Текст книги "Война, мир и книги"

Цикл существования постсоветской политий Фурман разбивает на три фазы: зарождение, развитие и нарастание противоречий, ведущее к «последнему кризису». Описывая «золотой век» системы, то есть момент ее наивысшего развития (его автор относит к 2004–2008 гг.), автор фиксирует такие черты, как устойчивость ее внутреннего и международного положения, экономическое процветание, максимум популярности президента, отсутствие внутренних конкурентов. При этом «колоссальная власть Путина лишь в минимальной мере зиждется на страхе». Наоборот, «народ добровольно идет на выборы и голосует так, как этого хочет президент, альтернативы которому он не представляет, которому он доверяет и которого даже искренне любит». И дело не только в действительных успехах Путина и устранении им любой альтернативы себе, но и в особенностях русской психологии: «страх анархии, безвластия и перемены власти заставляет „любить“ правителя, искать в нем какие-то достоинства… Если общество бессильно перед властью, ему ничего не остается, как ее любить». Но любят его куда больше Ельцина, потому что «именно при Путине страна выходит из страшного трансформационного кризиса 90-х», достигает желанных стабильности и хотя бы минимально необходимого порядка. Устав от долгих бурь и гроз, общество с радостью восприняло сильную власть «безальтернативного» правителя как условие стабилизации. В такой ситуации выстраивание режима личной власти не представляло какой-то титанической задачи и зачастую происходило естественно, «само собой».

Достигнутая в этот момент степень контроля власти над обществом очень велика, но это еще «не мучительный для общества контроль, от которого оно мечтает избавиться». Однако в достигшем зрелости политическом организме неизбежно «начинают действовать силы саморазрушения». Присущие ему глубокие противоречия со временем обостряются и ведут к кризису. Главное противоречие Фурман видит между авторитарным содержанием системы и ее демократической формой. «Система прочна до тех пор, пока это противоречие не осознается». Но эволюция системы ведет к тому, что это противоречие выходит наружу и становится наиболее видным в ходе выборов: они все более вырождаются в фикцию, ритуал. Сначала это не вызывает протеста, хотя сами выборы уже перестают вызывать интерес. Тем самым ослабляется главный инструмент, обеспечивающий власти признание обществом ее легитимности. Другого такого инструмента у системы нет, ведь собственной догматической идеологии, в отличие от советской системы, она не имеет. Процесс делигитимации ускоряется поколенческими сдвигами: во взрослую жизнь приходит все больше людей, не приученных воспринимать имитацию демократии как норму. Таким образом, ритуализация выборов вступает в противоречие с эволюцией общества, все менее склонного обманываться демократическим фасадом власти. Этому способствует постепенная атрофия – по мере усиления власти – обратной связи между ней и обществом. Максимум контроля наверху ведет к максимуму непредсказуемости и бесконтрольности внизу. А возможности власти восстановить этот контроль ослабевают, поскольку социальная мобильность в таком обществе организована по-бюрократически: она выталкивает наверх все более безликих и безропотных людей. Это критически ухудшает качество элиты: она может исполнять приказы, вознаграждая себя коррупцией, но не способна к самостоятельному принятию решений в кризисной ситуации.

Впереди режим ждет кризис, к которому стареющая, склеротичная, застойная система никогда не бывает готова. «Такие кризисы всегда наступают неожиданно. Неожиданно пало самодержавие, неожиданно пал СССР неожиданно происходили цветные революции». Неожиданно-потому что обратная связь уничтожена и поступающие сигналы опасности режим не распознает либо даже игнорирует, в этом проявляется его далеко зашедшая деградация. Маловероятно, что кризис будет связан с выборами – сценарий «цветной революции» предполагает наличие сильной организованной оппозиции, способной отстоять свой успех на выборах против фальсификаций со стороны власти. Ничего подобного в России не просматривается. А значит, повод к кризису, скорее всего, будет другой. Сам же кризис наверняка «будет вновь сопровождаться апелляциями к демократическим принципам» (просто потому что больше не к чему апеллировать). Но вероятность того, что в результате кризиса установится демократия, весьма низка: вероятно, победители вновь, как и в 1991 г., попытаются «закрепиться у власти и не допустить ротаций в будущем». Ведь для победы демократии «нужна не просто победа „демократических сил“, но нужно и наличие сильной и также принимающей демократические „правила игры“ оппозиции». Маловероятно, что нынешняя элита будет всерьез сопротивляться победе «новых демократов», скорее всего, она тут же перебежит на их сторону-а это «будет скорее благоприятствовать восстановлению в новой форме старых порядков». А значит, постсоветская полития, пройдя через кризис, возродится с новыми лицами, но старой сутью.

