Текст книги "Город золотых теней"

– Ты просто не уловила моей мысли. – В голосе Сингха послышалось разочарование. – Я хотел сказать, что… Короче, кто-то сломал систему защиты. Насколько я могу судить, открытый проход находится лишь в последнем кольце барьера – как раз напротив моей точки входа. А точка входа – это и есть та лазеечка, которую мы создали в программе несколько десятилетий назад. Причем прохода там никогда раньше не было!

– Простите, что я говорю о незнакомых мне вещах, – вмешался Ксаббу. – Но все это похоже на ловушку.

Рени испытала удовольствие, услышав его голос в темноте. И удивилась своему удовольствию.

– Конечно, похоже! – Дурной нрав Сингха никогда не исчезал надолго. – Возможно, уже сейчас дюжина системных программистов этого ублюдка Атаско сидят в какой-то комнате, как белые медведи над прорубью, и ждут, когда чья-то голова появится перед ними на поверхности. Да, тут есть огромный риск! Но что еще мы можем делать, скажите мне на милость?

Паря в каком-то отрицательном пространстве, бестелесная Рени почувствовала, как зачесалась ее виртуальная кожа.

– Значит, они как бы заманивают нас туда?

– Откуда мне знать? – ответил старый хакер. – Но я уже вам говорил, что операционная система Иноземья непостижима. Такой наисложнейшей штуки я не видел никогда… Трудно представить, сколько триллионов команд она выполняет за одну секунду. О Иисус! Эти люди действительно сотворили чудо – даже слухи не распространяются с такой скоростью. – В его голосе чувствовалось нечто большее, чем восхищение. – Но я не склонен считать предоставленную нам возможность ловушкой. Прежде всего, это было бы до глупости просто – отключить систему защиты и ждать, когда мы вломимся. Я думаю, что данная ситуация вообще с нами никак не связана. Скорее всего операционная система выполняет критически важное задание и вовлекает в работу некоторые ресурсы из внутреннего защитного кольца. Возможно, они полагают восстановить их после завершения операции или в случае, если кто-то прорвет первичные внешние кольца защиты. Если бы мы, скажем, пришли сюда в другое время, то нам сначала пришлось бы сосчитать все пегие пятна этого самого большого в мире Троянского коня.

Рени задумалась на миг.

– Мне кажется, это наш звездный час. Я предлагаю идти вперед.

– Благодарю тебя, мисс Чака. – В саркастическом тоне старика звучали нотки одобрения.

– Меня встревожило ваше сообщение, – сказала вдруг Мартина. Рени еще никогда не слышала столько печали и горечи в ее словах. – Я хочу подумать над этим вопросом.

– Если ОСа использует ресурсы других программ, то они планируют какое-то большое изменение, – ответил Сингх. – Я же говорю, должно случиться что-то очень важное. Возможно, они хотят модернизировать сеть и по этой причине временно закрывают ее для пользователей, отсекая доступ извне.

– Я уже говорил Рени, что мне снился сегодня особый сон, – произнес Ксаббу. – Наверное, вы найдете это странным, мистер Сингх, но меня учили доверять таким сообщениям.

– И тебе приснилось, что мы вломились в сеть?

– О нет, не это. Однако я согласен с вами. Такая возможность больше не повторится. Я не могу объяснить причин своей уверенности, но ваши слова повторяют смысл моего сновидения. Настало время, чтобы дети нашего Деда Богомола объединились. Вот о чем говорил мой сон.

– А-ха-ха-ха-ха! – хрипло засмеялся Сингх. – Нормально, ребята! Одна говорит «да», вторая – «я не знаю», а этот – «у меня был сон о черном жучке». Ну так слушайте меня! Я – за продолжение! Давайте попробуем попасть туда, черт подери! Но не удивляйтесь маленьким задержкам – я не собираюсь взрывать эту штуку, как юный террорист. Не думаю, что они могут выследить меня, но и не хочу давать этим ублюдкам какие-то шансы на успех. Тем более что я могу запутать наш след не хуже пьяного матроса.

Его голос угас, и всех снова окутало молчание.

