Текст книги "Город золотых теней"

Официантка торопливо ушла.

– Не секрет, что ты его не любишь, – проговорил Уэллс. – Не секрет, что я его тоже не люблю, хотя испытываю вынужденное уважение к тому, что он сделал. Но, как я только что сказал, это не секрет. Тогда из-за чего вся эта канитель?

– Потому что кое-что пошло не так. Ты прав, я его не люблю, и, если честно, от всех его египетских выпендриваний меня давно выворачивает. Но если бы все шло по плану, я бы и слова не сказал.

– О чем ты говоришь, Дэниел? – Уэллс напрягся. Его странные глаза, ярко-голубые на фоне старой слоновой кости, казались еще ярче на лишенном эмоций лице. – Что пошло не так?

– Тот, кому удалось сбежать, – «субъект», как его называет наш бесстрашный вождь. Я попросил кое-кого из своих людей провести модельные симуляции – не волнуйся, я не сказал им ничего конкретного, сообщил лишь набор весьма неопределенных параметров. И они неизменно получали один и тот же результат. Короче, такое не могло произойти случайно.

– Случайное не существует. Для этого и нужна наука – я объяснял тебе это уже много раз, Дэниел. Есть лишь пока неизвестные нам параметры.

Якубиан скомкал салфетку.

– Не смей со мной умничать, Уэллс. Я тебе сказал, что это не случайность, а лекция мне не нужна. Моя информация свидетельствует о том, что кто-то наверняка помог этому случиться.

– Кто-то в… группе? Сам Старик? Но почему? И как, Дэниел? Это пришлось бы проделывать прямо у меня под носом.

– Теперь ты понял, почему я не хотел говорить у тебя в кабинете?

Уэллс медленно покачал головой.

– Это косвенное доказательство, Дэниел. Я и сейчас считаю, что наиболее вероятное объяснение – случайность. Даже если твои аналитики скажут, что вероятность внешнего вмешательства 99,99 процента, – и я лишь предполагаю, что у них были точные исходные данные, – все равно остается один шанс из десяти тысяч, что это случайность. Никто из моих людей в этом не сомневается, а ведь именно моим инженерам пришлось все исправлять. Я куда охотнее поверю в то, что мы сорвем в игральном автомате «джек-пот» с такой вероятностью – а она не столь уж и мала, – чем в то, что кто-то пробрался в проект «Грааль» со стороны. – Еще одна холодная улыбка. – Или в проект «Ра», как любит его называть наш бесстрашный вождь. Плесни мне еще немного. Это чилийское?

Якубиан наполнил стакан собеседника.

– Годами не вылезал из своего чертова бункера, а теперь решил надраться за мой счет. Юнец столетний.

– Мне сто одиннадцать, Дэниел. Почти. – Рука Уэллса замерла на полпути ко рту, потом поставила стакан.

– Черт подери, Боб, момент критический! Ты ведь знаешь, сколько времени и сил мы все вложили в этот проект! И знаешь, как мы рискуем – даже сейчас, сидя здесь!

– Знаю, Дэниел. – Теперь улыбка Уэллса стала фиксированной, словно вырезанная на лице деревянной куклы.

– Тогда начни воспринимать меня всерьез. Я знаю, что ты невысокого мнения о военных, – насколько я понял, в твоем поколении все такие, – но если ты полагаешь, что прийти к таким выводам можно и не имея мозгов…

– Я тебя очень уважаю, Дэниел.

– Тогда какого же черта ты пялишься на меня с этой идиотской ухмылкой, когда я пытаюсь тебя настроить на серьезный разговор?

Губы Уэллса превратились в тонкую полоску.

– Потому что думаю, Дэниел. А теперь заткнись на пару минут.

Окончательно перепуганной официантке позволили унести пустые тарелки. Когда она поставила на стол два кофе и порцию коньяка для генерала, Уэллс слегка сжал ее руку. Женщина подскочила и удивленно вскрикнула.