Григорий Явлинский

Периферийный авторитаризм

Как и куда пришла Россия

М.: Медиум, 2016

Вечный политический неудачник, Григорий Явлинский вместе стем остается интересным экономическим аналитиком. А как показывает его книга «Периферийный авторитаризм» 2016 г., еще и сильным прогнозистом, причем не только в экономической, но и в политической сфере. Читая его работу, вышедшую вскоре после воссоединения Крыма с Россией, находишься под впечатлением, что писалась она уже в ситуации СВО. А значит, взгляд автора улавливает какие-то очень важные закономерности общественного развития, если его прогнозы, в отличие от предсказаний большинства политиков и экономистов, все-таки сбываются! Итак, «периферийный авторитаризм» по Явлинскому есть политическая надстройка над современной российской экономической системой. Это «странная эклектическая система хозяйственных отношений, в которой причудливым образом переплелись элементы недоразвитого классического капитализма; механически перенесенных на его почву институтов… постиндустриального финансового капитализма; пережитков административной и встроенной в нее теневой экономики советского типа; полуфеодальных отношений… наконец, обычного криминала». Разные уклады в этой экономике не соседствуют, а тесно переплетены между собой. Ее регулирует «коктейль из правовых норм, неофициальных „понятий“, административного произвола, криминального насилия… и обширного поля неопределенности». Правила игры здесь так подвижны, что меняются на протяжении одного инвестиционного цикла.

Такая сверхподвижность лишает российских капиталистов стимулов инвестировать и, напротив, резко увеличивает их стимулы вывозить капитал за границу, где все более стабильно и предсказуемо. В то же время «периферийный капитализм» обладает внутренней устойчивостью и подвержен скорее угрожающим воздействиям извне. «Он опирается на собственную социальную базу»-те слои и группы, которые даже в таких условиях способны извлекать административную и криминальную ренту из своего положения. Природные ресурсы страны не только гарантируют благополучие привилегированных слоев на многие годы вперед, но и позволяют «обеспечить работой и доходами довольно многочисленные слои тех, кто так или иначе улавливает возникающие… потоки доходов и спроса». Однако рост доходов и благосостояния такого общества не ведет к изменению его сущностных характеристик, так что российский капитализм остается «образцом окраины мирового хозяйства, экономически (и технологически) зависимой от его ядра – развитых стран Запада; сохраняющим в себе огромные анклавы архаичных хозяйственных и общественных укладов и лишенным внутренних двигателей роста и развития в виде самостоятельного накопления капитала на обновляющейся технологической основе». Перспективы преодоления этого «полузастоя» полностью «завязаны на сознательную политику государства, на политическую волю и готовность власти пойти на сверхусилия, личные риски и даже жертвы во имя достижения общественно значимых целей».

Это означало бы создание в России «диктатуры развития» по примеру Южной Кореи, Сингапура и др. Но именно такой сценарий Явлинский считает нереалистичным. По его оценке, начиная с 1991 г. наша страна последовательно и неостановимо формирует и совершенствует «периферийный авторитаризм», не имеющий ни цели, ни внутренней способности к развитию. Его цель – в упрочении монополии на власть одной элитной группы и недопущении угрозы ее потери в результате конкуренции с другими элитами. Ради этого создана и культивируется политическая система застойного, или консервирующего, типа, противящаяся любым попыткам ее реформировать в сторону большего динамизма и конкуренции. Это «система авторитарная, инерционная, малоэффективная и лишенная стимулов к эволюции в сторону альтернативной ей либерально-конкурентной модели». Если авторитарный характер системы утвердился еще в середине 1990-х годов при Ельцине, то при Путине была пройдена вторая принципиальная развилка: между авторитаризмом модернизационного и застойного типа. Во главу угла было поставлено предотвращение «любых изменений, способных ослабить контроль правящей группы над обществом». В результате такого сверхконсерватизма система не разрешает возникающие противоречия, а накапливает их до тех пор, пока они не разрастаются до масштабов, несовместимых с обычной жизнью.

