Текст книги "Война, мир и книги"

Другая статья 2006 г. «Альтернативы: обретенные и утраченные» посвящена феномену «безальтернативности», который «играет заметную роль в ориентации (или дезориентации) общественного мнения». Безальтернативность существующей реальности иллюзорна, но нужна для ее – реальности – самооправдания через якобы «неизбежность». Люди склонны считать безальтернативными, во-первых, события действительно важные и занявшие большое место в социальной памяти целых поколений, а во-вторых, те, что оцениваются как положительные. На самом деле любые исторические события имеют вероятностный характер, и так к ним и нужно относиться. Автор анализирует структуру «процессов и обстоятельств, которые формируют-и разрушают-конкретные ситуации „безальтернативности“ на различных исторических поворотах». Возьмем Октябрьскую революцию: если в самом начале 1917 г. для России «имелся довольно обширный набор возможных выходов из кризисной ситуации», то уже к осени «поле выбора сузилось до предела: выбирать осталось лишь того, кто сумеет обуздать или оседлать радикализированную массу». Другой пример – распад СССР: сейчас он многим кажется следствием «заговора» или «сговора», но в реальных обстоятельствах перестройки он мог быть предотвращен «либо массированными насильственными акциями, либо своевременной реализацией какого-то взаимоприемлемого конфедеративного проекта. Для первого варианта у горбачевского руководства не хватало самоуверенности, для второго-дальновидности (и времени)». Таким образом, «ретроспективная безальтернативность» неисторична, но в реальных обстоятельствах социальной и политической борьбы альтернатив хватает. Увы, многие из них оказываются фантастическими, нереалистичными, «пустыми». Чтобы сломать безальтернативность, заключает Левада, недостаточно бороться против существующего порядка/режима. Надо разрабатывать по-настоящему альтернативные варианты развития страны, делать это всерьез и адекватным способом предъявлять их обществу. Именно этого понимания и умения единомышленникам Левады, к которым он обращается, критически недостает.

Статья «Бремя мнимого выбора» анализирует возможности и обстоятельства транзита власти, намечавшегося на 2007–2008 гг. Автор предупреждает, что свобода выбора здесь иллюзорна и скрывает тот факт, что выбирать придется не кандидата, а сразу «победителя». «Избиратели в массе своей примут как неизбежность и сам прием „назначения наследника“, и того неизвестного пока фаворита, которому эта роль будет уготована». Важно, что «оговорки и сомнения, которые, видимо, будут сопровождать принятие российскими избирателями предложенный (навязанный) им результат „верхушечного“ выбора, надолго определят качество общественной поддержки „преемника“ и его окружения». Кроме того, сложность выбора преемника – не иллюзия, а реальность: она объясняется необходимостью совместить в ней такие разные требования, как «видимость легитимности (или признанности?) переходных процедур при очевидном отрицании буквы и духа соответствующих законов», задачу вопреки кадровым перетряскам «сохранить в неприкосновенности „вертикальную“ опору (реперный административно-политический механизм) власти и соотношение конкурирующих групп влияния в ее верхних эшелонах», заботу «о личной и групповой (карьерной, статусной и пр.) безопасности круга причастных к принятию решений», наконец, потребность «придать видимость какого-то „обновления“ курса, стиля, кадрового состава при стремлении по мере возможности сохранить неизменными… тенденции и нравы в политике». При этом кадровый ресурс власти «ограничен ее собственными рамками», допуск принципиально новой фигуры нежелателен и невозможен. Бремя выбора преемника безраздельно принадлежит «верхам», и они, естественно, постараются сделать перемены мнимыми. Их цель – по максимуму отложить момент «неизбежных, назревших, наболевших перемен „большого“, социально-исторического масштаба». Такие перемены растянуты во времени, тогда как планируемые властью «ближние» перемены лиц «не снимают накопившихся проблем, а лишь перекладывают их на другие плечи».