– Если бы вы где-то потерялись и при этом не знали, каким образом попали в незнакомое место, то как бы вы поступили?

Официантка уставилась на него широко раскрытыми глазами:

– Я… извините, сэр?

– Вы меня слышали. Так как бы вы поступили?

– Если бы я… потерялась, сэр?

– И оказались в незнакомом месте, не понимая, как туда попали. Скажем, у вас амнезия и вы не помните, откуда вы.

Раздраженный Якубиан хотел что-то сказать, но Уэллс быстрым взглядом заставил его замолчать. Генерал скривился и полез в карман за сигарой.

– Ну, не знаю… – Женщина попыталась выпрямиться, но Уэллс крепко держал ее за руку. – Наверное, я… дождалась бы кого-нибудь. Никуда бы не уходила, чтобы меня смогли отыскать. Так нас учили на курсах гидов.

– Понятно… – кивнул Уэллс. – У вас легкий акцент, дорогая. Вы откуда родом?

– Из Шотландии, сэр.

– Как мило. Вы, должно быть, приехали сюда после Кризиса, верно? А скажите, если бы вы оказались в стране, где у вас нет знакомых, и не знали, станет ли вас кто-либо искать, как бы вы тогда поступили?

Девушка начала паниковать. Она оперлась о стол свободной рукой и сделала глубокий вдох.

– Я… попыталась бы отыскать дорогу… людей, которые много путешествовали. Стала бы выяснять, что находится по соседству, пока не услышала бы знакомое название. А потом, наверное, отправилась бы в путь и попробовала бы добраться до знакомых мест.

– Хмм-м. – Уэллс сжал губы. – Очень хорошо. Вы весьма разумная девушка.

– Сэр? – отозвалась она вопросительно и повторила чуть громче: – Сэр!

На лицо Уэллса уже вернулась полуулыбка, и ответил он лишь через несколько секунд:

– Да?

– Вы мне делаете больно, сэр.

Он отпустил девушку, и она быстро ушла на кухню, не оглянувшись.

– На кой черт тебе это понадобилось?

– Просто уточнял, как мыслят люди. Обычные люди. – Уэллс поднял чашку и осторожно глотнул кофе. – Если бы имелась возможность проникнуть в проект «Грааль» и освободить тот объект – а я не утверждаю, что такая возможность существует, Дэниел, – то кто мог бы это сделать?

Генерал прикусил сигару, отчего ее тлеющий кончик опасно приблизился к носу.

– Очевидно, весьма немногие. Кто-то из твоих соперников?

Уэллс обнажил безупречные зубы в улыбке иного рода.

– Вряд ли.

– Тогда что остается? ЮНКОМ? Крупная метрополия или государство?

– Или кто-то из Братства, как мы уже предполагали. А это реальная вероятность, потому что у его членов имеется преимущество. – Уэллс кивнул, размышляя. – Им известно, что следует искать. Никто иной даже не знает, что такое существует.

– Значит, ты воспринял меня всерьез.

– Разумеется. – Уэллс поднял ложечку и стал смотреть, как с нее в чашку капает кофе. – Меня это давно встревожило, но разговор о вероятностях заставил меня понять, что это скверный расклад и игнорировать его дальше уже нельзя. – Он снова окунул ложечку, но на сей раз стал капать кофе на скатерть. – Никогда не понимал, зачем Старику понадобилась эта модификация, а на меня и «Телеморфикс» упала тень, когда объект соскочил с радара. До сих пор я позволял Старику самому с этим справляться, но, думаю, ты прав – нам надо стать более активными.

– Вот теперь ты заговорил как надо. Как по-твоему, сделка в Южной Африке имеет к этому какое-то отношение? Ему вдруг ни с того ни с сего страстно захотелось избавиться от нашего старого приятеля. А ведь Балли вышел из членов Братства почти пять лет назад. Так почему именно сейчас?

– Не знаю. Очевидно, подробности мы узнаем, когда он принесет спецификацию на задание. Но сейчас меня гораздо больше интересует дыра в собственном заборе… если она существует.

