Текст книги "Древние империи Центральной Азии. Скифы и гунны в мировой истории"

Несмотря на неприятности, вызванные климатом, царь кангюев устроил вождю гуннов великолепный прием, и вскоре после этого армии гуннов и кангюев под командованием Чжичжи осуществили несколько нападений на усуней. Большая часть этих нападений оказались очень успешными, а во время одного из них Чжичжи даже удалось войти в столицу усуней, место под названием Крепость Красной долины, вероятно расположенное в долине Нарин (верховье реки Яксарт), где он, перебив большую часть жителей, захватил огромное количество скота.

Хотя даже после этой кампании усуни не были побеждены окончательно, они больше не смели нападать на Чжичжи и его союзников. Кроме того, усуни не посмели снова занять западную и северо-западную часть своей территории, которая была ближе всего к владениям Чжичжи, и в результате эти огромные пространства остались безлюдными.

Теперь Чжичжи находился на вершине своего могущества и начал считать себя потенциальным владыкой мира. Примерно в то же время он начал строить огромный город, обнесенный стенами, который должен был стать его настоящей столицей, что само по себе стало знаменательным событием, поскольку это был первый случай, когда правитель гуннов целенаправленно возводил поселение для оседлой жизни. Китайские летописи рассказывают, что над постройкой этого города трудились пятьсот человек в течение двух лет. Записи очень неопределенно пишут о местоположении новой столицы, но некоторые указания приводят нас к выводу, что она располагалась где-то в Юго-Восточном Туркестане вблизи реки Талас.

Из своей новой столицы Чжичжи разослал послов в окрестные страны, такие как Давань (Фергана) на юге и царство яньцаев, которые в то время занимали большую часть Северо-Западного Туркестана, с требованием, чтобы их правители платили ему дань. Власть Чжичжи была настолько велика, что эти правители не осмелились возражать. Согласно китайским историкам, Чжичжи, не ограничившись присоединением огромных территорий, начал активно планировать вторжение в царство юэчжей (Бактрию) и царство анси (Парфянское царство).

К тому времени самомнение Чжичжи так возросло, что он порвал со своим новым другом и союзником, царем кангюев, поскольку тот не выказывал ему достаточного уважения и почтения. Что случилось с самим царем кангюев, нам неизвестно, но хроники рассказывают, что в отместку за это неуважение, реальное или воображаемое, Чжичжи убил свою невесту, дочь царя кангюев, и вместе с ней нескольких именитых кангюйских подданных, которым случилось оказаться поблизости. Не удовлетворившись убийством этих людей, он разрезал их тела на мелкие части и выбросил в соседнюю реку. Его действия глубоко возмутили весь народ кангюев. Но на тот момент они чувствовали, что бессильны, и сдержали свой гнев. В любом случае царство кангюев осталось в составе вновь созданной империи Чжичжи, и, когда вскоре после этого китайцы отправили к кангюям дипломатическую миссию, чтобы посмотреть, как идут дела в этом регионе, влияние Чжичжи оказалось настолько сильным, что с китайскими послами обошлись крайне неуважительно.

Такие интересные события подводят нас к 36 г. до н. э. и к началу китайской интервенции. Китайцы, конечно, не забыли и не простили Чжичжи убийства их посланника за семь лет до этого, а неуважительное отношение к их последней миссии со стороны кангюев лишь подогрело их враждебность. Тем не менее в этот период Поднебесная империя была так занята решением своих внутренних проблем, что не могла вступить в открытый конфликт с зарвавшимся вождем западных гуннов. На самом деле Китай, возможно, отложил бы решительные действия еще на несколько лет, если бы ему не посчастливилось иметь в Кашгарии невероятно дерзкого и агрессивного военачальника по имени Чэнь Тан.

Чэнь Тан обладал удивительно сильным характером, и рассказы о его весьма неординарных действиях даже сегодня представляют собой интересный материал для чтения. Рожденный в бедной семье, он рано проявил интерес к книгам и, скорее благодаря своей учености, чем военным подвигам, вскоре был принят на государственную службу. Через некоторое время из-за небольшого проступка он впал в немилость и попал в тюрьму. После освобождения Чэнь Тан попросил, чтобы его отправили на военную службу в Кашгарию, надеясь, что в далеком Западном крае он сможет легче добыть себе славу и состояние. Просьба Чэнь Тана была удовлетворена, и его назначили командовать войсками, находившимися в Кашгарии. На этом посту он был всего лишь подчиненным, обязанным выполнять приказы наместника Кашгарии. Но как только Чэнь Тан прибыл на место согласно новому назначению (36 г. до н. э.), он сделал все возможное, чтобы убедить своего начальника в необходимости организовать кампанию против властителя западных гуннов.

