Текст книги "Война, мир и книги"

Слабость государства и неуважение к закону сделали ненадежной природу отношений собственности. Для них потребовалась повышенная защита, которую могли обеспечить только физическая сила и преданность. Отсюда распространение частных охранных служб и доминирование личных связей в подборе кадров в ущерб продвижению по заслугам (меритократии). А какие связи могут быть крепче, чем родственные? В Средние века только родство позволяло занимать ключевые позиции в обществе. Когда речь идет о подборе кадров, в современной России все решают «связи». Огромное значение имеет разделение по кланам, «командам» и «кликам». Члены одного клана преданы и доверяют друг другу. «Семья» Ельцина «превратилась в ключевой политический институт страны. Передача власти осуществлялась не на основе демократической процедуры, а в соответствии с монархическими принципами, предполагавшими, что действующий руководитель может выбрать наследника». Укрепление личных и семейных связей, неизбежное в феодальном обществе, в то же время способствует разгулу коррупции и криминала, подрывает государство и общественные институты, делает работу демократических механизмов почти невозможной. Эти и другие феодальные элементы глубоко укоренились в жизни российского общества и сохранятся, прогнозирует Шляпентох, как минимум на несколько десятилетий. Таким образом, его исследовательский подход, выискивая в современности признаки давно забытой старины, имеет не только аналитическое, но и прогностическое значение. Феодализм, как все мы помним, закончился формированием абсолютной монархии. Не такое ли будущее уготовано постсоветской политической системе?

Вадим Волков

Силовое предпринимательство. XXI век

Экономико-социологический анализ

СПб.: Европейский университет в Санкт-Петербурге, 2012

Автор книги – известнейший петербургский социолог, ректор Европейского университета в Санкт-Петербурге и руководитель Института проблем правоприменения. Одним из первых в отечественной социологии он еще в 1990-х годах начал исследовать преступное сообщество, его конфликты и взаимосвязи с государством и экономикой. Анализируемая работа – ключевая для понимания генезиса организованной преступности в постсоветской России.

Разберемся для начала с терминами. «Силовое предпринимательство» по Волкову – это совокупность организационных решений и приемов действия, необходимых для конвертации насилия (его применения или угрозы применения) в деньги или другие материальные блага. Очевидно, что в процессах складывания рыночной экономики в России насилие сыграло огромную роль. С одной стороны, этому способствовало ослабление государства на этапе перехода от советского коммунистического режима к российскому «демократическому». С другой – потребность появляющейся рыночной экономики в защите и решении конфликтных вопросов, связанных с экономической деятельностью (прежде всего, исполнением контрактов). С третьей – наличие огромного числа людей, обладающих опытом и навыками применения силовых действий, но лишенных легальных возможностей для трудоустройства в условиях развала советского государства и плановой экономики.

В такой ситуации бывшие силовики, уволенные из МВД И КГБ, демобилизованные воины-«афганцы», спортсмены, молодые полукриминальные-хулиганские слои принялись формировать свои организации («банды») с целью извлечения выгоды из зарождающегося рыночного обмена. И если сначала это было прямым криминалом (вымогательство, рэкет, «крышевание» рынков и мелких бизнесменов), то со временем «силовые предприниматели» превратились в альтернативную «службу правоприменения» – гораздо более гибкую и эффективную, чем инертные и недофинансируемые милиция и суды. На следующем этапе банды стали вкладывать вырученные деньги в легальный бизнес, избавляясь от откровенно криминальных элементов и устанавливая связи с политиками для упрочения своего положения и обеспечения условий для дальнейшей экономической экспансии.

Интересный момент – конкуренция между различными типами «силовых предпринимателей», среди которых Волков выделяет три: собственно бандитов, традиционное советское криминальное сообщество («воров») и официальные силовые структуры. О первых сказано выше. «Воры», господствовавшие в советском криминальном мире, – это организация со своей этикой, традициями, иерархией; они успешно выжили в условиях плановой экономики и тоталитарной власти, но довольно плохо встроились в экономику рыночную. Достаточно сказать, что «вор в законе» – лидер преступного мира – не имел права «по понятиям» заниматься предпринимательством, это считалось «западло». Он мог только взимать неформальные «налоги» с «барыг» (бизнесменов) и не более. У бандитов такого табу не было, поэтому они очень быстро перешли от «крышевания» (силовой эксплуатации и вымогательства денег у коммерсантов) к прямому участию в бизнесе. Наконец, окологосударственные силовые структуры, комплектовавшиеся в основном из отставных милиционеров, чекистов и военных, сохраняли темную связь с МВД, ФСБ и проч. и со временем вытеснили из «силового бизнеса» большинство чисто криминальных конкурентов.