На сей раз ожидание длилось неестественно долго. Чернота была повсюду. Рени почти чувствовала, как она проникала внутрь ее сердца, омрачая последнюю надежду. Да и на что они рассчитывали? Четверо безумцев пытались вломиться в самую огромную компьютерную сеть. А ведь для этого требовалось подвергнуть анализу невообразимо сложную операционную систему. Требовалось найти ответы, которых, возможно, даже не существовало на свете. Проще было отыскать иголку в стоге сена.

«Что он там делает? Удастся ли ему провести нас в сеть?»

– Мартина! Ксаббу!

Ей никто не ответил. По какой-то причине она оказалась отрезанной от друзей – возможно, по вине заумной системы Сингха или из-за собственной неудачи. Это открытие лишь усилило ее беспокойство. Рени не знала, как долго находится в темноте. Минуты? Часы? Недели? Она попыталась вызвать контрольную панель или какой-нибудь набор управления, но система не реагировала на ее сигналы. Помахав перед лицом невидимыми руками и не заметив никакого результата, она почувствовала панику. Ей с трудом удалось уговорить себя оставаться неподвижной.

«Успокойся, глупая корова. Ты не в обвалившемся колодце и не в склепе под могильной плитой. Ты лежишь в В-капсуле, неподалеку от Ксаббу, а в нескольких футах от тебя прогуливаются Джереми и отец. При желании ты можешь сесть, отсоединить все патрубки и сбросить крышку саркофага. Но это лишит тебя возможности, которую ты так долго ждала. Не упусти ее, девочка. Будь сильной».

Чтобы занять себя – и хоть как-то подогнать остановившееся время, – она начала считать, поочередно загибая пальцы. Это напоминало ей, что у нее есть тело и что, кроме черноты и голоса в голове, где-то рядом существует целый мир. Когда Рени дошла до трехсот, в наушниках что-то захрустело.

–… Думаю, я прохожу какой-то… мешающие… указатели будут…

Голос Сингха казался очень слабым и далеким, и хотя его слова приходили на гребнях статических помех, в них безошибочно чувствовался страх.

– Это Рени. Вы слышите меня?

Голос старого хакера стал еще тише.

– Нет причин сходить с ума, но… мы можем прокрасться…

«Прокрасться»? Он сказал «прокрасться» или «попасться»? Рени снова пришлось сражаться с нахлынувшим ужасом. Она понимала, что бояться, в принципе, нечего. Да, их могли поймать и наказать за нелегальное проникновение на государственный объект. Но теперь такая перспектива начинала казаться сказочной удачей – потому что здесь им угрожало нечто худшее, чем тюрьма или смерть. «Только суеверный идиот может бояться сети», – говорила она себе. И тут, словно дразня ее рассудок, в памяти возникли змееподобные руки Кали.

Раздался еще один взрыв помех – на этот раз без слов. Внезапно Рени обнаружила, что ей очень холодно.

– Ксаббу! Мартина! Вы здесь?

Тишина. Холод стал еще сильнее. Это просто психосоматика, подумала она. Реакция на темноту, одиночество и неопределенность. «Крепись, девчушка, крепись. Без паники, подруга. Для страха нет причин. Ты делаешь это ради Стивена. И ты поможешь ему, правда?»

Она дрожала. Она чувствовала, как стучат зубы и судорожно дергается челюсть.

Чернота. Озноб. Молчание. Она снова начала считать, но ей не удавалось сохранять порядок цифр.

– Рени, ты здесь?

Звуки были слабыми и прерывистыми, словно приходили к ней по длинной трубе. Услышав свое имя, Рени испытала огромную радость, и та помогла ей оценить размеры ее страха. Прошло не меньше минуты, прежде чем она узнала этот голос.

– Джереми?

– Я беспокоюсь. Показания свидетельствуют, что температура в капсуле падает. – Его голос пробивался сквозь шторм статических помех и казался таким же далеким, как шепот Сингха. – Ты не хочешь… – Шипение накрыло голос как волной.

– Я не слышу тебя, Джереми! Ты можешь связаться с Ксаббу по другой линии?

–… Очень большое понижение. Скажи, ты… хотела бы… вас вытащили?

