кругами». Усталость вцепилась в Рени, как капризный ребенок. «Ошметки, осколки. Но я должна двигаться дальше. Больше некому. Я должна».

Она могла заснуть – должна была поспать хоть немного, – но знала, что проснется такой же измотанной.

СЕТЕПЕРЕДАЧА/РЕЛИГИЯ: Столкновение сотрясает фундамент ислама.

(Изображение: верующие во время молитвы в Рияде.)

ГОЛОС: Мусульманская секта, называющая себя «сорушины» по имени своего духовного основателя Абдола Карима Соруша, была запрещена Свободным государством Красного моря. Это очередная исламская страна, предпринявшая действия против группы, которую многие традиционные мусульмане считают угрозой для себя. Пока еще неясно, помешает ли этот запрет сорушинам совершать паломничества в Мекку, и многие опасаются, что такое решение может расколоть исламский мир.

(Изображение: паломники вокруг Каабы.)

ГОЛОС: Правительство Свободного государства утверждает, что запрет введен для защиты самих сорушинов, которые часто становятся жертвами толпы.

(Изображение: архивная запись выступления профессора Соруша.)

ГОЛОС: Соруш, знаменитый ученый-исламист, объявил в конце прошлого столетия, что демократия и ислам не только могут быть совместимы, но и что их ассоциация неизбежна…

Глава 20
Владыка Сет

Солнце еще не запятнало безупречную голубизну неба, но песок искрился, а великая река сверкала. Повинуясь жесту бога, барка выплыла на глубину и развернулась против неторопливого течения. Верующие на берегах разом молитвенно уткнулись лицами в землю, стоная в экстазе. Это единое движение тысяч людей походило на всплеск волны, куда более мощной, чем сонное колыхание реки. Многие поплыли вслед за баркой, выкрикивая хвалы и захлебываясь, – принять смерть при попытке коснуться раскрашенного борта корабля своего властелина они почитали за счастье.

Непрерывное и шумное обожание, обычно служившее успокаивающим фоном в этой картине, стало внезапно раздражать Осириса. Оно мешало ему думать, а этот метод передвижения он выбрал именно из-за его неторопливости, дабы собраться с мыслями перед встречей. Если бы он не пожелал этой растянутой медитативной интерлюдии, то перенесся бы в нужное место мгновенно.

Бог снова сделал жест, и толпы исчезли – быстрее, чем человек прихлопывает муху. На опустевших берегах осталось лишь несколько высоких пальм. Там, где барахтались пловцы, на опустевшем мелководье колыхались заросли папируса. Остались только рулевой на корме барки и обнаженные дети, обмахивающие Владыку Жизни и Смерти страусовыми перьями. Осирис улыбнулся, успокаиваясь. Приятно быть богом.

Нежное журчание воды успокоило нервы, и Осирис обратился мыслями к предстоящей встрече. Он поискал в душе признаки тревоги и не удивился, обнаружив несколько. Осирис уже не в первый раз отправлялся на такие рандеву, но легче они не становились.

Он всевозможными способами пытался разнообразить свидания с Другим, упорно стараясь сделать общение более приятным. Для первой формальной встречи он сотворил симуляцию невзрачного офиса, куда более скромного, чем любое помещение, каким он владел в реальном мире, и профильтровал Другого через персону робкого молодого служащего, одного из тех взаимозаменяемых ничтожеств, чьи жизни он, не задумываясь, растаптывал бесчисленное количество раз. Он надеялся таким способом превратить Другого в объект настолько лишенный угрозы, что это избавило бы его собственный мир от любого дискомфорта, но тот ранний эксперимент оказался весьма неудачным. Чужеродные особенности Другого, пробиваясь сквозь оболочку сима, стали еще более неприятными. К тому же, хотя встреча происходила в симмире, принадлежащем Осирису и контролируемом им, Другой сумел чудовищно исказить вид божественного обиталища. Осирис, несмотря на свой огромный опыт, до сих пор не мог понять, как тому удалось настолько серьезно нарушить работу сложной симуляционной аппаратуры.