Закончим обзор статьей «Человек недовольный?», в которой автор разбирает очередной парадокс общественного мнения: «широко распространенное, практически всеобщее недовольство происходящим в стране и собственной жизнью при сохраняющемся высоком уровне заявленного гражданами оптимизма и одобрения государственного руководства». Что важно-недовольство, «как правило, не переходит в протест, тем более в активный». Дело в том, что недовольство и протесты «сосредоточены преимущественно в наиболее консервативных слоях и имеют скорее традиционалистский, чем авангардистский характер» (написано через полтора года после широких протестов против монетизации льгот). Общество наше остается бедным, причем не только в материальном смысле, но и в смысле ценностей – «убожества ценностных горизонтов». Иными словами, мы боимся и не умеем мечтать. Это создает «базу для спекуляций „левого“ и популистского типа», хотя на самом деле «под маской „левых“ выступают люди и группы, ориентированные на консервативно-советские порядки». Их уровень запросов апеллирует не к туманному будущему, а к «надежному» советскому прошлому, к «пройденным образцам». Со своей стороны, и власти оперируют не обещаниями грядущих успехов, а аргументами типа «может быть хуже». В такой ситуации протестные выступления носят преимущественно «характер призывов и просьб, обращенных к правительству и отнюдь не направленных против политики и власти в целом». Недовольство «не имеет определенного „адресата“: оно не направлено ни против власти, режима, конкретных политических деятелей, ни на утверждение или защиту определенных институтов, прав, достигнутого уровня возможностей и т. п.» Настроения недовольства не организованы, что «создает основу для манипулирования ими со стороны власти и ее политрекламной („технологической“) обслуги». Настоящий парадокс-в том, что «вынужденная апелляция недовольных групп к власти предержащей усиливает их зависимость от правящей бюрократии». Рассеянное и беспомощное массовое недовольство «на деле служит средством нейтрализации и обесценивания протестного потенциала».

Автандил Цуладзе

Большая манипулятивная игра

М.: Алгоритм, 2000

В 1990-е годы в Россию пришли свободные выборы. Довольно быстро стало понятно, что для победы на них нужны профессионалы: рекламщики, пиарщики, политические журналисты и комментаторы, политконсультанты… Они не работают бесплатно, и стоимость выборов стала быстро расти. Постепенно сформировался корпус «профессиональных выборщиков», тесно связанных с медиа. Теперь без них выиграть выборы стало почти немыслимо. Начиная с 1996 г. эти люди играли ведущую роль в определении исхода любых выборов, включая самые главные. Апофеозом их влияния стали 1999–2000 гг., когда итоги выборов Думы и президента оказались совершенно другими, чем можно было ожидать на основании первоначальных раскладов. Такой исход определил судьбу России на несколько десятилетий вперед. О ключевых моментах этой «сдвоенной» выборной кампании подробно рассказывает в своей книге Автандил Цуладзе, один из ведущих отечественных исследователей политических мифов и манипуляций. По его оценке, именно в 1999–2000 гг. мы увидели «торжество манипулятивных технологий». И это важный элемент того времени-то ли «лихих», то ли «свободных» девяностых, о котором многие стали забывать.

Эпоха больших политических манипуляций в нашей стране, по мнению автора, началась после расстрела Белого дома, когда все участникам стало понятно: еще одного вооруженного столкновения страна может не выдержать. Новая Конституция специально отвела недовольным оппозиционерам «песочницу» – в виде бессильной и безобидной, но шумной Госдумы. Никаких реальных последствий результаты выборов в Думу обычно не несли, но развлекали население – и давали возможность оппозиции «оставаться при деле». Однако по мере ослабления политических позиций Ельцина выборы превратились для него в большую проблему. Рецепт ее решения был найден в 1996 г.: так как победить в реальной политике Ельцин просто не мог, ее подменили виртуальной. Это сделали политтехнологи, с помощью СМИ на короткое время создав в умах избирателей мифологическую картину происходящего. Политический процесс стал виртуальным благодаря тому, что одна из сторон (власть) сменила правила игры по своему усмотрению. Демократические преобразования были свернуты в пользу манипулятивных технологий. Политтехнологи затянули электорат в игру, где моделировалась условная, виртуальная реальность. В ней-то и делался политический выбор!

