Текст книги "Слово президента"

– Камеры выключены, – сказал Том Доннер, откидываясь на спинку кресла. – Вы действительно считаете, что сможете добиться этого?

– Если я не буду пытаться, тогда кто я? – вздохнул Джек. – Правительственная система разрушена. Мы все знаем это. Если никто не попытается исправить её, ситуация станет ещё хуже.

В этот момент Доннер испытывал едва ли не сочувствие к нему. Искренность Райана была очевидна, словно его сердце билось на виду у всех. Но он не понимал ситуации. Дело не в том, что Райан плохой человек, нет. Просто положение, в котором он оказался, не соответствовало его возможностям, в точности как говорили все. Келти был прав, а поскольку он был прав, Доннеру нужно выполнить свою работу.

– Мы готовы, – объявил продюсер.

– Поговорим о Верховном суде, – начал Доннер, сменив своего коллегу. – Стало известно, что вы просматриваете список кандидатов для представления Сенату.

– Да, я занимаюсь этим, – ответил Райан.

– Что вы можете сказать нам об этом?

– Я поручил Министерству юстиции представить мне список опытных судей, ведущих дела в апелляционных судах. Этот список мне представлен, и теперь я думаю над кандидатурами.

– О чём конкретно вы думаете? – спросил Доннер.

– Я ищу компетентных судей. Верховный суд является главным хранителем Конституции в нашей стране. Нам нужны люди, понимающие свою ответственность за это, способные справедливо толковать законы.

– Судьи, соблюдающие букву закона?

– Том, в Конституции говорится, что Конгресс утверждает законы, исполнительная власть обеспечивает их соблюдение, а суды занимаются их толкованием. Это и есть принцип взаимозависимости и взаимоограничения законодательной, исполнительной и судебной власти.

– Однако история свидетельствует, что Верховный суд играет важную роль в переменах, осуществляемых в нашей стране, – напомнил Доннер.

– Это верно, но не все эти перемены пошли на благо Америки. Из-за дела Дрега Скотта началась гражданская война. Решение по делу «Плесси против Фергюсона» было позорным и отбросило нашу страну на семьдесят лет назад. Прошу иметь в виду, что в юридических вопросах я профан…

– Именно по этой причине Американская ассоциация адвокатов, как правило, изучает кандидатуры судей перед их представлением Сенату. Вы собираетесь представить свой список кандидатов в ассоциацию?

– Нет. – Райан отрицательно покачал головой. – Во-первых, все судьи в списке уже преодолели этот барьер для того, чтобы занять свои сегодняшние должности. Во-вторых, Американская ассоциация адвокатов тоже является группой со своими собственными интересами, не правда ли? Разумеется, они имеют право заботиться об интересах своих членов, однако Верховный суд является юридическим органом, который решает правовые вопросы для всей страны, тогда как Американская ассоциация адвокатов состоит из людей, которые зарабатывают на жизнь юридической практикой. Разве не будет столкновением интересов, если группа людей, осуществляющих на практике исполнение законов, станет выбирать тех, кто эти законы определяет? В любой другой сфере это было бы столкновением интересов, верно?

– Не все так считают.

– Конечно, ведь у ассоциации в Вашингтоне свой офис, полный лоббистов, – согласился президент. – Том, мой долг заключается не в том, чтобы служить заинтересованным группам. Я обязан соблюдать, ограждать и защищать Конституцию в силу своих возможностей. Для того чтобы я смог делать это, я стараюсь найти людей, мыслящих, как и я сам. Мне нужно, чтобы принесённая мной присяга означала именно то, что в ней говорится, безо всяких махинаций.

– Джон? – пригласил Доннер, повернувшись к Пламеру.

– Вы работали много лет в Центральном разведывательном управлении, – сказал Пламер.

– Совершенно верно, – согласился Джек.

– Чем вы там занимались? – спросил Пламер.

– Главным образом работал в разведывательном управлении, анализируя информацию, поступающую из различных источников. Я старался понять, что она означает, и затем передавал результаты другим сотрудникам. Некоторое время возглавлял разведывательное управление, затем при президенте Фаулере стал заместителем директора. Далее, как вам известно, я был назначен советником по национальной безопасности у президента Дарлинга.

– На протяжении этого времени вам приходилось выезжать для выполнения других заданий? – поинтересовался Пламер.