Это черта, за которой маячит (еще в весьма далекой перспективе) революционный взрыв. Пока же система работает на свое самовоспроизводство, позволяющее «одной доминантной группе высшей бюрократии» и дальше извлекать и распределять административную ренту, для чего нужно сохранять соответствующие экономические и социальные условия. Как эта группа обеспечивает монопольный контроль над обществом? Во-первых, путем «эффективного управления процессом формирования общественного мнения». Это делается через контроль над федеральными и региональными СМИ, которые «формируют представление об окружающей жизни у очень большой части взрослого населения страны». Людям навязывается определенная информационная повестка. Второй рычаг контроля – «тщательное отслеживание всех крупных финансовых потоков внутри страны и из-за рубежа с тем, чтобы не допустить концентрации существенных средств» у альтернативных группировок. Есть также «правящая партия», на деле выполняющая роль надзорной вертикали, на которую была возложена обязанность отслеживать политическую активность регионального бизнеса, интегрируя его. Еще одно эффективное средство контроля-«национализация элит», под флагом борьбы с иностранным вмешательством нивелирующая угрозу самостоятельной «политической активности внутри самой российской элиты».

Нынешние попытки ввести государственную идеологию, по мнению Явлинского, говорят о наступлении нового этапа в эволюции «периферийного авторитаризма». Он связан с достижением пределов экстенсивного экономического развития и крахом попыток договориться с Западом о допуске России к действительно ключевым мировым индустриям и секторам рынка. Этот крах, естественно, вызвал обострение антизападных настроений в российской элите вплоть до самого ее верха. Прежде эти люди характеризовались «практически полным отсутствием серьезных идеологических концептов, тотальным релятивизмом, фетишизацией личного потребления и обогащения», они отвергали любые ценности, «выходящие за горизонт индивидуального физического существования». Действуя в логике политического постмодерна, они усердно подменяли смыслы яркими картинками и символами, не рассчитанными на рациональное восприятие. Теперь же, по мере роста конфронтационного уклона в отношениях с Западом, возникла нужда в реидеологизации. Она строится исходя из интересов защиты существующего режима – с точки зрения автора, тупикового и антимодернизационного. «Снова начинает работать порочный круг, когда пропаганда наличия внешней угрозы порождает или усиливает эти угрозы, а сверхусилия в военном строительстве через деградацию экономической базы снижают, а не укрепляют фактическую способность противостоять» угрозам. Такими методами, заключает Явлинский, «система периферийного авторитаризма не просто оказывается неспособной решить главную историческую задачу России в XXI веке – преодолеть разрыв между нею и развитыми странами мира. Она начинает угрожать самому существованию страны в ее нынешнем виде».

Глеб Павловский

Гениальная власть!

М.: Европа, 2012

После скандального ухода с госслужбы российский политтехнолог и политконсультант Глеб Павловский принялся писать книги, и эта, самая первая, вышла в переломный момент: завершалась эпоха «тандемократии», выходили из моды лозунги «модернизации и инноваций» времен Дмитрия Медведева, начинался новый президентский срок Владимира Путина. Формировался обновленный стиль управляющей команды, которая через несколько лет вмешается в политический кризис на Украине, воссоединит Россию с Крымом и надолго ввергнет страну в лобовое противостояние с Западом. Павловский описывает ключевые особенности этого стиля, тесно связанные с опытом и неудачами одной довольно небольшой группы людей. Эта группа вывела страну из гибельных «лихих девяностых», обеспечила «золотой век» нулевых, а затем отказалась уходить от власти, прочно идентифицировав ее с собой, а себя-с нею. В чем же секрет этой власти и почему ее можно считать «гениальной»? Прежде всего, она «видит себя уникальной, не наилучшей, конечно, но несравненной – нам не с кем себя сравнить!» Этой власти, как ей кажется, «заведомо все по плечу. Мы уверены, что всякая цель достижима силами данной команды, стареющей и всеми давно нелюбимой… Зато мы не старимся в личном воображении».