Цуладзе описывает разнообразные технологии, большинство из которых направлены на то, чтобы изменить представление людей о реальности. Если это получается, то и в самой «реальности происходят изменения, вызванные информационным воздействием». Так виртуальность становится весомой частью реальности! Именно это произошло сначала в 1996, а затем в 1999 г. На думские выборы-1999 ельцинская власть вышла ослабленной, дискредитированной, без собственной партии. Зато противники были сильны – самая популярная партия страны КПРФ и номенклатурно-губернаторский блок «Отечество – вся Россия» (ОВР) Лужкова и Примакова. Казалось, провал ельцинской «семьи» был неизбежен. Но все получилось наоборот! Реализовался сценарий, разработанный Кремлем: на первое место вышел слепленный на скорую руку блок «Единство», ОВР набрал меньше 12 %, а коммунисты внезапно оказались партнерами власти. Как же так вышло? Автор раскрывает два секрета успешности манипулятивной игры-1999. Во-первых, «удалось канализировать народное недовольство, найти более сильный раздражитель, чем „семья“ президента – чеченских террористов». Во-вторых, получилось «превратить исполненную драматизма политическую борьбу в фарс, комедию, шоу, в котором Кремль выступил постановщиком, а лидеры ОВР – главными „персонажами“».

Лужков и Примаков не смогли ничего противопоставить кремлевской новинке – впервые примененной «технологии создания политических призраков». Невообразимого уровня достигло мастерство демиургов «информационных войн», прежде всего Сергея Доренко, в одиночку парализовавшего половину всего блока Примакова-Лужкова. Разработанная ими легенда о мудром, опытном, предсказуемом Примакове была вытеснена легендой о немощном, старорежимном, несовременном Примакове. На выборах победил не традиционный для России административный ресурс, а более продуманная PR-концепция! Привлекательный «воздушный шарик» в лице «Единства» быстро лишил ОВР лидерства. «СМИ показали себя прекрасным манипулятивным орудием» – и окончательно развеяли все иллюзии о собственной объективности и неангажированности. Театрализация выборов шла рука об руку с их деидеологизацией. Как результат, в новой Думе «Единство» вступило в альянс со своими, казалось бы, идейными антагонистами (КПРФ), а ОВР и либеральные партии остались не удел. Триумфальный для Кремля исход выборов-1999 позволил запустить второй этап передачи власти: 31 декабря Ельцин ушел в отставку, выборы президента были назначены досрочно, на март 2000 г. «Большая манипулятивная игра» вступила в завершающую фазу.

На самом деле она была выиграна еще на старте: победа Путина, по большому счету, была предопределена, вопрос был только в том, состоится ли она во втором туре или уже в первом. Все прошло удачно для Путина, второй тур не понадобился. Прежде всего, главный оппонент – Примаков, растерявший рейтинг и деморализованный поражением на думских выборах, – выдвигаться отказался. Кандидатом № 2 стал скучный и бесперспективный «человек из прошлого» – Зюганов. Плюсом к этому Путин отказался от идеологического позиционирования и не выдвинул никакой программы. Вопрос «Кто вы, мистер Путин?» оставался без ответа, и это позволило объединить избирателей совершенно разных убеждений. Наконец, Путин усиленно делал вид, что не ведет никакой кампании, а работает – работает президентом! Что телевидение и показывало избирателям в ежедневном режиме. Выход из «манипулятивной игры» новая, путинская власть видит в постепенном восстановлении квазисоветских структур власти и подчинения. Сам автор считает, что нужно было вместо этого вернуться к курсу на построение полноценной демократии, от которого отказался еще Ельцин. Увы, Ельцин настолько дискредитировал демократию, что народ ждал только «спасителя» с твердой рукой. Ждал – и дождался.

Илья Жегулев

Ход царем. Тайная борьба за власть и влияние в современной России от Ельцина до Путина

М.: Говард Рорк, 2022

Илью Жегулева можно назвать «Незыгарем для молодых и бедных». Этот журналист либеральных СМИ выпускает уже вторую книгу, посвященную властям предержащим современной России, слегка имитируя стиль расследовательской журналистики – но именно имитируя, поскольку никаких расследований на самом деле в его книгах нет. А что есть? Есть беглый пересказ чужих расследований и местами интересные беседы с Валентином Юмашевым – одним из самых близких к президенту Ельцину персонажей, настоящим автором его мемуаров. Есть еще легкий и ненавязчивый слог и умение ладно изложить важные события постсоветского периода нашей истории. Есть навык речистого публициста, стремящегося уместить всю сложность и противоречивость исторической ситуации в краткий журналистский очерк. Не удивлюсь, если для наших «зумеров» эта книга станет аналогом «Википедии», откуда можно быстро и удобно черпать оценки и суждения о девяностых годах. Для тех, кто не был непосредственным наблюдателем событий девяностых годов и вынужден знакомиться с ними по литературе, Жегулев предлагает своеобразную «Тайную историю» ельцинской эпохи, рассказанную одним из ее творцов.

