Текст книги "Война, мир и книги"

– постправда – это информационная среда, в которой объективная реальность влияет на общественное мнение меньше, чем обращение к эмоциям и убеждениям; постправда убивает профессиональную миссию журналистов – беспристрастно и честно доносить до широкого круга людей различные мнения;

– фейк-ньюс – явление, когда на малоизвестном сайте размещается дезинформация, которая за счет активного распространения в соцсетях постепенно завладевает общественным мнением и воспринимается как правда, хотя и не имеет никакого серьезного подтверждения;

– Большой Брат. Эпоха расцвета соцсетей и сетевых СМИ из царства свободы превратилась в жестко контролируемую информационную олигополию. Среди магнатов-цензоров – Facebook[27]27
  Принадлежит корпорации Meta, признанной в России экстремистской.


[Закрыть], Google, Twitter и Яндекс. Они способны умертвить любого информационного субъекта, и активно пользуются этой возможностью (вспомним, как в одночастье Instagram[28]28
  Принадлежит корпорации Meta, признанной в России экстремистской.


[Закрыть] заблокировал аккаунт Рамзана Кадырова с 2 млн подписчиков).

Теперь, когда автор набросал основные черты новой (дез)информационной реальности, можно ответить на вопрос: и как же вести себя в таких невозможных условиях политику (управленцу, публичному лицу)? Стулова предлагает несколько рецептов и правил, но подробности, конечно, оставляет за скобками. Ведь вся брошюра, по сути, является рекламой (и эффективной, на мой взгляд) платных обучающих курсов «Минченко Консалтинг».

Политика

Демократия

Роберт Аллан Даль

Полиархия: участие и оппозиция

М.: Издательский дом ВШЭ, 2010

При каких условиях возможна трансформация авторитарного режима в демократический? А точнее, в «полиархию» – современное демократическое государство с развитой системой сдержек и противовесов, политической конкуренцией и регулярной сменой власти? Термин «полиархия» введен в политическую науку в середине XX века американцем Робертом Далем. Он предложил удобную схему оценки степени демократизации политической системы в зависимости от присутствия гарантий политических прав и свобод – части или всех из необходимого списка. Сам список включает восемь позиций: свободу создания и вступления в организации; свободу самовыражения; право голоса; право избрания на государственную должность; право на состязательность выборов и общественных инициатив; свободу информации; свободные и честные выборы; обязанность правительства реагировать на волеизъявление граждан. Располагая реальные политические режимы на координатной сетке, образуемой двумя главными критериями – равное право выбирать и быть избранным и возможность безнаказанно публично оспаривать действия правительства, – политолог предлагает четыре идеальных типа государства.

Если оба права не соблюдаются, такое государство можно назвать «закрытой гегемонией». Это наиболее авторитарный вариант из всех возможных. Если подобный режим в какой-то момент допускает возможность оспаривания, он трансформируется в «конкурентную олигархию». Такой процесс можно назвать либерализацией режима (но не демократизацией). Если же он допускает равенство прав выбрать и быть избранным, но без права оспаривания, то режим мутирует в «открытую гегемонию». Путь к нему – расширение политического участия (но не либерализация). И только если соблюдаются оба права, режим можно считать демократическим. Впрочем, по мнению Даля, «поскольку демократия может предполагать большее количество измерений… ни одна крупная политическая система в реальности не является полностью демократической». Поэтому их лучше называть «полиархиями». Демократизацией можно считать продвижение любого из оставшихся трех типов к идеалу полиархии.

