Текст книги "Слово президента"

Глава 39
Лицом к лицу

Перелёт через Атлантический океан прошёл спокойно. VC-20B больше походил на маленький авиалайнер, чем на реактивный самолёт, в котором путешествуют бизнесмены, а лётчики ВВС, которые казались Кларку такими молодыми, что им впору сдавать экзамены на право вождения автомобиля, управляли самолётом уверенно и спокойно. Маленький авиалайнер начал спуск в темноту европейской ночи и совершил посадку на военной авиабазе к западу от Парижа.

Там не было церемонии встречи как таковой, но Адлер был государственным чиновником министерского ранга, и его полагалось встретить даже при секретной миссии. В данном случае, как только стихли двигатели, к самолёту подошёл высокопоставленный представитель Министерства иностранных дел. Спустившись по трапу, Адлер сразу узнал его.

– Клод!

– Здравствуй, Скотт. Поздравляю тебя с повышением, дружище! – Из уважения к американским обычаям поцелуев не последовало.

Кларк и Чавез оглянулись вокруг в поисках опасности, угрожающей государственному секретарю. На огромном поле аэродрома они увидели только французских солдат с оружием в руках – или это были полицейские, с такого расстояния трудно определить, – окруживших кольцом прибывший VC-20B. У европейцев привычка демонстрировать автоматы даже на городских улицах. Возможно, подумал Джон, это сдерживающе действует на уличных хулиганов, но всё-таки кажется излишне устрашающим. Впрочем, Кларк с Чавезом не ожидали особой опасности во Франции, и скоро их мнение подтвердилось. Адлер и его французский друг сели в правительственный лимузин, Кларк и Чавез разместились в автомобиле сопровождения. Экипаж самолёта отправился на отдых, который полагался после длительного перелёта, – на языке военных лётчиков это означало, что они получат возможность выпить несколько стаканов со своими французскими коллегами.

– Сейчас мы отправимся в зал ожидания, – объяснил полковник ВВС Франции, сидящий в машине вместе с Кларком и Чавезом. – Самолёт будет готов через несколько минут. Может быть, вы хотите освежиться?

– Merci, mon commandant[87]87
  Спасибо, мой командир (фр.).


[Закрыть], – ответил Динг. Действительно, подумал он, эти французы знают, что такое гостеприимство.

– Мы благодарны за то, что вы помогли организовать эту встречу, – сказал Адлер своему другу. В прошлом оба одновременно служили советниками в дипломатических представительствах сначала в Москве, а затем в Претории и не раз выполняли задания своих правительств, требующие крайне осторожного и обдуманного подхода.

– Не стоит благодарности, Скотт. – Клоду понадобилось немало усилий, чтобы достигнуть желаемого, но дипломаты и разговаривают как дипломаты, даже когда этого не требуется. Когда-то Клод помог Адлеру осуществить процедуру развода, причём сделал это чисто по-французски – он говорил, не закрывая рта, словно при заключении соглашения между странами. С тех пор этот случай стал едва ли не шуткой между ними. – Наш посол сообщает, что Дарейи готов прислушаться к разумным предложениям.

– И в чём они могут состоять? – спросил своего коллегу государственный секретарь. Они подъехали к офицерскому клубу авиабазы и через минуту расположились в уединённой комнате рядом с рестораном за бутылкой розового «божоле». – Как ты оцениваешь ситуацию, Клод? Каковы, на ваш взгляд, намерения Дарейи?

Французский дипломат пожал плечами. Этот жест был таким же характерно французским, как вино на столе. Клод разлил «божоле» по бокалам, и они торжественно подняли их. Вино было превосходным даже по высочайшим стандартам французской дипломатической службы. Затем пришло время говорить о деле.

– У нас нет определённого мнения. Мы озабочены смертью туркменского премьера.

– А разве смерть президента Ирака не вызывает у вас вопросов?

– Не думаю, чтобы кто-то сомневался в её причинах. Скорее всего это следствие длительной вражды между двумя странами.

– Не уверен. – Адлер сделал ещё один глоток из бокала. – Клод, ты по-прежнему лучший знаток вин из всех, кого я знаю. Итак, о чём он сейчас думает?