Конечно, это огромный шаг вперед по сравнению с сугубо апологетической версией тех же событий, изложенной Юмашевым в мемуарах Ельцина. В отличие от лучших творений, вышедших из-под пера участников тех событий (а мне таковыми представляются «Гибель империи» Егора Гайдара и «Время Березовского» Петра Авена), «Ход царем» дает весьма беглый и в высшей степени пристрастный взгляд на это время. А оно остается для России чрезвычайно важным прежде всего потому, что именно тогда в основном и сформировался весьма специфичный тип политической и экономической культуры и структуры, определяющий, пусть и с важными последующими модификациями, нашу нынешнюю жизнь. Итак, что же важного открывает нам Жегулев, чего мы не знали о главных событиях 1990-х годов? Наверное, самое главное-это новая интерпретация одного из ключевых политических понятий того времени-«Семья». Семьей с большой буквы называли окружение дряхлеющего президента Ельцина, не занимавшее государственных постов, но скрытым образом, за счет родственных, финансовых и квазикриминальных рычагов контролировавших работу правительства и определявших как ключевые кадровые назначения, так и важнейшие решения федеральных властей.

Тезис, который защищает Жегулев, весьма неожиданный: никакой «Семьи», по сути, не было и быть не могло, так как Ельцин в принципе не терпел никаких вмешательств своих родственников в политику и держал всех их на дистанции. Максимум, чего им удавалось добиться, – это довести до него некую информацию или организовать его встречи с другими людьми. Только те, кто знал, как и когда президент готов принять неожиданную и даже неприятную для себя информацию, могли реально влиять на его политику. А знали прежде всего дочь президента Татьяна Дьяченко и ее будущий муж, тогда – просто младший друг и соратник Ельцина журналист Юмашев. Другим способом повлиять на решения президента было добиться от него согласия встретиться с определенными людьми. Этим искусством также в высшей степени овладели Дьяченко и Юмашев, благодаря чему не раз круто меняли важнейшие решения Ельцина. Вот такая «Семья, которой не было», но которая все-таки действовала – как показывает книга, порой весьма изобретательно и эффективно.

Само понятие «Семья», напоминает Жегулев, было изобретено и растиражировано Владимиром Гусинским и Евгением Киселевым – владельцем телекомпании «НТВ» и ее главным информационным киллером – в ситуации острой борьбы в 1999 г. Если Ельцин и его приближенные тогда поставили на Владимира Путина как «преемника», то Гусинский заключил союз с экс-премьером Евгением Примаковым. Их целью было создать удобный для критики и диффамации образ нелегитимной группы, узурпировавшей власть и правящей страной из-за спины немощного президента. Свои цели есть и у Жегулева, который, отнюдь не ограничиваясь изучением ельцинской семьи, завершает книгу рассказом о «семье Путина». Ее, по мнению автора, составляют не женщины и дети, а старые петербургские друзья президента, сегодня занявшие крупные посты и скопившие впечатляющие состояния. Они, утверждает Жегулев, успешно манипулируют Путиным, играя на его страхах и слабостях и прикрывая его в ситуациях, когда он по каким-то причинам не решается действовать публично. Итак, два президента, оба – «с семьей, но без семьи»…

Что же за парадокс такой? Зачем и почему все говорят о семьях, если предметный анализ окружения Ельцина и Путина и присущих двум лидерам способов принятия решений обнаруживает самое минимальное влияние на них со стороны ближних и дальних родственников? Этот вопрос в книге даже не поставлен. Выскажу осторожное предположение: разочаровавшись во всех социальных институтах советской поры и не создав новых, мы все свои упования ограничили простейшим атомом общественного устройства – семьей. Именно на нее мы надеемся, в ней ищем поддержку, ее защищаем – и ради нее готовы многим жертвовать. Деградация и распад сложных форм социальности стимулируют повсеместную экспансию кровнородственных отношений – как в экономике, так и в политике, и в культуре. И хотя ни Ельцин, ни Путин «семейными» политиками никогда не были, общественное мнение приписывает им наличие политических «семей», поскольку ни в какие более высокие мотивы и механизмы их действий не верит. «Семейность» в экономике и политике, реальная и мнимая, может стать интересным объектом исследования, а книга Жегулева наряду с другими свидетельствами эпохи – сумбурным, ангажированным, но все-таки полезным историческим источником. А других современники важных событий, как известно, не производят…

