Текст книги "Война, мир и книги"

Как массовое явление «коп», по оценке Селеева и Моляренко, пришел в Россию только в XXI веке. Хотя традиция поиска кладов и прочих ценностей прослеживается на территории нашей страны как минимум с XVIII века, массовость ей придали технологические и рыночные изменения. С одной стороны, процесс маркетизации страны в «лихие девяностые» показал людям, ранее занимавшимся «копом», что каждая вещь имеет на рынке свою цену, причем зачастую – немалую. С другой стороны, материальное положение россиян в эти переломные годы кратно ухудшилось, что стимулировало поиск людьми «промыслов» – любых занятий, способных прокормить их и их семьи. Не хватало лишь относительно недорогого и простого в использовании технологического оборудования, которое помогло бы неофитам быстро освоить новое занятие и начать извлекать из него финансовый эффект. Это оборудование – металлоискатели и проч. – стало доступным уже в начале 2000-х годов. Именно металлоискатели позволили перейти от «объектового» поиска (привязанного к определенному объекту – кургану, городищу и др.) к «территориальному» (гораздо более доступному и распространенному). Результатом стала массовизация «копа» – заметного явления нашей постсоветской жизни. То, что раньше было уделом «благородных пионеров», превратилось в примитивный, но эффективный промысел. Впрочем, не всегда примитивный и не всегда промысел.

В целом занятие «копом» авторы рассматривают «через призму присваивающего хозяйства, являющегося значимой частью экономики в сельских поселениях и небольших городах». По сути, копатели имеют дело с «антропогенными останками предшествующих эпох». Эти останки ничем принципиально не отличаются от природных ресурсов – дикоросов, рыбы, зверя, драгоценных и полудрагоценных камней и проч. Их сбор и реализация становятся источником существования значительного числа жителей «депрессивных территорий». Но и сами по себе эти занятия привлекают определенный тип людей, извлекающих из них не финансовую прибыль, а скорее духовное удовлетворение. Условно, есть рыбаки, которым улов дает деньги на жизнь, – а есть те, кому рыбалка приносит отдохновение и наслаждение. Причем то и другое вполне можно совмещать! Но не в случае с самым распространенным видом «копа» – сбором металлолома («коп по металлу»). Этот вид поиска наиболее маркетизирован, но переживает некоторый упадок после того, как в 2022 г. цены приемщиков металла упали примерно вдвое. Тем более что легкодоступные ресурсы такого рода за годы предшествующего бума уже во многом освоены, и теперь нужно прилагать больше усилий, чтобы заработать даже меньше, чем раньше. Подобный кризис не коснулся других видов «копа», поскольку археологическая освоенность территории РФ совершенно незначительна и поле для «копа по старине» у всех желающих – поистине необъятное. Тем более что эрозия почв, изменение русел рек и прочие природные процессы регулярно открывают перед искателями древних ценных артефактов все новые возможности.

Копателей часто называют «черными», но далеко не все из них именно таковы. Встречаются три вида копателей, различаемых по степени соблюдения законодательства и внутренних этических нормативов копательского сообщества: «черные», «белые» и «серые». Все, однако, отмечают неэффективность действующего законодательства (введено в 2013 г.), которое «не работает». Сточки зрения самих копателей, закон просто плохо задуман, плохо сформулирован и поэтому практически невыполним. Археологи и музейщики, со своей стороны, винят в его неисполнении «ленивых» полицейских и следователей. Поэтому «коп» находится в основном в серой зоне: он не является полностью нелегальным, но и абсолютно легальным – тоже. Санкции за нарушение законодательства слабые, стимулы за его соблюдение – еще слабее. Так что порхание на грани закона для копателей – повседневная реальность. Тем важнее нормы, которые они вырабатывают сами для себя. Среди этих норм есть приметы и обычаи, порой довольно смешные (например, не рекомендуется писать на поле, где намереваешься копать, ибо «удачи не будет»). Но есть и вполне прагматичные и рациональные правила, добровольное соблюдение которых снижает вероятность конфликтов копателей с полицией, археологами, владельцами земли, фермерами и проч. Скажем, разрытые ямы следует зарывать.

