Текст книги "Древние империи Центральной Азии. Скифы и гунны в мировой истории"

В качестве последнего средства командующий армией юэчжей отправил маленький отряд с грузом подарков в направлении Кучи в надежде, что ненавидевший китайцев царь Кучи даст или продаст им необходимое количество провизии. Но Бань Чао догадался, что такая попытка будет сделана, и устроил засаду на дороге между Кашгаром и Кучей. Сидевшие в засаде воины напали на отряд юэчжей и перебили всех до одного.

Когда командующий юэчжей услышал об этом происшествии, он понял, что дальнейшая борьба бесполезна, и заключил с Бань Чао мир, попросив только, чтобы ему и его людям позволили спокойно вернуться на родину и не нападали на них на обратном пути. Бань Чао с готовностью согласился на эти условия, и в скором времени армия юэчжей полностью покинула Кашгарию.

Поражение и уход армии юэчжей произвели большое впечатление на кашгарские государства, особенно на все те, которые еще не подчинились власти китайцев, поскольку им снова стало казаться, что китайские войска непобедимы. Эти ощущения заметно усилились после поражений, которые в то время потерпели тогдашние союзники многих государств Кашгарии – северные гунны.

Воспользовавшись этой ситуацией, Бань Чао в 91 г. смог установить китайскую власть в Куче, в то время самом значимом государстве северной части Таримского бассейна, которое к тому же в последние годы причиняло ему больше всего проблем. К тому времени слава Бань Чао была так велика, что он смог сместить царя Кучи и заменить его новым прокитайским монархом, почти не применяя силы. Как только Куча оказалась в подчинении, большая часть других государств Северной и Северо-Западной Кашгарии поспешили изъявить свою преданность Поднебесной империи, и Китай снова стал сюзереном на всей территории Таримского бассейна.

В кои-то веки своей длинной истории Китай по достоинству оценил человека, который принес ему столько чести и славы. В том же 91 г. император восстановил должность наместника Западного края, и Бань Чао был назначен на этот пост. В то же время, когда Бань Чао занял пост наместника, Китай снова назначил двух военачальников своими специальными представителями в Северном и Южном Гуши. В течение следующих трех лет Бань Чао занимался организацией и реорганизацией запутанных дел провинциальной администрации. Понимая, что обладание Кучей является ключевым вопросом для поддержания китайского верховенства на западе, и опасаясь, что в этом районе может снова вспыхнуть восстание, Бань Чао сделал Кучу столицей провинции Кашгария и сам поселился там, хотя оставил в Кашгаре одного из своих подчиненных в ранге вице-наместника, чтобы тот следил за соблюдением китайских интересов в прежней столице.

В 94 г. Бань Чао сделал последний решительный шаг в направлении утверждения китайского доминирования над всеми государствами Таримского бассейна. К тому времени все эти царства признали, по меньшей мере номинально, китайский сюзеренитет, но лояльность Карашара и еще одного-двух соседних государств была в определенной степени под вопросом. Именно в Карашаре был убит предшественник Бань Чао на посту наместника. Его убийство так никогда и не было отмщено, и жители, сознавая это, с большим подозрением относились ко всем действиям Китая в Кашгарии.

Бань Чао понимал, что нельзя допустить, чтобы такое положение дел продолжалось, и, когда созданная им административная система заработала четко, он во главе войска из 8 тысяч человек вышел из Кучи в направлении Карашара. Подойдя к границам этого царства, он отправил посланника ко двору царя Карашара, чтобы объявить, что он, наместник, прибыл, дабы восстановить порядок, и сейчас монарху и его подданным самое время покаяться в своих злодеяниях и встать на праведный путь. А он, Бань Чао, со своей стороны дает обещание, что, если они с почтением подчинятся китайским порядкам, с ними будут обходиться достойно.

Царь Карашара тут же приказал командующему своего войска, который по рождению был знатным гунном, отправиться в лагерь Бань Чао и почтительно преподнести ему в качестве дани скот и вино. Но когда этот человек прибыл на место, с ним обошлись не слишком вежливо. Бань Чао крикнул послу: «Ты, человек, который раньше был гуннским заложником при китайском дворе, теперь поднялся до высоких чинов и пользуешься властью здесь в Карашаре. Так не по твоему ли наущению царь отправил тебя вместо того, чтобы прийти самому и признать свою покорность?»