Первый признак такой «гениальной власти» – ее некомпетентность вкупе с суперамбициозностью. «Считая себя ультракомпетентной, власть пренебрегает простой управленческой компетентностью». Она «всегда готова проявить компетентность в вещах, о существовании которых еще вчера не знала. Отсюда ее кадровый застой: импровизатора заменить некому, его опыт уникален». Она с энтузиазмом ищет небывалых проектов, отбирая их негласно случайным образом и обеспечивая путем «смелого маневра ресурсами», поощряя растраты. Это власть прогрессоров, считающих себя всем, а общество – ничем. Общество же в непрерывном изумлении молчит, в силах лишь комментировать прошлые действия гениальной власти. «Общество не возбуждает нас, не доставляет нужных гормонов. Поскольку нас не заводят, мы возбуждаемся от собственных проектов. Общественные реакции сохраняют только смысл индикаторов – по ним мы угадываем, на какие гадости против государства готовы те, кто ест у него из рук». Путину, кроме Махатмы Ганди, и поговорить было не с кем – но это касается не столько лидеров других стран, сколько граждан собственной. «У такой власти в принципе нет партнера, нет достойного собеседника… Власть иногда навещает Общественную палату, как приют для даунов».

Меньше всего гениальная власть стремится к нормальной жизни. «Мы привыкли к рутине чрезвычайных обстоятельств, к заурядности катастроф. Ставя задачи, мы их заостряем до провокаций: „либо цель будет достигнута-либо России не быть!“» Ибо страна воспринимается как всецело отсталая, несовременная, и это дает власти мандат на любые меры по ее изменению. «Двадцать лет непрерывно страну реформирует Кремль, скрытно подменяя курс и цели, но вечно оставаясь хранителем компаса. Центр изумительных инноваций среди опасного и неблагодарного населения». Такому населению ни в коем случае нельзя доверять возможность выбирать себе власть. «Рокировка» 2011 г. между Медведевым и Путиным показала: «из тандема вылупилась идея команды как династийного механизма обмена талантами в правящей группе. Передача должности из рук в руки по кругу гарантирует, что и гениальная власть вечно пребудет с нами!». В чем, собственно, и состоит ее главная цель.

Важным достижением Путина стало «социальное государство» и потребительское общество: благодаря этому «Россия – страна, где некоторые потребляют много, оставляя миллионам потреблять мало, зато равномерно и гарантированно». Гарантом этой возможности в отсутствие институтов является только власть, чем и пользуется: «российское „ручное управление“ управляет не процессами, а людьми, получая выгоду от того, что неуправляемый хаос их ослабляет. Власть рулит заслонками допуска в вип-зоны порядка, обостряя страх их потерять». Целью такого управления является не порядок, а лояльность. Откуда же постоянный страх-все боятся всего и за страховкой бегут к власти, потому что больше не к кому? Источник такого парадокса Павловский видит в самой ситуации 1991 г., когда неожиданно для всех было упразднено одно государство (советское) и возникло другое (РФ). Это была настоящая катастрофа, пусть и с одобрения мирового сообщества. «Заходя в катастрофическое поле дальше, власть обрастала прерогативами последнего защитника. Мы полюбили это русское минное поле, где чувствуем себя защищеннее, – после ряда катастроф мы обрели к ним привычку».

Население нелояльно к избранной им же самим власти, и поэтому последняя пребывает в вечном беспокойстве. «Власть-охранитель боится конфликтов, ссылаясь на опыт русского прошлого. Конфликты мы гасим или забалтываем, а силу власти бросаем против самого конфликта, а не в защиту его сторон». Любой конфликт превращается в борьбу «государства» с мнимо «антигосударственной» стороной, что сверхприбыльно для тех, кто удачнее замаскировался под «государство». Так и получается, что «власть ненавидит конфликты, но ей чертовски выгодно их подавлять или „предупреждать“. Возник бизнес манипуляции угрозами, создания ложных повесток дня». Такое государство нельзя назвать сильным, ведь оно манипулируемо на всех уровнях, вплоть до высшего, считает автор. Что же будет при возникновении реальной угрозы? Ведь управляемый властью катастрофизм строился на основе относительно стабильной и растущей мировой торговли сырьем, так нужной всем большим игрокам в эпоху глобализации. «Роль каркаса стабильности играл потребительский вихрь Миллениума с его невероятной, избыточной тратой ресурсов. Мировой запрос на ресурсы защищал Россию». Однако после кризиса 2008–2009 гг. ландшафт стал меняться, американский «момент однополярности» минул, стабильность затрещала по всем швам. На ее месте «возникает по-новому рискованный мир». А при появлении реальной угрозы «такая система немобилизуема… При попытке собраться в боевую машину такая Россия сложится, а ее институты испарятся… Мобилизация, все равно боевая или политическая, приведет к состоянию моментального коллапса власти».

