Текст книги "Слово президента"

Врачи по всей стране работали не покладая рук. Скоро стало известно, что первые симптомы лихорадки Эбола походят на симптомы гриппа, а всякий врач знает, что человек способен себе внушить. Самым трудным для врачей оказалось отличить тех, кто страдали ипохондрией, от действительно заболевших.

Однако, несмотря на всё это, люди не поддавались панике, смотрели телевизор, поглядывали друг на друга и не переставали размышлять, действительно ли настолько страшна эта эпидемия.

* * *

Это должны были определить при помощи ФБР Центр инфекционных заболеваний в Атланте и армейский медицинский институт в Форт-Детрике. Было зарегистрировано пятьсот случаев заболеваний лихорадкой Эбола, причём каждый из них был прямо или косвенно связан с одной из восемнадцати торговых выставок. Зная даты их проведения, удалось выяснить время, когда произошло заражение. Интересно, что в те же дни проходили ещё четыре выставки, но ни у единого их посетителя до сих пор симптомов лихорадки Эбола не было зарегистрировано. На местах проведения всех двадцати двух выставок побывали агенты ФБР, которые установили, что в каждом случае мусор, остававшийся после их окончания, был давно вывезен на свалки. Была мысль осмотреть весь этот мусор, но армейские медики в Форт-Детрике сумели отговорить ФБР, поскольку для опознания средств доставки инфекции понадобилось бы изучить тысячи тонн мусора – задача просто неосуществимая и, возможно, даже опасная. Самым важным оказалось то, что удалось установить период, когда произошло заражение. Сразу стало очевидным, что американцы, выехавшие из страны до начала торговых выставок, не могли быть переносчиками вирусов. Об этом проинформировали национальные медицинские службы во всём мире. На всё это ушло от двух дней до целой недели, в то время как от служб здравоохранения эта информация распространилась по свету за несколько часов. Процесс нельзя было остановить, да и бессмысленно было хранить происшедшее в тайне, даже если бы это оказалось возможным.

– Ну что ж, значит, никому из нас опасность не угрожает, – сообщил на утреннем совещании офицерам своего штаба генерал Диггз. Форт-Ирвин был одним из самых изолированных военных лагерей в Америке. Сюда вела только одна дорога, перекрытая теперь бронетранспортёром «брэдли».

Однако это не относилось к другим военным базам. Проблема стала поистине глобальной. Высокопоставленный армейский офицер из Пентагона вылетел в Германию для штабного совещания с офицерами Пятого корпуса. Через два дня он заболел, и от него заразились врач и две медсёстры. Эта новость потрясла европейских союзников Америки по НАТО, которые немедленно объявили карантин на всех созданных ещё в сороковые годы американских базах в Европе. Благодаря спутниковому телевидению об этом тут же стало известно по всему миру. Пентагон оказался, однако, в отчаянном положении: почти на каждой военной базе были отмечены случаи заболевания лихорадкой Эбола, реальные или подозреваемые. Моральное состояние личного состава было ужасным, и эту информацию тоже не удалось скрыть. Полные тревоги телефонные переговоры непрерывно велись по трансатлантическим кабелям в обоих направлениях.

В Вашингтоне положение тоже было отчаянным. В объединённой рабочей группе, созданной для расследования обстоятельств возникновения эпидемии, были представлены все спецслужбы, а также ФБР и федеральные правоохранительные агентства. Президент дал группе огромные полномочия, и члены её пользовались ими на всю катушку. Присланная Кларком и Чавезом декларация исчезнувшего «гольфстрима» направила расследование по новому и неожиданному пути, но так нередко случается при расследовании запутанных преступлений.