«Варварами, согласно их природе, правит страх, – говорил он. – Чжичжи уже создал себе огромную империю, и слава о его подвигах распространилась повсюду. Если мы оставим его в покое, его сила и слава будут расти и дальше, и если мы не позаботимся, даже малые государства Кашгарии под впечатлением его могущества отрекутся от своей преданности Китаю и войдут в его империю. С другой стороны, если мы ударим сейчас, пока у Чжичжи еще не было возможности прочно объединить свои вновь завоеванные владения, у нас будет верный шанс нанести ему сокрушительное поражение, после которого он уже никогда больше не сможет причинить нам вред».

Эти аргументы произвели большое впечатление на наместника, но, будучи человеком осторожным, он пожелал, прежде чем приступать к решительным действиям, представить план центральному правительству. Это страшно разозлило Чэнь Тана, поскольку, по его словам, у государственных советников слишком мало ума, и они наверняка наложат вето на любое далекоидущее предложение. Из этой ремарки Чэнь Тана видно, что, вопреки своему книжному воспитанию, он жаждал активных действий и не питал большого уважения к ученым политикам у себя дома.

Выслушав Чэнь Тана, наместник тут же поспешил дипломатично заболеть в надежде, что новости о его недомогании отсрочат дальнейшие действия по меньшей мере на некоторое время. Но никакие предлоги вроде этого не могли удержать нетерпеливого военачальника. Пока старший по званию спокойно лежал в постели, он собрал большую армию из китайских колонистов и местных жителей Кашгарии.

Когда верховный наместник наконец услышал об этих приготовлениях, он немедленно поправился от болезни и приказал распустить войско. Это привело Чэнь Тана в страшную ярость. Ворвавшись к наместнику, он выхватил меч и закричал: «Почему теперь, когда армия наготове, вы, глупец, пытаетесь не дать пустить ее в дело?» Эта пылкая речь так поразила достойного наместника, что он, забыв о болезни и своем долге перед двором, согласился поддержать кампанию и даже встал во главе новой армии, хотя нет нужды говорить, что ее настоящим командующим был, без сомнения, более энергичный Чэнь Тан.

Вскоре после этого армия двинулась в путь. Преодолев Небесные горы (Тянь-Шань), она продолжила путь по территории усуней по направлению к столице Чжичжи. Однако первым врагом, встретившимся на пути китайцев, были не орды гуннов под предводительством Чжичжи, а отряд кангюйской конницы, которому удалось отрезать обоз китайской армии. Тем не менее Чэнь Тан быстро отбил обоз, отобрал все, что захватил враг, и нанес противнику ощутимый урон.

Несмотря на это боестолкновение, в отношении представителей кангюйских племен китайцы действовали очень осторожно. Они понимали, что недавнее высокомерное поведение гуннского монарха оттолкнуло от него многих кангюев, и надеялись с помощью дипломатии переманить их на свою сторону. По этой причине в скором времени, когда китайская армия вошла на территорию кангюев, воинам был дан строгий приказ: никаких краж и грабежей.

Кроме того, китайским чиновникам удалось войти в контакт с некоторыми из наиболее недовольных кангюйских вождей и с помощью искусной лести уговорить их содействовать китайской армии. Конечно, этот небольшой дипломатический успех не мог полностью избавить китайцев от опасности нападения других кангюйских племен, но он как минимум значительно усилил их позиции и позволил гораздо более спокойно продолжать поход на столицу Чжичжи.

Когда до цели оставалось всего несколько миль, командующие велели войскам остановиться, и после того, как был обустроен защищенный рвами лагерь, не предпринимая никаких военных действий, они попытались выяснить, чего можно добиться с помощью дипломатии. Кроме того, китайские командующие надеялись, что эта отсрочка может дать недовольным представителям гуннского двора возможность поднять мятеж. Чжичжи сам начал переговоры, отправив посланника, чтобы выяснить, в чем причина появления китайской армии.