О, как ей этого хотелось! Одно только «да» освободило бы Рени от странных и мрачных теней, окружавших ее. Но она не могла смириться с поражением. Она не могла отказаться от надежды. И в темноте, самым светлым фантомом из тех, что всплывали в ее уме, она увидела лицо брата за гофрированной прозрачной крышкой барокамеры. Эти горькие мысли, темнота и одиночество стали для него каждодневной реальностью. Разве могла она позволить какому-то сиюминутному страху погубить его последний шанс?

– Джереми, ты слышишь меня? Большие помехи. Скажи «да», если слышишь.

Треск длился всю паузу. Но потом она услышала воющий свист и долгожданное «да».

– Хорошо. Не вздумайте нас вытаскивать. Не делайте ничего, пока наши физиологические параметры не станут напрочь скверными – пока нам не станет грозить серьезная проблема медицинского свойства. Ты понял меня? Не вытаскивайте нас!

В ответ раздался взрыв треска, и снова наступила тишина.

«Вот и все, – подумала она. – Теперь тебе придется идти до конца. Ты отослала его. Никто не спасет тебя, даже если… Успокойся! Это истерика, подружка. Ты становишься маленькой нюней». Рени попыталась дотянуться до центра невозмутимого спокойствия, но ее усилия вновь оборвала неконтролируемая дрожь. «О Иисус милосердный! Почему так холодно? Неужели моя капсула сломалась?»

Что-то сгущалось в темноте – сначала так слабо, что Рени посчитала это игрой своего потрясенного воображения. Затем несколько пятен стали светлее и налились люминесцентным огнем, словно поганки в глубине подвала. От страха Рени затаила дыхание. Пятна выстроились в линии, изменили цвета и слились в едином образе, который проявился из темноты, как негатив фотографии.

– Сингх?

Фигура повисла в темноте, будто подвешенная за руки. Ее отрывистые движения казались до странности несинхронными. Рот двигался, но слова не достигали наушников Рени. Она слышала лишь собственное учащенное дыхание. Старик был одет в ту же пижаму и обтрепанный халат, которые она видела на нем раньше. Но почему? Ведь ему полагалось создать для себя сим, который скрыл бы его истинный облик.

Холод стал тяжелым, как огромная рука – рука, которая сжимала Рени и трясла ее тело в спазмах дрожи. Образ Сингха расширился, вытянулся и исказился, заполняя собой все пространство до самых углов бесконечности. Он открыл искривленный рот размером с гору, и на его лице появилась гримаса боли. Звук, который грохотал и резонировал в ее наушниках, был громче рева реактивного двигателя. И все же в нем узнавалась человеческая речь.

–… ОНО…

Внезапно, несмотря на убийственный холод, который сотрясал ее тело до молекул и атомов, Рени почувствовала присутствие другого существа. Оно скрывалось за гигантским призраком Сингха, словно космический вакуум за синевой высокого неба. И Рени чувствовала, как оно нависало над ней, будто кулак над комаром, – неописуемое создание из мысли идиота. Но помимо чистоты и пустоты, эта тварь излучала тошнотворное любопытство, пронизанное лютым холодом и безумием.

Все мысли Рени умчались прочь, как черепица с крыши во время урагана. «Гиена!» — закричала какая-то ее часть. Рассказ Ксаббу и сны дали имя этому страху. «Обожженная Гиена!» Через миг, когда тварь окутала ее темнотой, а холод впился в кишки Рени, что-то всплыло из памяти, будто обломок корабля, – еще один символ из той же истории.

Всепожиратель.

Он лениво коснулся ее и брезгливо понюхал – так хищник нюхает человека, притворившегося мертвым. Нутро Рени обожгла ледяная пустота. Что-то пережало аорту, как клешни рака. Она вдруг почувствовала, что ее сердце остановилось.

Голос Сингха вновь загрохотал в ушах – гигантский рев агонии и ужаса.