От плебисцита – к выборам

Как и почему россияне голосовали на выборах 2011–2012 гг.

Под ред. Валерия Фёдорова

М.: Праксис, 2013

Выборы в Госдуму – 2011 и выборы президента России – 2012 стали во многом рубежными в современной политической истории нашей страны. «Президентство надежд» Дмитрия Медведева завершилось снизившимся результатом правящей партии на думских выборах и массовыми протестами, названными «белоленточными». Затем была острая борьба на выборах президента и тяжелая победа Владимира Путина, которую «несистемная» оппозиция отказалась признавать. В день инаугурации главы государства в Москве произошли крупные столкновения протестующих с полицией, завершившиеся серией арестов…

Параллельно менялось руководство внутриполитического блока Администрации Президента, были возвращены прямые выборы губернаторов, либерализована партийная система. «Несистемщики» объединились в Координационный совет, который, однако, просуществовал меньше года. Переизбранный на новый срок Владимир Путин начал «национализацию элит», усилил борьбу с коррупцией и одновременно – с «иноагентами», к которым были причислены некоммерческие организации, получающие любое иностранное финансирование. Был принят антиамериканский «закон Димы Яковлева», запрещена пропаганда однополых отношений, суды вынесли ряд приговоров «за оскорбление чувств верующих»…

Таких конфликтных и резонансных выборов с тех пор в нашей стране не бывало. Это бурное и противоречивое время с разных сторон проанализировали аналитики ВЦИОМ на материалах семи волн всероссийского панельного исследования, в котором приняли участие 1600 респондентов. Результатом их анализа и стала книга «От плебисцита – к выборам». Как полагали авторы, среди которых Леонтий Вызов, Владимир Петухов, Юлия Баскакова и др., электоральный цикл 2011–2012 гг. должен был «войти в историю России как переломный, знаменующий начало разворота от плебисцитарной модели голосования в качестве доминирующей к рационально-активистской». Многие обстоятельства того времени свидетельствовали в пользу такого прогноза.

Так, победа «Единой России» и Путина «потребовала совершенно других усилий, чем прежде, далась существенно более высокой ценой и была достигнута не благодаря консолидации значительного большинства российского общества, а, напротив, благодаря его поляризации и расколу». Путинское большинство – главная политическая реальность 2000–2008 гг. – сократилось в размерах, потеряло либеральное и отчасти левое крылья. Свой новый мандат Путин «получил от небогатого, не очень образованного и довольно сильно фрустрированного большинства, оставив продвинутое меньшинство, отказавшее ему в доверии, за пределами своей новой политической платформы». Президенту пришлось занять более четкую идеологическую позицию, что означало отказ от позиции «хватай всех» и соответствующие потери в голосах.

Политическая поляризация и идеологизация сильно контрастировали с плебисцитарным характером голосований, характерным для первых двух сроков путинского президентства. Система «моноцентрического» политического управления, последовательно строившаяся начиная с 2000 г., была нарушена. С другой стороны, изменения в расстановке сил оказались не так критичны: по факту «белоленточное» движение оказалось малочисленным, «выдвинутые демонстрантами лозунги-довольно малопопулярными, а их политическая организация – слабой до беспомощности. Угроза режиму в их лице была „фейковой“, несерьезной и скорее подтолкнула сплотиться вокруг В. Путина массы колеблющихся». Зато в политику вернулись драйв, непредсказуемость, эмоции, произошла ее частичная либерализация и демонополизация, стало больше свободы слова в СМИ.