В Саванне, городе штата Джорджия, агент ФБР, войдя в кабинет президента корпорации «Гольфстрим», протянул ему хирургическую маску. Завод, как и большинство американских промышленных предприятий, был закрыт, но сегодня распоряжения президента отчасти пришлось нарушить. Президент корпорации вызвал на завод начальника своей службы безопасности и старшего пилота-испытателя. Шесть агентов ФБР провели с ними длительную беседу, которая превратилась в селекторное совещание. В результате выяснилось исключительно важное обстоятельство: рекордер – «чёрный ящик» – исчезнувшего самолёта не был обнаружен. Затем последовал звонок к командиру эсминца «Рэдфорд», стоявшего сейчас в сухом доке. Капитан подтвердил, что его корабль следил по радиолокатору за гибнущим самолётом и, придя в район предполагаемой авиакатастрофы, вёл поиски звуковых сигналов, подаваемых «черным ящиком». Однако поиски оказались безрезультатными. Морской офицер не мог объяснить причины этого. Старший лётчик-испытатель корпорации высказал предположение, что при сильном ударе о воду рекордер, несмотря на свою прочную конструкцию, мог выйти из строя. Однако шкипер «Рэдфорда» вспомнил, что снижение самолёта происходило постепенно, да и на месте предполагаемой катастрофы не было обнаружено обломков. В результате связались с Федеральным авиационным управлением и Национальной службой безопасности на транспорте, которым было поручено немедленно поднять материалы расследования катастрофы.

В Вашингтоне в штабе рабочей группы, который находился в здании ФБР, члены группы обменялись взглядами, которые были особенно выразительны над закрывающими лица хирургическими масками. Сотрудники Федерального авиационного управления проверили личности пилотов исчезнувшего «гольфстрима» и уровень их подготовки. Выяснилось, что оба пилота прежде служили в бывших иранских ВВС и в конце семидесятых годов прошли подготовку в Америке. Затем прибыли фотографии и отпечатки пальцев. Была обнаружена ещё одна пара пилотов, летающих на таком же самолёте, принадлежавшем той же швейцарской корпорации, которые прошли аналогичную подготовку, и юридический атташе в Берне – высокопоставленный сотрудник ФБР – немедленно обратился к своим швейцарским коллегам с просьбой помочь ему побеседовать с ними.

– О'кей, – подвёл итог Дэн Мюррей. – Больная бельгийская монахиня с подругой в сопровождении иранского врача летят на самолёте, зарегистрированном в Швейцарии, и этот самолёт бесследно исчезает. Самолёт принадлежит небольшой торговой компании. Наш юридический атташе быстро выяснит подробности, связанные с деятельностью этой компании, но нам известно, что самолётом управляли иранские пилоты.

– Похоже, все приобретает определённое направление, Дэн, – заметил Эд Фоули. И тут же вошёл агент с факсом для директора ЦРУ. – Проверьте вот это. – Фоули протянул листок Дэну Мюррею.

Содержание факса было коротким.

– Люди любят считать себя очень умными и думают, что сумели замести за собой все следы, – покачал головой Мюррей и передал полученный факс, чтобы его прочли остальные члены группы.

– И всё-таки не надо недооценивать их, – предостерёг его Эд Фоули. – Пока у нас нет никаких твёрдых доказательств. Президент откажется предпринять какие-либо действия на основании того, чем мы сейчас располагаем, пока доказательства не станут чёткими и недвусмысленными. – И, может быть, не предпримет никаких действий даже после этого, подумал он. Кроме того, директор ЦРУ вспомнил, что сказал Чавез перед вылетом. Черт побери, этот парень становится все проницательней. Фоули подумал, а не стоит ли сказать об этом здесь? Нет, сейчас есть проблемы, на которые нужно обратить внимание в первую очередь. Он поговорит с Мюрреем с глазу на глаз.

* * *

Чавез вовсе не чувствовал себя умным и проницательным, задремав в кожаном кресле. Оставалось ещё три часа до Хартума, и его преследовали кошмары. Он немало полетал на самолётах, будучи офицером ЦРУ, но даже в бизнес-классе роскошного реактивного авиалайнера со всеми его прибамбасами устаёшь довольно быстро. Пониженное атмосферное давление при уменьшенном содержании кислорода ускоряло процесс утомления, сухой воздух салона способствовал обезвоживанию организма. Приглушённый рёв турбин создавал впечатление, что ты спишь где-то в глуши, а вокруг полно насекомых, которые каждый миг готовы впиться и сосать твою кровь, и ты никак не можешь отмахнуться от этих надоедливых мерзавцев.