Волков подчеркивает ошибочность ставки либерал-реформаторов 1990-х годов на отказ от государственного вмешательства в становление рыночной экономики в надежде, что «рынок все сам расставит по местам». Рыночная экономика невозможна без работающей полиции и судов, а они при переходе от плановой экономики к рыночной оказываются по разным причинам деморализованы и парализованы. Как без этого обеспечить возврат банку выданного бизнесмену кредита? Как гарантировать честность рыночного контрагента при самых элементарных сделках? Как защитить права собственности? Без соответствующего силового ресурса это просто невозможно, и нишу «параллельной юстиции» заняли бандиты.

Условно говоря, возникновением рыночной экономики мы обязаны распаду советского государства, а ее ростом и развитием – «силовым предпринимателям», как бы дики и отвратительны ни казались нам использовавшиеся ими методы. Утюг и паяльник как гаранты рыночного обмена были неприятны, но необходимы!

Волков также прослеживает эволюцию силового предпринимательства от «кочующего» к «стационарному» (постоянному) бандитизму (терминология Мансура Олсона). Уже к 1993–1995 гг. в результате бандитских войн были уничтожены наиболее «отмороженные» банды, а выжившие занялись легализацией и встраиванием в официальные экономические и политические структуры. Этому способствовал принятый в середине 1990-х годов Закон «О частных охранных предприятиях» – один из немногих законов, конституировавших и введших в легальное русло такое самопроизвольно возникшее общественное явление, как «силовое предпринимательство».

Яркий пример – история «тамбовской» (Петербург) и «уралмашевской» (Екатеринбург) ОПГ, быстро прошедших путь от рэкетиров до владельцев крупных объектов топливной, машиностроительной и проч. отраслей. Впрочем, и они со временем были разгромлены «силовыми предпринимателями» из государственных органов, обладающих куда лучшими кадрами, информационными ресурсами и большей легитимностью.

Попутно Волков изучает массу интересных процессов и явлений: складывание государства, налоговой системы, историю сицилийской и американской мафии и т. д. – и показывает их подобия и различия с отечественной ситуацией 1990-2000-х годов.

Всячески рекомендую к прочтению эту работу не только как опыт осмысления чрезвычайно важных процессов новой российской истории, но и как пример критического и творческого применения наработанных мировой социологией теоретических моделей к отечественным реалиям.

Евгений Вышенков

Именем братвы

Происхождение гангстера от спортсмена, или 30 лет со смерти СССР

М.: ACT, 2022

Дискуссия о криминальной революции, сопровождавшей распад СССР и маркетизацию России, пошла на новый виток в связи с выходом телесериала «Слово пацана». Литературный вклад в нее представляет прежде всего одноименный текст Роберта Гараева, научный – классическая работа Вадима Волкова «Силовое предпринимательство». Гараев описывает генезис перестроечного бандитизма на материале Казани, Волков – на материале Петербурга. Два этих города стали криминальными столицами страны в «лихие девяностые». Еще один талантливый текст на актуальную тему принадлежит перу Евгения Вышенкова – петербургского спортсмена и следователя, затем – гангстера, зэка и наконец – журналиста и писателя. Вышенков сам был «частью того мощнейшего движения советских спортсменов, которое надолго подмяло под себя власть на улицах». Если казанские гангстеры вышли из дворовых «качалок» и межквартальных драк «стенка на стенку», то их питерские коллеги и конкуренты начинали со спорта высоких (не всегда) достижений. Те и другие оказались вовлечены в водоворот позднесоветской истории – и сыграли в ней яркую, но довольно недолгую роль.