Некоторые из командиров в войске Бань Чао хотели схватить и убить гуннского командующего на том основании, что именно он был истинной причиной мятежных настроений Карашара в последние годы, но Бань Чао не позволил этого сделать, полагая, что это может настроить карашарский двор на активное сопротивление императорской власти. В конце концов командующего-гунна отпустили и даже дали кое-какие подарки. Но ему было приказано сделать так, чтобы его хозяин, царь Карашара, лично явился в лагерь китайцев.

После некоторых колебаний монарх действительно приехал в ставку китайцев и объявил о безоговорочном подчинении, во многом надеясь, что это предотвратит оккупацию его столицы китайской армией. Однако Бань Чао не удовлетворился этим номинальным подчинением и приказал своим войскам подойти к городу Карашару. Когда его армия расположилась в окрестностях города, Бань Чао издал приглашение-приказ царю и всем его знатным придворным явиться в китайский лагерь на большое официальное пиршество. Монарх, его гуннский командующий и множество других знатных людей из Карашара и его окрестностей послушно приняли приглашение и прибыли в лагерь. Однако многие другие представители знати слишком испугались того, что может произойти, и не только отказались идти, но и сбежали подальше в горы.

Вскоре выяснилось, что беглецы оказались правы в своих опасениях, потому что, как только гости заняли свои места, Бань Чао, который ждал только повода, чтобы затеять ссору, тут же начал упрекать царя за то, что он позволил беглецам ускользнуть. Закончив свою отповедь, наместник приказал схватить злосчастного царя и связать его. А вскоре после этого царя и многих его подданных казнили на том же месте, где два десятилетия назад был убит бывший наместник Кашгарии.

Получив известие о казни царя и его главных сановников, Карашар и окрестные районы пришли в полное смятение, и тогда Бань Чао и его солдаты устроили себе «римские каникулы». Более 5 тысяч местных жителей были вырезаны, и более 3 тысяч голов скота захвачено в качестве военной добычи. Как это ни жестоко, но судьба Карашара произвела желаемый эффект на все другие государства Кашгарии. С тех пор все правители государств, входивших в ее состав, полностью смирившись и склонив голову перед представителями Поднебесной империи, поспешили отправить к императорскому двору дань и заложников.

Действия Бань Чао в Карашаре сильно отдавали предательством и нарушением данного обещания, но императорский двор Китая никогда не отличался щепетильностью в таких делах (в случае, если они заканчивались успехом), и в 95 г. Бань Чао получил награду. За свою доблесть и заслуги перед государством ему пожаловали титул маркиза и даровали поместье. Он оставался на посту наместника Кашгарии еще семь лет, но у нас очень мало информации о его деятельности в последний период его государственной карьеры. Единственный военный инцидент имел место на крайнем северо-востоке Кашгарии, в Гуши. Но хотя номинально этот регион подчинялся власти наместника, фактически он был в ведении специальных военных комендантов, которые постоянно находились там и могли улаживать дела без помощи Бань Чао.

Инцидент, о котором идет речь, был сравнительно мелким происшествием. В 96 г. царь Северного Гуши ввязался в конфликт с местным китайским военным комендантом и, вместо того чтобы напасть на самих китайцев, вторгся на территорию своего коллеги и родственника царя Южного Гуши на том основании, что последний окончательно продался китайцам и его следовало наказать. Нападение оказалось успешным, и жена и дети южного царя оказались в плену.

В наказание за этот набег китайцы в 97 г. отправили в Гуши военную экспедицию. Китайские войска быстро взяли под контроль территорию Северного Гуши, а сам царь бежал на северо-запад, чтобы найти убежище у северных гуннов. Однако китайцы организовали погоню, и он был схвачен. Вскоре после этого злополучного монарха предали смерти, а на трон посадили его младшего брата, обещавшего быть более послушным императорским порядкам.

Возможно, в течение последних семи лет Бань Чао восстановил дипломатические и политические отношения с обитавшими к северу от Кашгарии усунями, но китайские летописи, как ни странно, ничего об этом не сообщают. Утверждается, что этот великий маркиз перешел через высокие горы по тропам, ведущим на северо-запад Индии, в Гибинь, но, вероятно, это было сделано, чтобы обследовать южную границу Кашгарии, поскольку нам неизвестно о том, чтобы против индийских государств предпринимались какие-нибудь кампании.