Анализируя исторический опыт западных стран, ученый формулирует три пути движения к полиархии. Первый, назовем его либерализацией, начинается с того, что в закрытой гегемонии по какой-то причине начинают расширяться возможности публичного оспаривания. Режим начинает меняться в направлении конкурентной олигархии. Со временем открытость режима, то есть допуск к правам более широких групп населения, расширяется. Тем самым конкурентная олигархия превращается в полиархию. Таким путем прошли аристократические Британия и Швеция. Второй вариант начинается в той же точке, но идет по пути расширения политического участия: закрытая гегемония становится открытой. Со временем расширяются возможности публичного оспаривания, что позволяет режиму стать полиархией. Это путь поствеймарской Германии. Наконец, закрытая гегемония может превратиться в полиархию и напрямую, «в результате неожиданного предоставления всеобщего права голоса и права на публичное оспаривание». Это путь революционной Франции. Наименее болезненным и наиболее вероятным Даль считает первый вариант (либерализация с последующей демократизацией). В его ходе «нормы, практика и культура конкурентной политики сначала распространились среди небольшой элитарной группы». Тяжесть конфликтов в такой ситуации «сдерживалась дружескими и семейными связями, интересами, классовой общностью, идеологией, которые пронизывали ограниченные группы знати». Демократизация позволяет новым группам, допущенным к политике, «легче освоиться со стандартами и практикой конкурентной политики, уже разработанными элитами».

Тезисы Даля, сформулированные в 1971 г., сохраняют значение для тех, кто изучает политику, и сегодня. Прежде всего потому, что назойливое желание «подтолкнуть» процессы развития стран в «правильном» направлении с помощью давления, насилия или манипуляций, принудительно «демократизировать» их остается характерным для политической элиты США. Даль же весьма осторожен в оценке реалистичности внешнего «подталкивания к демократизации». Он полагает, что подлинные политические изменения возможны только в длительной перспективе, исчисляемой скорее поколениями, чем годами или президентскими сроками. Ситуация может быстро измениться только в тех странах, где все основные условия для полиархии созрели, но по каким-то причинам действует «навязанная непопулярная диктатура». Увы, таких стран автор насчитывает совсем немного. «Экспортеры революции» сформировали три стратегии, но все они, по оценке ученого, неудачны. Во-первых, можно захватить и оккупировать страну, сменить в ней политический режим и затем защищать его столько, сколько потребуется. Сложность здесь в ресурсах, выделяемых на решение указанной задачи: их потребуется очень много и на долгое время. Если таким образом удалось демократизировать Германию и Японию, поскольку США пришли туда всерьез и надолго, то Вьетнам, Ирак и Афганистан – уже нет: просто в какой-то момент кончились деньги и желание… Вторая стратегия – поддерживать революционное движение в другой стране финансово, оружием и др. К сожалению, революционеры, свергающие диктатуру, обычно заменяют ее на собственную, а вовсе не на полиархию. Да и правительства стабильных полиархий вряд ли будут рисковать ради революционеров. В-третьих, можно поддерживать существующее правительство в другой стране, оказывая на него давление с требованием перемен. Увы, «не так-то просто привлечь диктаторов и олигархов к разрушению их собственного режима», как показали те же Южный Вьетнам или многочисленные латиноамериканские диктатуры…

Что же делать американским альтруистичным демократизаторам и прогрессорам, чтобы их мечты хотя бы чуть-чуть приблизились к исполнению? Даль утверждает, что имеет смысл помогать только тем политическим игрокам в недемократических странах, которые ориентированы на демократическое развитие. При этом не следует помогать им брать власть – это их собственная задача и их собственный риск; все, что можно делать из-за рубежа, – это помогать им экономически и технически, то есть советами и деньгами. Какими же должны быть эти советы? Автор выделяет три главных. Во-первых, путь к полиархии может занять много времени и чреват срывами. Значит, нужно создать взаимную заинтересованность различных элитных групп в его продолжении. Это возможно только в том случае, если все будут иметь гарантии самосохранения и защиты своих коренных интересов. Поэтому секрет успеха – во взаимных гарантиях между победителями и побежденными, новаторами и реакционерами. Принцип «победитель получает все» – самый короткий путь к провалу демократизации. Во-вторых, необходима сильная исполнительная власть. При реформах время дорого, и чрезмерное влияние парламента может эти реформы похоронить. Значит, нужно сильное и полномочное правительство, которое могло бы игнорировать попытки депутатов затянуть или выхолостить преобразования. В-третьих, необходимо манипулировать избирательным законодательством так, чтобы избежать чрезмерной многопартийности и способствовать образованию нескольких крупных партий, с которыми будет легче договариваться правительству. Четвертый совет – демократизация на местном уровне, то есть предоставление больших прав местным органам управления. В совокупности эти четыре элемента и обеспечивают движение к искомому идеалу Даля – полиархии.