– По-видимому, о многом. У него не все благополучно внутри страны – вы, американцы, не проявляете должного интереса к внутренним проблемам Ирана. Население волнуется, хотя сейчас, после того как он завоевал Ирак, эта проблема временно отошла на второй план. По нашему мнению, прежде чем идти дальше, он займётся консолидацией Объединённой Исламской Республики. Мы также считаем, что эта процедура может оказаться ему не по силам. Мы не теряем надежды. Скотт, что крайний фундаментализм его режима со временем станет более умеренным, причём не в очень далёком будущем. Сейчас уже не восьмой век, даже в том регионе земного шара.

Адлер задумался, затем кивнул.

– Надеюсь, ты прав. Этот человек всегда внушал мне опасения.

– Все люди смертны. Ему семьдесят два года, и он много работает. Впрочем, мы будем следить за ним, правда? Если он предпримет какие-то агрессивные действия, мы остановим его совместными усилиями, как делали это в прошлом. Мы обсуждали эту проблему с саудовцами. Они проявляют признаки беспокойства, но не больше. Наша оценка ситуации совпадает с их позицией. Мы советуем вам отнестись к нему без предубеждений.

Клод может быть прав, подумал Адлер. Дарейи действительно стар, а консолидация управления только что присоединённой страной потребует немало сил и времени. Более того, самый простой способ умиротворения враждебной страны, если у вас достаточно терпения, заключается в том, чтобы хорошо относиться к этим ублюдкам. Надо постепенно развивать торговые отношения, посылать туда журналистов, добиться приёма передач Си-эн-эн, демонстрировать американские фильмы в местных кинотеатрах – это может творить чудеса. Конечно, если у вас хватает терпения и времени. В американских университетах учатся много иранских юношей. Для Америки это самый эффективный способ изменить ситуацию внутри ОИР. Проблема, однако, заключается в том, что и Дарейи знает об этом. А теперь он, Скотт Адлер, назначен на пост государственного секретаря, хотя никогда не рассчитывал подняться так высоко в правительственной иерархии, и от него ждут ответа на вопросы. Впрочем, он достаточно хорошо знаком с историей дипломатии и знает, как поступать дальше.

– Я выслушаю, что он скажет. В конце концов, мы не стремимся создавать себе новых врагов, Клод, ты ведь понимаешь это.

– D'accord[88]88
  Согласен (фр.).


[Закрыть]. – Француз подлил Адлеру вина. – К сожалению, ты не найдёшь ничего подобного в Тегеране.

– Во время работы я ограничиваю себя двумя бокалами.

– На самолёте, который доставит тебя в Тегеран, отличный экипаж, – заверил Клод американского госсекретаря. – Эти пилоты летают с нашими министрами.

– Разве когда-нибудь вас можно было упрекнуть в недостатке гостеприимства?

* * *

Кларк и Чавез пили «перрье», который был здесь дешевле, чем в Америке, хотя лимоны, наверно, стоили столько же.

– Как дела в Вашингтоне? – спросил французский коллега, стараясь развлечь их разговором или хотя бы создать такое впечатление.

– Как ни странно, в стране поразительно спокойная обстановка. Может быть, положительную роль сыграло то, что правительство не проявляет особой активности, – сказал Джон, стараясь уйти от ответа.

– А все эти разговоры о вашем президенте и его авантюрах?

– Мне кажется, что все это скорее взято из кино. – Лицо Дин-га выражало предельную откровенность.

– Значит, он украл русскую подлодку? В одиночку? – усмехнулся Джон. – Интересно, кто мог придумать такое?

– Но ведь в Америке находится глава русского шпионского ведомства, – возразил француз. – Я видел его по телевидению.

– Да, конечно, готов поспорить, что мы заплатили ему колоссальные деньги, чтобы он перебрался к нам.

– Наверно, хочет написать книгу и получить ещё больше, – засмеялся Чавез. – И этот сукин сын наверняка их получит. Послушайте, mon ami[89]89
  Мой друг (фр.).


[Закрыть], мы всего лишь рабочие пчелы, рядовые охранники, понимаете?

Ответ Чавеза повис в воздухе, словно планёр, соскользнувший с воздушного потока. Кларк посмотрел в глаза собеседнику. Никаких сомнений, он из французской разведки и отлично понимает, что мы сотрудники ЦРУ, подумал американец.

– В таком случае будьте осторожны с нектаром, который найдёте там, куда полетите, мой молодой друг. Он может оказаться слишком сладким. – Разговор походил на начало карточной игры – колода перетасована и сейчас на стол лягут первые карты. Играть придётся с другом, но всё-таки оба партнёра будут стремиться к выигрышу.