– О БОЖЕ! ОНО… ПОЖИРАЕТ МЕНЯ…

Его образ исказился, изогнулся изнутри, и Рени завизжала от ужаса. Отвратительно искореженный, но неоспоримо реальный на вид человек извивался перед ней, как червяк на кончике крючка. Его тюрбан покосился, халат собрался в складки на спине и под мышками. Зрачки закатились. Беззубый рот раскрылся в истошном крике. На миг Рени почувствовала его боль, как свою собственную, и ужасное напряжение, похожее на ток, пробежало по ее телу, как по электрическому проводу. Старик вздрогнул и замер. Она поняла, что сердце Сингха не выдержало. Рени буквально чувствовала, как он умирал.

Все снова исчезло в темноте. Холод вцепился в нее и сковал, превратив ее в неподвижную глыбу льда. Непостижимое нечто придвинулось к ней.

«О Боже, – беспомощно подумала она. – Какой же я была дурой…» Перед глазами возникли лица людей – отца, Стивена и многих других. Они гневно кричали, обвиняя ее в чем-то. Холод стал абсолютным, неописуемо полным, словно каждое солнце во вселенной погасло навсегда. Ее тело ослабло настолько, что уже не могло дрожать. Рени чувствовала, как сила со свистом выходит из нее, и разум умирает, паря в темноте.

Внезапно что-то раскрылось перед ней, и она, почувствовав резкое уменьшение плотности, полетела вниз с огромной высоты. Рени неслась навстречу какой-то бездне. Но что это? Отверстие? Врата? Или она погружалась в то, что было целью ее пути… однажды, когда-то очень давно – возможно, несколько вечностей назад? Неужели ее пропустили туда?

Но в обломках сознания промелькнули зубы. Мили мерцающих зубов. Гигантский рот в жестокой ухмылке.

«Нет! – закричала она в последней искре умиравшего рассудка. – О Боже! Меня проглотили!»

СЕТЕПЕРЕДАЧА/LINEAR.DOC: IEN 23.00 (Евр., СевАм) – «Парад смерти».

(Изображение: толпа забивает человека насмерть, снято рапидом.)

ГОЛОС: Сепп Освальд предлагает вашему вниманию несколько документальных сюжетов: линчевание, снятое камерами наблюдения, запись изнасилования с последующим убийством, сделанная убийцей и позднее использованная в качестве доказательства на суде, и прямой репортаж с места публичного обезглавливания в Свободном государстве Красного моря. Предстоит также объявление победителя конкурса «Назови потрошителя».

Глава 32
Танец

– Значит, тебе тяжело дышать, верно? – Улыбающийся желтоволосый мужчина сунул в рот Орландо что-то металлическое и холодное. Предмет с легким щелчком прилип к гортани. – Гмм-м. Пожалуй, стоит и послушать. – Врач приложил к груди Орландо мембрану датчика и взглянул на кривые, появившиеся на стенном экране. – Боюсь, хорошего мало.

Орландо пришлось отдать поганцу должное. Врач никогда прежде не осматривал Орландо, но почти никак на него не отреагировал. В глазах у него даже не появилось то странное выражение, которое Орландо привык видеть у тех, кто очень старался обращаться с ним как с обычным человеком.

Желтоволосый выпрямился.

– Несомненная пневмония, – сказал он Вивьен. – Я выпишу ему новые контрабиотики, но, учитывая особые обстоятельства… я рекомендовал бы поместить его в наш изолятор.

– Нет, – энергично замотал головой Орландо. Он терпеть не мог изолятор в Краун Хайтс, да и этот врач для богатых с гладенькой речью ему тоже не нравился. И еще он ощутил, что молодому эскулапу не очень-то по душе «особые обстоятельства» – неизбежный факт многолетней болезни Орландо, – но, как бы сильно Орландо этого ни хотелось, он не смог поставить это врачу в упрек. Они никому не были по душе.

– Мы это еще обсудим, Орландо. – Интонации матери недвусмысленно намекали: не раздражай меня, прикидываясь упрямой мелкой сволочью перед этим приятным молодым человеком. – Спасибо, доктор Дениц.

Врач улыбнулся, кивнул и с достоинством вышел из кабинета. Глядя ему вслед, Орландо задумался: уж не направился ли врач в некую тайную школу, где учат подлизываться к богатым пациентам?