Ответ на такую наглость был великолепным. «Какое-то время тому назад, – гласил он, – вы написали его величеству императору, изъявляя желание лично выразить ему свое почтение. Тем временем для вас наступили тяжелые дни, когда вам пришлось покинуть свою родную землю, и теперь вы вынуждены жить в изгнании среди кангюев. Наш император из жалости к вам послал нас, чтобы сопровождать вас в Китай». Определенно, со стороны императора было бы очень любезно испытывать жалость к человеку, который создал себе одну из самых больших империй в мире!

Само собой разумеется, что Чжичжи отверг настоятельное приглашение поехать в Китай в сопровождении армии, и после дальнейших бесплодных переговоров китайская армия двинулась на столицу Чжичжи и приступила к осаде. Подробности этой осады, хотя они и описаны в китайских хрониках, не представляют для нас большого интереса и могут быть опущены за исключением пары деталей, о которых стоит упомянуть.

Во-первых, утверждается, что китайские солдаты шли в атаку под оглушительные звуки цимбал и барабанов. Этот факт интересен тем, что показывает, какую важную роль с самых давних времен играла на Дальнем Востоке военная музыка, и то, что эта роль была неизмеримо больше, чем в современных им армиях Запада. Как выясняется, в действительности сама идея военных оркестров, как отдельных частей, пришла в Европу из Китая через Центральную Азию. Так, например, современные военные оркестры были заимствованы Европой у османских турок, а османские турки, в свою очередь, позаимствовали эту идею с Востока. Туранские народы определенно познакомились с использованием военной музыки уже с очень ранних времен во время своих военных конфликтов с Китаем.

Далее интересно отметить, что над столицей Чжичжи развевался пятицветный флаг, из чего можно сделать вывод, что одним из первых шагов шаньюя после создания империи стало создание нового «национального» флага. Большую часть его войска, безусловно, составляла конница, но хроники говорят, что под его началом было и некоторое количество пехоты. Это, конечно, очень любопытно, поскольку впервые за многие века вождь гуннов использовал пеших воинов.

Столица Чжичжи, окруженная огромной земляной стеной, была, по-видимому, весьма впечатляющим городом. В некоторых местах стены имелись башни, из которых воины поливали осаждающих дождем стрел. Помимо земли (или высушенных на солнце кирпичей) важную роль в строительстве города и, возможно, башен играло дерево. Именно использование дерева в постройках обернулось для Чжичжи и его сторонников большими неприятностями, потому что китайцам удалось перекинуть через стены горящие вязанки хвороста, и в результате пламя почти мгновенно охватило весь город.

В этот момент китайцы начали решительный штурм. Защитникам мешало не только бушующее пламя, но и то, что кангюи, входившие в состав гарнизона, не проявляли большого рвения в продолжении боя. Однако самым ужасным стало то, что амбициозный неутомимый воин Чжичжи был ранен случайной стрелой в лицо и больше не мог руководить войсками. В результате китайцы смогли войти в город и там через женскую половину проникли во дворец, где нашел убежище Чжичжи. Китайский командующий, недолго думая, отсек ему голову, после чего бой подошел к концу, хотя китайцы продолжили резню и обезглавили главную жену Чжичжи, его старшего сына и многих других представителей гуннской знати.

Когда резня закончилась, китайские военачальники, наместник и его рьяный подчиненный Чэнь Тан тут же отправили к императору Поднебесной специального гонца, который должен был отвезти ему голову Чжичжи и послание с извинением за то, что они предприняли кампанию против западного царства гуннов, не заручившись предварительно разрешением центрального правительства. Прибытие этого гонца в китайскую столицу вызвало страшный переполох среди министров двора. Многие из этих достойных сановников считали, что за удачно проведенную кампанию Чэнь Тана и его соратника следует не наградить, а сурово наказать за своеволие и проведение несанкционированного похода. Однако в конце концов после множества прямо противоположных ходатайств разумные советники возобладали, и обоим командующим пожаловали не только титулы, но и поместья.