– Да, я был советником на переговорах по ограничению вооружений и принимал участие во многих конференциях, – ответил президент.

– Мистер Райан, ходят слухи, что вы занимались не только этим. Говорят, будто вы участвовали в операциях, которые привели к смерти советских граждан.

Джек на мгновение заколебался, достаточно, чтобы создать у зрителей должное представление о его отношении к этому «специфическому» вопросу.

– Джон, на протяжении многих лет наше правительство принципиально отказывалось комментировать разведывательные операции. Я не буду менять этот принцип.

– Американский народ должен и имеет право знать, что за человек является их президентом, – настаивал Пламер.

– Моя администрация никогда не станет обсуждать разведывательные операции. А раз возник вопрос, что я за человек, в этом и заключается цель настоящего интервью. Наша страна должна хранить некоторые секреты. Ведь и вы, Джон, – сказал Райан, глядя прямо в глаза комментатору, – храните секреты. Если вы откроете источники своей информации, вашей работе придёт конец. Если Америка поступит так же, пострадают люди.

– Но…

– Вопрос закрыт, Джон. Наши разведывательные службы действуют под контролем Конгресса. Я всегда поддерживал этот закон, буду продолжать поддерживать его и больше не намерен это обсуждать.

При этих словах оба комментатора растерянно замигали, и у Райана не было сомнений, что эта часть интервью не будет показана по телевидению.

* * *

Бадрейну нужно было выбрать тридцать человек, и хотя выбор такого количества участников операции не представлял трудности, как не представлял трудности и выбор полностью преданных людей, главными критериями отбора были ум и сообразительность. Но у него были необходимые контакты. Если уж чего было в избытке на Среднем Востоке, так это террористов, людей, похожих на него самого, но моложе, готовых отдать жизнь ради достижения великой цели и видящих, как она увядает перед их глазами. Это всего лишь усиливало их ярость и преданность вере. По некотором размышлении Бадрейн решил ограничиться двадцатью находчивыми и сообразительными. От остальных требовалась всего лишь преданность, причём за ними будут наблюдать один или два опытных командира. Все отобранные для операции обязаны беспрекословно следовать приказам. Все до единого должны быть готовы умереть или, по крайней мере, пойти на риск смерти. Впрочем, и это не являлось особой проблемой. «Хезболлах» по-прежнему имел много желающих прикрепить к телу взрывчатку и взорвать себя в толпе. Кроме них, были и другие.

Это являлось частью традиций региона – пророк Мухаммед вряд ли полностью одобрил бы её, но Бадрейн не был столь уж религиозен, а террористические операции входили в его профессию. С исторической точки зрения арабы никогда не были хорошими солдатами. На протяжении почти всей истории они состояли из бродячих племён, традиционным методом боевых действий у которых были набеги, позднее превратившиеся в партизанские действия. Понятие боевых действий, упорных и неторопливых, было чуждо им. Подобные действия были изобретением греков, от которых они перешли к римлянам и позднее распространились на все западные народы. Одиночка мог броситься в гущу битвы, чтобы принести себя в жертву, – в традициях викингов такого человека называли «берсекером» – неистовым, а в Японии подобные люди входили в состав особых воинских подразделений, члены которых называли себя «камикадзе» – на поле битвы они с бешеной яростью бросались вперёд, бесстрашно размахивая мечом и стараясь прихватить с собой как можно больше врагов, прежде чем их самих постигнет славная смерть. Но в особенности такая традиция укрепилась в «джихаде», или священной войне против неверных. Это доказало в конечном итоге, что ислам, подобно любой религии, может быть искажён своими последователями. Ну а пока это означало, что у Бадрейна был неисчерпаемый источник людей, готовых исполнять все его приказы, которые передавались через Дарейи, кто также говорил им, что это действительно подвиг во славу «джихада», что их подвиг даёт им ключи к славной жизни после смерти.

У Бадрейна был список. Он сделал три телефонных звонка, которые передавались по цепи надёжных людей. В Ливане и в других странах начали готовиться к отъезду.

* * *

– Ну как, я справился, тренер? – с улыбкой спросил Райан.

– Ты временами катался по очень тонкому льду, подходил к опасной кромке, но всё-таки сумел не промочить ног, – ответил Арни ван Дамм с видимым облегчением. – Это был тяжкий удар по группам с особыми интересами.