Возникли некоторые возможности для трансформации режима из плебисцитарного в конкурентный. Подавлять, сворачивать конкурентные элементы – или добавлять их в общую конфигурацию, выстраивая более сложную, но и более перспективную конструкцию? Такой вопрос встал перед политическими управленцами в тот момент. И сначала движение действительно пошло в сторону усложнения. Реальность такой тенденции подтвердили, среди прочего, уверенные выступления Алексея Навального[13]13
  Включен в список террористов и экстремистов; учрежденный им ФБК включен Минюстом в реестр иноагентов, признан экстремистской, а также нежелательной организацией и запрещен в России.


[Закрыть] и Евгения Ройзмана* на выборах мэров Москвы и Екатеринбурга в 2013 г.

Еще одна важная примета 2011–2012 гг. – всеобщая уверенность в том, что «выборы украдены», а их результаты власть фальсифицировала. Этой теме посвящена специальная глава книги, анализирующая миф о тотальных фальсификациях как эффективную политическую технологию. Ее успешность в исследуемой ситуации определило сочетание факторов: базово низкое доверие россиян институтам власти в целом, а политическим – в особенности; качественная, с опорой на иностранные ресурсы, подготовка прозападной оппозиции к делегитимации результатов выборов (создание корпуса «наблюдателей со смартфонами» и др.); новое на тот момент явление – быстрое распространение вирусных видео специально обученными людьми и их последующая трансляция армией блогеров и условно свободным сегментом СМИ; наконец, рыхлость и аморфность электората правящей партии, дезориентированной и деморализованной ходом и результатами выборов, плохая и замедленная реакция организаторов выборов, оказавшихся не в состоянии что-либо противопоставить кампании «Верните наши голоса!».

Погасить тему фальсификаций удалось только весной 2012 г. через дорогостоящую операцию по установке видеокамер на всех избирательных участках. Она смогла нейтрализовать попытку оппозиции повторить свой прием с «разоблачением фальсификаций» и политически обесценила этот ракурс критики.

Как мы знаем из последующих событий, тенденция к развитию конкурентного элемента в российской политии не реализовалась. Плебисцитарный режим в России полностью регенерировался благодаря событиям на Украине – государственному перевороту в Киеве в 2014 г. и последующей «Русской весне». Ценностная унификация (или «магистральный общественно-политический запрос»), характерная для 2000–2008 гг., надломилась в годы невнятной и противоречивой «тандемократии», а затем исчезла входе избирательного цикла 2011–2012 гг. Ему на смену пришел временный альянс «крайних» – националистов, либералов и левых, заключенный на Болотной площади в декабре 2011 г. под общим знаменем свержения режима.

Однако этот союз оказался внутренне непрочен и быстро распался, что стало большим успехом для Путина. Новый, более широкий альянс – с левыми и националистами, но без либералов, – президенту удалось построить только в 2014 г. В результате «Русской весны» путинское большинство восстановилось на новой и даже более широкой основе, а все не вошедшие в ее рамку политические силы оказались надолго маргинализованы. Но это уже другая история…

Выборы на фоне Крыма: электоральный цикл 2016–2018 гг. и перспективы политического транзита

Под ред. Валерия Фёдорова

М.: ВЦИОМ, 2018

Анализируя российский выборный цикл 2016–2018 гг., эксперты ВЦИОМ сфокусировались на трех темах. Во-первых, электорально-социологической: Михаил Мамонов и Леонтий Вызов проанализировали, как проходила борьба за голоса избирателей на выборах президента и депутатов Госдумы и почему итог оказался именно таким, а не другим. Второй аспект-методологический: Юлия Баскакова раскрыла детали применяемой ВЦИОМ методики электорального прогнозирования на базе опросов общественного мнения. Третий аспект-футурологический: Олег Чернозуб наметил возможные направления эволюции отечественной политии в контексте намечавшегося на 2024 г. «большого транзита».

Конечно, спустя годы многие из наблюдений и прогнозов, сделанных в 2018 г., кажутся недальновидными и неактуальными: слишком много всего важного и неожиданного произошло за это время. Пенсионная реформа, пандемия коронавируса, поправки к Конституции с «обнулением», специальная военная операция на Украине… Тем интереснее познакомиться с альтернативными вариантами развития событий: «что было бы, если бы не…» Напомним также, что даже в низкоконкурентных политических системах, к которым относится РФ, выборы все равно способны приносить самые разные сюрпризы, а потому должны быть предметом пристального внимания аналитиков безотносительно их политической ангажированости и идейной позиции.