Якубиан допил коньяк и облизнулся.

– Знаешь, я прихватил целый отряд охранников не только для очистки ресторана. Я подумал, что могу оставить несколько человек тебе в помощь. Один из моих парней работал в «Сосновом ущелье», а другой только что окончил школу промышленного шпионажа «Криттапонга» и знает все новейшие трюки.

Уэллс приподнял бровь:

– И он ушел из «Криттапонг» США, чтобы работать у тебя? За армейский оклад?

– Нет. Мы его завербовали еще до того, как он пошел туда работать. – Генерал рассмеялся и провел пальцем по краю бокала. – Значит, ты решил сосредоточить усилия на поисках способа, при помощи которого кто-то проник в проект?

– Если кто-то в него проник – я пока считаю, что этого не произошло. Господи, да ты сам подумай о последствиях, если так оно и есть. Но ты прав, этим я тоже займусь. Но нам надо сделать и еще кое-что.

– Да? И что же?

– Ну, так кто из нас слишком много выпил? Не будь ты немного под хмельком, твой блестящий военный ум наверняка бы мгновенно это ухватил, Дэниел.

– Считай, что я этого не слышал. Скажи сам.

Уэллс положил на стол удивительно гладкие руки.

– У нас есть основания полагать, что в системе безопасности пробита брешь, так? А поскольку моя организация полностью отвечает за безопасность проекта, я обязан подозревать всех – даже членов Братства. Даже самого Старика. Я прав?

– Прав. И что же?

– А то, что теперь я обязан – с твоей помощью, разумеется, поскольку у «Телеморфикса» всегда были очень теплые отношения с правительством, – попробовать отыскать не только эту брешь, но и самого беглеца. Внутри системы. И если, обнаружив беглеца, мы заодно узнаем, чем он так привлек внимание Старика, и это знание окажется опасным для интересов наших уважаемых коллег… то нас ждет неизбежный позор, верно, Дэниел?

– Мне нравится ход твоих мыслей, Боб. Ты становишься все лучше и лучше.

– Спасибо, Дэниел.

Генерал встал.

– Почему бы нам не вернуться? Моим парням не терпится приняться за это дело.

Уэллс тоже поднялся, только медленнее.

– Спасибо за обед. У меня давно уже не было такого приятного вечера.

Генерал Якубиан провел карточкой перед считывателем на прилавке и приветливо помахал официантке, которая выглядывала из-за двери, словно загнанный в угол зверек. Потом повернулся и взял Уэллса под руку.

– Всегда приятно пообщаться со старым другом.

* * *

–… И волк все бежал и бежал, пытаясь вытряхнуть из брюха раскаленные камни, но дровосек зашил их туда крепко. Он подбежал к реке и стал пить, пока камни внутри наконец не остыли, но они были очень тяжелыми, и волк свалился в реку и утонул.

А Красная Шапочка и бабушка радостно обнялись и поблагодарили дровосека за его доброту. И с той поры они жили счастливо… Извини. – Мистер Селларс закашлялся и протянул дрожащую руку к стакану с водой. Кристабель подала ему стакан.

– Но в книгоочках сказка кончается не так. – Она немного встревожилась. Сказкам не полагается заканчиваться по-разному. – В настоящей сказке волк раскаялся и пообещал никогда больше так не делать.

Мистер Селларс глотнул воды.

– Что ж, все меняется, и сказки тоже. Полагаю, в исходной версии даже Красной Шапочке и бабушке не удается уцелеть, не говоря уж о злом волке.

– Что такое «непорочная дева»?

– Самое начало всех сказок, – улыбнулся старик. – Или истинное событие, которое потом оплели небылицами.

– Но сказки не бывают настоящими. Мне так мама говорила. Они просто сказки – поэтому, когда их слушаешь, не надо бояться.