«Черными» сами копатели считают не тех, кто нарушает призрачный закон, а тех, кто не соблюдает «обычное право», то есть неписаные нормы копательского сообщества. Авторы замечают, что вероятность несоблюдения правил сильно выше у той части копателей, которая руководствуется преимущественно экономическими мотивами («коп по металлу», прежде всего). Остальные относятся к правилам более уважительно, да и в целом ведут себя с находками альтруистичнее. Скажем, могут подарить их музею или археологам, хотя не любят этого делать и чаще всего не встречают понимания и благодарности с другой стороны. Ведь для археолога любой «коп» – это безвозвратное нарушение целостности культурного слоя, то есть прямой вред науке. А для музейщика, лишенного фондов на выкуп ценных находок и их хранение, – лишь головная боль. Даже если экономические мотивы слабеют по объективным причинам, в «коп» приходят носители четырех базовых личностных характеристик. Это «внутренняя жажда поиска, интерес к находкам вообще»; страсть к коллекционированию; общий интерес к истории; увлеченность одним из видов досуга на природе, от которого довольно быстро переходят к «копу». Кроме самостоятельного интереса к поиску корпус «копателей» пополняется за счет тех, кто попробовал это занятие «за компанию», а начиная с 2014–2017 гг. – и благодаря просмотру видеоблогов и чтению «Яндекс. Дзена», где появилось немало материалов о «копателях» и от «копателей». Антикопательское лобби существует, но его мощь пока невелика, – тогда как тяга людей к «копу», по оценке авторов, неистребима.

Россия в мире

Ольга Малинова

Россия и «Запад» в XX веке

Трансформация дискурса о коллективной идентичности

М.: РОССПЭН, 2009

Мы и они: разделенные близнецы, жизнь каждого из которых пошла по-своему? Или же люди, не связанные родством, языком, религией, чужие друг другу, живущие по принципиально разным законам и обычаям? Спор об отношениях России и Запада, возможно, самый длинный спор в нашей интеллектуальной истории. В явном виде он длится с середины XIX века (знаменитая дискуссия «западников» и «славянофилов»). В неявном – вероятно, еще с XV века. Продолжается этот спор и сегодня.

Видная отечественная исследовательница политики Ольга Малинова изучает вечные споры западников и почвенников как важный, если не важнейший, «фактор структурирования политико-идеологического спектра». Она предлагает рассматривать их в качестве «систематически возобновляющегося дискурса», образованного бинарной оппозицией двух сил. И спор между ними идет не только об отношении к Западу, но и о самой России: что она такое – и чем должна стать? Для одних (либералов-прогрессистов) наша страна – это «тоже-Запад», для других (консерваторов-почвенников) – «не-Запад». Таким образом, мы имеем дело не с внешнеполитической или внешнеэкономической дискуссией, а с «дискурсом о коллективной идентичности», формирующим представление о том, «кто есть Мы, составляющие культурное и политическое сообщество».

Известно, что поиски идентичности «не только отражают реальность, но и в известном смысле порождают ее, обеспечивая систему координат» для социальной общности. Эти поиски также происходят «в контексте отношений власти, господства и доминирования», то есть напрямую отражают ценности и интересы правящих и полуправящих слоев. Наконец, дискурс об идентичности предполагает фигуру Значимого Другого, благодаря которой мы осмысляем и определяем себя самих; этой фигурой для нас и является обобщенный Запад, по отношению к которому вот уже третье столетие и определяется, и переопределяется наша идентичность. Однако и Запад, и Россия настолько разнообразны и несводимы к чему-то конкретному, что попытки сопоставить их между собой неизбежно заставляют делать слишком большие обобщения, игнорирующие реальность, точнее, создающие новую, превращенную реальность – идеологическую и мифологическую. В ней, этой мифореальности, как Запад, так и Россия составляют сплоченные и однородные общности, характеризующиеся яркими особенностями. Разница только во мнении участников спора, способна ли – и должна ли? – Россия изменить свои особенности, сменить их на западные или нет. И хотя на разных этапах различия между «Мы» и «Они» осмысливаются в разных категориях (нравственных, религиозных, классовых и др.), автор считает, что на самом деле это признаки различной «цивилизационной идентичности».