Кто бы ни занимался тем, из-за чего всё это происходит, совсем не так уж он умён. Ну хорошо, предположим, что самолёт с пятью пассажирами на борту исчез. Но разве это означает, что расследование зашло в тупик? Регистрационный код HX-NJA, так указано в таможенных документах, вспомнил Чавез. Гм. Документы, наверно, сохранились, потому что на самолёте летели люди, а не обезьяны. Почему НХ? – подумал он. «Н» по-латыни – первая буква слова «Гельвеция», верно? Это, кажется, древнее название Швейцарии? Может быть, она так и называется на других языках? Он вроде помнит это. На немецком, кажется. NJA – это код, определяющий отдельный самолёт. В авиации пользуются буквами вместо цифр, потому что это позволяет создавать большее число сочетаний. Вот и у этого самолёта такой буквенный код с приставкой N, потому что американские самолёты тоже пользуются этим кодом. Значит. NJA, подумал Динг с закрытыми глазами. NJA. Ниндзя. При этом воспоминании по его лицу пробежала улыбка. Название его бывшего подразделения, Первого батальона 17-го пехотного полка. – Ночь принадлежит нам! – Да, вот это были деньки, когда они бегали по холмам в Форт-Орде и Хантер-Лиггетте. Но Седьмая дивизия лёгкой пехоты давно расформирована, её знамёна сданы на хранение для возможного использования в будущем… Ниндзя. Почему-то это слово казалось ему важным. Но почему?

Чавез открыл глаза, встал, потянулся и прошёл вперёд. Там он разбудил пилота, с которым поссорился Кларк.

– Полковник?

– В чём дело? – Пилот приоткрыл один глаз.

– Сколько стоит такой самолёт?

– Больше, чем мы с вами можем позволить себе. – Глаз снова закрылся.

– Нет, серьёзно.

– Больше двадцати миллионов долларов, в зависимости от модификации и комплекта авионики. Если какая-нибудь компания производит реактивные самолёты лучше этого, мне она неизвестна.

– Спасибо. – Чавез вернулся в своё кресло. Не было смысла пытаться снова уснуть. Он почувствовал, что нос самолёта опустился вниз и раздражавший его рёв турбин стал тише. Они снижались к Хартуму. В аэропорту их встретит местный резидент ЦРУ – нет, подумал про себя Чавез, коммерческий атташе. Или это секретарь посольства по политическим вопросам? Неважно. Динг знал, что этот город не будет таким гостеприимным, как два предыдущих.

* * *

Вертолёт совершил посадку в Форт-Генри, недалеко от статуи Орфея, которая, как решил кто-то, должна отдавать дань уважения Фрэнсису Скотту Кею, одному из почётных граждан Бостона, промелькнула случайная мысль в голове Райана. И ещё эта чёртова надобность лишний раз предстать перед фотообъективами, очередная идея Арни. Ему, видите ли, нужно продемонстрировать, что президент обеспокоен. Джек задумался над этим. Неужели люди считают, что в такое время президент способен организовать весёлую вечеринку? Разве Эдгар По не написал такой рассказ? Кажется, «Маска красной смерти»? Что-то вроде этого. Но на вечеринку пробралась смерть, верно? Президент потёр лицо. Спать. Хочется спать. В голову приходят бредовые мысли. Словно в мозгу мелькают фотовспышки. Мозг устаёт, и случайные мысли появляются у тебя в черепе без всякой на то причины, с ними приходится бороться, чтобы заставить мозг заниматься чем надо.

У посадочной площадки его ждал «шеви сабербен», президентского лимузина не было видно. Придётся ехать в явно бронированном автомобиле. Он заметил, что вокруг много полицейских с мрачными лицами. Ну что ж, сейчас у всех плохое настроение, почему они должны быть исключением?