– Значит, всё-таки можно критиковать тех, у кого особые интересы? Черт побери, все делают это!

– Это зависит от того, какие группы и какие интересы подвергаются критике, господин президент. У всех у них есть люди, защищающие их, и некоторые могут успокаивать тебя, подобно матери Терезе, с той разницей, что делают это перед тем, как перерезать тебе горло острым мачете. – Глава администрации сделал паузу. – И всё-таки ты держался очень неплохо. В твоих ответах не было ничего, что они смогут слишком уж исказить и использовать против тебя. Увидим, что они оставят для вечерней передачи и что скажут в конце Доннер и Пламер. Последние две минуты являются самыми важными.

* * *

Пробирки прибыли в Атланту в особой упаковке, называемой из-за своей формы шляпной коробкой. На самом деле это было чрезвычайно надёжное вместилище, сделанное специально для того, чтобы в нём в полной безопасности могли перевозиться самые опасные вещества. Пробирки помещались в многослойные ячейки, рассчитанные на то, чтобы хранимое в них уцелело даже при самом сильном ударе. Коробку со всех сторон покрывали наклейки, предупреждающие о биологической опасности, так что с ней обращались с предельной осторожностью, в том числе посыльные Федеральной службы доставки, передавшие её адресату в 9.14 утра.

«Шляпную коробку» отнесли в специально оборудованную лабораторию, где первым делом проверили, нет ли на ней повреждений. Затем её опрыснули мощным дезинфицирующим составом и вскрыли, соблюдая все меры предосторожности. В сопроводительных документах было указано, почему это необходимо. Там говорилось, что в двух пробирках находятся образцы крови, содержащие вирусы, вызывающие геморрагическую лихорадку. Это могло означать несколько болезней, существующих в Африке, – в документах был указан континент, откуда доставили пробирки, – и каждой из них следовало избегать. Лаборант извлёк пробирки из коробки и проверил, нет ли на них подтёков. Их не оказалось, и пробирки на всякий случай снова обрызгали дезинфицирующей жидкостью. Содержащаяся в них кровь будет подвергнута анализу на антитела, и лаборанты произведут сравнение с другими образцами. Приложенная документация была передана доктору Лоренцу в отдел особо опасных инфекционных заболеваний.

– Привет, Гас, это Алекс, – услышал в телефонной трубке доктор Лоренц.

– Тебе так и не удалось вырваться на рыбалку?

– Может быть, удастся в этот уик-энд. У нас в нейрохирургии есть парень с катером, и нам наконец удалось навести порядок в отделе. – Доктор Александер смотрел из окна своего кабинета на восточный Балтимор. Отсюда была видна гавань, ведущая в Чесапикский залив, а там, по слухам, неплохо ловились морские окуни.

– Так что у тебя случилось? – спросил Гас, и в этот момент в кабинет вошла секретарша с папкой в руке.

– Просто решил проверить, нет ли у тебя чего-нибудь нового по поводу вспышки лихорадки Эбола в Заире.

– Ничего, слава Богу. Критическое время прошло. Эта вспышка Эболы закончилась быстро. А мы начали уже… – Лоренц замолчал. Он открыл папку и прочитал сопроводительный лист. – Одну минуту… Хартум?.. – недоуменно пробормотал он.

Александер терпеливо ждал. Он был знаком с привычкой Лоренца читать медленно и вдумчиво. Немолодой мужчина, несколько похожий на актёра, Лоренц никогда не спешил, и это была одна из причин, почему он стал блестящим учёным-экспериментатором. Лоренц редко ошибался. Он все тщательно обдумывал, прежде чем начинать действовать.

– Мы только что получили две пробирки с образцами крови из Хартума. Сопроводительная записка подписана доктором Макгрегором из Английской больницы в Хартуме. Речь идёт о двух пациентах – взрослый мужчина и девочка четырех лет, подозревается геморрагическая лихорадка. Образцы находятся сейчас в лаборатории.

– Хартум? Это в Судане?

– Так говорится в сопроводительном документе, – подтвердил Гас.

– Но это очень далеко от Конго.

– Самолёты, Алекс, самолёты, – заметил Лоренц. Больше всего пугала эпидемиологов возможность международных путешествий по воздуху. В сопроводительной записке было всего несколько строк, но там были указаны номера телефона и факса. – О'кей, мы сейчас возьмёмся за лабораторные анализы и проверим.