Другими причинами ей трудно объяснить, почему такое противопоставление упорно восстанавливается, несмотря на самые глубокие и решительные перемены в жизни и России, и Запада – такие, к примеру, как Октябрьская революция 1917 г. или распад СССР Прибегая ктермину Броделя, Малинова называет такую оппозицию «структурой большой длительности», то есть ментальными ограничениями, которые не меньше материальных влияют на ход истории и поведение людей. Извините, но ведь Россия «не уникальна в своей уникальности» – подобные споры характерны для многих стран за пределами «первого мира» (мирового Центра). Они долгое время велись, к примеру, в Германии, но там этот спор закончился после Второй мировой войны, когда страна была прочно интегрирована в НАТО и ЕС – корневые организации обобщенного Запада. Велись они в свое время и в Польше, а сейчас активно идут в Турции. Все это страны так называемого «второго мира», или полупериферии – слишком отсталые и небогатые, чтобы войти в состав мирового Центра, но слишком сильные и большие, чтобы прозябать в безнадежной нищете и дикости «третьего мира». Для полупериферии характерны амбивалентные отношения с Западом (он же центр Мир-системы), который и привлекает ее своими возможностями, и отталкивает своей наглостью, высокомерием и, зачастую, прямой агрессией.

Эта амбивалентность во многих случаях принимает форму колебательных движений: страна стремится то слиться с Западом, то максимально удалиться, закрыться от него. Но ни то, ни другое в принципе невозможно, так что внутриполитическая и культурная жизнь полупериферийной страны обречена оставаться полем нескончаемой битвы между «западниками» и «почвенниками». В разные исторические эпохи эти силы, одна из которых ставит на сближение с Западом, а другая – на удаление от него и «опору на собственные силы» (ибо переориентацию на другие мировые силы – «поворот на Восток» и т. д.), называются по-разному. Периодически одна из них побеждает и стремится ликвидировать своего оппонента, но заканчивается все ее собственным крахом – и маятниковым движением в противоположном направлении. И так – снова и снова… Для исследователя интеллектуальной традиции переоценивать значение «готовых форм», образуемых большими дискурсивными формациями, для оформления актуальных политических и экономических противоречий вполне понятно. Поэтому не будем критиковать автора за то, что она совершенно не замечает реальные причины устойчивого воспроизводства, казалось бы, избитых и давно всем надоевших и исчерпавших свою полезность споров «западников» и «почвенников». Эти причины – в объективном положении России (как и ряда других стран полупериферии) в Мир-системе. Она располагается на стыке мировых Центра и периферии, и положение это крайне неудобное, неустойчивое и дискомфортное.

Такое положение, видимо, просто обречено снова и снова воспроизводить спор «тоже-Запад / не-Запад» в слегка видоизмененных идеологических обличьях. И потому ветхие словесные «одежды» вновь и вновь будут извлекаться политиками и идеологами на свет Божий прежде всего потому, что таково объективное положение России на протяжении вот уже нескольких столетий. Колебательные движения к Западу/от Запада в российских верхах в общих чертах описаны еще Хантингтоном. В момент военной и экономической слабости отечественная элита ищет поддержки, технологий и денег на Западе. Ради этого она готова жертвовать и национальной идентичностью, и собственной автономией, и уникальной духовностью, и традициями, и Бог знает чем еще. После частичного успеха такого дрейфа положение страны более или менее стабилизируется. И в этот момент укрепившаяся и воспрявшая духом элита начинает требовать большего – признания Западом своего величия, то есть большего учета ее интересов в дележке мирового пирога. Для этого вытаскиваются из нафталина сданные туда несколькими десятилетиями раньше идеи о национальной самобытности и уникальности. Взаимодействие с Западом постепенно приобретает все более конфликтный характер, а внутри страны зачищается политическая и социальная база «западников». На долгое время почвенниками становятся буквально все правящие группы! Такой курс методом накопления ведет ко все большей отсталости, обеднению и ослаблению страны. Приближается очередная национальная катастрофа, на волне которой элита вновь обращает взоры на Запад. И так – по бесконечному кругу.

Анджела Стент

Почему Америка и Россия не слышат друг друга?