– Если доктор Дениц считает, что тебе надо в изолятор… – начала Вивьен, но Орландо ее прервал:

– И что они собираются со мной делать? У меня пневмония. Станут колоть мне контрабиотики, как в прошлый раз и как много раз до того. Так какая разница, где мне станут это делать? Кстати, ненавижу я их изолятор. Он выглядит так, точно они специально наняли какого-то придурка, чтобы тот создал там особую обстановку, и тогда у попавших туда богачей возникает ощущение, что они болеют не так, как простые люди.

Вивьен улыбнулась краешком рта, но старательно погасила улыбку.

– Никто и не утверждает, что тебе там должно понравиться. Но ведь речь идет о твоем здоровье…

– Нет. О том, умру я от пневмонии сейчас или от чего-то иного на следующей неделе или через месяц. – Жестокость его слов заставила мать промолчать.

Орландо сполз со смотрового стола и начал надевать рубашку. Даже от столь небольшого усилия он ослабел и стал задыхаться. Орландо отвернулся, не желая демонстрировать свой жалкий вид, иначе вся сцена будет напоминать отрывок из скверного сетефильма.

Когда он повернулся к матери, та плакала.

– Не говори так, Орландо.

Он обнял ее и ощутил накатившую злость. Почему он должен утешать ее? Кому из них, в конце концов, зачитан смертный приговор?

– Ты просто купи лекарства. Тут в аптеке работает очень любезная женщина. Она их выдаст, и мы добавим их к куче других на моем столике. Вивьен, пожалуйста, поедем домой. Врачи говорят, что пациенту должно быть удобно и что это очень важно. А в их дурацком изоляторе мне лучше не станет.

Вивьен вытерла слезы.

– Мы обсудим это с отцом.

Орландо осторожно уселся в кресло-каталку. Он действительно ощущал бесконечную усталость и легкую лихорадку. Движения были замедленными, в горле при каждом вздохе слегка булькало, и он знал, что сейчас у него не хватит сил даже пройти через медицинский центр Краун Хайтс до машины, не говоря уж о том, чтобы одолеть полмили до дома. Но будь он проклят, если согласится на их проклятый изолятор. Хотя бы по той причине, что его могут лишить доступа к сети – у врачей и медсестер иногда возникают дурацкие идеи, а сейчас он как никогда не мог себе позволить такой риск. Он уже дважды болел пневмонией и выжил, хотя приятных воспоминаний ему это не добавило.

И все же, пока Вивьен везла его по коридору в фармацевтическое отделение, Орландо не смог не задуматься над тем, насколько близок он к смерти. А вдруг он и в самом деле только что сделал несколько последних самостоятельных шагов? Эта мысль ужаснула его. Ведь должен же существовать какой-то способ понять, что делаешь что-то в последний раз – и оценить это. Какая-нибудь информационная строка, проползающая на краю зрения подобно заголовкам новостей в сети. «Четырнадцатилетний Орландо Гардинер из Сан-Матео, Калифорния, только что съел последнее в своей жизни мороженое. Его последний смех ожидается на следующей неделе».

– О чем ты думаешь, Орландо? – спросила мать.

Он покачал головой.

* * *

Город стоял перед ним, и его золотые, великолепные и невероятно высокие башни словно светились изнутри. В этой сверкающей чаще башен его ждало единственное, чего он по-настоящему желал. Он шагнул к городу, и блистающие шпили колыхнулись и исчезли, а его внезапно окружила холодная влажная темнота. Отражение! Он устремился к отражению в воде и теперь тонул, кашляя и наполняя легкие темной жидкостью…

Орландо сел, тяжело и хрипло дыша. Голова напоминала воздушный шар, наполненный горячим воздухом.

– Босс? – Бизли зашевелился в уголке, отключаясь от розетки.

Орландо взмахнул рукой, пытаясь протолкнуть воздух в легкие через пробку мокроты, стукнул себя в грудь и закашлялся. Согнулся, ощущая прилившую к пульсирующему черепу кровь, сплюнул в медицинскую плевательницу.

– Я в порядке, – прохрипел он, вновь обретя возможность дышать. – Не хочу говорить. – Он нашарил на столике у кровати телематический разъем и вставил его в нейроканюлю.

– Вы точно в порядке? Могу разбудить ваших родителей.

– Не смей. Мне просто… приснился сон.