Очень жаль только, что китайские летописцы так увлеклись описанием противостояния по поводу награждения или наказания командующих, что не уделили внимания тому, что стало с западным царством гуннов после смерти Чжичжи. В качестве большого и сильного политического образования государство западных гуннов, безусловно, перестало существовать. Возможно, что большая часть территории, находившейся под его контролем, была включена, по крайней мере номинально, в состав восточного гуннского царства, которым по-прежнему правил вассал и марионетка Китая Хуханье. Тем не менее факт остается фактом, что ни Хуханье, ни Китай не получили и даже не пытались получить прямой контроль над Северным Туркестаном – центром царства, которым до этого правил Чжичжи. Весьма вероятно, что остатки гуннских орд Чжичжи продолжали кочевать по огромным равнинам этого региона, дожидаясь подходящей возможности, чтобы создать новое политическое объединение.

Более того, существует вероятность, что некоторые из этих разрозненных групп управлялись потомками Чжичжи. Как известно, у Чжичжи было много жен (китайские источники называют как минимум десять) и, возможно, много детей, по крайней мере некоторые из которых могли отсутствовать в столице во время резни, устроенной китайцами, или сумели ускользнуть оттуда. Некоторые ученые, как, например, известный китаевед Хёрт, считают, что правитель европейских гуннов, великий Аттила, произошел от кого-то из прямых потомков Чжичжи, и, хотя эта гипотеза далеко не доказана, в ней нет ничего невозможного.

Вместе с тем, хотя китайские источники ничего не говорят нам о дальнейшей судьбе разрозненных фрагментов империи западных гуннов, у них есть что сообщить о судьбе Хуханье и восточных гуннов.

Смерть Чжичжи и разрушение его царства, как важной политической единицы, означало номинальное восстановление единства гуннов. После этого только государство Хуханье считалось достойным упоминания как при его жизни, так и при жизни его преемников. Однако Хуханье уже был вассалом китайцев, и возобновление его власти над всеми гуннами, последовавшее за смертью Чжичжи, вовсе не означало, что его статус по отношению к Китаю каким-то образом изменился в лучшую сторону. На самом деле, получив известия о поражении и смерти своего брата, Хуханье испытал смешанные чувства. Несмотря на то что он был рад избавиться от такого серьезного соперника, Хуханье понимал, что это событие очень сильно усилило могущество Поднебесной, и, хотя до этого китайцы были к нему очень благосклонны, эта благосклонность могла закончиться теперь, когда Китайской империи больше не надо было опасаться происков Чжичжи. В данных обстоятельствах ему ничего не оставалось, как заискивать перед китайцами и демонстрировать им новые подтверждения своей лояльности.

Хуханье отправил в Китай посланника с сообщением, что повелитель гуннов давно желал снова посетить Поднебесную империю, но не решался сделать это, пока был жив Чжичжи, который мог в любой момент нанести удар восточному царству гуннов. Теперь, когда эта опасность была устранена, Хуханье просил разрешения снова лично посетить двор императора.

Разрешение было с готовностью дано, но только в 33 г. до н. э. (три года спустя) Хуханье действительно отправился из своего северного дома в китайскую столицу. Вопреки всем его опасениям, вождю гуннов оказали очень теплый прием, в ходе которого Хуханье получил множество ценных подарков. Старая схема скрепления альянса матримониальными узами, несколько подзабытая в последние годы, снова была пущена в ход, и Хуханье, у которого уже было несколько гуннских жен, получил еще одну китайскую – очень красивую даму из императорского гарема.

Воодушевленный таким радушным обхождением, Хуханье вскоре после возвращения в родную Монголию отправил в Китай гонца с удивительным предложением. Предлагалось, ни больше ни меньше, чтобы гуннам, которые теперь являлись друзьями и вассалами китайцев, были переданы все дела, касающиеся охраны и защиты Великой Китайской стены, а фактически всей северной границы Поднебесной империи. Если то, о чем просят гунны, будет принято, китайцы смогут убрать все свои пограничные гарнизоны (и командующих, и солдат) и сэкономят на этом и людей, и деньги.

Как ни странно, это предложение какое-то время на полном серьезе рассматривалось ближайшими советниками императора, но в конце концов один из камергеров, хорошо знакомый с обычаями «северных варваров», высказался категорически против. В своем длинном обращении к императору он писал, что доверить защиту северной границы гуннам означало бы отдать Китай полностью во власть его прежних врагов. «Сейчас, – писал он, – гунны заявляют, что они наши верные друзья, но эти варвары известны своей переменчивостью. Что будет, если они внезапно изменят свое отношение и снова станут враждебны?»