Все началось с того, что к концу 1970-х годов в СССР практически перестали работать социальные лифты. При Брежневе номенклатура расселась прочно, все карьерные лестницы оказались заполнены. Прежние траектории больше не давали особых социальных и материальных преимуществ. «Скрытая инфляция и дефицит уравнивали между собой социальные низы и средний класс… Слова „доцент“, „инженер“, „хирург“, „офицер“ уже потеряли былое обаяние. Теперь бармен, продавец, автослесарь – вот привилегированные позиции. Именно эти люди ближе всего подобрались к желанной потребительской триаде: „дачка, тачка и собачка“». Произошла «приватизация жизни», люди наконец отделили личное от общественного. Активное меньшинство перестало полагаться на государство и начало строить свою жизнь вне официальных возможностей. Каждый уважающий себя мужчина должен быть «халтурить» и «крутиться». Низовое неофициальное мелкое квазипредпринимательство требовало защиты, и ее предоставили вчерашние спортсмены. Они ведь и сами угодили в карьерную «пробку» на пути к жизненному успеху. Спортсмены поняли, что работники торговли получают доход неизмеримо больший, чем они. А век спортсмена короток и настоящей профессии не дает… Так молодые чемпионы пошли в вышибалы баров и ресторанов. Это называлось «стоять на воротах».

Именно «на воротах» они и увидели, как на самом деле делаются деньги, и начали искать собственный путь наверх. Они стали одним из квазирыночных сословий позднего СССР – наравне с барменами, таксистами и фарцовщиками. Постепенно вышибалы образовали своеобразную социальную сеть «воротчиков». Дальнейшее развитие этого сообщества тесно связано с экономическими реформами Горбачева и нарастанием кризиса советского потребительского рынка. Если бы не эти события, спортсмены со временем пошли бы в бармены – и доросли бы через десятилетия до директоров ресторанных трестов, вошли бы в районную элиту. Вместо этого они уже в 1987–1988 гг. начали «крышевать» первые полузаконные рынки, формировать первоначальные накопления на тогдашнем массовом умопомешательстве – игре в «наперстки», делить сферы влияния, вооружаться и брать «под покровительство» первых кооператоров. Первый раскол «сети» Вышенков датирует 18 декабря 1988 г., когда из-за ссоры по поводу контроля над рынком у платформы Девяткино «братва» разделилась на два больших клана – Малышева и Кумарина («тамбовский»). Основную силу дерущихся составили боксеры и борцы. Тогда же в Ленинградском УВД появился отдел по борьбе с организованной преступностью…

Такова «история о происхождении головореза из мастера спорта и об обратном обращении гангстера в верноподданного трону». Книга Вышенкова объясняет, «кактак вышло, что воспитанное коммунистической моралью братство чемпионов незаметно мутировало, а потом внезапно возглавило могущественные кланы серийных убийц». Спортсмены довольно быстро перехватили власть внутри криминального сообщества, которым до тех пор руководили заслуженные советские «воры». На протяжении 1960-1970-х годов власть профессиональных «воров» в криминальном сообществе постепенно подтачивалась, истончалась и разлагалась. Она не выдержала искушения ранним рынком и пала в столкновении с новой, гораздо более витальной и агрессивной силой – бандитской «братвой».

«Братва подняла знамя новой этики и эстетики. Если в основе воровской веры было слово, то в бандитской сути – сила». Примерно в 1991 г., с падением советской власти, братва стала хозяевами Петербурга. Демотивированные и запуганные милиционеры помехой им уже не были, дискредитированные спецслужбы – тем более. Прогрессивная роль оргпреступности проявилась в том, что «братва взяла на себя не только роль налоговой полиции, но и арбитража, функции судебных приставов, вплоть до банкротных управляющих и отзыва лицензий». Решения принимались и конфликты разрешались чрезвычайно оперативно – и кроваво. Начался расцвет бандитской эстетики: тяжеленные золотые цепи и громадные кресты украсили толстые шеи крепких парней, одетых в спортивные костюмы, малиновые пиджаки и кожаные куртки.