Бизли, почти ничего не знавший о снах сверх того, что можно отыскать в литературных и научных источниках, не ответил.

– Вас дважды вызывали. Хотите послушать сообщения?

Орландо прищурился на часы, выведенные в верхний правый угол поля зрения и светящиеся синим на фоне занавесок.

– Сейчас почти четыре утра. Кто вызывал?

– Оба раза Фредерикс.

– Чи син! Ладно, вызови его.

В окне появился широколицый сим Фредерикса, отчаянно зевающий, но тем не менее выглядящий встревоженно.

– Ну, Гардино, я уже решила, что ты меня сегодня не вызовешь.

– Так в чем дело? Ты не станешь мне помогать, да?

Фредерикс помешкал с ответом. Орландо ощутил в желудке булыжник.

– Я… я вчера поговорила кое с кем в школе. И мне рассказали про парня, вломившегося в какую-то местную административную систему… да и не вломился, он, собственно, а так… прощупал ее немного. Но его все равно вышвырнули из академии и сунули на три месяца в исправительную дыру для несовершеннолетних.

– И что? – Орландо на несколько секунд выключил свой голосовой канал и снова откашлялся. Вступление ему совершенно не понравилось. У него не хватит сил довести дело до конца в одиночку – неужели Фредерикс этого не понимает?

– А то, что… правительство и крупные сетевики теперь злые, как сволочи. И сейчас хреновое время, чтобы шарить по чужим системам, Орландо. Я не хочу… Понимаешь, мои родители… – Фредерикс смолк, и на бычьем лице его сима проявилась мрачная озабоченность. На мгновение Орландо возненавидел его. Или ее.

– А когда наступит подходящее время? Погоди, сейчас угадаю… Никогда?

– Да в чем дело, Орландо? Я тебя уже спрашивала: почему тот город – или что ты там увидел – для тебя настолько важен, черт подери? Ты ведь подписался несколько лет отработать на какую-то там компанию, так почему бы не разобраться с ним постепенно, понемногу?

Орландо криво усмехнулся – у «Индиго» столько же шансов дождаться, пока он отработает на них несколько лет, сколько – выжать кровь из бильярдного шара. Потом гнев внезапно испарился, оставив после себя напоминающую вакуум пустоту. Здесь, в своей темной комнате, всего в нескольких ярдах от родителей и с другом, ждущим ответа на другом конце линии, он неожиданно ощутил себя полностью и абсолютно одиноким.

– Я не могу объяснить, – тихо пробормотал он. – Или плохо смогу.

– Попробуй.

– Я… – Он набрал в грудь воздуха, прочистил горло. Когда дело дошло до сути, то оказалось, что объяснить ее никак нельзя. – Мне снятся сны. Я все время вижу во сне тот город. И… во сне я знаю, что в городе что-то есть… нечто важное… и я должен это отыскать. – Он снова судорожно вдохнул. – Обязан.

– Но почему? Даже если ты и в самом деле… должен отыскать этот город, то к чему такая спешка? Нас ведь совсем недавно вышвырнули из Скворечника – может, выждем немного?

– Я не могу ждать. – Произнеся это, он осознал, что, если Фредерикс сейчас спросит, он расскажет все. Слова повисли в воздухе. Казалось, он видел их, точно светящиеся цифры часов.

– Не можешь ждать? – медленно проговорил Фредерикс, уловив что-то в его голосе.

– Я… мне недолго осталось жить. – Орландо словно публично разделся – сперва страх, потом нечто вроде свободы, от которой по коже бегут мурашки. – Я умираю. – Молчание настолько затянулось, что если бы Орландо не видел сим Фредерикса, то решил бы, что тот отключился. – Ну что молчишь, скажи хоть что-нибудь.

– Орландо, мне очень… Господи, это правда?

– Правда. Но тут нет ничего нового… то есть я-то давно об этом знал. Я родился с… короче, это генетическая болезнь. Называется «прогерия». Может, ты о ней слышала или видела документалку…

Фредерикс молчал. Орландо с трудом перевел дыхание. Молчание затянулось, невидимо и мучительно связывая две спальни, разделенные тремя тысячами миль.