Взгляд Вашингтона на новейшую историю российско-американских отношений

М.: Манн, Иванов и Фербер, 2014

Анджела Стент – одна из ведущих американских «кремленологов», консультировавшая администрации Клинтона и Буша-мл. по российской повестке. Сегодня она преподает в Джорджтаунском университете в Вашингтоне, который считается кузницей кадров для американского госаппарата, чем-то средним между нашими МГИМО и РАНХиГС. Описывая историю российско-американских отношений в 1989–2014 гг., Стент насчитывает за это время аж четыре «перезагрузки», призванные начать эти отношения с чистого листа и освободить от груза прежних проблем. Увы, каждая перезагрузка со временем упирается в тупик, отношения исчерпываются – чтобы через год-полтора подвергнуться новой перезагрузке, обычно связанной со сменой президентов двух стран…

Автор не согласна с мнением, что демократы и республиканцы по-разному строят политику в отношении России. Напротив, она приводит убедительные примеры преемственности этой политики. Основные разногласия в данном случае проходят отнюдь не по партийной линии, они пролегают между «реалистами» (их несколько больше в рядах республиканцев, от Киссинджера до Трампа) и «либеральными интервенционистами» (их больше среди демократов, хотя республиканские «неоконы» придерживаются аналогичных взглядов). Таким образом, важно не то, какая формально партия сегодня у руля в Вашингтоне, а какая из неформальных фракций американской элиты определяет внешнеполитический курс.

Ну и, разумеется, важна конкретная ситуация, в которой этот курс проводится, ведь мы – далеко не единственная «головная боль» для Штатов, взявших на себя бремя глобальной власти, а лишь одна из многих. Периодически доктринальные подходы нового президента и его окружения, сталкиваясь с резкими изменениями в международной обстановке, отправляются в архив, и проводится политика чуть ли не противоположная той, которая провозглашалась в ходе предвыборной кампании и сразу после водворения в Белый дом (хрестоматийный пример – изоляционизм Джорджа Буша-мл., который после 11 сентября 2001 г. переродился в яростный «консервативный интервенционизм»).

Итак, американские внутриполитические и идеологические «разборки» первичны, а отношение к России, особенно после ухода из госаппарата (после 1991 г.) большого числа «русистов» и «кремленологов», – вторично. Но при всех внутренних противоречиях в американской элите Стент находит общее во взглядах на Россию: с точки зрения Вашингтона, наша страна должна справиться с постимперским синдромом, принять западные ценности и найти свое место в американоцентричном мире. Именно поэтому две страны и «не слышат друг друга»: Россия видит себя совершенно иначе, оценивая распад СССР и последующее мрачное десятилетие как историческую катастрофу, которую необходимо исправить. Сохранив все атрибуты великой державы, восстановив экономику и армию, активизировав свою внешнюю политику, Россия во главе с Путиным претендует если не на равноправие с США, то как минимум на тщательный учет Америкой российских интересов в чувствительных вопросах.

Не соглашаясь становиться безгласным сателлитом, лишь выполняющим указания из Вашингтона, Москва превратилась в постоянный возмущающий фактор американской политики. И приоритетным полем столкновений двух держав, разумеется, стало постсоветское пространство: для России это ее пояс безопасности и сфера геополитического влияния. Для Америки же это всего лишь такие же страны, как и все другие, с универсальным правом выбирать себе друзей и союзников – конечно, при условии, что это будут США. Иными словами, Америка, считая всю планету зоной своего влияния и контроля, запрещает другим державам создавать собственные мини-зоны, и это постоянно ведет к столкновениям. Что, собственно, и произошло в Грузии в 2008 г. и на Украине в 2014 г.

Почему же в отличие от американо-китайских отношений, также периодически переживающих плохие времена, российско-американские характеризуются особенно частыми маятниковыми движениями? Стент указывает на дефицит взаимозависимости в экономической сфере между нашими странами. Кроме некоторых важных, но частных сделок (например, поставки российского титана для американского Boeing) системное экономическое сотрудничество после распада СССР наладить так и не удалось. И здесь мы видим огромную разницу по сравнению с такими странами, как Китай или Мексика, тоже имеющими к США большие претензии, но тесно привязанными к ним экономически. Несвязанность делает отношения России с США заложниками геополитики и стратегии, превращая их скорее в пространство соперничества, чем сотрудничества. И другого при нынешнем раскладе сил в мире и внутри обеих стран, вероятно, ожидать и не стоит.

Джордж Кеннан

Воспоминания американского посла в СССР

Дипломатия Второй мировой войны глазами видного политолога и историка

М.: Центрполиграф, 2022[16]16
  Рецензия опубликована в журнале «Историк» (№ 112, апрель 2024).