– Что вы имеете в виду?

– Вам предстоит встреча с очень опасным человеком. Он выглядит так, словно знает что-то, чего мы не понимаем.

– Вы работали в Иране? – спросил Джон.

– Да, мне довелось путешествовать по этой стране.

– И каково ваше впечатление? – прозвучал вопрос Чавеза.

– Я так и не смог понять иранцев.

– Это верно, – согласился Кларк. – Я понимаю, что вы хотите сказать.

– Ваш президент – весьма любопытный человек, – снова заметил француз. Кларку стало ясно, что он руководствуется одним любопытством, и это сразу расположило его к офицеру французской разведки.

Джон посмотрел ему прямо в глаза и решил отблагодарить за предупреждение, как и следует поступить одному профессионалу по отношению к другому.

– Это верно, – заверил его Кларк. – Он один из нас.

– А все эти любопытные истории?

– Вот об этом я ничего не могу сказать, – улыбнулся Джон. Улыбка его ясно говорила: ну, конечно же, все это правда. Неужели вы думаете, что у репортёров хватит ума придумать такое?

Оба сотрудника разведывательных служб – французской и американской – думали об одном и том же, хотя ни один не мог сказать этого вслух: как жаль, что мы не можем когда-нибудь вечером встретиться и за ужином рассказать друг другу о пережитом. Но такого просто не бывает.

– На обратном пути, когда вы прилетите из Тегерана, я предложу вам выпить со мной.

– После возвращения оттуда я с удовольствием приму ваше предложение.

Динг просто слушал и наблюдал за происходящим. У этого старого сукиного сына по-прежнему было чему поучиться.

– Приятно, когда у тебя есть друзья, – сказал он через пять минут, когда они шли к французскому самолёту.

– Он не просто друг, он настоящий профессионал. К мнению таких людей надо прислушиваться, Доминго.

* * *

Никто не утверждал, что легко управлять страной, даже тем, кто способны почти при любом поступке ссылаться на волю Всевышнего. Вот и Дарейи, который управлял страной в том или ином качестве почти двадцать лет, испытывал недовольство от тех административных мелочей, которые поступали к нему и ждали его решения. Ему и в голову не приходило, что всё это было по его вине. Сам Дарейи считал своё правление справедливым, хотя в народе его считали излишне жестоким. Почти всякое нарушение закона влекло за собой смертную казнь, и даже незначительные административные ошибки, совершенные чиновниками, означали для них конец карьеры – в зависимости, конечно, от важности совершенной ошибки. Чиновник, который отрицательно отвечал на все запросы, ссылаясь на то, что закон ясно трактует эту проблему – независимо от того, как это обстояло на самом деле, – редко навлекал на себя гнев начальства. Тот, кто расширял власть правительства на большинство каждодневных проблем, всего лишь усиливал власть Дарейи. Такие решения принимались легко и не вызывали затруднений для главы государства.

Однако в реальной жизни все обстояло не так просто. Практические вопросы, например, начиная от продажи арбузов до подачи звуковых сигналов автомобилями вблизи мечетей, требовали определённого толкования, потому что в святом Коране они не затрагивались, а гражданское право основывалось на учении Пророка. Но либерализация жизни в стране представляла собой важный шаг, потому что либерализацию любой власти можно рассматривать как теологическую ошибку, особенно в стране, где вероотступничество каралось смертной казнью. Вот почему чиновники, столкнувшись с необходимостью дать положительный ответ на запрос, предпочитали в случае сомнения предоставить решение проблемы тем, кто стояли выше, и давали отрицательный ответ. Это получалось у них легко и просто, поскольку делалось на протяжении всей карьеры, и ответы звучали вполне убедительно. А высокопоставленные чиновники теряли намного больше в тех редких случаях, если кто-то наверху выражал несогласие с положительным ответом на запрос. Все это означало, что проблемы накапливались и образовывали пирамиду, которая поднималась до самого аятоллы. Между Дарейи и многочисленным чиновничеством находился совет религиозных лидеров (он сам был его членом при Хомейни) и парламент, пусть заседающий только формально, а также опытные высокопоставленные чиновники. Но, к разочарованию нового религиозного главы ОИР, принцип не менялся, и ему приходилось решать столь «важные» вопросы, как время работы рынков, цены на бензин и программы обучения женских начальных школ. Мрачное выражение, которое появлялось у него на лице при обсуждении столь тривиальных вопросов, всего лишь делало его подчинённых ещё более подобострастными, когда они выдвигали соображения «за» и «против», что лишь прибавляло видимость серьёзности абсурдной ситуации, их попыткам завоевать расположение аятоллы своей строгостью (они всегда были против всех изменений, входящих в повестку дня) и своей практичностью (они поддерживали их). Самая главная политическая игра в стране заключалась в стремлении завоевать расположение Дарейи, и в результате он оказывался связанным по рукам и ногам обсуждением маловажных вопросов, тонул в них, словно насекомое в янтарной смоле, тогда как ему требовалось сосредоточить все силы и энергию на решении действительно важных проблем. Самым поразительным было то, что он не понимал, почему окружающие его люди отказываются брать на себя инициативу, хотя время от времени сам обрушивал тяжёлую кару на тех, кто решались поступать самостоятельно.