В этом убеждает и представленная в книге серия интервью с ведущими отечественными политтехнологами, активно участвовавшими в событиях 2016–2018 гг.: все или почти все, что со стороны кажется предопределенным или неизбежным, на самом деле – плод творчества, активности и удачи вполне конкретных людей! И тем не менее выборы-2016 действительно состоялись «на фоне Крыма»: главным действующим лицом на них стало «крымское большинство», несистемная оппозиция из политики ушла, правящая коалиция из четырех думских партий во главе с «Единой Россией» триумфально победила. Причем, несмотря на сильно отличающиеся от прогнозов социологов результаты выборов, никаких значимых скандалов и обвинений в фальсификациях не последовало. Разительный контраст с драмой про «украденные выборы» образца декабря 2011 г.!

Причина этого – не только в высоком управленческом искусстве команды Владимира Володина, управлявшей выборами под лозунгом «КОЛ» (конкурентность, открытость, легитимность). Главная причина – в буквально потрясшем политическое сознание россиян воссоединении с Крымом и Севастополем. Вопреки последовавшим за этим болезненным санкциям со стороны Запада, падению цен на нефть, девальвации рубля и экономическому кризису, курс президента получил фантастически высокую поддержку, политической конвертацией которой и стали результаты выборов-2016.

Существенно сложнее прошли выборы президента в 2018 г. «Крымский» фон и здесь сохранялся, но уже скорее в качестве «уходящей натуры». После завершения экономического кризиса страхи потери стабильности, как и известный эффект «объединения вокруг флага», стали сходить на нет. Антизападная риторика перестала давать прежний ураганный эффект. Сформировался широкий общественный запрос на перемены, прежде всего в сфере экономики и социальных отношений. Подняла голову прежде молчавшая несистемная оппозиция. Системная же под угрозой полного растворения в пропрезидентской коалиции стала искать пути некоторого дистанцирования от Кремля.

И тем не менее президент Путин в апреле 2018 г. переизбрался с высоким результатом и при необычно высокой явке! Это стало большим успехом новой политической команды Кремля во главе с Сергеем Кириенко, сумевшей переломить негативный тренд и нейтрализовать практически все значимые электоральные риски. Удалось спозиционировать Путина не только как «гаранта величия» и «гаранта стабильности», но и – впервые за долгое время! – как «гаранта перемен». От серьезного разговора о перспективах страны и назревших реформах получилось технично уйти, сведя общественную дискуссию к обсуждению персональных особенностей кандидатов и уточнению градуса необходимого противостояния Западу.

Неожиданно эффективно была мобилизована поддержка Путина в молодежной среде. Предотвращен вероятный крупный успех нового кандидата от коммунистов – «красного директора» Павла Грудинина. Обеспечена высокая явка на, казалось бы, малоинтересные и потому маловажные для людей «промежуточные» выборы.

Можно ли было точно предсказать результаты выборов 2016–2018 гг., пользуясь данными социологических опросов? Вопрос нетривиальный. Достаточно вспомнить, что первые выборы в Госдуму (1993 г.) ознаменовались катастрофическим провалом всех социологических прогнозов, но уже следующие выборы, 1995 г., были спрогнозированы весьма качественно. Однако в 2010-х годах во всем мире резко выросло число неверных прогнозов (достаточно вспомнить непредсказанные успехи сторонников Брекзита и Дональда Трампа в 2016 г.). «Вечных» правильных рецептов не существует, понятно только, что опрос практически никогда не может быть равен прогнозу!

Прогнозирование – отдельная задача, требующая своих моделей, баз данных, исторических обобщений и наработанного опыта. В книге раскрываются сразу три различных прогностических подхода, использовавшихся ВЦИОМ в 2016–2018 гг. Первый построен на глубоком изучении симпатий и антипатий, электоральной истории и прочих факторов, характеризующих каждого из 1600 респондентов. Второй делает упор на скрытые и эмоциональные факторы политического выбора респондентов, которые можно изучать посредством нестандартных проективных методик-тестов. Третий, получивший название «прогнозный рынок», позволяет извлечь «мудрость толпы», пусть даже при относительно небольшом (50-100) числе участников, и применить ее для предсказания электорального результата.