[Закрыть]

Американский дипломат первой половины XX века, много занимавшийся Европой и Россией, Джордж Кеннан вошел в историю своей «длинной телеграммой». В этой депеше, отправленной им из Москвы в Вашингтон в феврале 1946 г., излагались аргументы в пользу стратегии «containment» (то есть сдерживания) СССР в послевоенной ситуации. Главными чертами этой ситуации были распад антигитлеровской коалиции и усиление соперничества прежних союзников за контроль над Европой. Кеннан рекомендовал именно «сдерживать» СССР а не воевать с ним или пытаться восстановить распавшуюся коалицию. Стратегия сдерживания стала одним из самых популярных подходов, использовавшихся американской и в целом западной дипломатией в ходе холодной войны, хотя ей и пришлось соперничать с другими стратегиями. Почему же Кеннану удалось сформулировать вполне жизнеспособные рекомендации на тему того, как Западу строить отношения с СССР, в чем они состояли и почему многие из них были воплощены в жизнь, а не остались на бумаге? Отчасти ответы дают мемуары Кеннана, охватывающие четверть века его активной дипломатической службы (1925–1950). Хорошо зная Россию благодаря длительной работе в Москве, Кеннан довольно быстро преодолел соблазн увидеть в СССР «светлое будущее всего человечества». Настроенный скептически и реалистически, он изучил приемы советской дипломатии и пришел копределенным выводам насчет того, как Западу удобнее всего решать вопросы с русскими.

Он установил, что «советский режим является, по существу, полицейским режимом самого высокого пошиба, культивировавшимся в духе полицейских интриг, привыкших мыслить и действовать с позиции силы». Он исходит не из трезвого анализа международного положения, а из интересов удержания кремлевской верхушкой власти в стране. «Основу невротического взгляда Кремля на международные события составляет традиционное, ставшее уже инстинктивным чувство неуверенности» в собственной безопасности. Это чувство «испытывали в большей степени правители России, нежели ее народ, поскольку понимали, что правление их носило устаревшие архаичные формы, было хрупким». Поэтому они боялись и боятся не столько иностранного вторжения, сколько контактов с внешним миром. Марксизм и коммунизм Кеннан рассматривает как «фиговый листок», очередную маску неуверенных кремлевцев, помогающую им обманывать свой народ насчет истинных сил и намерений Запада в отношении России. Такая политика, по мнению Кеннана, не соответствует ни интересам и чаяниям русского народа, ни реалиям послевоенного мира. Однако эта идеология действует в том числе и на самих советских вождей, многие из которых «игнорируют внешний мир и находятся в состоянии самогипноза».

Для Москвы нет ничего важнее, чем выжить в империалистическом и капиталистическом окружении, которому она не доверяет и которого боится. Коммунистическая верхушка постоянно ждет нового вторжения с Запада и готовится к нему тремя путями: делая все возможное для укрепления СССР как мирового игрока, углубляя и провоцируя конфликты между капиталистическими державами, используя «демократически-прогрессивные» элементы внутри Запада для давления на правительства в целях предотвращения войны с СССР Москва пытается раздробить и разложить единство Запада, в то же время организуя автаркическое (самодостаточное) хозяйство на подконтрольных себе территориях. Она не верит в свободу торговли и культурного обмена, все ее действия в этих сферах подчинены только интересам собственной безопасности и подрыва доминирования Запада как ее исторического врага. Именно для этого она пытается распространить антианглийские настроения среди американцев, насаждает ненависть к англосаксам в Германии и т. д. Именно ради этого она добивается выхода колониальных и зависимых стран из-под контроля Запада. Итак, Кремль считает, что альянс с США «не может носить длительного характера, что целесообразно подорвать внутреннюю гармонию нашего общества и нарушить наш традиционный образ жизни, а также сломать международный авторитет» Штатов.