Больший интерес представляют для нас отношения, которые Бань Чао установил с государствами Туркестана, расположенного к западу от Кашгарии, хотя они и не привели ни к каким устойчивым результатам. Иногда можно услышать утверждения, что Бань Чао распространил свои завоевания и на этот регион и что он даже «донес флаг Китая до берегов Каспийского моря», но это ошибка. Какой бы громкой ни была его слава, Бань Чао никогда не пытался вторгнуться в какой-либо регион западнее Памира, и тому имелась веская причина. Большую часть Туркестана полностью контролировали могучие юэчжи и кангюи, и, хотя Бань Чао смог противостоять вторжению юэчжей в Кашгарию, он прекрасно понимал, что его ждет неизбежное поражение, если он попытается напасть на юэчжей на их территории.

Но хотя в то время китайцы не пытались осуществить военного захвата Туркестана, они могли изредка осуществлять обмен посольствами со многими западными государствами. Нам известно не только о том, что от юэчжей посланники приходили достаточно часто, но и об обмене посольствами с Парфией и некоторыми другими царствами. Одно из посольств, отправленное Бань Чао в Парфию, особенно знаменательно, поскольку его глава подошел очень близко к тому, чтобы установить прямые связи с Римской империей. Этот чиновник по имени Гань Инь был отправлен из Кашгарии в 97 г. Пройдя через Мерв – главный город Юго-Западного Туркестана (Малой Парфии), – он дошел до Гекатомпила, расположенного на севере Иранского нагорья, который в то время был столицей всей Парфянской империи. Закончив там все свои дипломатические дела, Гань Инь решил пойти еще дальше на запад и через некоторое время смог добраться до Месопотамии, которая уже считалась провинцией Парфянской империи, но еще сохранялась как отдельное административное образование.

Из Месопотамии Гань Инь хотел продолжить путешествие до Римской империи, уже тогда известной китайцам как «страна Дацинь». Однако по какой-то удивительной причине Гань Ин не воспользовался путем, проходившим из Месопотамии через пустыню в Сирию, которая в ту пору была частью Римской империи. Вместо этого он решил плыть на корабле вокруг Аравии через Персидский залив и Красное море, что привело бы его либо в Египет, либо в Палестину. Однако в тот самый момент, когда китайский посол готовился к отплытию, он услышал пугающий рассказ об опасностях морского путешествия. «Море, по которому вы собираетесь плыть, огромно, – говорили ему, – а управление судном ненадежно. Даже при попутном ветре путешествие займет три месяца, а при неблагоприятном – два года. На самом деле вам было бы хорошо запастись провизией на три года. Кроме того, в море на людей часто нападает такое сильное желание увидеть свой дом, что они заболевают и умирают».

Гань Инь был храбрым и предприимчивым человеком, но его так взволновали эти страшные рассказы, что он решил отказаться от продолжения путешествия и незамедлительно вернуться на родину. Нам, современным людям, кажется очень досадным, что страх Гань Иня перед штормами и болезнями помешал установлению прямых контактов между двумя великими империями древности.

В 100 г., вскоре после возвращения Гань Иня с запада, Бань Чао начал страдать от тоски по родине и отправил императору меморандум с просьбой позволить ему оставить службу и провести последние годы жизни в родном Китае. Этот меморандум, сохранившийся до наших дней, наполнен духом сентиментальной ностальгии, которую несколько странно обнаружить, учитывая энергию и прагматизм старого наместника. Но Бань Чао прослужил на западе 30 лет без отпуска и стал уставать от своих тяжелых обязанностей. Императору, естественно, не хотелось терять такого блестящего успешного служаку, но сестра Бань Чао, знаменитая Бань Жао, имевшая большое влияние при дворе, добавила свои мольбы к просьбе старого наместника об отставке. В конце концов император согласился, но прошло еще два года, прежде чем Бань Чао смог наконец покинуть Кашгарию и отправиться в столицу Китая. Приехал он уже сломленный болезнью и, несмотря на все оказанное ему внимание и почести, а также врачебную помощь лучших лекарей его величества, скончался через месяц после возвращения на свою любимую родину. Так окончил свою жизнь один из величайших героев Поднебесной.