Момент расцвета довольно быстро, уже около 1993 г., перешел в войну на самоуничтожение. Множатся межклановые «разборки», переходящие в перестрелки. Выработать систему норм и правил, способных продлить власть банд, их лидерам не удается. В Питере становится опасно жить. Ряды спортсменов редеют, но их пополняют провинциальные «гопники», потянувшиеся в северную столицу и принимаемые на службу в банду в качестве дешевого расходного материала – «пехоты». Высокая смертность идет рука об руку с наркотизацией. Всего за девяностые питерская «братва», по подсчетам автора, потеряла около 6 тыс. бойцов, в основном погибших в братоубийственных «разборках». Оргпреступности не удалось взять власть в стране, ведь она сама себя уничтожила. Выжили прежде всего те, кто попался милиции и сел в тюрьму, – а вышел, когда бандитизм уже ушел с улиц. Выжившие перешли к спокойной жизни, уехали за границу или вернулись в тюрьму – уже на очень длинные сроки. И все поголовно перешли в православие, некоторые даже приняли постриг или стали батюшками! С идейной точки зрения они на склоне лет возвратились к тому, с чего начинали: идеям величия советской империи, сильной руки и защиты русского народа. Прошлая яркая жизнь им самим кажется сном, болезнью или умопомрачением… Теперь они – только зрители, а на сцене совсем другие актеры. По мере самоуничтожения «братвы» функции «крыши» коммерческих структур перехватили официальные силовики – прежде всего питерский РУБОП. Они постепенно и «отжали» весь перспективный бизнес. Впрочем, со временем «наследники КГБ вырвут эстафетную палочку у ментов». Но это уже другая история.

Роберт Гараев

Слово пацана

Криминальный Татарстан 1970-2010-х

M.: lndividuum,2024

Нашумевший в конце 2023 г. отечественный телесериал «Слово пацана. Кровь на асфальте» посвящен молодежным бандам Казани времен перестройки. В основу его сценария легла одноименная книга Роберта Гараева, который и сам в 1989–1991 гг. «мотался» (участвовал в одной из таких банд). Труд Гараева основан на результатах проведенного им качественного исследования и в обилии содержит цитаты информантов – «пацанов» разных поколений. Материал хорошо структурирован и раскрывает такие аспекты жизни группировок и их участников, как структура банд; способы попадания в них; иерархия и распределение власти в бандах; этический кодекс и «понятия» (правила поведения) пацана; взаимоотношения между бандами; отношение пацанов к семье и женщинам; экономическая основа и связи с властями; генезис «казанского феномена», эволюция группировок, история экспансии «казанских» за пределы родного города – и даже сегодняшний день выживших пацанов.

Казанцы были не единственными, кто на излете СССР прославился особо лютыми молодежными бандами, – за эту «славу» с ними соперничали Набережные Челны, Люберцы, Кривой Рог и др. Но здесь молодежная бандитская традиция, по всей видимости, сформировалась раньше всего (еще в 1970-х годах, чему примером знаменитое дело банды «Тяп-Ляп», наводившей ужас на город, пока дело не закончилось судами и смертными приговорами). И тут же она приобрела наибольший размах! Это сделало казанцев носителями своеобразного бренда, известного далеко за пределами города и внушавшего уважение/страх их современникам по всему советскому и постсоветскому пространству. Возникновение «казанского феномена» автор относит к концу 1960-х годов, когда дворовые компании молодых жителей быстро расширявшейся Казани стали постепенно трансформироваться в уличные территориальные группировки. Это время формирования уличных «понятий», ритуалов поведения и табу «мотающейся» молодежи. Расцвет движения пацанов пришелся на 1982–1991 гг., когда оно охватило весь город. «Группировки появились на каждой улице, соседи дерутся стенка на стенку за территории».

Что же это были за формирования? Гараев рассматривает их как «квазигосударства со своими гражданами, порядком и принадлежащей государству территорией» (определение Светланы Стивенсон). У них есть внутренняя и внешняя политика. Внутренняя политика определяет порядок рекрута кандидатов в группировку, прохождение ими «испытательного срока», дальнейшее движение по иерархической лестнице, а также порядок исключения – добровольного или нет. Важный элемент – финансы: порядок сбора денег с участников группировки и их распределения. Внешняя политика регулирует взаимоотношения с другими группировками, с органами и власти и милиции/полиции, с членами семей и женщинами «группировщиков». Иерархическая структура банд определяется возрастом участников. Основное структурное деление – «возраст», объединяющий пацанов примерно равного возраста и времени прихода в банду. Всего возрастов может быть от трех до шести, у каждого возраста есть «смотрящие» из более старшего возраста. Пацаны естественным образом взрослеют, переходя из одного «возраста» в другой – и попутно приобретая все более высокий статус в банде. Младшие беспрекословно подчиняются старшим. Лидер банды, или «пахан», избирался относительно демократически из самого старшего возраста. После службы в армии пацану предоставлялся выбор: вернуться в группировку или покинуть ее, сохранив статус «почетного члена» без особых обязанностей.