У него самого на лице тоже защитная маска, и три телевизионные камеры регистрируют этот факт. Возможно, передача ведётся в прямом эфире. Он не знал этого и даже по пути к машине не посмотрел в сторону камер. Кортеж тут же тронулся в путь, сначала по Форт-авеню, потом свернул на север, на Кей-хайуэй. Поездка продолжалась десять минут, в течение которых машины мчались по опустевшим городским улицам, направляясь к больнице Джонса Хопкинса, где президент и первая леди продемонстрируют свою обеспокоенность положением перед другими телевизионными камерами. Роль руководителя, сказал Арни, повторив ему хорошо знакомую фразу, характеризующую одну из обязанностей президента, нужно исполнять независимо от того, нравится она ему или нет. И Арни был прав. Он является президентом и не может изолировать себя от народа, причём независимо от того, в силах он сделать что-то полезное или нет. Главное, чтобы все видели, что их президент проявляет заботу о благополучии своих граждан. Это было глупо и в то же время имело глубокий смысл.

Кортеж автомобилей остановился у въезда с Вулф-стрит. Здесь стояли солдаты 157-го пехотного полка Мэрилендской национальной гвардии. Местное начальство пришло к заключению, что все больницы должны находиться под охраной, и Райан подумал, что такое решение не назовёшь неразумным. Личная охрана президента беспокойно смотрела по сторонам, видя людей, вооружённых заряженными винтовками, но это были солдаты, и агенты Секретной службы не могли ничего предпринять – всякая попытка разоружить их привлекла бы внимание репортёров и тут же оказалась бы в заголовках новостей. Солдаты вытянулись, салютуя президенту, насколько это было возможно в их неуклюжих костюмах ГИПЗО, держа винтовку на плече. Больнице никто не угрожал. Возможно, из-за вооружённой охраны, а возможно, и просто от страха. Достаточно сказать, что уличная преступность, как заметил один из полицейских агенту Секретной службы, снизилась почти до нуля. Даже торговцы наркотиками нигде не высовывались.

В это время дня вокруг было немноголюдно, лица редких прохожих закрывали защитные маски, в вестибюле больницы ощущался резкий запах дезинфекции, который господствовал теперь по всей стране. Что из этого являлось действительно необходимой мерой защиты, а что играло чисто психологическую роль? – подумал Джек. Но ведь и его поездка была предпринята именно с такой целью.

– Привет, Дейв, – поздоровался он с деканом, одетым в зелёный хирургический костюм; как и все тут, он был в маске и с перчатками на руках. Они не стали обмениваться рукопожатиями.

– Господин президент, позвольте поблагодарить вас за то, что вы приехали к нам. – Вокруг уже появились телевизионные камеры – операторы неотступно следовали за президентом. Прежде чем кто-то из репортёров успел задать вопрос, Райан дал знак декану, и тот повёл процессию внутрь здания. Джек полагал, что это будет выглядеть более деловито. Агенты Секретной службы поспешили вперёд, когда президент, сопровождаемый деканом, пошёл от лифтов к медицинским помещениям. Двери раздвинулись, открыв их взглядам коридор, по которому сновали люди.

– Как дела, Дейв?

– У нас зарегистрировано тридцать четыре пациента. Всего в городе сто сорок больных лихорадкой Эбола – во всяком случае их было столько, когда я получил информацию в последний раз. У нас достаточно больничных коек и медицинского персонала. Мы выписали половину находившихся у нас пациентов, чтобы освободить места для жертв эпидемии, – тех, кого можно было отправить по домам. Отменены все необязательные процедуры, однако нормальная работа продолжается. Я имею в виду, мы по-прежнему принимаем рожениц и тех, кто нуждается в помощи. Приходится продолжать и амбулаторное лечение, независимо от эпидемии.

– Где Кэти? – спросил Райан. В коридоре появился единственный допущенный сюда телеоператор с камерой – снятая им плёнка будет использована всеми телевизионными компаниями. В больницу не пускали людей, не имевших к ней отношения, и хотя из штаб-квартир средств массовой информации пытались возражать, их репортёры и операторы не проявляли особого рвения. Может быть, это объяснялось запахом антисептиков, который действовал на людей не меньше, чем на собак, когда их приводили к ветеринарам, – это был запах опасности.