Прочие эксперименты завершились не более успешно. Попытка провести встречу в пространстве, лишенном всяких образов, лишь создала у Осириса жуткое впечатление, будто он заперт в бесконечной черноте вместе с опасным животным. Попытки сделать Другого немного смешным тоже провалились – мультяшная симуляция, созданная программистами из детской передачи про дядюшку Джингла, начала разбухать на глазах у Осириса, поглощая все вокруг, и вызвала у него настолько панический приступ клаустрофобии, что он был вынужден отключиться.

Нет, теперь он знал, что это единственный способ справиться с неприятной задачей – с задачей, решить которую другие члены Братства даже не осмелятся попробовать. Ему придется профильтровать Другого через свои наиболее привычные симуляции и опутать встречу как можно более густой сетью ритуалов. Даже медленное путешествие вверх по реке было необходимостью, промежутком для вхождения в состояние медитативного спокойствия, без которого полезное общение становилось невозможным.

Мысль о том, что кто-то способен вызвать страх у Осириса, повелителя Братства, сама по себе была удивительной. Даже в светском мире он был фигурой ужасающей, человеком с такими властью и влиянием, что многие считали его мифом. Здесь, в лично созданном микрокосме, он был богом, величайшим из богов, и обладал всем, что прилагается к этому статусу. При желании он мог, моргнув, уничтожать целые вселенные.

Он проделывал это путешествие уже десятки раз, и все же перспектива простого контакта с Другим – подобное общение «разговором» не назовешь – пугала его не меньше, чем в далеком детстве, когда он сидел, съежившись, у себя в спальне, сознавая свою вину и грядущее наказание и дожидаясь отцовских шагов на лестнице.

Кто такой Другой, как он мыслит, что придает ему силы проделывать то, на что он способен – все эти вопросы могли и не иметь ясного ответа. А могли иметь и простые объяснения, столь же однозначные, как и биолюминесценция, с помощью которой светлячок приманивает самку. Но это не имело значения, и Осирис, испытывая нечто вроде извращенного ужаса, был тому рад. Человечество протягивало свои руки все дальше и дальше, а Вселенная все больше отдалялась. Тайны никогда не умрут.

Барка Бога Смерти скользила по великой реке. На обоих берегах до горизонта тянулись раскаленные пески. Казалось, что во всем мире движутся только сам корабль и опахала из перьев в руках прислужников бога. Осирис сидел прямо, скрестив на груди забинтованные руки, его золотая посмертная маска была обращена на бесконечный юг красной пустыни.

Сет, Зверь Мрака, ждал его.

* * *

С воздуха этот участок орегонского побережья выглядел почти так же, как и десять тысяч лет назад: покусанные ветрами сосны и ели высились на склонах холмов, а каменистые пляжи испытывали на себе непрестанное внимание неугомонного Тихого океана. И лишь торчащая над деревьями посадочная площадка – опоясанный точками галогенных ламп трехсотфутовый круг армированного бетона – свидетельствовала о том, что под этими холмами что-то находится.

АВВП [27]27
  Аппарат вертикального взлета и посадки.


[Закрыть] слегка тряхнуло внезапным сильным порывом ветра с океана, но пилоту доводилось сажать его на раскачивающуюся палубу авианосца и в худших условиях, в том числе и под вражеским огнем; чуть шевельнулись ревущие реактивные двигатели, и самолет коснулся площадки плавно, как упавший лист. Из низкого безликого здания на краю площадки выбежала группа людей в оранжевых комбинезонах, а следом за ними неторопливо вышел человек в строгом синем костюме, оттенок которого, казалось, слегка изменялся на каждом шагу, отчего костюм мерцал, как скверно проявленная пленка.

Мужчина подошел к откидному трапу и приветственно протянул руку спустившемуся из самолета полноватому пожилому человеку в форме.

– Добрый день, генерал. Меня зовут Оуэн Танабе. Мистер Уэллс ждет вас.

– Знаю. Я с ним только что говорил.

Мужчина в форме проигнорировал протянутую руку и направился к двери лифта, чем вынудил Танабе развернуться и торопливо зашагать следом.