До 1991–1992 гг. группировки были преимущественно монолитными, что во многом обеспечивалось постоянными «войнами за асфальт», то есть за территориальные границы влияния. Эти границы определялись путем конфликтов – драк, в том числе массовых, и проч. Конфликты часто вели к уничтожению более слабых банд и поглощению их остатков более сильными и удачливыми. По мере появления кооператоров и мелких бизнесменов в конце 1980-х годов группировки перешли от «войн за асфальт» к более прибыльным и перспективным занятиям: играм в наперстки, крышеванию (рэкету) видеосалонов и частных кафе. В 1992–1999 гг. постепенно происходила маркетизация (рыночная трансформация) банд, они превращались в структуры «силового предпринимательства». В большинстве постсоветских городов пришествие рынка закончило историю молодежных группировок – старшее поколение криминального мира не собиралось терпеть мелюзгу, мешавшую заниматься «серьезным делом». В Казани, наоборот, группировки превратились в настоящие ОПП Прежние территориальные «квазигосударства» раздробились, происходили множественные конфликты «старых» и «молодых» пацанов за деньги и власть. Возникли «бригады» – экстерриториальные банды. Маркетизация породила конфликт между «старшими» и «младшими» возрастами за долю в криминальных доходах, что привело к выделению из банд «бригад», сложившихся, как правило, на базе младших возрастов. Это уже ОПГ в чистом виде – уличные драки им не были интересны, они промышляли заказными убийствами и прочими тяжелыми преступлениями. Таким образом процесс укрупнения банд, шедший в 1980-х годах, сменился центробежным процессом. После 1993 г. казанские пацаны массово отправились на захват чужих городов.

По мере маркетизации важным вопросом организации группировок стал порядок «крышевания» подконтрольных бизнесменов и иных способов получения криминальных доходов, – а также распределения получаемых от этого средств. В пределе процесс укрупнения банд мог бы привести к установлению монопольного контроля над городом. Война за это развернулась в начале 1990-х годов, когда на кону оказались серьезные в финансовом и статусном плане призы. Эта война закончилась неудачей, и казанские банды остались автономными. Они координировали свои действия и разрешали конфликты на двусторонней основе, без какого-то общего верховного правителя или совета. В 1999 г. начался разгром группировок правоохранительными органами, растянувшийся на целое десятилетие. Этому сильно помогли сами бандиты, в среде которых продолжались войны на уничтожение. Серьезно выкосила ряды уличных бойцов и тотальная наркотизация казанской молодежи, пришедшаяся на 1990-е. Меньшинство выживших перешло в категорию легальных коммерсантов и срослось с властями, большинство пыталось вернуться к обычной жизни вне группировок. Сегодня «группировки не исчезли, но, так как все процессы в руках силовиков, стараются не высовываться». Это уже не столько ОПГ, сколько часть «силовой» бизнес-системы города, работающей в полулегальной зоне. Их теперь обычно называют «улицы», а их исторические лидеры вошли в ряды бизнес-элиты. По утверждению Гараева, «вся властная структура республики… в какой-то степени продолжает быть пронизанной глубокими связями с криминалом». И что еще важнее, банды передали силовикам, власти и бизнесу свои «понятия», то есть этический кодекс. На улицах же нет-нет да и происходят инциденты, свидетельствующие о том, что пацаны сохранились не только в сериалах. И хотя такой «жести», как прежде, больше нет, до 30 % казанских школьников, по некоторым оценкам, и сегодня «мотаются»…

Элла Панеях

Правила игры для русского предпринимателя

М.: КоЛибри,2008

Эта довольно старая, но еще не окончательно устаревшая книга принадлежит перу известной петербургской либеральной исследовательницы, часто комментирующей актуальные события на страницах газеты «Ведомости» и других прозападных изданий с точки зрения «в России все плохо, Путин во всем виноват, будет только хуже». Ее тема – как малый бизнес взаимодействует с налоговиками, пожарниками и прочими государевыми слугами и ухитряется при этом выживать. Основана прежде всего на материалах 1990-х годов, но отчасти захватывает и эпоху Путина.