Смерть Бань Чао знаменует собой конец важной эпохи. Восстановление верховенства Китая было достигнуто во многом благодаря усилиям этого человека, и после его ухода со сцены великая колониальная империя, которую он создал, быстро распалась на части. Правда, его прославленного имени оказалось достаточно для поддержания китайского доминирования в течение трех-четырех лет. Но в 105 г., после смерти императора Хэ-ди, поиски подходящего преемника привели Поднебесную в некоторое смятение, и на следующий год, воспользовавшись ситуацией, несколько кашгарских государств внезапно подняли восстания. За несколько месяцев китайскому господству в этом регионе (добиться которого стоило Бань Чао 30 лет упорных трудов) пришел конец.

Глава 13
Окончательное падение империи гуннов (106–166 гг.)

Восстание в Кашгарии произошло в немалой степени по вине человека, которого отправили туда в качестве преемника Бань Чао на посту наместника Западного края. Этот человек, носивший имя Жэнь Шань, уже участвовал в нескольких кампаниях против гуннов и как военный показал большой потенциал. Но воинская доблесть не всегда сочетается со способностями гражданского администратора, и, как оказалось, последних Жэнь Шаню недоставало в той же мере, в какой он обладал первой.

История гласит, что до того, как Жэнь Шань уехал из Китая, чтобы занять свой пост (в 102 г.), он беседовал со своим блестящим предшественником Бань Чао и спрашивал у него совета о том, какой политики лучше всего придерживаться в Кашгарии. Старик Бань Чао ответил с удивительной прямотой: «Китайские чиновники в наших колониях по большей части отъявленные негодяи, которые ищут службы на дальних рубежах, потому что дома совершили какое-нибудь преступление или правонарушение. Местные кашгарцы, со своей стороны, похожи на диких зверей и птиц, которые трудно поддаются воспитанию и легко обижаются. У вас, господин, суровый и импульсивный характер, и потому я прошу вас не забывать старую поговорку: „У человека, который слишком широко открывает глаза, не бывает друзей“. Будет хорошо, если вы станете более мягким и снисходительным».

После этого разговора Жэнь Шань заметил своим друзьям: «От такого знаменитого человека, как Бань Чао, я ожидал получить какой-нибудь дельный совет, а он сказал какую-то глупость». Дальнейшие события показали, что суровому и импульсивному Жэнь Шаню стоило бы внимательней отнестись к словам мудрого Бань Чао. В Кашгарии Жэнь Шань очень быстро сделался крайне непопулярным, и его суровые меры за несколько лет довели Кашгарию до восстания. Дошедшие до нас упоминания об этом восстании отрывочны, но их достаточно, чтобы стало ясно, что первое нападение произошло в самом Кашгаре, где в то время размещалась администрация Жэнь Шаня. Китайцам удалось отбить нападение, но вскоре после этого они добровольно ушли из города и перенесли свою ставку в цитадель Кучи, которая была больше по размеру и считалась более защищенной.

Царь Кучи оставался лояльным Поднебесной, но многие из его подданных перешли на сторону врага и присоединились к войску из других государств Северной Кашгарии, которое продолжало нападать на китайцев. Китайцы организовали крепкую оборону, и иногда им даже удавалось делать вылазки, причинявшие противнику серьезный ущерб. Но, несмотря на это, было очевидно, что китайский гарнизон в Куче не сможет удержать свою позицию, если из Китая не придет подкрепление, отправка которого была затруднена, поскольку мятежники своими успешными действиями перерезали пути между Китаем и Кучей.

В конце концов вопрос об отправке подкрепления был вынесен на Большой совет в китайской столице, и в этот раз пацифистская позиция некоторых чиновников-конфуцианцев возобладала. Уступив старым аргументам, что Кашгария далеко, и ее трудно защищать против часто возникающих волнений, и даже в спокойные времена затраты на эту провинцию превышают пользу, которую она приносит, совет решил оставить все попытки удержать сюзеренитет над этим регионом и упразднить пост наместника.