Стивен Льюкс

Власть: радикальный взгляд

М.: ГУ ВШЭ, 2010

Британский социолог и политолог, а ныне профессор социологии Нью-Йоркского университета Стивен Льюкс в начале 1970-х годов написал небольшую книгу о власти – о том, как ее следует понимать и как изучать. Речь шла прежде всего о власти в развитых демократических странах – тех, где, по идее, она должна избираться народом и подчиняться ему в своих решениях и действиях. Марксисты, однако, еще в XIX веке яростно разоблачали видимость демократии, за которой скрывается власть одного класса над другим. Моска и Парето обосновали существование особой социальной группы – элиты, властвующей в любом обществе, включая демократические. Чарльз Райт Миллс в середине XX века показал на американском примере, насколько далеки от действительности представления о демократическом характере власти в буржуазном обществе. Естественно, что буржуазные идеологи всегда пытались разными способами опровергнуть эту критику. Так, в 1960-х годах широкое распространение получила теория Роберта Даля о «плюралистическом» характере власти, предполагавшая, что различные социальные группы, как высшие, так и низшие, имеют примерно равный доступ к власти, если рассматривать ее какуспех в принятии определенных решений вопреки чужим требованиям.

В отличие от Даля, Стивен Льюкс предлагает «тройной» взгляд на власть. Первым, самым простым и очевидным – «одномерным» – ее измерением он считает взгляд так называемых плюралистов, которые фокусируют внимание только на наблюдаемом поведении социальных и политических игроков в их взаимодействии. А значит, их главной задачей становится изучение примеров принятия решений. Реальная власть, по их мнению, проявляет себя в конфликте между различными интересами, понимаемыми как «предпочтения, отдаваемые какой-либо политике и обнаруженными благодаря политическому участию». Если эти интересы в конфликте себя не обнаруживают, то получается, что их как бы и нет… Но что если настоящая власть состоит не в победе в конфликте по заданным правилам, а в определении этих правил? «Двумерный» взгляд на власть начинается именно с этой точки. Он предполагает, что «в той степени, в какой личность или группа – сознательно или бессознательно – создает или усиливает барьеры для публичного обсуждения политических конфликтов, та личность или группа обладает властью». Если так, то власть можно определить как «совокупность доминирующих ценностей, верований, ритуалов и институциональных процедур („правил игры“), которые систематически и последовательно функционируют ради выгоды определенных лиц или групп в ущерб другим».

«Двумерный» взгляд на власть позволяет увидеть конфликт не внутри политической системы, куда допущены только тщательно отобранные игроки, а на ее границе. Это конфликт между теми, кто вовлечен в процесс принятия решений, и теми, кто исключен из него. Такой подход «включает в анализ властных отношений вопрос о контроле над политической повесткой» и о способах такого контроля. Однако он оставляет за скобками случаи, когда исключенные силы не демонстрируют своего недовольства принятыми решениями и самим фактом своего исключения, – а такие случаи весьма многочисленны. И здесь Льюкс переходит к «трехмерному» взгляду, рассматривая в качестве высшего проявления власти «воспрепятствование людям в какой бы то ни было степени испытывать недовольство посредством формирования у них такого восприятия и понимания, таких предпочтений, которые обеспечивают им принятие своей роли в существующем порядке вещей». Власть, по мнению автора, сохраняет устойчивость благодаря принуждению особого рода, которое «направлено на то, чтобы те, кто его испытывают, усвоили верования и сформировали желания, порождающие согласие на господство над ними и принятие его».

Благодаря целому ряду механизмов «третьего измерения» власти ей удается привести «тех, кого требуется подчинить, к восприятию условий своего существования как „естественных“ и заставляет даже ценить их, а также не осознавать источники своих желаний и верований». Тем самым власть действует против «интересов людей, вводя их в заблуждение и… разрушая их способность суждения». Отсутствие недовольства само по себе не означает подлинного консенсуса, ведь возможен ложный консенсус, достигнутый манипулятивными средствами. Конфликт возможен не только как открытый, но и как скрытый – между интересами тех, кто властвует, и тех, кто исключен. При этом исключенные могут их – свои реальные интересы – не осознавать, ведь «сами желания людей могут быть производными от системы, которая работает против их интересов». Такой подход Льюке называет радикальным, в то время как одномерный взгляд – либеральным, а двумерный – реформистским. И только радикальный подход может объяснить, «каким образом политические системы препятствуют тому, чтобы требования становились политическими проблемами, или даже тому, чтобы они просто были заявлены».