– Вот здесь. Вам придётся надеть защитный костюм. – На этаже имелась одна комната отдыха для врачей и другая – для медсестёр. Сейчас пользовались обеими. Дальняя, что в конце коридора, была «заражённой», там снимали защитную одежду после пребывания в палатах. Ближняя считалась «безопасной», в ней одевались. Для застенчивости сейчас не было ни времени, ни места. Первыми вошли агенты Секретной службы, застав там женщину в трусиках и бюстгальтере, которая подбирала пластиковый костюм своего размера. Она не смутилась. Это была её четвёртая смена в отделении для пациентов, больных лихорадкой Эбола, и ей было не до смущения.

– Вешайте свою одежду вот сюда, – показала она. – О-о! – Женщина узнала президента.

– Спасибо. – Райан снял ботинки и взял из рук Андреа вешалку. Прайс оглядела женщину, было ясно, что та безоружна. – Каково положение в отделении? – спросил Джек.

Женщина была старшей медсестрой на этом этаже. Она ответила, не оборачиваясь.

– Хуже некуда. – Затем сделала секундную паузу и решила всё-таки обернуться. – Мы благодарны вам, господин президент, что ваша жена работает вместе с нами.

– Я пытался отговорить её, – признался Райан. Он не чувствовал в этом какой-то вины и не знал, правильно ли поступает, говоря это.

– Мой муж тоже пытался отговорить меня. – Медсестра подошла к нему. – Смотрите, шлем одевается вот таким образом. – Райана на мгновение охватила паника. Ему казалось нелепым напяливать на голову какую-то пластмассовую штуку. Медсестра словно прочла его мысли. – Сначала я тоже чувствовала себя неловко в нём, но потом привыкла.

Декан Джеймс уже успел тут же в комнате надеть свой защитный скафандр. Он подошёл к президенту, чтобы проверить, как тот оделся.

– Вы слышите меня?

– Да. – Джек уже успел вспотеть, хотя к поясу был прикреплён портативный аппарат очистки воздуха.

Декан повернулся к агентам Секретной службы.

– С этого момента вы будете исполнять все мои приказы, – сказал он. – Я уберегу его от опасности, но у нас недостаточно защитных костюмов для всех вас. Если вы останетесь в коридоре вам ничто не угрожает. Ни к чему не прикасайтесь – ни к стенам, ни к полу, ни к чему. Если кто-то проходит мимо вас с тележкой, уступите дорогу. В случае, если не сможете отойти в сторону, пройдите в конец коридора. Если увидите какой-нибудь пластиковый контейнер, держитесь от него подальше. Вы меня поняли?

– Да, сэр. – Президент заметил, что Андреа, наверно, впервые в жизни испытывает страх. Да и он тоже. Сам факт пребывания здесь действовал на психику. Доктор Джеймс коснулся плеча президента.

– Следуйте за мной. Я знаю, что это пугающее зрелище, но в скафандре вам ничто не угрожает. Нам всем пришлось привыкнуть к этому, не правда ли, Тиша?

– Да, доктор. – Медсестра уже успела облачиться в защитный костюм.

Слышалось собственное дыхание и едва ощутимое жужжание портативного аппарата очистки воздуха, но все остальные звуки были приглушёнными. Райан чувствовал себя закупоренным в этот скафандр, и ему понадобилось сделать усилие над собой, чтобы следовать за деканом.

– Кэти здесь. – Декан открыл дверь.

Райан вошёл в палату.

На кровати лежал ребёнок, мальчик лет восьми, увидел Джек. Над ним склонились две фигуры в синих пластиковых костюмах. Обе стояли к нему спиной, и он не мог сказать, кто из них его жена. Доктор Джеймс поднял руку, запрещая Райану пройти вперёд. Одна из женщин налаживала капельницу, и её нельзя было отвлекать. Ребёнок стонал и метался на кровати. У Райана от жалости сжалось сердце.