– Но все имеет свое начало, Кристабель. – Старик повернулся и посмотрел в окно. Сквозь густую листву растущих перед ним растений можно было разглядеть лишь кусочек голубого неба. – А в каждой сказке есть хоть капелька, но правды.

Браслет Кристабель начал мерцать. Девочка нахмурилась и встала.

– Мне надо идти. У папы завтра выходной, и мы сегодня вечером уезжаем, а мне еще надо уложить одежду и игрушки. – Она вспомнила слова, которые полагалось сказать. – Спасибо за сказку, мистер Селларс.

– О… – немного удивленно произнес старик. Он молчал, пока девочка, переодевшись, не вошла в комнату. – Мой юный друг, хочу тебя кое о чем попросить. Мне не хочется тебя обманывать, иначе мне будет невыносимо стыдно.

Кристабель не поняла, о чем он говорит, но, похоже, о чем-то плохом. Она сунула палец в рот и молча застыла на месте, ожидая продолжения.

– Когда вы вернетесь из поездки, я тебя попрошу кое-что для меня сделать. И некоторые мои просьбы могут тебе показаться нехорошими. Ты даже можешь испугаться.

– А больно не будет?

– Нет, – покачал головой мистер Селларс. – Я никогда не сделаю тебе больно, малышка Кристабель. Ты мой очень большой друг. Но то, что я тебя попрошу сделать, – секрет, причем самый важный из всех, которые тебя просили сохранить. Понимаешь?

Девочка кивнула и широко раскрыла глаза. Старик говорил очень серьезно.

– Тогда иди и повеселись в выходные со своей семьей. Но когда вернешься, то, пожалуйста, приди ко мне как можно скорее. Я не знал, что ты уедешь, и боюсь, что… – Он помолчал. – Так ты придешь ко мне, как только вернешься? Ты будешь здесь в понедельник?

Кристабель снова кивнула.

– Мы прилетим обратно в воскресенье вечером. Так мне мама сказала.

– Хорошо. А теперь иди. И не скучай.

Кристабель шагнула к двери и обернулась. Старик смотрел на нее. Его забавное, словно расплавленное лицо выглядело очень несчастным. Девочка подбежала к нему и поцеловала в щеку. Кожа у него оказалась прохладной и гладкой, совсем не похожей на колючую папину щеку.

– До свидания, мистер Селларс.

Она быстро закрыла дверь, чтобы влажный воздух не вырвался наружу. Когда она бежала по дорожке, старик ей что-то крикнул, но за толстым оконным стеклом она не разобрала слов.

Кристабель медленно шла домой, напряженно размышляя. Мистер Селларс всегда был к ней добр, и он ее друг, пусть даже родители не велят к нему ходить. Но теперь он сказал, что попросит ее сделать какие-то скверные вещи. Она не знала, что такое скверные вещи, но когда стала об этом думать, у нее похолодело внутри.

Может, это небольшие скверные вещи – вроде того случая, когда она взяла мыло? То был небольшой проступок, потому что никто про это не узнал и ей не попало. В конце концов, она ведь не украла это мыло в магазине или у кого-нибудь дома. Или это скверные вещи другого рода – например, очень, очень и очень плохо садиться в машину к незнакомому человеку; мама всегда так тревожится, когда про такое говорит. Или это тайная плохая вещь вроде той, что однажды сделал папин друг капитан Паркинс, после чего миссис Паркинс прибежала к ним домой со слезами на глазах. Такие плохие вещи взрослые ей никогда не объясняли, только напускали на лицо таинственность и говорили друг другу: «Ну, сами знаете» – или обсуждали их, когда Кристабель ложилась спать.

Фактически сам мистер Селларс был плохой вещью, которой никто никогда не объяснял. Папа и мама сказали ей, что он не совсем здоров и к нему нельзя ходить, особенно маленьким девочкам, но сам мистер Селларс пояснил, что это не совсем правда. Но почему тогда родители не разрешают ей навещать милого и одинокого старика? Это ее очень смущало.