Эти аргументы убедили императора Поднебесной отказать гуннам, но он сделал это в очень дружелюбной и дипломатичной форме. К шаньюю был отправлен чиновник высокого ранга, чтобы сообщить, что Китай считает необходимостью содержание крепостей и гарнизонов на всех своих границах не только для того, чтобы защищать их от чужеземного вторжения, но и для того, чтобы злонамеренные элементы китайского населения не вышли из-под контроля и не стали беспокоить соседей Китая, таких как его милейшие друзья гунны! Только по этой причине император не может согласиться на предложение гуннов и передать им охрану Великой стены. Хуханье сделал вид, что полностью удовлетворен этим ответом. Через два года (31 г. до н. э.) он покинул этот мир, и на том закончилась важнейшая эпоха в истории гуннской нации.

Хуханье оставил после себя огромное количество детей, и в течение семидесяти шести лет (31 г. до н. э. – 45 г. н. э.) гуннское царство управлялось тем или иным из его многочисленных сыновей. Другими словами, в течение долгого времени трон гуннов передавался не от отца к сыну, а от брата к брату. Таким способом на троне сменилось целых шесть шаньюев, чему, вероятно, нет аналогов в истории.

В течение первых сорока лет после смерти Хуханье изменения в отношениях между гуннами и Поднебесной империей были очень незначительными. Все это время гунны продолжали быть верными вассалами китайского императора. В свою очередь, китайцы тщательно следили, чтобы к гуннам относились с должным вниманием и эти варвары не вернулись к своей прежней враждебности. Дело в том, что в течение всего этого времени внутренний упадок постепенно вел к ослаблению Китая, и он не мог себе позволить вести новые активные военные действия на северных границах.

Необходимо упомянуть о двух-трех отдельных случаях дипломатических взаимодействий между Китаем и гуннами, которые имели место в течение этих четырех десятилетий. В качестве примера особой деликатности, проявленной Китаем, чтобы не задеть гуннов, можно привести отказ китайцев принять гуннского министра-перебежчика, а также его готовность принимать и развлекать шаньюев, приезжавших с государственными визитами, несмотря на то что эти визиты стоили китайцам массы хлопот и затрат.

Случай со знатным перебежчиком имел место в 28 г. до н. э., вскоре после смерти шаньюя Хуханье. Этот человек, занимавший высокий пост, был отправлен послом к китайскому двору. После того как он выполнил свою миссию и возвращался назад в Монголию в сопровождении китайского эскорта, посол внезапно остановился и заявил командиру эскорта, что больше не желает жить с гуннами и хотел бы принять подданство Поднебесной. «Если вы меня не примете, – сказал посол, – я сейчас же покончу с собой, поскольку я не смею возвращаться в свою страну».

Командир эскорта немедленно сообщил о его просьбе в столицу, чтобы государственный совет вынес решение. Несколько министров выступили за то, чтобы удовлетворить просьбу посла стать прямым подданным Китая, но два доверенных советника императора высказались категорически против.

«В прежние времена, – говорили они, – когда династия Хань только создавалась, и гунны постоянно разоряли наши северные границы, было совершенно правильно предлагать деньги и титулы тем представителям гуннской знати, которые хотели уйти от шаньюя и стать подданными императора.

Однако теперь все иначе. Шаньюй – дружественный вассал империи, добросовестно исполняющий все свои обязательства. Как мы можем по доброй воле принимать от него дань и в то же самое время предоставлять подданство неверному министру, который желает избежать справедливого суда шаньюя?

Кроме того, есть еще одна вещь, совершенно независимая от этических соображений, которую надо иметь в виду. Вся эта история может оказаться просто проверкой нашей доброй воли со стороны гуннов. Вполне вероятно, что за всей этой историей стоит сам шаньюй. Возможно, это он заставил посла вести себя таким образом, просто чтобы посмотреть, что станет делать Китай. Если мы сделаем посла нашим подданным, это даст шаньюю хороший повод разорвать дружеские отношения с нами и снова начать грабительские набеги на нашу границу».