Но хотя попыток снова отвоевать Кашгарию больше не делалось, было решено, что доблестный гарнизон Кучи нельзя бросать на произвол судьбы. Чтобы дать чиновникам и гарнизону возможность благополучно вернуться домой, была отправлена спасательная экспедиция, и в 107 г. китайцы не только из Кучи, но и из Южного Гуши и из Хами без больших потерь вернулись к себе домой.

В то время как из Кашгарии китайцы смогли вернуться в должном порядке и без больших репутационных потерь, самого факта, что им пришлось отказаться от сюзеренитета над Западным краем, оказалось достаточно, чтобы другие «варвары» решили, что могут безнаказанно нападать на Поднебесную империю. Первыми, кто начал действовать в соответствии с этой уверенностью, стали цяны (тибетцы). Они начали свое наступление в 107 г., и, поскольку китайцы не смогли добиться никакой значимой победы над ними, уже на следующий год один из тибетских вождей объявил себя Сыном Неба, иначе говоря, императором. Это само по себе было важным событием, поскольку никогда прежде тибетцы не позволяли себе такой дерзости и даже не мечтали о том, чтобы стать политически независимым государством.

В течение следующих нескольких лет тибетцы не только сохранили свою независимость, но смогли даже серьезно нападать на западные провинции самого Китая. Однако в 112 г. их «император» был убит, и новоявленная тибетская империя быстро распалась. В это время китайцы учредили порядок, согласно которому, если кому-нибудь удавалось убить одного из оставшихся тибетских вождей, он получал не только денежное вознаграждение, но и титул маркиза. Это постыдное постановление оказалось настолько действенным, что за короткое время большинство мужчин, способных возглавить тибетские орды, были убиты, и к 116 г. тибетцы не представляли для Поднебесной империи никакой опасности. Они обращались в бегство при виде любой китайской армии.

Теперь давайте вернемся к тому, что происходило на западной и северной границах Китая. Первые, кто должен привлечь наше внимание, – это, конечно, южные гунны, которые до этого времени служили Китаю основным оплотом для защиты от нападений других «варваров». Но даже эти давние вассалы китайцев не могли удержаться от соблазна продвинуть собственные интересы. К 109 г. они прекрасно знали об окончании китайского господства в Кашгарии и последовавшем за этим восстании тибетцев. Более того, они узнали, что центральные провинции самого Китая пострадали от наводнения, в результате чего население этого региона стремительно вымирало от голода. Это была возможность вырваться из состояния вассалов и защитников Поднебесной империи, и гунны начали совершать набеги. Среди лидеров мятежа был один китайский перебежчик, который поступил на службу к шаньюю южных гуннов и убедил своего нового хозяина, что соплеменники перебежчика, китайцы, не смогут противостоять нападению гуннов.

Решившись на это восстание, южные гунны с легкостью обрели союзников, готовых вместе с ними разорять китайские границы. Многие люди из племени ухуань, обитавшие в Южной Маньчжурии, не меньше гуннов хотели разорвать путы, связывавшие их с Сыном Неба. Вместе с южными гуннами и под их руководством они атаковали границу Китая с северо-востока. Но еще важнее то, что к антикитайскому альянсу поспешила присоединиться одна из ветвей сяньби, которые теперь стали самыми сильными из северных кочевников. В 109 г. практически все имевшие место битвы заканчивались победой варваров, и на следующий год Китай почувствовал, что должен приложить максимум усилий, чтобы устранить опасность, угрожавшую империи с севера.

Как следствие, несколько лучших китайских военачальников с большим войском из отборных воинов отправились в Южную Монголию, где после нескольких отчаянных боев одержали победу над гуннской армией. Южные гунны сдались китайскому главнокомандующему, но после того как шаньюй принес публичные извинения за свои преступления, его не только освободили, но даже позволили и дальше править своими соплеменниками. Как только южные гунны перестали сражаться, ухуани и сяньби пали духом. Вождь ухуаней последовал примеру южного шаньюя и сдался китайцам. Вождь сяньби отказался это сделать, но он отвел своих соплеменников назад в Северную Монголию и отказался от дальнейших нападений на китайскую границу.

На какой-то момент Китай снова стал победителем. Дополнительно радовало то, что в течение некоторого времени южные гунны искренне раскаивались. Они не только отказались от продолжения восстания, но действительно помогли китайской экспедиции, которую империя отправила против цянов (тибетцев) и других мятежников.