Все еще тревожась, она срезала угол по чьей-то лужайке и вышла на Редленд. В доме залаяла собака, и Кристабель тоже захотелось иметь собаку – симпатичную белую собачку с висячими ушами. Тогда у нее будет друг, с которым можно поговорить. Порция – ее подруга, но она хочет разговаривать только об игрушках, дядюшке Джингле и о том, что говорили девочки в школе. Мистер Селларс тоже ее друг, но если он попросит ее делать плохие вещи, то, может, он не очень-то хороший друг.

– Кристабель!

Она испуганно подняла голову. Рядом остановилась машина, распахнулась дверца. Девочка взвизгнула и отпрыгнула – неужели это и есть та плохая вещь, о которой говорил мистер Селларс, и теперь он за ней приехал? Самая плохая из всех?

– Ты что, Кристабель? Это же я.

Она наклонилась и заглянула в машину.

– Папа!

– Залезай, подвезу.

Кристабель забралась в машину и обняла отца. Щеки его до сих пор слегка пахли, как после бритья. На нем был костюм – значит, он едет с работы. Она уселась рядом с отцом, ремень безопасности подстроился под размер ее детского тельца.

– Я не хотел тебя напугать, малышка. Ты откуда идешь?

Она уже открыла рот, но не ответила. Порция жила в другой стороне.

– Я играла с Офелией.

– Офелией Вейнер?

– Ага. – Болтая ногами, она смотрела, как за стеклом мелькают деревья. Вскоре они поплыли медленнее, потом остановились. Кристабель посмотрела в боковое окно: машина стояла на Стилвелл, в двух кварталах от дома. – Почему мы здесь остановились?

Отцовские пальцы коснулись ее подбородка и повернули голову. Нахмуренный лоб отца покрылся морщинками.

– Ты играла с Офелией Вейнер? Только что? У нее дома?

Голос отца звучал вкрадчиво и страшновато. Она кивнула.

– Кристабель, днем я отвез мистера и миссис Вейнер вместе с Офелией в аэропорт. Они уехали на выходные, как скоро уедем мы. Почему ты мне солгала? И где ты была?

Девочка испугалась: сердитое лицо отца означало, что она поступила плохо. Когда у отца такое лицо, он может и отшлепать. Кристабель заплакала.

– Прости, папа. Прости.

– Просто скажи правду, Кристабель.

Она уже испугалась по-настоящему. Ей запретили ходить к мистеру Селларсу, и если она скажет отцу правду, у нее будут крупные неприятности – уж отшлепают наверняка. А может, и у мистера Селларса будут неприятности. Его что, тоже отшлепают? А он такой маленький и слабый, ему будет больно. Но мистер Селларс захотел, чтобы Кристабель делала плохие вещи, он сам так сказал, а папа теперь очень сердит. Ах, как трудно думать! Будучи не в силах больше сдерживаться, Кристабель расплакалась.

– Кристабель Соренсен, мы никуда не поедем, пока ты не скажешь мне правду. – Она ощутила, как на голову ей легла отцовская рука. – Ну, не плачь. Я люблю тебя, но хочу все знать. Тебе станет намного легче, если ты скажешь правду.

Кристабель подумала о забавном мистере Селларсе и о том, каким несчастным он сегодня выглядел. Но папа сидел совсем рядом, а учитель в воскресной школе всегда говорил, что врать грешно и что лгуны попадут в ад и там сгорят. Она глубоко вздохнула и вытерла нос и верхнюю губу. Лицо у нее было мокрое и несчастное.

– Я… ходила к…

– Да? – Отец был такой рослый, что касался головой крыши машины. Большой, как монстр.

– К этой… тете.

– Какой еще тете? О чем ты, Кристабель?

Это была такая большая ложь – и такая скверная, – что девочка едва ее выговорила, и ей пришлось снова набрать воздуха.

– У н-н-нее… собака. И она разрешает мне с ней играть. Ее зовут М-М-Мистер. Мама говорит, что я не могу иметь собаку, а мне очень, очень хочется. И я боялась, что ты запретишь мне туда ходить.