Эмпирический базис исследования – несколько сот личных интервью. Приемами работы с такого рода информацией в первую очередь и интересна эта книга. Как структурировать качественную информацию? Как увидеть за деревьями лес? Как продраться сквозь дымовую завесу бытового дискурса, узрев скрытые правила нашей жизни? В общем, все мы понимаем, что «на самом деле все не так, как в действительности», – но как восстановить первое, имея дело только со вторым?

Панеях с блеском демонстрирует умение реконструировать реальные законы предпринимательско-государственного взаимодействия, сильно отличающиеся оттого, что мы читаем в газетах или видим по ТВ. Работа – сугубо аналитическая, эмпирика подвергнута глубокой переработке, описательщина изжита напрочь. Но, к сожалению, книга написана под явным эмоциональным впечатлением от «дела ЮКОСа» и к концу сваливается в откровенный пасквиль и либерально-анархическую утопию.

Наталья Тихонова, Светлана Мареева

Средний класс: теория и реальность

М.: Альфа-М, 2009

Поиск в структуре нашего общества «среднего класса» в девяностых и нулевых годах был одним из любимых занятий российских социологов. Идеологемы рыночной экономики и демократической политики, принятые как официальные догмы, настоятельно требовали наличия в стране обширного и растущего среднего класса, способного выступать опорой демократии и главным бенефициаром свободного рынка. Поэтому целые поколения исследователей упорно искали этот самый средний класс (в основном на западные гранты). И, разумеется, находили! Из 2020-х годов эти поиски выглядят довольно смешно, но поучительно. Среди массы проходных работ, замечательных только по части «натягивания совы на глобус», выделяются редкие исследования, действительно имевшие отношение к изучаемому вопросу. Одно из них принадлежит Наталье Тихоновой и Светлане Мареевой из Института социологии РАН. Из четырех основных подходов к выделению среднего класса они считают применимыми к условиям современной России два: «неовеберианский подход, предполагающий использование принципа многомерной стратификации и учет… собственности, профессиональных статусов и образовательных характеристик», и подход ресурсный, анализирующий самые разнообразные типы активов, принадлежащих конкретному человеку. После сравнения их эффективности на эмпирических примерах окончательный выбор сделан в пользу неовеберианства.

Если американские неовеберианцы обычно делают упор на доход человека, то европейские видят основу принадлежности к среднему классу в его социально-профессиональном статусе. Российский подход образует комбинацию из обоих вариантов. Чтобы отнести человека к среднему классу, Тихонова и Мареева используют четыре критерия: нефизический характер труда, наличие по меньшей мере среднего специального образования, среднемесячный доход не ниже медианного для данного типа поселения и самооценку индивидами своего положения в обществе (от 4 баллов и выше по 9– или 10-балльной шкале). Выделенный таким образом средний класс «составлял в марте 2008 г. треть всего взрослого населения страны и около 40 % экономически активного городского населения. По сравнению с 2003 г. это очень большой численный рост»: тогда средний класс занимал только 29 % и 37 % соответственно. От среднероссийских показателей его отличали три главных момента: повышенная доля россиян в возрасте 22–50 и особенно 26–30 лет; доминирование выходцев из наиболее образованных слоев; повышенная доля горожан, особенно не в первом поколении. Таким образом, принадлежность к среднему классу в России оказалась тесно связанной с полученным в детстве культурным капиталом, а его ядро составили «лица, имеющие высшее образование и сами и общающиеся преимущественно в своем кругу».

Внутренняя структура среднего класса задается тремя осями: наличие/отсутствие высшего образования, профессиональный статус и культурный капитал. В зависимости от места на этих осях и выделились две главные группы, образующие этот класс. В первую вошли «служащие, рядовые работники торговли или сферы бытовых услуг и самозанятые со средним специальным образованием, имеющие, к тому же, весьма ограниченный культурный капитал». Во вторую – «имеющие заметно больший культурный капитал специалисты, руководители и предприниматели с высшим образованием». В случае перехода страны от индустриальной к информационной модели экономики две эти группы ожидает различная судьба: первая будет вымываться из среднего класса, вторая – укрепляться и расширяться. Именно вторая группа составляет ядро среднего класса, именно ее характеристики определяют его портрет. Важно, что в ядро «входят не просто те, кто имеет высшее образование, а те, для кого характерно, с одной стороны, межпоколенное воспроизводство культурного капитала, а с другой – наличие супругов и/или друзей с высшим образованием». По мере экономического развития число структурных позиций для такого ядра растет, но семьи здесь в основном малодетные, так что создается возможность для их замещения представителями первой группы, то есть подтягивания периферии среднего класса к его ядру.