Вот в таком настроении он и прилетел в Багдад этим вечером для встречи с местным духовенством. Требовалось решить вопрос, какую мечеть ремонтировать прежде. Духовенство знало, что Махмуд Хаджи предпочитает молиться в одной из них, любит другую за её архитектурные достоинства и восхищается третьей из-за её исторического значения, тогда как население города предпочитало совсем иную мечеть. Разве не будет самым лучшим решением с политической точки зрения отремонтировать первой именно её, чтобы укрепить политическую стабильность в стране? Затем на повестке дня было обсуждение вопроса о праве женщин водить автомобили (предыдущий иракский режим относился к этой проблеме излишне либерально!), что вызывало возражения у духовенства. Но отнять право, которым женщины уже владеют, может вызвать недовольство, да и как поступить с теми женщинами, у которых в семье не было мужчины, способного возить их по городу (к этой категории относились, например, вдовы) и которые не могли нанять шофёра? Разве правительство не должно позаботиться об их нуждах? Некоторые женщины – например врачи и учителя – играли важную роль в местном обществе. С другой стороны, Иран и Ирак объединились теперь в одну страну, и разве правильно разрешать одно иранским женщинам и лишать того же иракских? Для решения этих важных вопросов и нескольких других, им подобных, ему пришлось этим вечером лететь в Багдад.

Дарейи, сидя в своём личном самолёте, прочитал повестку вечернего заседания и едва не закричал от гнева и безысходности, но он был для этого слишком терпеливым человеком – или так говорил себе. В конце концов, ему нужно приготовиться к предстоящей утром более важной встрече с американским государственным секретарём, евреем по национальности. Он углубился в бумаги. Выражение его лица вселило страх даже в экипаж самолёта, хотя Махмуд Хаджи не заметил этого, а даже если бы и заметил, то не понял бы причины.

Ну почему люди не могут проявить хоть немного инициативы?

* * *

Реактивный самолёт, на котором летел Адлер с сопровождающими его людьми, был «Дассо Фалкон 900В» – французский вариант американского двухмоторного VC-20B. Экипаж состоял из двух лётчиков, причём оба были очень высокого звания для этого чартерного рейса, и двух очаровательных стюардесс. Во всяком случае одна из них, решил Кларк, является сотрудницей французской разведки, а может быть, и обе. Он любил французов, особенно их разведслужбы. Несмотря на то что Франция временами была непредсказуемым союзником, что причиняло немало хлопот, когда французы принимались за дело в чёрном мире разведки, они блестяще справлялись с задачами, ничуть не уступая разведывательным службам других стран и часто превосходя их. К счастью, в данном случае внутри самолёта было шумно, и потому установка подслушивающих устройств вряд ли оказалась бы успешной. Может быть, этим объяснялось то, что каждые пятнадцать минут к ним подходила то одна, то другая стюардесса и спрашивала, не хотят ли они чего-нибудь.

– Нам не нужно знать ничего конкретного перед посадкой в Тегеране? – спросил Джон, с улыбкой отклонив очередное предложение.

– Вообще-то нет, – ответил Адлер. – Мы собираемся всего лишь прощупать этого человека, узнать, каковы его намерения. Мой приятель Клод – он встречал нас в Париже – сказал, что ситуация не настолько плоха, как кажется на первый взгляд, и его доводы были весьма убедительными. Моя задача заключается главным образом в том, чтобы передать Дарейи обычное предложение дружбы и сотрудничества.

– И всё-таки будьте осторожны, – улыбнулся Чавез. На лице государственного секретаря появилась ответная улыбка.