– А как относительно образцов предыдущей вспышки Эболы?

– Вчера закончил. Заирская лихорадка Эбола, штамм Маинги, полностью идентичный образцам 1976 года, до последней аминокислоты.

– Верно, тот самый штамм, он переносится по воздуху, именно он прикончил Джорджа Уэстфаля.

– Но точных подтверждений так и не обнаружили, Алекс, – напомнил ему Гас.

– Джордж соблюдал все меры предосторожности, Гас, ты ведь знаешь это. Ты сам учил его. – Пьер Александер потёр глаза. Снова головная боль. Нужно установить новое освещение. – Сообщи мне результаты анализа полученных образцов, ладно?

– Непременно. Я не слишком беспокоюсь об этом. Судан – весьма неподходящее место для этих маленьких мерзавцев – жарко, сухо, масса солнечного света. Там на открытом воздухе вирус не выживет и пары минут. Впрочем, я поговорю с заведующим лабораторией к концу дня – скорее, завтра утром. Через час у меня собрание персонала.

– Хорошо. Мне тоже пора идти в кафетерий. Позвоню тебе завтра, Гас. – Александер положил трубку, он всё ещё мысленно называл себя полковником, к званию профессора ещё надо привыкнуть, и спустился вниз. Там он к своему удовольствию увидел Кэти Райан, которая стояла в очереди вместе со своим телохранителем.

– Привет, проф.

– Как дела с жуками? – улыбнувшись, спросила она.

– Так себе. Мне хотелось бы проконсультироваться с вами, доктор, – сказал Александер, выбирая на полке сандвич.

– Я не занимаюсь вирусами, – ответила она, хотя ей приходилось немало работать с пациентами, больными СПИДом, у которых глазные заболевания являлись следствием главной болезни. – Так в чём дело?

– У меня участились головные боли, – ответил Александер, направляясь к кассиру.

– Вот как? – Кэти повернулась, сняла с него очки и посмотрела их на свет. – Старайтесь протирать их почаще. У вас минус две диоптрии и очень сильный астигматизм. Когда вам прописывали очки последний раз? – Она вернула ему очки, ещё раз посмотрев на грязь, скопившуюся вокруг стёкол, и уже зная ответ.

– Не помню, три или четыре…

– ., года назад. Вам следовало бы давно подумать об этом. Пусть ваша секретарь позвонит моей, и я проверю вам зрение. Не посидите с нами?

Они выбрали стол у окна и направились к нему. За ними последовал Рой Альтман, глядя по сторонам и обмениваясь взглядами с другими агентами. Все в порядке.

– Между прочим, вы могли бы стать отличным кандидатом для применения нашей новой техники корректировки зрения с помощью лазера. Мы надсечём вам роговую оболочку, и ваше зрение снова станет двадцать на двадцать, – посоветовала Кэти. Она принимала активное участие в осуществлении этой программы.

– А это не опасно? – В голосе Александера звучало сомнение.

– Я занимаюсь опасными процедурами только на кухне, – ответила профессор Райан, шутливо подняв бровь.

– Хорошо, мэм, – улыбнулся Александер.

– Так что там у вас нового?

* * *

Всё дело в том, как отредактировать. По крайней мере, почти все, подумал Том Доннер, нажимая на клавиши своего компьютера. Вот отсюда он перейдёт к комментариям, дополняя и внося ясность в то, что подразумевал Райан своими внешне искренними… внешне? Это слово промелькнуло в голове корреспондента, будто само по себе, заставив его вздрогнуть. Доннер долгое время занимался телевизионным репортажем и, прежде чем стать ведущим всего канала, работал в Вашингтоне. Он брал интервью у всех видных деятелей и всех знал. В его разбухшей картотеке значились имена каждого высокопоставленного чиновника и влиятельного деятеля в городе. Как и у любого хорошего репортёра, у него были отличные связи. Он мог поднять телефонную трубку и соединиться с кем угодно, потому что в Вашингтоне правила общения с представителями средств массовой информации были элегантно простыми: ты был либо источником, либо целью. Тот, кто отказывался идти навстречу желаниям СМИ, скоро становился их врагом. Иными словами, это называлось бы шантажом.