– Не двигайся. Теперь ты будешь чувствовать себя лучше. – Это был голос Кэти; по-видимому, она вводила иглу в вену больного ребёнка. Вторая женщина обеими руками удерживала его руку. – Ну вот, все в порядке. Ленту. – Кэти подняла руки.

– Вы отлично ввели иглу, доктор.

– Спасибо. – Кэти подошла к электронному дозиметру, регулирующему подачу морфия и лекарственных препаратов в вену ребёнка, и нажала на кнопки, чтобы убедиться, что аппарат работает должным образом. Закончив, она повернулась. – О-о!

– Здравствуй, дорогая.

– Джек, здесь тебе не место, – твёрдо заявила доктор Райан.

– А кому здесь место?

* * *

– О'кей, я сумел разыскать этого доктора Макгрегора, – сообщил местный резидент ЦРУ, садясь за руль своего красного «шеви». Его звали Фрэнк Клейтон, он был выпускником Грэмблинга. Кларк несколько лет назад был его учителем на «Ферме».

– Тогда едем прямо к нему, Фрэнк. – Кларк посмотрел на часы, прикинул в уме и заключил, что сейчас два часа ночи. Он недовольно покачал головой. Да, похоже на то. Однако прежде они должны заехать в посольство, чтобы переодеться. Людей в американской военной форме здесь не слишком любили. Более того, резидент их предостерёг, что в Судане с подозрением относились ко всему американскому. Чавез обратил внимание, что из аэропорта за ними следовал автомобиль.

– Не беспокойтесь. Мы отделаемся от него у посольства. Знаете, иногда я начинаю думать, что моим соплеменникам повезло, когда их вывезли из Африки. Только не говорите никому, что это я сказал, ладно? Южная Алабама – рай на земле по сравнению с этой дерьмовой страной.

Он поставил машину на стоянке позади здания посольства, и все трое вошли внутрь. Через минуту один из его людей, подойдя к машине, сел за руль, и машина снова выехала с территории посольства. Автомобиль, не отстававший от них по пути из аэропорта, отправился следом.

– Прежде всего рубашки, – сказал резидент ЦРУ, передавая им по рубашке. – Думаю, брюки можно не менять.

– Вы уже говорили с Макгрегором? – спросил Кларк.

– Позвонил ему несколько часов назад. Мы поедем туда, где он живёт, и он сядет в машину. Я выбрал хорошее тихое место для беседы, – ответил Клейтон.

– Ему ничто не угрожает?

– Полагаю, нет. Местные власти очень невнимательны. Если за нами будут следить, я знаю, как поступить.

– Тогда поехали, приятель, – сказал Джон. – Уже поздно.

Дом Макгрегора был не так уж и плох, находился в районе, где жили главным образом европейцы и, по словам резидента, было относительно безопасно. Резидент достал свой сотовый телефон и набрал номер «бипера», принадлежавший доктору, – это служило здесь пейджинговой связью. Не прошло и минуты, как дверь дома открылась и появившийся в ней Макгрегор направился к автомобилю. Он сел на заднее сиденье и захлопнул дверцу за мгновение до того, как машина тронулась с места.

– Этот вызов для меня весьма необычен, – сказал врач. Он был моложе Чавеза, с удивлением заметил Кларк, и выглядел смущённым, но готовым оказать им помощь. – Откуда вы, ребята?

– Мы из ЦРУ, – сообщил ему Кларк.

– Вот как?

– Именно так, доктор, – подтвердил Клейтон с переднего сиденья. Он посмотрел в зеркало заднего вида. Никого. Их появление у дома Макгрегора не привлекло внимания. На всякий случай он повернул налево, затем свернул направо и снова налево. Все в порядке.

– Разве вам позволяют говорить об этом? – спросил МакГрегор, когда автомобиль выехал на улицу, считавшуюся здесь главной. – Теперь вам придётся убить меня, раз я узнал о вас, правда?