Социальные конфликты 1968 г. и последующих лет на Западе, казалось, подорвали все основания доверять «плюралистам». Однако спустя еще два десятилетия крах СССР и победное шествие неолиберализма по планете вернули в строй это, как и целый ряд других, буржуазное учение. Таким образом, вопрос о власти при буржуазной демократии и о том, кому она на самом принадлежит, а также почему угнетаемый народ не восстает против нее, не теряет актуальности. Чарльз Тилли составил исчерпывающий список вариантов ответа на него, и позиция Льюкса укладывается в один из них: «вследствие мистификации, подавления или просто недоступности альтернативных идеологических рамок подчиняющиеся так и не осознают свои истинные интересы». Таким образом, автор развивает тезис Антонио Грамши о «культурной гегемонии», которая принадлежит господствующему классу и помогает ему держать в подчинении общество в целом. С учетом растущей информатизации и медиатизации общества в 1990-2020-е годы тема использования информации, дезинформации, пропаганды в интересах власти становится все более интересной и важной. В этом контексте работа Льюкса, несмотря на полвека, прошедшие с момента ее написания, кажется удивительно современной.

Альберт Отто Хиршман

Риторика реакции: извращение, тщетность, опасность

М.: Издательский дом ВШЭ, 2021

Американский экономист разбирает три главных способа дискредитации прогрессивных изменений, применяемых консерваторами во всем мире на протяжении последних трех столетий. В целом реакцию Хиршман рассматривает как ответ консерваторов на прогрессивное движение общества, выразившееся в Великой французской революции, последующем введении в Западной Европе всеобщего избирательного права и, в дальнейшем, создании государства всеобщего благосостояния. Все три волны реакции, указывает автор, используют примерно сходные аргументы в попытках остановить прогресс или даже обратить течение истории вспять.

Первый из них – это тезис об извращении «профессорами» изначального смысла реформ: «попытка развивать общество в определенном направлении ведет его к движению в прямо противоположном направлении. Попытки достичь свободы топят общество в рабстве, поиск демократии ведет к олигархии и тирании, программы социального обеспечения ведут к еще большей бедности». По причине глубоко прогрессистского характера современности реакционеры почти всегда находятся во враждебном окружении. Поэтому они чаще всего не решаются подвергнуть сомнению благие помыслы реформаторов, а пытаются убедить окружающих в том, что по цепочке непреднамеренных последствий реформа приведет к прямой противоположности провозглашаемой цели.

Хиршман опровергает этот тезис, указывая, что едва ли извращенные последствия прогресса имеют место в тех масштабах, о которых говорят реакционеры. Эффект извращения есть крайний пример непреднамеренных следствий. Такие следствия могут быть как позитивными, так и негативными, но реакционеры закрывают глаза на эту вариативность и заранее объявляют реформы неудавшимися, игнорируя примеры удачных реформ.

Второй тезис реакции – о тщетности усилий реформаторов: «попытка реформы всегда обречена на неудачу, поскольку перемена – это лишь ширма, фасад, поверхность, за которой скрывается неизменность и нетронутость глубинных структур общественного бытия». Среди апологетов этого тезиса – Алексис де Токвиль, Гаэтано Моска и Вильфредо Парето. Однако, утверждает Хиршман, реакционеры слишком рано начинают говорить о тщетности, хватаясь за первое свидетельство того, что реформа не работает так, как было задумано. Возможность социального обучения и постепенной корректировки курса реформ ими не рассматривается вообще. То есть действенность критики в адрес реформаторов обесценивается.