– Прогерия, – повторил он наконец. – Это означает, что человек становится стариком, еще не успев повзрослеть.

– Стариком? В каком смысле?

– А в любом. Выпадают волосы, усыхают мышцы, становишься морщинистый и тощий, как скелет, а потом помираешь от сердечного приступа или пневмонии… или от чего там еще умирают старики. Большинство из нас не доживает до восемнадцати. – Он попытался рассмеяться. – Большинство из нас… ха! Да таких, как я, на всей планете всего человек двадцать или двадцать пять. Мне, пожалуй, следует гордиться.

– Я… не знаю, что сказать. А разве нет никакого лекарства?

– Ты мало что можешь сказать, старина Фредерико. Лекарство? Да, есть нечто вроде лекарства от старости. В том смысле, что старение можно немного замедлить, и это единственная причина, по которой я еще жив, – почти никто из больных прогерией не доживает до двенадцати-тринадцати лет. – Орландо сглотнул. Ну все, слова сказаны. Отступать слишком поздно. – Что ж, теперь ты знаешь мой гадкий секретик.

– И ты выглядишь?..

– Да. Хуже не бывает. И давай больше не будем об этом. – Голова заболела сильнее прежнего, как будто ее стискивали в горячем кулаке. Орландо вдруг захотелось заплакать, но он не позволит себе этой слабости, пусть даже его нормальный на вид и не пораженный прогерией сим скроет слезы от Фредерикса. – Давай… вообще оставим эту тему, ладно?

– Орландо, мне так жаль.

– Да, жизнь штука суровая. Я хочу быть нормальным парнем – да и ты тоже, по крайней мере, в онлайновом варианте. Надеюсь, хотя бы у одного из нас исполнится волшебное рождественское желание Буратино.

– Не говори так, Орландо. Ты не похож на себя.

– Слушай, я устал и плохо себя чувствую. И мне пора принять лекарство. Короче, ты знаешь, где я встречаюсь с теми малышами. Если хочешь там быть – приходи.

И он отключился.

* * *

Кристабель махнула рукой. Из оффициальных чисов члена каманды дядюшки Джингла вырвался луч, спроецировав цифры на потолок. Кристабель тут же замахала перед глазами дядюшки Джингла, пока его записанный голос не выкрикнул время. Шум ей ни к чему.

Итак, сейчас 00:13. Ждать еще долго. Кристабель вздохнула. Как будто ждешь рождественского утра, только страшновато. Девочка провела рукой через луч, и цифры на потолке исчезли. В спальне снова стало темно.

Она услышала, как в соседней комнате мать что-то говорит про машину. Ей ответил отец, низко и ворчливо, так что слов Кристабель не разобрала. Она сползла по подушке и натянула одеяло до подбородка. Лежа в постели и прислушиваясь к разговорам родителей, она всегда ощущала безопасность, тепло и уют, но сейчас она боялась. А что, если они не пойдут спать даже когда часы покажут 02:00? Что ей тогда делать?

Отец что-то сказал, мать рассмеялась. Кристабель сунула голову под подушку и попробовала вспомнить слова песенки, которую принц Пикапик пел в Выдрогороде.

Проснувшись, она не сразу поняла, где находится. Ей приснилось, как дядюшка Джингл гонится за принцем Пикапиком, потому что принц выдр не пошел в школу. Дядюшка Джингл с широкой безумной улыбкой догонял Пикапика, а Кристабель бежала к нему, собираясь объяснить, что принц Пикапик не человек, поэтому ему не нужно ходить в школу. Она бежала изо всех сил, но почему-то не приближалась ни на шаг, а ухмылка дядюшки Джингла становилась все шире, и зубы у него так блестели…

Мрак сменился светом. На полу что-то мигало. Кристабель перекатилась к краю кровати. Мигающий свет исходил из книгоочков, лежавших на ковре рядом со шкафчиком. Их линзы несколько раз вспыхнули и потемнели, и тут она вспомнила.

Кристабель села в постели, сердце ее колотилось. Она проспала! Только этого еще не хватало! Когда она провела ладошкой над часами, на потолке вспыхнули цифры: 02:43. Опоздала! Кристабель откинула одеяло, выскочила из постели и бросилась к книгоочкам.