– Док, оставьте это для кино, ладно? – предложил Чавез. – В действительной жизни всё обстоит по-другому. Скажи мы вам, что служим в Госдепартаменте, вы все равно бы не поверили, верно?

– Вы не похожи на дипломатов, – согласился Макгрегор. Кларк, сидевший впереди, повернулся.

– Позвольте поблагодарить вас, сэр, за то, что вы согласились встретиться с нами.

– Единственная причина, почему я пошёл на это, заключается в том, что местное правительство заставило меня отказаться от соблюдения установленной международной процедуры оповещения о болезни двух моих пациентов. Существуют веские основания для соблюдения такой процедуры, а мне не позволили исполнить свой долг, понимаете?

– Давайте начнём с того, что вы расскажете нам все, что знаете о двух случаях заболевания лихорадкой Эбола, – предложил Джон и включил портативный магнитофон.

* * *

– Ты выглядишь усталой, Кэти. – Говорить через толстую пластиковую маску было совсем не просто. Даже движения казались не такими выразительными.

«Хирург» посмотрела на настенные часы над столиком медсестёр. Практически её смена закончилась. Она никогда не узнает, что Арни ван Дамм позвонил в больницу, чтобы убедиться, что приезд президента совпадёт с концом её смены. Это вызвало бы у неё вспышку негодования, а она и без того негодовала на весь мир.

– Сегодня после обеда начали привозить детей. Это второе поколение вируса Эбола. Вот этот мальчик заразился, должно быть, от своего отца. Его зовут Тимоти. Он учится в третьем классе. Отец в палате на следующем этаже.

– А как с остальной семьёй?

– При анализе крови матери выяснилось, что у неё положительная реакция на антитела Эболы. Сейчас её размещают в больнице. У мальчика есть старшая сестра. С нею пока все в порядке. Её поместили в здание для амбулаторных больных. Там выделено помещение для людей, находившихся в контакте с заболевшими Эболой, но пока у них результаты анализа отрицательные. Пошли, я проведу тебя по нашему этажу. – Спустя минуту они вошли в палату номер один, временное помещение для первого больного – пациента «Зеро».

Райану показалось, что запах существует в его воображении. На постельном бельё виднелось тёмное пятно, и двое – медсёстры или врачи, он не мог разобрать – старались сменить простыни. Пациент был без сознания, но сопротивлялся, хотя ремни удерживали его руки вдоль кровати. Это явно беспокоило медиков, но сначала им нужно было сменить постельное бельё. Наконец они сумели вытащить простыни, которые тут же поместили в пластиковый мешок.

– Бельё, которым пользовались больные, сжигают, – объяснила Кэти, прижав свой шлем к шлему мужа. – Мы принимаем строжайшие меры предосторожности.

– Каково его состояние?

Кэти молча указала на дверь палаты и последовала за Джеком в коридор. Там она рассерженно ткнула его пальцем в грудь.

– Джек, мы никогда, ни при каких обстоятельствах не обсуждаем состояние больного в его присутствии, за исключением тех случаев, когда оно не вызывает опасений. Никогда! – Она замолчала и затем продолжила, не извиняясь за свою вспышку:

– У него уже трое суток проявляются явные и всё время нарастающие симптомы Эболы.

– А шансы есть?

Она покачала внутри шлема головой. Они пошли по коридору, заглядывая в палаты, где состояние больных было не менее ужасным.

– Кэти? – послышался голос декана. – Твоя смена кончилась. Уходи, – приказал он.

– Где Александер? – спросил Райан по пути к бывшей комнате отдыха для врачей, которую теперь использовали для переодевания.

– У него следующий этаж. Дейв взял на себя вот этот. Мы надеялись, что Ральф Форстер вернётся и включится в работу, но все рейсы отменены. – И тут она увидела телевизионную камеру. – А телевизионщики как здесь оказались?