– Полагаю, вы здесь уже бывали? – спросил он генерала.

– Я здесь бывал еще тогда, когда это место было лишь дырой в земле и охапкой чертежей, и еще пару раз с тех пор. – Он ткнул коротким толстым пальцем кнопку лифта. – Чего эта чертова штука ждет?

– Допуска. – Пальцы Танабе запорхали по кодовым кнопкам с непринужденной легкостью слепого, читающего текст по системе Брайля. – Вниз, – произнес он. Дверь лифта закрылась, кабина бесшумно провалилась в шахту.

Новые попытки общения со стороны молодого японо-американца тоже были проигнорированы. Когда дверь лифта снова открылась, Танабе жестом пригласил генерала в помещение с толстыми коврами и мягкой мебелью.

– Мистер Уэллс попросил подождать здесь. Он к вам присоединится через пару минут. Принести вам чего-нибудь?

– Нет. Мне долго придется ждать?

– Я очень сильно в этом сомневаюсь.

– Тогда можешь оседлать своего коня.

Танабе изящно пожал плечами и улыбнулся.

– Вверх.

Дверь лифта закрылась.

Генерал Якубиан закурил сигару и сидел, с гневной подозрительностью щурясь на произведение современного искусства – разноцветные электрочувствительные газы, заключенные в прозрачную пластиковую оболочку в форме жертвы автомобильной аварии, – когда дверь позади стола с легким шипением отворилась.

– Знаешь, эти штуки не очень полезны для твоего здоровья.

Якубиан перевел неодобрительный взгляд со скульптуры на говорящего – худощавого мужчину с морщинистым лицом и жесткими седыми волосами, облаченного в поношенный свитер и просторные брюки.

– Иисус Сэмюэл Христос, – пробурчал генерал, – ты что, опять решил врубить свою дерьмовую шарманку на тему «бросайте курить»? Что ты вообще об этом знаешь?

– Наверное, кое-что знаю, – мягко отозвался Уэллс. – В конце концов, в следующем месяце мне исполнится сто одиннадцать лет. – Он улыбнулся. – И даже сама мысль о возрасте меня утомляет. Пожалуй, я тоже присяду.

– Не расслабляйся. Нам надо поговорить.

Уэллс приподнял бровь:

– Так говори.

– Не здесь. Не обижайся, но есть некие темы, на которые я не желаю говорить ближе чем на полмили от любых подслушивающих и записывающих устройств, а если не считать твоей электронной фермы, то такую их плотность на квадратный дюйм можно отыскать разве что в вашингтонском посольстве некой страны третьего мира, из которой мы собираемся вышибить дух на этой неделе.

Уэллс улыбнулся, но улыбка вышла холодноватой.

– Так, по-твоему, я не могу без опаски разговаривать в собственном кабинете? Ты что, действительно полагаешь, что кто-то способен пробиться в «Телеморфикс»? У меня имеется оборудование, о каком правительство может только мечтать. Или же ты хочешь сказать, что не доверяешь мне, Дэниел?

– Когда дело касается этого, я не доверяю никому – ни тебе, ни себе, ни кому бы то ни было, кто может на нас работать. Не доверяю «Телеморфиксу», правительству Соединенных Штатов, военно-воздушным силам или отделению американских бойскаутов в Эмпории, штат Канзас. Ты все понял? И не воспринимай это слишком лично. – Он вынул сигару изо рта, с рассеянным раздражением обозрел влажный и изжеванный кончик, потом снова сунул ее в рот и стал раскуривать, пока противоположный кончик не затлел. Уэллс, нахмурившись, взглянул на облако густого дыма, но промолчал. – А теперь мое предложение. За полчаса мы можем долететь до Портленда. Разговор в самолете я тоже не считаю безопасным, если тебя это утешит, так что до посадки мы будем беседовать о погоде. В городе ты выбираешь район, а я – ресторан в этом районе. Так мы получим гарантию, что никто из нас не пользуется подслушкой.

Уэллс нахмурился.