– Так ты хочешь знать, который час? – крикнул дядюшка Джингл. К счастью, одеяло удачно прикрыло ему рот, но все равно его голос прозвучал, как ей показалось, громче всего на свете.

Кристабель пискнула, откинула одеяло и махнула перед глазами дядюшки, чтобы тот не выкрикнул время. Потом присела на корточки и замерла в темноте, в любую секунду ожидая, что проснутся родители.

Тишина.

Кристабель подождала еще чуть-чуть, потом подползла к мигающим на полу очкам, надела их и увидела скользящие слева направо слова: «КРИСТАБЕЛЬ, ТЫ МНЕ НУЖНА». Она несколько раз включила и выключила очки, как велел сделать в прошлый раз мистер Селларс, но ничего не изменилось.

Одевшись и натянув спрятанные под кроватью туфельки, она осторожно, чтобы не стукнули вешалки, достала из шкафа пальто, потом открыла дверь и на цыпочках выбралась в коридор. Дверь в спальню родителей оказалась приоткрытой, и Кристабель, когда кралась мимо, даже затаила дыхание. Отец храпел: взз-з-з, хрр-р-р, взз-з-з, хрр-р-р – точно как мистер Папаплакса. Мама лежала тихо, но Кристабель разглядела и ее – спящий холмик рядом с отцом.

Странно, насколько иным показался погруженный в темноту дом: более просторным и намного более страшным, как будто он становился совсем другим, когда все ложились спать. А что, если в доме живут незнакомцы, внезапно подумалось ей, целая семья незнакомцев, но они ночные жители и приходят в дом только тогда, когда Кристабель и ее родители спят? Страшная мысль.

Что-то стукнуло. Испугавшись до озноба, Кристабель замерла, как увиденный в фильме про природу кролик, когда над ним пролетает ястреб. На мгновение она даже решила, что это пришли «ночные» люди, и сердитый папа – но не ее папа – сейчас выскочит из темного угла и гаркнет: «Кто эта скверная маленькая девочка?» Но тут звук повторился, и Кристабель поняла, что это ветер постукивает ставнями на окнах. Она облегченно выдохнула и торопливо пересекла прихожую.

Оказавшись на кухне, в окна которой проникал свет уличных фонарей, делая все предметы незнакомыми и какими-то вытянутыми, Кристабель остановилась и задумалась, вспоминая кодовый номер. Мать заставила выучить его наизусть, чтобы дочка смогла войти в дом, если объявят «тревогу А». Кристабель знала, что уходить из дома почти в три часа ночи, раз не объявлена «тревога А», пожалуй, худшая из плохих вещей, какую только можно представить, – но она обещала мистеру Селларсу, и теперь деваться некуда. А что, если какой-нибудь плохой человек проберется в дом, пока выключена сигнализация, схватит родителей и свяжет их? Кто будет виноват? Она.

Кристабель набрала код и приложила руку к пластинке. Красный огонек над ней сменился зеленым. Девочка открыла дверь, потом снова включила сигнализацию, чтобы не залезли грабители, и шагнула в холодный ветер.

Улица была пуста, но как-то по-особому, как никогда не бывает пуста днем. Деревья сердито помахивали ветвями, почти во всех домах не горел свет. Девочка немного постояла, не решаясь сделать первый шаг. Ночью на улице было страшно, но и по-своему замечательно. Все было каким-то большим и возбуждающим, как будто вся База стала игрушкой, предназначенной для нее и только для нее. Она аккуратно застегнула пальто и перебежала лужайку, слегка оскальзываясь на мокрой траве.

По своей улице Кристабель мчалась во весь дух, потому что уже опаздывала. Когда она пробегала под фонарем, перед ней возникала гигантская тень, становясь затем все бледнее и бледнее, пока не возникала вновь перед следующим фонарем – такая же гигантская, но уже сзади. Она свернула на Уиндикотт, потом на Стилвелл. Подошвы звонко шлепали по тротуару. Где-то гавкнула собака, Кристабель испуганно спрыгнула с тротуара на мостовую и, подумав, побежала прямо по середине улицы, восхищаясь тем, что не надо опасаться машин. Как же все ночью иначе!