Сравнивая российский средний класс с западным, социологи находят четыре ключевых отличия. Во-первых, это «огромная для индустриально развитой страны доля сельских жителей, очень низкий уровень производительности труда в сельском хозяйстве». Поэтому сельский средний класс у нас очень скуден и лишен возможностей к расширению. Во-вторых, слабая система пенсионного обеспечения, из-за которой при выходе на пенсию человек почти автоматически выпадает из среднего класса. В-третьих, в структуре занятости велика доля бюджетной сферы и госуправления с низким уровнем доходов. Четвертое отличие – самое главное: «Россия заведомо не может рассчитывать на столь быстрый рост среднего класса в структуре населения», какой отмечался на Западе в XX веке. Это обусловлено острой международной конкуренцией в тех отраслях, которые обеспечивают средний класс рабочими местами. И если в индустриальной сфере доминируют Китай и страны «третьего мира», то «экономику знаний» и сферу услуг монополизирует Запад.

Состав и структура среднего класса подвержены изменениям в зависимости от экономической динамики. Они значительно сокращаются в результате каждого нового кризиса. Подъемы же расширяют численность несвязанной с госсектором доли среднего класса. В него подтягиваются «прежде всего лица со средним специальным образованием из числа служащих, работников торговли и т. д.» Эти неофиты стараются максимально соответствовать стандартам жизни среднего класса, но для этого у них не хватает ни ресурсов, ни опыта управления ими, что приводит прежде всего к росту закредитованности таких людей. Стратегически пределом расширению среднего класса Тихонова и Мареева ставят отметку в 40 % от населения России в целом. Дело в том, что «в условиях глобальной экономики и распространения аутсорсинга массовое повышение зарплаты работников средней и низкой квалификации сверх некоторого предела даже в условиях высоких доходов государства от экспорта энергоносителей не может быть длительным» (что и показала Великая рецессия 2008–2009 гг.). Если нынешняя структура экономики страны сохранится, предел расширения среднего класса окажется непреодолим. Дальнейший его рост возможен только при условии «увеличения удельного веса в российской экономике рабочих мест, предполагающих высококвалифицированную рабочую силу, конкурентоспособную с учетом мировых стандартов». Впрочем, в такой сценарий авторы не слишком верят.

Ольга Крыштановская

Анатомия российской элиты

М.: Захаров, 2004

Классическое – и до сих пор, несмотря на прошедшие с момента выхода годы, никем не превзойденное исследование российской элиты принадлежит перу замечательного социолога Ольги Крыштановской. До нее советскую элиту всерьез описал только Михаил Восленский в незабвенной «Номенклатуре», постсоветскую же никто «разложить на составляющие» не решился. На базе многолетних наблюдений и статистических обследований Крыштановская, на протяжении длительного времени возглавлявшая Сектор изучения элиты в Институте социологии РАН, анализирует кадровый состав четырех когорт нашей элиты: брежневской, горбачевской, ельцинской (в ней, впрочем, отчетливо выделяются две разные подгруппы) и путинской (мы теперь можем уточнить: раннепутинской). Рассматриваются как способы входа в элиту (инкорпорации), так и выхода, исключения из нее (экскорпорации). В поле зрения не только властно-политическая, но и бизнес-элита. Различные когорты сравниваются по установленному списку характеристик в динамическом разрезе, причем динамика прослеживается через пять реперных точек: 1981, 1990, 1993, 1999 и 2002 гг. Таким образом, «история элиты» охватывает период с 1981 по 2003 г. Это было «время, когда произошли глобальные изменения российского общества: распад СССР и социалистического лагеря, крах номенклатуры, перестройка, гласность, становление рынка, многопартийной системы, а затем сворачивание демократических реформ и реставрация бюрократического государства». Все последующие события характеризуются скорее количественными, чем качественными изменениями: меняются лица, обстоятельства, детали, но принципы и основы остаются прежними, они были заложены и утвердились именно в период «бури и натиска» 1980-1990-х годов.