Наконец, третий тезис – об опасности последствий реформ: «предлагаемая реформа, пусть даже ее цели выглядят привлекательно, подразумевает неприемлемые издержки или негативные последствия. Демократия угрожает личной свободе, а государство всеобщего благосостояния угрожает и свободе, и демократии». Его выдвигали в разные времена Маколей, Моска и Хайек.

Однако и этот тезис опровергается Хиршманом, так как исходит из видения мира как пространства игры с нулевой суммой. Это крестьянское видение мира, располагающего исходно ограниченным набором благ, который не может быть увеличен. Но мир принципиально иной, он представляет собой пространство игры с ненулевой суммой. Рост демократии не обязательно ограничивает пространство личных свобод, он может, напротив, расширить и укрепить эти свободы.

Чарльз Тилли

Демократия

М.: Институт общественного проектирования, 2007

Крупнейший историк и политолог современности, Чарльз Тилли (1929–2008) известен своим образом «демократии как озера». Смысл образа в том, что нет никакого «нормального» пути к демократии. Путей, как и горных речек, несущих свои воды в озеро, может быть множество. История многовариантна и оттого малопредсказуема, хотя с некоторой долей вероятности можно просчитать доступные нам политические варианты…

Различные пути к демократии (и от нее тоже!) Тилли рассматривает в одноименной книге, которая, на мой взгляд, абсолютно необходима для понимания плюралистичности современного мира. Даже объединенный демократическим идеалом, он не становится более однородным и поэтому терпимым к самозваным апостолам единственно верных образцов, эталонов демократии и программ перехода к ней.

Тилли начинает с того, что никакая демократия не сможет функционировать, если у государства не будет возможности обеспечивать демократический процесс принятия решений и проводить эти решения в жизнь. Потенциал государства, то есть его способность навязывать обществу свои решения, может варьироваться в очень широком диапазоне. Таким образом, к делению государств на «демократические/недемократические» необходимо добавить деление на «низкий/высокий потенциал государства».

На выходе получаем четыре кластера государств: недемократические с высоким потенциалом (слабый голос общественности, силы безопасности вовлечены в публичную политику, режим может измениться в результате раскола в верхах или восстания снизу) – Казахстан, Иран; недемократические с низким потенциалом (боевики, этнические и религиозные союзы, холодные/горячие гражданские войны, политические убийства) – Сомали, Конго; демократические с низким потенциалом (широкий круг социальных движений, парламентская демократия, но большое участие полу– и нелегальных акторов в политике, политические убийства) – Ямайка, Бельгия; демократические с высоким потенциалом (широкий круг социальных движений, группы интересов, партии, официальные консультации с народом, включая выборы, низкий уровень политического насилия) – США, Франция, Германия.

Режим можно признать демократическим, считает Тилли, если политические отношения между гражданами и государством выражены широкими, равноправными, защищенными и взаимообязывающими процедурами обсуждения. Демократизация для него означает движение в сторону более широкого по охвату, более равноправного по сути, более защищенного и более обязательного к исполнению согласования по поводу назначения на политические посты и принятия государственных решений.

Демократизация и дедемократизация различаются движением в разных направлениях по трем осям: нарастание или ослабление связи межличностных сетей доверия с публичной политикой; нарастание или ослабление изоляции основных категориальных неравенств от публичной политики; нарастание или ослабление автономности крупных центров власти от публичной политики. Тилли выделяет три фундаментальных процесса, всегда и повсюду способствующих демократизации: все бóльшая интеграция сетей доверия в публичную политику; все бóльшая изоляция категориального неравенства от публичной политики; уменьшение независимости крупных центров власти от публичной политики.

Не бывает, по мнению Тилли, государств полностью демократических и полностью недемократических. Есть государства, в настоящий момент демократизирующиеся и в настоящий момент дедемократизирующиеся. Не бывает и государств, однажды и навсегда ставших демократическими. Демократизация и дедемократизация – это постоянно идущие процессы, а не состояния. Открытие «рецепта демократии» одними странами слабо помогает демократизации других стран: демократия приходит в страну не в результате «экспорта» из других стран, а в результате борьбы государства и граждан. Путь каждой страны к демократии уникален, поэтому «экспорт демократии» просто не имеет смысла, а часто даже вреден!