– На дипломатическом языке это звучит более утончённо, но я понимаю ваше предостережение. Между прочим, какова ваша профессия, мистер Чавез?

Кларк улыбнулся, услышав этот вопрос.

– Вам не понравится, если вы узнаете, откуда мы его подобрали, господин секретарь.

– Я только что закончил диссертацию на степень магистра, – не без гордости ответил молодой разведчик. – В июне получаю диплом.

– Где?

– В университете Джорджа Мейсона, у профессора Альфер. Это пробудило интерес госсекретаря.

– Вот как? В прошлом она работала у меня. Какова тема диссертации?

– «Исследование традиционной мудрости: ошибочные дипломатические манёвры в Европе конца девятнадцатого – начала двадцатого столетия».

– Немцы и британцы?

– Главным образом. Особенно в соревновании за господство на море, – кивнул Чавез.

– И ваш вывод?

– Люди не всегда признают разницу между стратегическими и тактическими целями. Те, кому следовало думать о будущем, думают вместо этого о настоящем. Поскольку они смешивали политику с искусством управления государством, то оказались втянутыми в войну, которая разрушила весь европейский порядок и заменила его рубцовой тканью, словно после хирургической операции.

Поразительно, подумал Кларк, прислушиваясь к этой беседе, как меняется голос Динга, когда он говорит о своей научной работе.

– И вы по-прежнему офицер службы безопасности? – спросил государственный секретарь. В его голосе звучало недоверие.

На лице Чавеза появилась улыбка, столь свойственная его латинской расе.

– Был раньше. Простите, что я не передвигаюсь прыжками и не волочу кисти рук по земле, как положено офицеру службы безопасности, сэр.

– Тогда почему Эд Фоули приставил вас обоих ко мне?

– Это из-за меня, – заметил Кларк. – Руководители ЦРУ хотят, чтобы мы прогулялись по Тегерану и оценили обстановку.

– Из-за вас? – недоуменно спросил Адлер.

– Я занимался обучением обоих Фоули, когда-то в далёком прошлом, – объяснил Джон, и после этого направление разговора резко изменилось.

– Так это вы те парни, что спасли Когу! Это вы…

– Да, мы были там, – подтвердил Чавез. Он решил, что государственный секретарь наверняка имеет допуск к таким вопросам. – Мы тогда здорово повеселились.

Государственный секретарь подумал, что ему следует чувствовать себя оскорблённым из-за приставленных к нему двух оперативников, причём ещё в большей степени из-за замечания младшего из них относительно того, что им следовало бы волочить кисти рук по земле и передвигаться прыжками. Но степень магистра, полученная в университете Джорджа Мейсона…

– Кроме того, вы те парни, что прислали доклад, который вызвал насмешку у Бретта Хансона, – доклад относительно Гото. Оказалось, что это отличный доклад, вы проделали тогда великолепную работу. – Раньше Адлер не мог понять, что делают эти двое в группе по составлению материалов о национальной безопасности в отношении к ОИР. Теперь ему стало ясно.

– Однако никто не прислушался к нашей точке зрения, – напомнил Чавез. Их доклад мог сыграть решающую роль в войне с Японией, причём им пришлось тогда работать в особенно трудных условиях. Но отправленное ими сообщение дало Чавезу реальное представление о том, что дипломатия и система управления государством с 1905 года мало изменились. Это был зловещий ветер, не предвещавший никому ничего хорошего.

– Но я буду теперь прислушиваться, – пообещал Адлер. – Сообщите мне впечатление о своей прогулке по городу, ладно?

– Непременно. Полагаю, вы входите теперь в число людей, которым нужно знать о происходящем, – заметил Джон, вопросительно подняв бровь.

Адлер повернулся и жестом подозвал к себе одну из стюардесс, привлекательную брюнетку, которую Кларк выделил как сотрудницу французской разведки. Она была чертовски хороша, но несколько неловко обращалась с посудой в маленькой кухне, чего никогда не допустила бы профессиональная стюардесса.

– Да, мсье министр?

– Сколько нам осталось до посадки?

– Четыре часа.

– Тогда можете принести нам колоду карт и бутылку вина?

– Конечно, мсье министр. – Стюардесса поспешила выполнить просьбу.

– Мы не должны пить на службе, сэр, – заметил Чавез.