Интуиция Доннера подсказывала ему, что он ещё никогда не встречался с человеком, похожим на президента Райана, по крайней мере, не в общественной жизни… а может быть, это действительно правда? Позиция, гласящая, что я один из вас, такой же, как и вы, уходит далеко в прошлое, ещё к Юлию Цезарю. И всегда это было уловкой, средством обмана, целью которого являлось убедить избирателей, чтобы они думали, что этот человек действительно похож на них. Но он не был таким, как они. Обычные люди не способны продвинуться так далеко в любой профессии. Райан стал одним из руководителей ЦРУ благодаря тому, что занимался кабинетными политическими играми, не мог не заниматься. Как у всех, у него появились союзники и враги, и он продвинулся с помощью искусных манёвров. А те сведения о службе Райана в ЦРУ, которые Доннер получил благодаря утечке информации, – сможет ли он использовать их в своём «эксклюзивном интервью»? Нет, не сможет. Скорее во время передачи новостей; там будут содержаться несколько загадочных фраз, которые заставят телезрителей остаться на его канале, вместо того чтобы вечером переключиться на обычную развлекательную программу.

Доннер знал, что ему нужно быть осторожным. Нельзя просто так обвинять действующего президента – но ведь то, что он сказал, всё-таки не было правдой, а? Обвинение президента чрезвычайно увлекательное занятие, но при этом требуется соблюдать определённые правила. Твоя информация должна быть очень надёжной. Это значит, что её нужно черпать из ряда источников, и хороших источников, на которые можно положиться. Придётся посоветоваться с руководителями телевизионной компании, они будут колебаться, ознакомятся с первоначальным текстом интервью и в конце концов дадут разрешение на его, передачу.

Такой же, как и все. Но такие же, как и все, не работают на ЦРУ, не занимаются оперативной работой, не становятся шпионами. Разве не так? И уж можно не сомневаться в том, что Райан оказался первым американским разведчиком, сумевшим занять Овальный кабинет… Разве это дело?

В его жизни слишком много пропусков. Во время пребывания в Лондоне он убил человека. В Америке террористы напали на его дом – там он убил по крайней мере ещё одного. И эта невероятная история с похищением советской субмарины, в ходе которой Райан, по словам источника, тоже убил русского матроса. И многое другое. Такой ли человек нужен американскому народу в Белом доме?

И всё-таки он пытался произвести впечатление простого человека… такого, как остальные. Здравый смысл. Так гласит закон. Я не пожалею сил, чтобы выполнить данную мной присягу.

Это ложь, подумал Доннер. Это не может не быть ложью.

А ведь ты умный сукин сын, Райан.

Если же это ложь и Райан настолько умён, тогда что? Изменение налогового законодательства. Новый состав Верховного суда. Перемены во имя большей эффективности. Деятельность Бретано в Министерстве обороны… Проклятье.

Следующий скачок воображения вёл к тому, что ЦРУ и Райан играли свою роль в падении «Боинга-747» на Капитолий, – нет, это безумие. Райан является оппортунистом, таким же, как и все остальные, у кого Доннер брал интервью на протяжении всей своей профессиональной жизни, начиная с его первого места работы в филиале компании в Де-Мойне. Проведённое им там журналистское расследование привело к тому, что член комиссии графства оказался в тюрьме, а его самого заметили и руководители компании, и политические деятели. Он комментировал самые разные события – от снежных лавин до военных действий, но его профессией и любимым делом было изучение политических деятелей.

Вообще-то они мало отличались друг от друга. Им нужно оказаться в соответствующем месте в соответствующее время, и у них наготове план действий. Уж это-то он узнал точно. Доннер посмотрел в окно, потом одной рукой поднял телефонную трубку, продолжая другой перебирать карточки в картотеке.

– Эд, это Том. Насколько надёжны твои источники и как скоро ты можешь организовать мою встречу с ними? – спросил Доннер. Он не мог видеть улыбки человека, снявшего трубку на другом конце линии.

* * *

Сохайла уже сидела. Видя это, молодой врач испытывал облегчение и благоговейный ужас при мысли о силе своей профессии. Медицина предъявляла самые суровые требования к тем, кто ею занимались, считал Макгрегор. Каждый день в той или иной степени он сталкивался со Смертью. Он не считал себя солдатом или рыцарем в латах, рвущимся в битву на окровавленном скакуне, по крайней мере он не осознавал этого, потому что Смерть являлась врагом, никогда явно не обнаруживающим себя, однако, несмотря на это, он всегда противостоял ей. Каждый пациент, которого он лечил, имел этого врага внутри или этот враг бродил совсем рядом, а его задача врача заключалась в том, чтобы обнаружить место, где он скрывается, найти и уничтожить его. Награду он видел на лице пациента, всякий раз наслаждаясь победой.