Глеб Павловский

Ироническая империя.

Риск, шансы и догмы Системы РФ

М.: Европа, 2019

Очередная книга самого известного политтехнолога эпохи позднего Ельцина – раннего Путина, а теперь – полузабытого властителя дум из «духовной оппозиции». Павловский печально прославлен оригинальным стилем, который мало кому удается преодолеть на пути к пониманию его взглядов и идей. Но тем, кто этот барьер взял, открывается многое: автору не откажешь в глубине, вдумчивости и наблюдательности. Его концепция «Системы РФ» сильно отличается от распространенных парадигм восприятия современного российского политического режима, и отличается в лучшую сторону-прежде всего своим реализмом, хорошим знанием практики.

Эта концепция также преодолевает соблазн рассматривать Россию как уникальный и труднообъяснимый случай, смело помещая ее в мировой контекст-и, что важно, в контекст исторический. Более того, при всей своей критичности к режиму Павловский отказывается считать Систему РФ неудачной или дефектной – наоборот, он рассматривает ее как «единственное на сей день успешное государственное образование русских. Она суммировала наш опыт выживания в обстановке угроз, чаще со стороны собственной власти». Пусть не все действительное разумно, но уж это-разумно точно (хотя и ограниченно). Более того, он считает Систему РФ «первой русской государственностью, целиком основанной на нашем опыте. Правда, извлеченном поспешно, с тягой к темным его сторонам и упором на порочность мира и человека».

Система РФ – это не государство, утверждает Павловский, а государственность, и в этом секрет ее выживаемости. Ибо для выживаемости в сложном мире, где тебя окружают гораздо более могучие и эффективные конкуренты, нужна гибкость («верткость»), – а сложившимся, укоренившимся, стабильным государствам гибкости обычно недостает. «Система РФ – гибкий стратегический ансамбль, ведущий себя подобно живому существу. Российская государственность – не государство, а операционная среда». Емкая, опасная для жизни и малокомфортная по сравнению с европейской, но среда.

Она сложилась на руинах советской системы, но космически далека от СССР, чужда всякой преемственности советскому опыту, его просвещению и культуре. Как же люди, вышедшие из СССР создали нечто, так от него отличающееся? Дело в том, что Система РФ – ответ бывших советских людей не только на коллапс СССР, ной на неверность и неудачность постсоветских выходов из кризиса. Получилось совсем не то, что задумывалось, но получилось! И живет, и функционирует, и периодически «наводит шорох» по всей планете. Значит-удачное, пусть даже и случайно, непредсказуемо сложившееся в ситуации отсутствия «русской идеи», проекта будущей России. «Глобальный результат достигнут при смутных целях, невежестве в мировых делах и резервами, наполовину растраченными зря», – но достигнут!

Система РФ, несмотря на дефицит и недостаток всего и вся, необходимого для нормального современного государства, устойчива и приучена выживать, она вовсе не хрупка. «Болтовня о катастрофах и „распаде России“ здесь любимая сказка на ночь, но ничто не распадается. Все, что могло рухнуть, рухнуло», и мы живем с тем, что осталось. В чем же секрет? При всех мантрах о «сильной державе» Система РФ – это государственность слабая, и тем она парадоксально сильна. «Москва умело оперирует слабостью институтов как мотивом гибкости поведения – верткости». Ее метод управления – рекомбинация слабых средств, заботы о реальной государственной силе масштаба СССР отброшены как неактуальные. «Советы были жестким, идейным и сильным государством: новая Система-довольно слабая государственность, безыдейная власть-растяпа». Система РФ – правдоподобный и эффективный заместитель государства на просторах бывшей РСФСР. И самый главный фактор устойчивости: «люди, что успешно действуют в нынешней России и в ней устроены, не имеют причин в будущем действовать иначе. Легко догадаться, что при больших переменах население России поведет себя так же, как действует теперь. Что такое Система РФ с этой точки зрения? Наш поведенческий навык».