Сын Неба последовал этому мудрому совету и отказал послу в его просьбе. Услышав об отказе, знатный гунн, вместо того чтобы совершить самоубийство, как он грозился, просто заметил: «Я был не в своем уме, когда просил об этом» – и поспешил вернуться ко двору шаньюя в Монголии. Тот факт, что его никак не наказали за эту попытку предательства и он продолжил занимать высокий пост, безусловно, укрепил подозрения китайцев в том, что вся эта история была уловкой гуннов.

Случаев, когда Китаю из дипломатических соображений приходилось развлекать шаньюев во многом против своей воли, не возникало вплоть до 3 г. до н. э. Бесспорно, правивший в 25 г. до н. э. шаньюй приезжал в Китай с государственным визитом, не вызывая никаких возражений, но затем в течение следующих двух десятилетий обилие внутренних проблем не позволяло гуннским правителям лично выражать свое почтение императору. Следовательно, когда в 3 г. до н. э. шаньюй попросил разрешения приехать в китайскую столицу, это вызвало большой переполох.

Во-первых, не успело послание шаньюя прибыть к императору (малозначимая марионетка по имени Ай-ди), как тот страшно заболел. Это пробудило суеверные страхи китайцев, и они вспомнили, что в двух предыдущих случаях за визитом гуннского шаньюя в скором времени следовала смерть императора. Казалось очевидным, что, приезжая из своего далекого холодного северного дома, шаньюй, как правило, привозит с собой неприятности.

Император, человек легко внушаемый, был очень подвержен суеверным страхам. Кроме того, государственные министры сообщили, что на данный момент императорская казна не может позволить себе предоставить шаньюю те роскошные развлечения, к которым он привык. Несмотря на то что шаньюй всегда привозил с собой «дань» императорскому двору, как мы знаем, у китайцев существовал обычай щедро демонстрировать свое гостеприимство, преподнося гуннскому правителю дорогие подарки, поэтому каждый государственный визит шаньюя ложился на государственную казну тяжелым бременем.

Учитывая эти соображения, было решено попросить шаньюя отложить свой визит ко двору Поднебесной на неопределенное время. Но прежде чем посол, получив это поручение, отбыл из столицы, один из камергеров двора отправил обращение с просьбой пересмотреть решение. В своем обращении он живо описал проблемы, которые гунны приносили Китаю в прошлом и которые обязательно принесут в будущем, если, будучи оскорбленными, снова возьмут в руки оружие и повернут его против Поднебесной империи. «Даже в легендарные времена царствования божественных императоров Яо, Шуня и Юя Китай не мог подчинить себе „северных варваров“. Если говорить о более поздних событиях, не следует забывать, что даже великий завоеватель Цинь Шихуанди не сумел проникнуть далеко вглубь гуннских владений и был вынужден построить Великую Китайскую стену, чтобы защитить свою империю от их набегов.

Ранние монархи нашей династии Хань жили в состоянии непрерывной войны с гуннами, и все же они смогли добиться очень немногого. Во времена блистательного правления императора У-ди гуннов удалось оттеснить на север, но и тогда, несмотря на многочисленные кампании, стоившие огромных денег и мириады жизней воинов, гунны не были по-настоящему побеждены и не согласились признать себя вассалами.

Мы сумели превзойти этих „северных варваров“, только когда они оказались втянутыми в гражданскую войну, и их правитель Хуханье, чтобы защититься от своих врагов, добровольно приехал в Китай и объявил себя дружественным вассалом. Но даже это означало лишь их номинальное, а не реальное подчинение. С тех пор нам приходилось обходиться с гуннскими шаньюями с величайшей осторожностью. Если они хотели появиться при дворе, мы не могли им отказать, если они не желали появляться, мы не могли заставить их сделать это. Когда они приезжали, мы чувствовали, что должны вести себя крайне миролюбиво, и старались сохранить их расположение с помощью роскошных подарков.

В настоящее время шаньюй желает с уважением и покорностью предстать перед императорским троном. Именно этого на протяжении многих поколений так тщетно старались добиться наши прежние императоры. Так зачем пренебрегать такой прекрасной возможностью и говорить о „дьявольском влиянии“ или нехватке денег в казне? Отказ шаньюю в его просьбе может возродить у гуннов враждебность по отношению к нам и повлечь за собой многие годы губительной войны, которая потребует огромных расходов».