– Вы не на службе до момента посадки, – сказал Адлер. – А я люблю играть в карты перед началом трудных переговоров. Успокаивает нервы. Джентльмены готовы на дружескую партию?

– Ну что ж, господин секретарь, если вы настаиваете, – ответил Джон. Теперь все они получат представление о предстоящей операции. – Партию в покер, пожалуй?

* * *

Все знали, где проходит разделительная линия. Стороны не обменивались официальными коммюнике, по крайней мере не между Пекином и Тайбэем, но, несмотря на это, все знали и понимали значение границы, потому что военные склонны быть практичными и наблюдательными. Самолёты КНР не подлетали ближе чем на десять морских миль (восемнадцать километров) к определённой линии, проходящей с севера на юг, и самолёты Китайской Республики, признавая это обстоятельство, держались на том же расстоянии от невидимой линии долготы. По каждую сторону этой линии военные могли поступать, как им заблагорассудится, проявлять любую агрессивность, тратить столько боеприпасов, сколько могли себе позволить, и противная сторона соглашалась с этим без всякого обмена радиограммами. Все это делалось в интересах стабильности. Игры с заряженным оружием всегда опасны – это относится как к государствам, так и к детям, хотя последние легче подчиняются дисциплине.

У Америки сейчас было четыре подводных лодки в Тайваньском проливе. Они находились под невидимой линией границы, что являлось самым безопасным местом. Эскадра из трех надводных кораблей разместилась у северного входа в пролив. В неё входили крейсер «Порт ройял» и эсминцы «Салливаны» и «Чандлер». Все они были предназначены для борьбы с самолётами противника и оборудованы в общей сложности 250 ракетами типа «корабль – воздух». При обычных условиях они несли охрану авианосцев от воздушных атак, но сейчас «их» авианосец стоял в гавани Пирл-Харбора, где ему меняли силовые установки. Крейсер «Порт ройял» и эсминец «Салливаны» – названный так в честь семьи моряков, погибших в 1942 году на одноимённом корабле, – были кораблями типа «иджис» и несли мощные радиолокационные установки SPY, предназначенные для наблюдения как за воздушным пространством, так и за морской поверхностью. В данный момент они вели наблюдения за воздухом, тогда как подводные лодки следили за остальным. На борту «Чандлера» специальная группа занималась сбором радиоэлектронной информации, а именно: контролем за радиопереговорами сторон. Подобно патрульному полицейскому, они находились здесь не для того, чтобы вмешиваться в учения, а чтобы просто дружески, так сказать, напоминать сторонам, что правоохранительные органы совсем рядом, и потому не давать событиям заходить слишком далеко. По крайней мере так они считали. Если кто-нибудь возражал против присутствия американских кораблей, ему напоминали, что моря свободны для мореплавания и корабли никому не мешают, не правда ли? То, что присутствие американских кораблей было частью определённого плана, не являлось чем-то очевидным, во всяком случае не с первого взгляда. Но то, что случилось дальше, сбило с толку почти всех.

В воздухе чувствовался рассвет, хотя на морской поверхности было ещё темно. Звено из четырех истребителей ВВС КНР взлетело с наземного аэродрома и направилось на восток. Через пять минут за ним последовало ещё одно звено из четырех истребителей. Они отчётливо виднелись на экранах радиолокаторов американских кораблей, хотя находились на предельном расстоянии. Им тут же присвоили определённые номера, и компьютерная система слежения на борту крейсера «Порт ройял» следила за их продвижением на восток к удовлетворению матросов и офицеров, находившихся в центре боевой информации. Всё шло хорошо и гладко до тех пор, пока истребители, продолжив полет, не приблизились к невидимой границе между двумя флотами. Тогда американский лейтенант снял телефонную трубку и нажал на кнопку.

– Слушаю, – пробормотал сонный голос.

– Капитан, это центр боевой информации. Звено самолётов ВВС КНР, по-видимому, это истребители, вот-вот пересечёт демаркационную линию. Они летят курсом ноль-девять-ноль на высоте пятнадцать тысяч футов, пеленг два-один-ноль, скорость пятьсот узлов. Ещё одно звено следует в нескольких минутах за ними.