Когда восстания цянов и южных гуннов были подавлены, у китайцев снова появилась возможность заняться делами Кашгарии. Однако прошло еще несколько лет, прежде чем Поднебесная снова решилась на проведение агрессивной политики в этом регионе. С 107 по 119 г. «трон дракона» был не в состоянии оказывать какое-либо влияние на местные кашгарские царства. Но главное, на что указывают хроники, что в этот период северные гунны, хлынувшие со своих плацдармов в Джунгарии, восстановили свое господство на большей части этого региона, в особенности в северной части Таримского бассейна.

Возобновление интереса Китая к делам Кашгарии произошло в 119 г. К тому времени восстание цянов (тибетцев) было подавлено, и китайцы снова стали абсолютными хозяевами западных земель. Это, в свою очередь, означало, что снова оказались в непосредственном контакте с северными гуннами, а поскольку гуннские племена продолжали заниматься своим излюбленным видом спорта – набегами на китайские аванпосты, – китайские власти чувствовали, что должны предпринять какие-нибудь ответные репрессалии.

Имея это в виду, в начале 119 г. китайская армия выступила с северо-запада страны и снова захватила стратегически важный район Хами. То, что китайцы смогли совершить этот подвиг без особого труда, вызвало переполох среди кашгарских государств, многие из которых настолько устали от бесконечных поборов со стороны гуннов, что пришли в восторг от перспективы снова войти в состав Китайской империи. Этим ощущением объясняется тот факт, что вскоре после захвата Хами царь Южного Гуши и царь Шаньшаня отправили в Китай посольства с просьбой присоединиться к империи на правах вассалов. Пока все шло хорошо, китайцы забыли, что день расплаты настанет, если северные гунны оправятся от неожиданного китайского наступления и смогут начать ответные действия. Это произошло в 120 г., когда гунны со своими союзниками, обитателями Северного Гуши, двинулись на юг, разгромили китайские войска в Хами и убили командующего, а вскоре после этого восстановили контроль над кашгарскими царствами, решившими разделить свою судьбу с Китаем.

Императору немедленно был послан меморандум с просьбой прислать на запад еще одну армию, чтобы она вступила в борьбу с гуннами, смыла позор предыдущих поражений и восстановила китайский контроль хотя бы в восточной части Кашгарии. Вопрос подробно обсуждался на госсовете, и в конце концов было решено, что цена очередного завоевания Кашгарии и даже повторного захвата Хами слишком высока. Поэтому лучшее, что можно было сделать, – это просто усилить гарнизон аванпоста в Дуньхуане и отправить туда военного коменданта высокого ранга, чьей обязанностью будет отбивать нападения гуннов на китайскую границу, но не мешать им контролировать Кашгарию.

Этот план был исполнен должным образом, но оказался не слишком удачным. Несмотря на присутствие специального военного коменданта и увеличение численности гарнизона, гунны продолжали свои набеги и наносили огромный урон китайским колониям, созданным неподалеку от границы. К 123 г. все стало настолько плохо, что потребовались радикальные меры. Либо эти приграничные колонии следовало оставить, либо Китай должен был снова пойти против гуннов и нанести им такое поражение, которое гарантировало бы мир на границе.

В тот момент трону был представлен меморандум, предлагавший принять один из трех содержавшихся в нем планов. Первый сводился к полному отказу от западных земель; второй состоял в том, чтобы сохранить эти колонии и для их охраны создать под командованием специального офицера новый гарнизон в городе Люжун. Третий – и самый радикальный план предполагал начать очередную крупную кампанию против северных гуннов с целью полного разгрома их военных сил. В пояснениях к предлагаемой кампании против северных гуннов не было ни слова о шаньюе – номинальном господине всех гуннов, речь шла только о царе Хуянь, который обитал в Джунгарии. Такое упущение знаменательно, поскольку нам известно, что хотя пост северного шаньюя еще существовал, центральная власть у северных гуннов заметно ослабела, и подчиненные «цари» уже присвоили себе прерогативы независимых суверенов.