Еще прекрасно и поэтично об отличии современной Системы от советской: «Союз держался на подавлении индивидуального неравенства. Система РФ – это миллион частных сделок», усиливающих неравенство, выставляемое напоказ. Она открыто неблагородна и стоит на трех китах: «спайка тайной власти, дискурса и богатства, подпитываемых одно другим, перетекая и самовозрастая. Прочность контура обеспечена возможностью спецслужб применять насилие именем „государства“ тайно и небескорыстно… Обогащаются здесь по капиталистическим правилам – капитал самовозрастает и расширяется, пока не отнимут. Власть форсируют путем делегирования, раздвигая ее намеренно неуточняемые границы вопреки процедурам. Монополия очертила круг располагающих властью как собственностью; впрочем, войти в нее можно через постель». Ужасно, отвратительно, невозможно – но действует, работает, выживает! Ибо «будь Российская Федерация государством-новичком с регулярными институтами, быть может, ее бы не существовало уже. Система РФ не ждет кризиса – она опережает кризис и готова в нем поживиться. В идеале она спонсор кризиса, если не инициатор… Выросли поколения людей, обслуживающих наш цех производства кризисов с небезвыгодным спасением от них».

Как я и предупреждал, парадигма «Системы РФ» непроста для понимания, в нее нужно вчитаться и вжиться, а это дается не всякому. Тем интереснее и важнее для понимания отечественных реалий политическая социология Павловского. О ее принципах, основаниях успеха, проблемах и будущем – читайте в «Иронической империи».

Глеб Павловский

Система РФ в войне 2014 года.

De Principatu Debili

M.: Европа, 2014

Глеб Павловский

Система РФ

Источники российского стратегического поведения. Метод George F. Kennan

M.: Европа, 2015

Глеб Павловский

Terminus! Неопропаганда, эскалация и предел наслаждений Системы РФ

М.: Европа, 2016

Трилогия Глеба Павловского, посвященная переломным событиям 2014 г., ставит в центр внимания «Систему РФ». Этот авторский термин очень интересен, он имеет специфическую цель – «ориентирует на роль совокупного поведения ее населения и кремлевской команды, освобождая от споров о „путинском режиме“». И сразу фиксирует направленность ее действий: «Система РФ есть модель поведения, ставящая ее граждан и ее соседей в трудное положение». В хаотичном мире Россия превратилась в одного из генераторов хаоса: «лично ненавидя любой беспорядок, Путин вынужден им торговать». Не умея замораживать конфликты, он топит их в новых: «Вслед Крыму-Донбасс и „Новороссия“, за Донбассом – Сирия. После Сирии-Турция… Так проиграть кажется почти невозможным». Зайдя в тупик, «команда Кремля просто повышает ставки и переходит к эскалации-чрезмерно наращивая риск. Снизить уровень риска она может только при деградации всего игрового поля» (как при урегулировании в Чечне в 2000-х годах). Это сложно, долго и дорого, поэтому эффективнее «капитализировать» риск, превратить его в актив. Что и происходит! И «каждый элемент Системы – регион, организация, человек-действует как Система РФ: преступает нормы, отбрасывает ценности, импровизирует и „наглеет“».

«Система РФ»-тройственный гибрид, сочетающий роли национального суверена, агента мирового рынка и распорядителя обществом. Она очень подвижна, но совершенно не институционализирована. «Место институтов в ней заняли откупные организации, создаваемые ad hominem и присвоившие государственные прерогативы». Фундаментом такой Системы является «унитаристская антирыночная структура государственных расходов. К ней привязаны структура власти и жизнедеятельность массовых групп». Речь идет о многотриллионной «социалке». Ее политическим гарантом и является Путин – верховный распределитель, суперконтролер и гарант выплат любой ценой. Но истинная инновация «Системы РФ» – это «сверхфинансируемый монопольный Центр. Он подвижен, не связан доктринами и правовыми ограничениями». Русский вопрос, то есть создание русской политической нации, в Системе РФ, как и в предыдущих версиях русской государственности, не решен, поэтому «Центр с его инфраструктурой остается единственным реальным русским средоточием. Лояльность Центру и одержимость его могуществом заменили нам политическую религию». При всем том Система РФ-это система кричащих неравенств, от социальных и этнических до территориальных, возмутительно неэгалитарная, но скрадывающая неравенства жесткой цензурой и пропагандой. Она невозможна без «государственно инфантильного и национально безответственного сообщества».