– Пошли. – Райан увлёк жену в раздевалку. Одежда, в которой он приехал в больницу, лежала где-то, упакованная в герметичный пластиковый мешок. Президент надел зелёный костюм хирурга, не стесняясь присутствия трех женщин и мужчины, который не проявлял ни малейшего интереса к полураздетым женщинам. Выйдя из комнаты, президент направился к лифту.

– Всем остановиться! – послышался громкий женский голос. – Везут больного! Пройдите по лестнице! – Агенты личной охраны президента послушно выполнили приказ. Райан вывел жену в вестибюль, откуда они вышли на улицу, все ещё не снимая масок.

– Как ты себя чувствуешь?

Ещё до того, как она успела ответить на его вопрос, послышался чей-то крик:

– Господин президент! – Два национальных гвардейца преградили путь репортёру и оператору с телевизионной камерой, но Райан сделал знак, чтобы их пропустили. Оба подошли к президенту. С них не спускали глаз вооружённые люди как в армейской форме, так и в гражданской одежде.

– Да, слушаю вас. – Райан снял защитную маску. Репортёр держал микрофон в вытянутой руке. При других обстоятельствах ситуация выглядела бы забавной. Все были испуганы.

– Что вы делаете здесь, сэр? – спросил репортёр.

– Видите ли, это моя работа – лично убедиться, что происходит в стране. Кроме того, мне хотелось повидаться с женой.

– Мы знаем, что первая леди работает в инфекционном отделении. Вы хотите продемонстрировать этим…

– Я врач! – огрызнулась Кэти. – Мы все работаем здесь посменно. Это моя работа.

– Каково положение, господин президент?

Райан ответил, опередив взрыв негодования у жены.

– Послушайте, я понимаю, что вам нужно задать этот вопрос, но вы сами знаете ответ на него. Пациенты в инфекционном отделении находятся в исключительно тяжёлом состоянии, и врачи как здесь, так и по всей стране прилагают все усилия, чтобы помочь им. Всем врачам – Кэти и её коллегам – приходится нелегко. Ещё труднее пациентам и их семьям.

– Доктор Райан, лихорадка Эбола действительно настолько опасна, как об этом говорят?

– Да, это ужасная болезнь, – кивнула Кэти. – Но мы стараемся сделать всё возможное для спасения больных.

– Было высказано предложение, что, поскольку надежды на выздоровление практически нет, а боль, которую они испытывают, так мучительна…

– Что вы предлагаете? Чтобы мы умертвили их?

– Видите ли, если они так ужасно страдают…

– Я не принадлежу к числу таких врачей, – прервала репортёра Кэти. Её лицо покраснело от гнева. – Нам удастся спасти некоторых пациентов. От тех, которые выздоровеют, мы сможем кое-что узнать, и это поможет нам спасти других. Нельзя ничего узнать, если вы отказываетесь от борьбы за жизнь больных! Вот почему ни один настоящий врач не умертвит больного! Что это с вами? Там, в больнице, находятся люди, и моя работа заключается в том, чтобы бороться за их жизни, – не смейте говорить мне, как должен вести себя врач! – Она замолчала, почувствовав, как рука мужа сжимает её плечо. – Извините. Нам всем приходится нелегко.

– Вы не могли бы оставить нас на несколько минут? – спросил Райан. – Мы не говорили друг с другом со вчерашнего дня. В конце концов, мы ведь такие же муж и жена, как и все.

– Конечно, сэр. – Они отошли назад, но камера не выпускала президента из виду.

– Пошли сюда, детка. – Впервые за сутки Джек обнял её.

– Они все погибнут, Джек. Каждый больной, начиная с завтрашнего или с послезавтрашнего дня, – прошептала она и заплакала.

– Я понимаю. – Он прижал её голову к своему плечу. – Знаешь, врачам тоже можно проявлять человеческие чувства.

– Как они осмелились говорить об этом? Да, мы не можем вылечить их, но пусть они умрут достойно. Мы не должны сдаваться. Нас учили вести себя по-другому.

– Я знаю.

Она шмыгнула носом и вытерла глаза о рубашку мужа.

– Все в порядке, я держу себя в руках. Теперь моё дежурство через восемь часов.