«Каким образом можно совладать с этой силой?» – ставит вопрос Кеннан. И отвечает, что это вполне возможно без развязывания новой мировой войны. Прежде всего, СССР «в отличие от гитлеровской Германии не привержен к схематичности и авантюризму… Он не идет на необоснованные риски. Невосприимчивый к логике вещей, он признает логику силы… Он может отойти назад – что обычно и делал, – когда в каком-то пункте сталкивался с ожесточенным сопротивлением». Таким образом, нужно быть жесткими и стоять на своем, если хочешь чего-то добиться от СССР а не идти ему на постоянные уступки. Во-вторых, «Советы – не слабаки», и их силе надо противопоставить мощь и единство соединенного Запада. «Их успех или неуспех будет зависеть от степени сплоченности, решительности и энергии, с какой выступит западный мир. А на этот фактор мы сами можем повлиять». В-третьих, внутри советской системы возможны определенные подвижки и изменения. СССР постоянно подвергается испытаниям на прочность – то смертью очередного вождя, то трудностями интеграции вновь присоединенных территорий. «Поэтому внутренняя крепость и постоянство движения [СССР] не могут рассматриваться как гарантированные». Наконец, советская заграничная пропаганда «носит в основном негативный и разрушительный характер», поэтому борьба с ней не составит для Запада большого труда.

Дипломат рекомендует добиваться того, чтобы американская и в целом западная общественность «была в курсе реального положения дел в России», ей нужно целенаправленно и методично раскрывать на это глаза. И в целом нужно «лучше обосновывать и представлять другим нациям более позитивную и конструктивную картину мира», то есть вкладываться самим по полной в зарубежную пропаганду, как это делает СССР Непосредственно же в отношениях с Кремлем не нужно «быть слишком общительным. Это лишь приводит их в замешательство и усиливает подозрительность». Не следует «стремиться к общности целей, которой на самом деле нет». Не надо «делать глупых жестов доброй воли… Подобные акты срывают все их расчеты и выводят из равновесия». Не начинать серьезных переговоров с русскими «до тех пор, пока инициативы не будет исходить от них хотя бы на 50 %». Зато США «должны быть в принципе всегда готовы подкрепить любое наше высказывание соответствующим действием». Нельзя бояться использовать «кувалду, чтобы прихлопнуть муху», – в отношении русских это иногда необходимо. Не нужно пугаться скандалов и расхождений с общественным мнением – наоборот, нужно использовать «тактику сварливой бабы», ведь «русские становятся более сговорчивыми после того, как получают хороший нагоняй. Они охотно вступают в грубую игру». В целом, заключает Кеннан, «правящий класс России уважает только сильных». Так с ним и надо себя вести!

Петер Швейцер

Victory

Роль тайной стратегии администрации США в распаде Советского Союза и социалистического лагеря

Минск: Авест, 1995

Экономическая динамика позднего СССР, приведшая к распаду великой страны, давно разложена по полочкам. Внутриполитическая история этого периода описана существенно хуже. Но есть и третья плоскость, чрезвычайно важная для понимания причин краха СССР и советского проекта в целом, – та, о которой серьезные ученые и аналитики в наше время практически не говорят, оставляя ее на откуп конспирологам и «квасным патриотам». Речь идет о целенаправленной борьбе Запада против СССР – борьбе, без которой кризис 1980-х, скорее всего, не был бы таким глубоким и завершился бы не распадом, а перезагрузкой и модернизацией Советского Союза.

Именно эту тему поднимает американский журналист Петер Швейцер, чья книга написана по горячим следам тех событий и на основе бесед автора с ключевыми фигурами администрации тогдашнего президента США Рональда Рейгана и советскими перебежчиками на Запад – Гордиевским, Калугиным и др. Символично ее название – «Победа», подчеркивающее тот факт, что холодная война завершилась победой одной из сторон. И эта победа, разумеется, пришла не сама по себе, а стала результатом напряженной аналитической, идеологической, политической, финансовой и разведывательной активности Запада во главе с США.

Реконструкция технологии достижения такой победы, предложенная Швейцером, чрезвычайно важна для понимания набора возможностей и механизма действий США по ослаблению и подрыву основы независимости и суверенитета любой из стран мира, вставших на пути американской стратегии (позавчера это был СССР вчера – Россия, сегодня – Китай). Механизм основан на согласованной работе на нескольких уровнях: 1) Белый дом – кабинет министров – разведсообщество; 2) Белый дом – крупный бизнес; 3) США – их сателлиты по всему миру.

Достижение согласованности стратегии и действий на всех уровнях требует времени и политической воли, но затем дает потрясающий эффект. Это удалось сделать Рейгану с СССР не удалось – Обаме с Россией (банально не хватило времени) и неизвестно, удастся ли Трампу с Китаем. Отличие такого механизма от нашего, российского, в том, что он чрезвычайно затратен на этапе согласования, но зато весьма эффективен в стадии реализации. В нашем случае, как известно, все наоборот: решения принимаются обычно очень быстро, но реализуются как попало: медленно, непоследовательно или неверно.