– Сейчас приду. – Через две минуты капитан, даже не успев одеться, вошёл в центр боевой информации. Он не увидел, как истребители КНР нарушили границу, но услышал, как старшина доложил:

– Четыре или больше истребителей летят курсом на запад. Чтобы упростить наблюдения за ситуацией, в компьютер ввели приказ помечать символом «вражеский» истребители континентального Китая и символом «свой» истребители Тайваня. Время от времени в этом районе появлялись и американские самолёты, но их задача заключалась в сборе электронной информации, и потому они держались далеко от места учений. В данный момент на экране радиолокаторов виднелись два сближающихся звена истребителей, находящихся пока на расстоянии тридцати миль друг от друга, но это расстояние сокращалось со скоростью более тысячи миль в час. Радар вёл также наблюдение за шестью гражданскими авиалайнерами, причём все шесть находились к востоку от разделительной линии и не обращали внимания на учения, район которых им было предписано обходить стороной.

– Рейд шесть поворачивает, – доложил матрос, следивший за экраном радиолокатора. Это было первое звено истребителей, взлетевших с наземных аэродромов КНР, и на глазах капитана они повернули на юг, тогда как звено истребителей, взлетевших с аэродромов Тайваня, продолжало стремительно сближаться с ними.

– Тайваньские истребители включили радары слежения, – доложил старшина, который следил за электромагнитными излучениями. – Они осветили рейд шесть.

– Может быть, поэтому они и отвернули, – пробормотал капитан.

– Или сбились с курса? – заметил офицер центра боевой информации.

– Там все ещё темно. Не исключено, что они просто залетели слишком далеко. – Американские офицеры не знали, какое навигационное оборудование установлено на истребителях ВВС КНР, а управлять одноместным истребителем над морем ночью – далеко не простое дело.

– Вижу включённые радары с западного направления, по-видимому, это рейд семь, – доложил старшина, следивший за электромагнитными излучениями. Рейд семь был вторым звеном, взлетевшим с наземных аэродромов континентального Китая.

– Как относительно радиолокаторов рейда шесть? – спросил офицер центра боевой информации.

– По-прежнему выключены, сэр. – Первые четыре истребителя ВВС КНР закончили разворот и летели теперь на запад, возвращаясь к разделительной линии. Их продолжали преследовать истребители Китайской Республики. И в этот момент все переменилось.

– Рейд семь поворачивает, новый курс ноль-девять-семь.

– Теперь они направляются прямо на Эф-шестнадцатые… включили радары .. – заметил лейтенант. Впервые в его голосе прозвучала тревога. – Рейд семь освещает шестнадцатые, его радары в режиме слежения.

Истребители F-16 Китайской Республики теперь тоже повернули. Им предстояла большая работа. Новейшие истребители, сделанные в Америке, и их пилоты, элита ВВС Тайваня, составляли треть истребительных сил острова, и на них легла задача прикрывать его и отвечать на все лётные манёвры их континентальных двоюродных братьев. Оставив группу Рейд шесть, истребители которой возвращались обратно, тайваньцы неминуемо перенесли своё внимание на следующее звено, Рейд семь, продолжающее полёт на восток. Скорость сближения все ещё составляла тысячу миль в час, обе стороны включили локаторы слежения, нацеленные друг на друга. В международной практике это признавалось недружелюбным манёвром и его старались избегать по той простой причине, что в воздухе это являлось эквивалентом винтовки, нацеленной кому-то прямо в голову.

– Смотрите, сэр, – доложил старшина, следивший за электромагнитными излучениями, – радары Рейда семь только что переключились на режим наведения.

Вместо поиска целей воздушные локаторы истребителей теперь действовали в режиме наведения на цель ракет «воздух – воздух». То, что было недружелюбным манёвром несколько секунд раньше, стало теперь открыто враждебным.

Тайваньские истребители разделились на две пары и начали маневрировать. Летящие им навстречу истребители КНР последовали их примеру. Первое звено, Рейд шесть, пересекло теперь разделительную линию и продолжало полёт на запад, возвращаясь, по-видимому, на свой аэродром.

– Думаю, я понял, что там происходит, сэр, смотрите, как…

В это мгновение на экране появилась крошечная точка, отделившаяся от одного из истребителей F-16…

– Проклятье, – вырвалось у одного из матросов. – Они пустили ракету.

– Не одну, а две, – поправил его старшина.

В воздухе виднелись теперь две ракеты «воздух – воздух» AIM-120, изготовленные в Америке, которые мчались каждая к своей цели.

– Увидев включённые радары наведения, они решили, что их атакуют. Господи! – Капитан повернулся к офицеру связи. – Немедленно соедините меня с главнокомандующим Тихоокеанским флотом!