Сохайла все ещё больна, но это скоро пройдёт. Она уже принимала жидкую пищу, и организм девочки не отвергал её. Слабенькая, она не становилась слабее. Температура у неё спала. Все указывало на то, что болезнь либо отступила, либо не в состоянии больше приносить ей вреда. Это было победой. Смерть не отнимет у него этого ребёнка. Пройдёт время, она вырастет, будет играть, учиться, у неё появятся свои дети…

Но это была победа, одержанная не благодаря его усилиям, во всяком случае не в полной мере благодаря им. Его лечение заключалось лишь в том, что он поддерживал её силы, а не боролся с болезнью. А помогло ли это? – спросил он себя. Наверно. Никогда не знаешь, где проходит граница между тем, что произошло само по себе, и усилиями врача. Медицинская профессия была бы намного проще, если бы врачи способны были видеть это, но они не знали этого и, наверно, никогда не узнают. Если бы он не лечил её – ну что ж, в этом климате девочка могла бы умереть от жары, или обезвоживания организма, или какого-то побочного заболевания, возникшего из-за её слабости. Люди так часто умирают не из-за самой болезни, а от чего-то иного, вызванного слабостью больного организма. Так что он имеет право отнести эту победу на свой счёт, к тому же речь идёт о жизни такой очаровательной маленькой девчушки. Скоро она снова будет улыбаться. Макгрегор сосчитал её пульс, наслаждаясь прикосновением к прохладной коже выздоравливающей, прислушиваясь к биению крошечного сердца, которое будет биться и через неделю. У него на глазах девочка уснула. Он осторожно положил её руку на кровать и обернулся.

– Ваша дочь скоро совсем выздоровеет, – пообещал Макгрегор родителям, подтверждая их надежды тёплой улыбкой и зная, что эти пять негромких слов сокрушили их страхи.

Мать вздохнула, словно оправившись от сильного удара, по её лицу, которое она закрыла руками, потекли слезы. Отец выслушал новость более спокойно, как, по его мнению, подобает мужчине, с бесстрастным лицом, но не смог скрыть выражения глаз, которые с облегчением посмотрели на потолок. Затем он схватил руку врача, и его тёмные глаза взглянули прямо в глаза Макгрегора.

– Я никогда не забуду этого, – проговорил генерал. Теперь настало время навестить Салеха. Макгрегор сознательно откладывал его осмотр. Из палаты Сохайлы он направился по коридору и, прежде чем войти в палату, где лежал больной мужчина, сменил одежду. В палате он увидел, что Салех умирает. Теперь иракца удерживали ремни, не позволяющие ему двигаться. Болезнь поразила его мозг. Потеря рассудка была одним из симптомов лихорадки Эбола, причём несла с собой милосердие. Салех больше не понимал, что происходит вокруг. Его глаза казались пустыми и безучастно смотрели в потолок, покрытый разводами – следами одного из редких здесь дождей. Медсестра, присматривавшая за Салехом, передала врачу карту, и он увидел, что состояние больного резко ухудшилось. Макгрегор поморщился и распорядился увеличить дозу морфия, попадающего в организм пациента через трубку внутривенного вливания. Поддерживать силы Салеха уже не требовалось. Итак, одна победа и одно поражение, и если бы у него спросили, кого лучше спасти, а кого потерять, он выбрал бы спасение девочки. Салех успел прожить какую-то жизнь и был взрослым мужчиной. Этой жизни отведено ещё не больше пяти дней, и Макгрегор бессилен продлить её. Он мог только облегчить страдания умирающего… и персонала, ухаживающего за ним. Через пять минут врач вышел из палаты, снял защитный костюм и направился в свой кабинет. Его лицо было задумчивым.

Откуда пришла в Хартум эта болезнь? Почему один пациент выжил, а второй – нет? Ему многое не было известно. Макгрегор налил себе чашку чая и попытался забыть о победе и поражении. Он должен получить информацию, сыгравшую решающую роль в судьбе обоих. Одна и та же болезнь в одно и то же время. А результаты совершенно противоположные. Почему?