Стратегия победы США над СССР, согласно реконструкции Швейцера, включала несколько главных направлений:

– Экономическое удушение путем снижения мировых цен на энергоносители, критически важные для торгового баланса СССР. Такое снижение, перешедшее в 1986 г. в настоящий обвал, было достигнуто путем заключения стратегического союза США с главным мировым экспортером нефти – Саудовской Аравией.

– Технологическая блокада: запрет на экспорт в СССР продукции высоких технологических переделов, которые автаркическая и архаичная экономика СССР сама произвести не могла.

– Новый виток гонки вооружений с целью подорвать советскую экономику, включая дезориентацию и запугивание СССР угрозой нарушения стратегического баланса благодаря реализации Америкой программы «Звездных войн».

– Финансовая, техническая и политическая поддержка оппозиции в Польше – тогдашнем сателлите СССР. После введения Западом санкций против Польши СССР пришлось взвалить на себя финансовое бремя по поддержке разваливающейся польской экономики.

– Поддержка антисоветского движения моджахедов в Афганистане с целью обескровить Советскую армию, деморализовать потерями советское общество, дискредитировать СССР в третьем мире, дестабилизировать советскую Среднюю Азию.

Швейцер довольно подробно рассказывает, как были реализованы замыслы Рейгана и его команды по каждому из этих направлений. Их результат – отказ Горбачева от слишком дорого обходившейся и уже экономически непосильной для СССР конфронтации с Западом уже к 1987 г. Полезно познакомиться с этой историей, чтобы не повторить ошибок наших предшественников и не попасть в очередной раз в ловушку наших заокеанских «партнеров».

Майкл Бешлосс, Строуб Тэлботт

На самом высоком уровне

Закулисная история окончания «холодной войны»

М.: Все для вас, 1994

Победив осенью 1988 г. на выборах президента США, Джордж Буш-ст. оказался перед лицом политического вызова со стороны Михаила Горбачева. Лидер СССР к этому времени уже стал живой иконой для всего мира и беспрерывно атаковал американских политиков все новыми мирными инициативами, побуждая их сокращать вооружения и требуя поддержки в деле преобразования архаичной советской экономики. Горбачева активно поддерживали лидеры Западной Европы, бизнесмены и культурные деятели всего мира. Однако Буш, политик куда как менее влиятельный и более осторожный, чем его предшественник Рейган, был вынужден прислушиваться и к антисоветским «ястребам» из консервативных кругов Республиканской партии, армии и ВПК, еврейской, польской и прибалтийских диаспор в США. Все они требовали не верить и не помогать Москве, а нажимать на нее все сильнее и жестче, чтобы вырывать новые уступки в одностороннем порядке, самим не поступаясь практически ничем. В результате вновь избранный президент был вынужден взять паузу, которая затянулась – и чуть было не разрушила многие совместные достижения Горбачева и Рейгана по уменьшению угрозы ядерного взаимоуничтожения.

В книге описывается эволюция политики Буша в 1989–1991 гг. от недоверия Горбачеву – через поиск общего языка и создание пространства доверия – к крупным решениям и развязкам застарелых конфликтов – и далее к беспомощному наблюдению за стремительным падением в бездну Горбачева и СССР вместе с ним. С учетом роли американского направления в советской дипломатии тех лет книгу смело можно назвать дипломатической хроникой драматического распада советской сверхдержавы – не менее важной для осмысления этой геополитической катастрофы, чем хроника экономическая и внутриполитическая. Только вместе взятые они позволяют понять, какой сложный узел проблем тщилась развязать перестройка, как слабы, неопытны и непредусмотрительны были ее лидеры – и как малы были их шансы на успех. И хотя это взгляд с американской стороны, он чрезвычайно полезен для понимания мирового контекста неудачи перестройки в СССР Он же позволяет и ответить на многие недоуменные вопросы насчет того, как и почему стал возможным в 1988–1991 гг. столь быстрый и односторонний уход Кремля из Восточной Европы и с других фронтов холодной войны – беспрецедентная в истории сдача столь долго удерживавшихся и дорого давшихся позиций практически без сколько-нибудь достойной компенсации со стороны Запада.