Она так удивилась, услышав, как с ее губ сорвалась столь жуткая и столь большая ложь, что разревелась пуще прежнего. Папа так упорно на нее смотрел, что Кристабель пришлось отвернуться. Отец снова взял ее за подбородок и нежно повернул голову.

– Это правда?

– Клянусь, папочка. – Она шмыгала и шмыгала, пока не перестала реветь, но из носа все еще текло. – Это правда.

Отец выпрямился и тронул машину с места.

– Что ж, я очень на тебя сердит, Кристабель. Ты ведь знаешь, что всегда должна нам говорить, куда идешь, даже на Базе. И никогда, никогда не смей мне больше лгать. Поняла?

Кристабель снова вытерла нос. Рукав стал влажным и липким.

– Поняла.

– Собака. – Он свернул на Уиндикотт. – Подумать только! Кстати, как эту тетю зовут?

– Не… знаю. Она взрослая. Старая, как мама.

Отец рассмеялся.

– Пожалуй, это я маме пересказывать не стану. – Его лицо снова стало хмурым. – Ладно, шлепать я тебя не буду, потому что ты все же сказала мне правду, а это самое главное. Но начала ты с вранья, да еще ушла, не сказав куда. Так что, когда мы вернемся из Коннектикута, посидишь немного дома. Недельку или две. А это значит, из дома ни ногой – ни к Порции поиграть, ни к другим девочкам, ни к тете с собакой по кличке Мистер. Так будет честно?

Кристабель переполняли разные чувства: и страх, словно надо спрыгнуть с высокой доски, и живот сводило, и еще возбуждение – ведь ей удалось сохранить секрет. В голове и внутри у нее все смешалось. Она снова шмыгнула и вытерла глаза.

– Да, папа. Честно.

* * *

Сердце забилось чаще. Песчаная буря, быстро пронесшаяся над пустыней, уже стихала, и сквозь поднятую умирающим ветром пыль он видел приземистые очертания большого храма.

Он был огромен и странно невысок – частокол колонн, напоминающий улыбку на бескрайнем мертвом лице пустыни. Осирис сам сотворил его облик, и тот, очевидно, устраивал Другого. То был его десятый визит сюда, а храм за это время не изменился.

Большая барка Осириса медленно дрейфовала к причалу. Фигуры в развевающихся белоснежных одеяниях, чьи лица закрывали белые муслиновые маски, подхватили брошенный капитаном канат и подтянули барку к берегу. По обе стороны дороги возникли столь же безликие музыканты, пощипывающие струны арф и дующие в флейты.

Осирис махнул рукой. Появилась дюжина мускулистых рабов-нубийцев – в одних набедренных повязках, темные, как кожица виноградины, и уже вспотевшие от пустынной жары. Молча склонившись, они подняли золотые носилки бога и направились по дороге к храму.

Осирис закрыл глаза и под мерное покачивание носилок погрузился в размышления. У него имелось несколько вопросов, но он не знал, сколько из них сумеет задать, поэтому решил заранее отобрать самые важные. Музыканты играли и пели, негромко бормоча гимны, воспевающие величие Эннеады и особенно их властелина.

Он открыл глаза. Массивный храм по мере приближения словно вырастал из пустыни, вытягиваясь вширь до самого горизонта. Осирис почти ощущал близость его обитателя… его пленника. Действительно ли причина крылась в предвидении и знакомости привычного процесса, или же Другой и в самом деле способен заставить себя почувствовать сквозь стены, которым полагается быть непроницаемым? Такая мысль Осирису не понравилась.

Носильщики медленно шли по рампе, плавно поднимающейся на такую высоту, что даже великая река казалась отсюда мутно-коричневой лентой. Нубийцы негромко стонали – мелочь, но Осирис был мастером деталей, и его радовало столь точное сходство с реальностью. Разумеется, носильщики были лишь марионетками и ничего на самом деле не несли. В любом случае они не станут стонать по собственной инициативе, равно как не попросят переместить их в другую симуляцию.