– Дэниел, все это… весьма удивляет. Ты уверен, что такое необходимо?

Якубиан поморщился, вынул изо рта сигару и погасил ее в пепельнице в стиле «art deco», тем самым впервые за полвека использовав ее по назначению. Недовольство хозяина от него не укрылось.

– Нет, Боб, я прилетел сюда, потому что подумал: а хватает ли в твоей диете белков? Черт подери, я ведь сказал – нам надо поговорить. Прихвати с собой пару охранников. Пусть они вместе с моими проверят заведение и убедятся, что там чисто.

– И мы вот так просто придем и сядем? Вместе… вместе с посетителями?

– Господи, так ты испугался, что ли? – рассмеялся генерал. – Нет, мы их всех вытурим. А владельцу оплатим убытки. Журналисты же меня не волнуют, хотя их можно и припугнуть слегка. Я просто хочу поговорить пару часов, не опасаясь, что кто-то нас услышит.

Уэллс все еще колебался.

– Дэниел, я уже и не припомню, когда в последний раз обедал в общественном месте. И не покидал этих стен с тех пор, как летал в Вашингтон получать «Медаль свободы», а это было почти пять лет назад.

– Значит, тебе это пойдет на пользу. Ты ведь владеешь почти половиной мира – так неужели тебе не хочется хотя бы взглянуть на него?

Для человека со стороны – вроде нервничающей молодой официантки, которая, явившись на работу, узнала, что сегодня вечером у нее будет всего два клиента, – сидящие за столом мужчины казались почти ровесниками. Примерно в таком возрасте ждут первых внуков. Однако далеко не всем дедушкам специальная команда предварительно стерилизует в ресторане стол и стулья, а еду готовят под внимательными взглядами полудюжины телохранителей.

Моложавому на вид генералу уже исполнилось семьдесят. Он был невысок и крепок; за долгие годы, проведенные на Ближнем Востоке, его кожа приобрела оттенок кофе с молоком. Во время учебы в академии ВВС он занимался борьбой и до сих пор сохранил экономную скользящую походку.

Его высокий собеседник также выглядел загорелым, хотя цветом своей кожи он был обязан искусственно повышенному содержанию меланина в клетках – защите против старящего эффекта ультрафиолетовых лучей. Глядя на его стройную фигуру и крепкие мышцы, официантка – раздосадованная тем, что не смогла узнать никого из двоих явно важных посетителей, – предположила, что он младше генерала. То была простительная ошибка. Лишь легкая неуверенность движений и желтоватый оттенок белков глаз намекали на многочисленные операции и болезненные ежедневные процедуры, поддерживающие в нем жизнь и позволяющие ему считать эту жизнь более или менее нормальной.

– Я рад, что мы так поступили. – Уэллс осторожно глотнул вина, потом поставил стакан и коснулся губ салфеткой, совершая каждое движение с педантичной четкостью. Казалось, он был сделан из хрупкого стекла. – Как хорошо побывать… в другом месте.

– Верно, и если наши парни делают свое дело, то здесь мы можем поговорить спокойнее, чем в бункере под твоим кабинетом. Да и еда здесь тоже ничего. На восточном побережье этакого лосося не попробуешь. Наверное, после той эпидемии такое понятие, как лосось с восточного побережья, уже перестало существовать. – Якубиан отодвинул тарелку с косточками и снял обертку с сигары. – Начну с главного. Я больше не доверяю Старику.

Уэллс едва заметно улыбнулся.

– Поосторожнее со словом «старик».

– Не трать время попусту. Ты знаешь, о ком я и о чем.

Владелец самой мощной в мире технической компании секунду разглядывал партнера, потом повернулся: к столу приближалась официантка. Несколько рассеянное выражение его лица внезапно сменилось суровым. Молодая женщина, отважившаяся наконец выйти из кухни, чтобы забрать пустые тарелки, увидела лицо Уэллса и замерла в нескольких футах от стола.

Генерал услышал, как официантка испуганно вдохнула, и поднял на нее глаза:

– Если ты понадобишься, мы дадим знать. Посиди на кухне или еще где. Сгинь!