Меморандум вызвал долгие споры в Большом совете, где должным образом изучались достоинства всех трех вариантов. Когда сторонники и противники оборонительной и наступательной стратегии сказали свое слово, было решено принять второй, или компромиссный, план, который был полуоборонительным-полунаступательным. Люжун, расположенный в Южном Гуши, требовалось заново оккупировать и передать под начало специального представителя (чаньши), имевшего в своем распоряжении гарнизон из 5 тысяч воинов. Основная обязанность этого представителя состояла в том, чтобы отбивать атаки гуннов на китайскую границу, но, кроме того, он отвечал за ведение дипломатических переговоров с местными кашгарскими царствами, если таковые потребуются.

Учреждение поста чаньши могло бы не иметь особенно большого значения, если бы не человек, которого для этого выбрали. Бань Юн был сыном великого Бань Чао. Этот военачальник унаследовал от отца множество талантов. Как и его отец, он выжимал максимум из каждой возможности и так же, как отец, никогда не стеснялся отойти от буквы предписаний, полученных от центральной власти.

Ему без особого труда удалось взять Люжун и обосноваться там. После того как эта задача была решена, ожидалось, что Бань Юн будет играть пассивную роль и просто стараться пресекать возможные атаки гуннов. Но такое поведение явно противоречило энергичной и деятельной натуре Баней. Несмотря на то что Бань Юн завладел этой обособленной крепостью в Южном Гуши, большая часть царства по-прежнему была оккупирована войсками гуннов, и сам царь оставался лоялен гуннской власти.

Не дожидаясь, когда гунны решатся напасть, Бань Юн сразу же после своего назначения (123 г.) собрал 10-тысячную армию, состоявшую в основном из местных сторонников Китая из окрестных районов, и пошел против объединенной армии гуннов и Южного Гуши. В последовавшей затем битве китайцы одержали безоговорочную победу. Гунны были отброшены к северу от Небесных гор (Тянь-Шаня), а 5 тысяч солдат из Гуши попали в плен. Вслед за этой победой Южный Гуши разорвал клятву верности гуннам и снова перешел под китайскую юрисдикцию. В том же году цари Шаньшаня и Кучи вместе с несколькими другими князьками помельче добровольно восстановили статус вассалов Поднебесной империи, так что Китай в очередной раз стал господином всей Восточной и значительной части Северной Кашгарии.

Добившись такого заметного успеха, Бань Юн мог бы спокойно почивать на лаврах, в особенности учитывая, что он сделал гораздо больше, чем от него ждали. Но, помня о подвигах своего отца, он решил пойти дальше. Полностью проигнорировав тот факт, что императорский совет отклонил план нападения на главный плацдарм северных гуннов к северу от Тянь-Шаня, Бань Юн в следующем же 125 г. решил повести армию в этот регион.

Однако первым препятствием на его пути были не сами гунны, а их союзники, обитатели царства Северный Гуши, расположенного сразу же к северу от Небесных гор, поскольку победа над этим царством могла значительно ослабить власть гуннов. В этой кампании китайцы снова добились успеха. 8 тысяч воинов противника были убиты или взяты в плен. Среди пленных был и сам царь, и один высокопоставленный гуннский сановник. Большую часть пленных предали смерти, а царя и знатного гунна отвезли на то место, где шесть лет назад был убит китайский военачальник, и казнили, после чего их головы отправили в столицу Поднебесной на всеобщее обозрение.

Как всегда в подобных случаях, царству Северный Гуши позволили сохраниться как отдельному образованию, а его трон занял один из местных князей, присягнувший на верность Китаю. Однако Бань Юн хотел иметь абсолютную уверенность, что это царство больше не нарушит клятву, данную Поднебесной, и не присоединится к гуннам. С таким прицелом он настоял, чтобы в 126 г. войска Гуши присоединились к нему в нападении на царя Хуяня – верховного властителя гуннов в Восточной Джунгарии.

В результате этого нападения царь Хуянь был разбит, и ему пришлось спасаться бегством, а китайцы захватили много добычи и тысячи пленных. Среди пленных был племянник шаньюя – верховного владыки всех северных гуннов. Бань Юн не был особенно кровожадным, но он настоял, чтобы этого принца казнили, и сделал это собственноручно новый царь Северного Гуши. Идея Бань Юна состояла в том, что после этой казни между повелителем гуннов и монархом Гуши возникнет личная вражда, которая не позволит двум правителям снова объединиться для нападения на Китай.