Рабы с носилками прошли сквозь величественный дверной проем в наполненный прохладными тенями зал с высокими колоннами по периметру. Здесь все было выкрашено в белый цвет и исписано словами заклинаний, предназначенных для умиротворения обитателя храма. На полу лежала распростертая фигура, и этот человек не поднял глаз даже тогда, когда музыка, все увеличивая темп, достигла крещендо и смолкла. Осирис улыбнулся. Верховный жрец был персоной реальной, то есть гражданином. Бог выбирал его очень тщательно, но отнюдь не за актерские способности, и Осирис был рад убедиться, что тот не забыл о должном уважении.

– Встань, – произнес бог. – Я здесь. – Носильщики стояли, по-прежнему держа носилки на плечах. Одно дело заставлять нубийцев симулировать человеческую усталость, пока его несут, но возникали моменты, когда Осирис не желал, чтобы его таскали и мотали из стороны в сторону, словно святую икону по узким улочкам итальянского городка, и встреча с живым подчиненным – как раз такой случай. Нельзя умалять божественное величие.

– О Владыка Жизни и Смерти, чья рука оплодотворяет семя и заставляет зеленеть поля, твой слуга приветствует тебя. – Жрец встал и проделал несколько ритуальных движений.

– Спасибо. Как он сегодня?

Жрец скрестил руки на груди, словно желал согреться. Бог предположил, что это жест реальной физической неуверенности, а не реакция на симуляцию: добиваясь детализации, Осирис не забыл и о том, чтобы в храме тоже ощущался жар пустыни.

– Он… активен, сэр, – ответил жрец. – То есть, о Владыка. Он поднял показания приборов до уровня, на котором они некоторое время оставались. Я хотел снизить температуру контейнера еще на несколько градусов, но испугался: ведь так мы рискуем потерять его навсегда. – Жрец пожал плечами. – Как бы то ни было, я решил сперва поговорить с вами.

Осирис нахмурился, но лишь потому, что услышал слова, не соответствующие обстановке храма. Даже он не мог заставить техников надолго запомнить, где они находятся, – вернее, где они находятся предположительно. Но этот все же лучший, кого он смог найти; ему можно и простить кое-что.

– Ты поступил правильно. Не меняй температуру. Возможно, он знал, что я приду, и это его возбудило. А если он останется слишком активным, когда мы закончим… что ж, там будет видно.

– В таком случае начинайте, сэр. Я установил связь. – Жрец отошел, уступая ему путь.

Осирис подал знак, и его понесли к каменной двери с вырезанным картушем владыки Сета, каждый иероглиф в котором был размером с нубийца-носильщика. Он снова подал знак. Дверь распахнулась. Бог покинул носилки и проплыл по воздуху в затемненное помещение за дверью.

Осирис подлетел к массивному саркофагу из черного мрамора, одиноко стоящему в центре пустой и грубо высеченной пещеры. Резная крышка саркофага изображала спящую фигуру с телом человека и головой непонятного зверя. Бог на мгновение завис над саркофагом, собираясь с мыслями. Сквозь щель под крышкой пробился пульсирующий оранжевый свет, словно приветствуя пришедшего.

– Я здесь, брат мой, – проговорил Осирис. – Я здесь, владыка Сет.

Раздались потрескивание, шипение и секундный скрежет, резанувший уши бога. Прозвучавшие слова были почти неразборчивыми.

– … Не… брат… – Снова резкий шум помех. – Вр… в-время… слишком медленно. Меееедленно. Хочу… хочу…

Как всегда, Осирис ощутил напряженность своего реального тела, покоящегося далеко отсюда в прохладной жидкости. То был страх, откровенный страх, пронзающий его, заставляющий нервы пылать, а конечности подергиваться. Он испытывал его всякий раз, когда слышал это нечеловеческое хрипение.