Аргументы, приведенные в этом прошении, так подействовали на императора, что он приказал отозвать посланца, отправленного к шаньюю с отказом, и написал новое письмо, в котором любезно давал гуннскому правителю разрешение явиться ко двору. Из-за болезни шаньюй появился в Китае только два года спустя (1 г. до н. э.), но, когда он приехал, с ним была не обычная свита из двухсот человек, а целая армия из пятисот слуг, надеявшихся таким образом получить больше подарков. Несмотря на то что это наверняка очень возмутило министров, император, помня, что гуннов надо любой ценой удержать в хорошем настроении, ничего не сказал по поводу такого необоснованного увеличения численности свиты и обошелся с шаньюем очень любезно.

Еще одним проявлением китайского стремления не предпринимать ничего, что могло бы подтолкнуть гуннов к восстанию, было то непременное уважение, с которым они относились к целостности гуннских владений. Только однажды китайцы сделали попытку отделить от царства шаньюя часть территории, но и она закончилась катастрофой и, как следствие, «потерей лица».

Подробности этой попытки в своем роде замечательны. Гунны владели узкой полоской земли, врезавшейся клином в северо-западную часть Китая. Китайцы, естественно, стремились заполучить эту территорию как по экономическим, так и по стратегическим причинам, но они не смели открыто требовать от гуннов отдать ее Китаю. В результате они отправили к гуннскому двору специального посла. В ходе аудиенции у шаньюя этот посол, как бы невзначай, перевел разговор на эту тему. Посол сказал, что было бы очень любезно, если бы шаньюй нашел способ передать этот район китайцам, добавив, что император непременно щедро вознаградит гуннов, если они пожелают это сделать.

Шаньюй принял просьбу к сведению, но в конечном счете отказался отдавать этот район, как и любую другую часть территории, которую унаследовал от отца. Более того, гунны отправили в Китай специального посланца, чтобы выразить властям Поднебесной свой протест по поводу их попытки уменьшить размеры гуннских владений.

Хитроумные китайцы клялись гуннским представителям, что их посол просил уступить им часть гуннской территории без одобрения со стороны центрального правительства, которое об этом ничего не знало. Фактически своими дерзкими действиями в этом вопросе посол совершил серьезное преступление, и его следовало предать смерти. Однако в то самое время император дважды объявил всеобщую амнистию, так что применить смертную казнь было невозможно, поэтому посла разжаловали, лишив его высокого ранга, и отправили губернатором в маленький район, а гуннов заверили, что этого чиновника больше никогда не допустят к делам, имеющим отношение к ним.

Но хотя китайский император чувствовал, что должен относиться к своим гуннским вассалам с большим уважением и осыпать их подарками, он тем не менее настаивал, чтобы гунны оставались в границах своих владений и не пытались вновь установить власть над другими кочевыми народами севера.

Проблема возникла, когда в 5 г. до н. э. мелкий князек, вождь одного из западных усуньских племен, решил снискать немного славы и внезапно напал на земли гуннов. На тот момент ему сопутствовал успех. Он убил некоторое количество гуннов и захватил довольно много добычи. Однако вскоре после этого шаньюй поднял армию и с лихвой отомстил усуньскому вождю, нанеся ему сокрушительное поражение. Такой поворот дела настолько испугал усуньского князя, что он отправил своего сына в качестве заложника ко двору гуннов, надеясь избавить себя от возможных набегов в будущем. И все бы хорошо, но слух об этом дошел до императора, и возникли новые проблемы. Китайцы настаивали, что поскольку и гунны, и усуни являются непосредственными вассалами Китая, никак нельзя, чтобы гунны держали заложника усуня. В конце концов гунны согласились, и усуньский заложник был отправлен домой.

Однако всего через несколько лет нечто похожее повторилось и вызвало еще больший шум и переполох. В этом случае два мелких князька, которые жили в районе Гуши (Турфана), затеяли серьезную склоку с китайским наместником Кашгарии. Испугавшись, как бы он не принял против них суровых мер, эти два князька сбежали на северо-запад и нашли убежище у гуннов. Гуннский шаньюй оказал беглецам радушный прием и позволил им обосноваться в восточной части своих владений. Когда китайский двор об этом узнал, это вызвало большой шум и неудовольствие. К шаньюю отправили двух посланников с приказом потребовать, чтобы беглецы были изгнаны.