И эта Система сама по себе склонна к рискованному поведению! Павловский анализирует украинский кейс 2014 г.: «Система на Украине пытается отступить. Но тут выяснилось, что в ней нет навыка управления такими операциями… Всякий раз мы видим эскалацию рисков, устрашающих население и лояльных функционеров Системы. И всякий раз Кремль не умеет погасить радикализм, вскормленный навыком эскалаций». Дело в том, что кремлевский «Центр практикует управление эскалациями. Он включает в себя (а) создание, (б) эскалацию ситуаций угрозы, одновременно с их неопропагандным утрированием. А далее – (в) балансирование на грани потери управляемости, ради (г) представления населению „защиты“ от катастрофы, реально грозящей или мнимой. Центр в таком модусе и есть главный источник суверенных рисков». Внешний мир в такой ситуации по необходимости переходит в режим «сдерживания» агрессивного потенциала Системы РФ. Однако это получается плохо-«из-за встроенного в Систему рефлекса встречных эскалации». Внутренних сдерживающих сил у нее нет, поэтому она способна на любую авантюру. Ключ к проблеме, считает Павловский, – «внутри России, и связан с темой предфинального и постфинального состояний Системы РФ».

Будущее в ней, по мнению автора, это «место страха». Реальные проблемы у нас не обсуждают вслух и не принимают всерьез, что и есть источник страхов насчет будущего. «Реальным фактором стал вакуум предвидимого будущего, а следовательно, и нулевая готовность Системы к встрече с ее Финалом». Трансформация «Системы РФ» возможна и способна изменить ее финал – как смягчить, так и сделать катастрофическим. Однако мирным образом «Система РФ» непревращаема в другую, и дело здесь не в «генетическом коде», а в тех свойствах, которые обеспечили ее выживание и глобальную эффективность. Скорее всего, финал будет таким: «Система РФ» не сможет решить очередную задачу – довольно простую, скорее всего, – и наступит финальная ситуация, причем «наступит политически моментально: известные нам государственные субъекты будут к ней не готовы». В 2014 г. на Донбассе уже проявились некоторые элементы возможного будущего финала Системы РФ, а именно-«выпадение ключевых фигур там, где нужны люди, принимающие управленческие решения. Даже если решения были, люди не находились… Там, где нужно быстро принять компетентное решение, исчезает лицо, которое вправе принять его». Так и в ситуации финала Системы: потребуются политические инструменты для срочных действий, а их не будет (такова плата за неинституционализированность).

Как результат, «по ту сторону Системы РФ нас не ждет новая удобная для жизни земля, а та же самая, но с обнажившимися реальными ее слабостями, непрочностью и угрозами. На такой почве негде возводить справедливую Республику или демократический Полис». И рассчитывать на свободные выборы не стоит – выборы «начинают работать на самоочищение и обновление политики уже при довольно высокой правовой самодисциплине», которой и в помине нет ни у «Системы РФ», ни у ее противников. Речь на таких выборах «пойдет не о концепции необходимых реформ, а о лидерах-„хороших людях“. А значит, прекратившись как „путинский режим“, Система РФ сохранится как предпочитаемое поведение и как способ ставить и решать задачи». Более того, отмена цензуры тут же вытащит наружу все реальные противоречия. Начнется волна неоэгалитаризма, которая «спроецируется на региональные и бюджетные диспропорции». Вес этнократий вырастет, русским же регионам консолидироваться будет труднее. Вряд ли ответом на возрождение этнократий станет формирование «русских движений»-скорее «русские сплотятся вокруг идеи возрождения заново монопольного Центра. Таким путем и раньше возвышалась центральная власть после каждого ее крушения». Еще один вероятный повод к реанимации прежнего Центра – внешние угрозы, которые в его отсутствие нечем сдерживать, притом что они только растут и в критический момент ослабления Системы проявятся в полной мере.