– Я знаю, чего ты хочешь. – Он заставил себя сосредоточиться на том, что предстоит сделать. – И пытаюсь тебе помочь. Ты должен быть терпеливым.

– Слышу… шум крови… за-за-запах голосов… хочу свет.

– Я дам тебе то, что ты хочешь. Но ты должен помочь мне. Помнишь наш договор?

Послышался глухой стон. На мгновение саркофаг замерцал. Внутри, во мраке более глубоком, чем обычная темнота, нечто затлело собственным слабым светом: нечто скорченное и по-звериному извивающееся. На секунду его контуры снова изменились, и Осирису показалось, будто он видит единственный глаз, смотрящий на него из вихрящегося хаоса. Потом существо содрогнулось, и саркофаг принял прежний вид, став твердым и черным.

– Помню… обман… – Если бы можно было сказать, что ползучий дребезжащий голос обладает интонациями, то Другой произнес эти слова почти угрюмо, но казалось, что под угрюмостью клокочет ярость, и подумав об этом, Осирис внезапно пожалел, что не может сглотнуть.

– Я тебя не обманул. Без моей помощи ты не жил бы сейчас. И без меня ты не сможешь освободиться. А теперь я хочу задать тебе несколько вопросов.

Последовала очередная какофония звуков. Когда стало тише, сквозь скрежет и царапанье снова пробился голос:

– Птица… из… твоей клетки… Самое главное… и убегает… – Голос стал неразборчивым.

– Что? Что это значит?

Саркофаг содрогнулся и на долю секунды приобрел слишком много плоскостей и граней. Голос плыл и замедлялся, словно работал прибор с издыхающими батареями.

– С другой стороны… голоса… скоро. Идут.

Страх Осириса смешался с отчаянием.

– Кто идет? С другой стороны? Что это означает?

На сей раз голос прозвучал почти по-человечески – вернее, максимально к этому приблизился.

– Другая… сторона… всего. – Существо засмеялось – по крайней мере, Осирису показалось, что он слышит смех: низкий скрежет, внезапно сменившийся высоким, почти неслышимым тоном.

– У меня к тебе вопросы! – крикнул бог. – Мне надо принимать важные решения. Если ты не станешь мне помогать, все пойдет еще медленнее. – Он быстро подыскал подходящую угрозу. – Я могу держать тебя здесь вечно!

Наконец существо заговорило с ним и ответило на несколько вопросов, но не всегда так, чтобы можно было счесть ответы полезными. В паузах между немногими разборчивыми фразами существо кричало, шипело и даже по-собачьи лаяло. Однажды оно ответило ему голосом человека, который, насколько знал Осирис, уже давно умер.

Когда встреча завершилась, бог не стал утруждать себя церемонией с носильщиками и возвращением по реке, а мгновенно перенесся в зал в Абидосе-Который-Был, погасил все огни, изгнал всех жрецов и очень долго сидел в тишине и мраке.

СЕТЕПЕРЕДАЧА/НОВОСТИ: Сворачивается финансирование Марса.

(Изображение: марсианское небо, Земля над горизонтом.)

ГОЛОС: Древняя мечта человечества – покорить Марс – может быть спущена с небес на землю из-за недостаточного финансирования.

(Изображение: роботы МБ за работой на поверхности Марса.)

ГОЛОС: Теперь, когда две крупнейших корпорации-спонсора, АНВАК и «Телеморфикс», объявили о своем отказе от участия в проекте, сооружение марсианской базы, давно служившее объектом постоянного давления со стороны как правых, так и левых сил может лишиться и поддержки со стороны Конгресса. Президент Энфорд обещал найти другие источники поддержки, но его предложение о финансировании, обращенное к Ассамблее губернаторов, – по сути, выступление в поддержку проекта, который один из чиновников КосмООН назвал «чертовски несвоевременным», – вряд ли найдет отклик среди губернаторов, которые едва могут справиться с инфраструктурой собственных городов и штатов…