Закономерности демократизации, указывает автор, представляют собой не стандартные последовательности, но повторяющиеся причинные механизмы, которые в различных комбинациях вызывают изменения категориального неравенства, сетей доверия и негосударственной власти. Так, дедемократизация обычно происходит, когда правители и элиты реагируют на кризис режима, несущий вызов их власти. Демократизация обычно случается, когда государство неохотно реагирует на голос народа уже после того, как кризис режима ослабел.

При низком потенциале государства коллективные требования граждан обычно не могут завершиться переменами в общественной жизни в сторону демократизации. При высоком потенциале государства правители неизбежно склоняются к тому, чтобы использовать этот потенциал для сохранения своего положения во власти. В длительной перспективе рост демократии и рост потенциала государства взаимно усиливают друг друга.

Самюэль Хантингтон

Третья волна

Демократизация в конце XX века

М.: Российская политическая энциклопедия, 2003

В 1991 г. Самюэль Хантингтон констатировал факт окончания идеологических войн и наступление новой эры войн за идентичность. Этот рубеж оказался перейден в результате важнейшего глобального процесса конца XX века – «перехода примерно тридцати стран от недемократических к демократическим политическим системам». Эту «третью волну демократизации» автор датирует 1974–1990 гг. (распад СССР произошел чуть позже).

Почему и как эта волна реализовалась? Чем она отличается от двух предыдущих волн? И что следует сделать, чтобы демократизация прошла успешно и не повернула вспять? Три этих вопроса находятся в центре внимания автора, который выступает в амплуа одновременно идеолога и ученого, исследователя и консультанта.

Изучая процесс демократизации, он утверждает, что «демократия – это само по себе хорошо», она имеет «позитивные последствия для индивидуальной свободы, внутренней стабильности, мира во всем мире и США». И не стесняется давать «советы демократизаторам» в духе «демократического Макиавелли». При этом суть демократии он интерпретирует в традиции Шумпетера («демократический метод – это такое институциональное устройство для принятия политических решений, при котором отдельные индивиды обретают власть принимать решения в результате конкурентной борьбы за голоса людей»), вслед за Робертом Далем делая акцент на соревновательности политического процесса и участии в нем широких слоев населения. Автор напоминает, что современная демократия – это демократия национального государства, а не села, племени или полиса.

Решающий момент в процессе демократизации – замена правительства, сформированного недемократическим способом, на новое, избранное входе свободных, открытых и беспристрастных выборов. Обычно демократизации предшествует либерализация авторитарного режима, а иногда – его распад в результате обострения внутренних противоречий и др. Либерализация сама по себе не ведет к демократизации, ибо обычно останавливается на полпути, не подвергая руководящую верхушку «тесту выборов». Если же недемократический режим все-таки рушится, то благодаря выборам ему на смену приходит режим демократический. Чтобы он стал устойчивым и вновь не уступил место авторитаризму, демократическая система нуждается в консолидации.

Переход группы стран к демократии Хантингтон называет «волной демократизации», за которой, как правило, следует откат. Первая такая волна стартовала примерно в 1828 г. в США и завершилась в 1920-х годах в Европе, где на развалинах четырех империй возникло множество национальных государств, часть из них – демократические. Первый откат начался с фашистской революции 1922 г. в Италии и завершился Второй мировой войной.

Победа над нацизмом запустила «вторую волну демократизации», охватившую Европу и ее колонии. Эта волна выдохлась к началу 1960-х годов, сменившись вторым откатом – серией военных переворотов и установлением диктатур в Азии, Африке, Латинской Америке и даже Европе (Греция).

Деколонизация Африки вообще «привела к сильнейшему в истории увеличению числа независимых авторитарных правительств». Наконец, Апрельская революция 1974 г. в Португалии запустила «третью волну демократизации», это установление демократии в Греции и Испании, падение диктатур в Бразилии, Аргентине, Чили и других странах Латинской Америки, демократизация Турции, Южной Кореи и Пакистана. Главным же прорывом стало падение социалистических режимов в странах Восточной Европы и СССР.

Почему возникают волны демократизации? В совсем разных странах порой важные политические перемены происходят почти синхронно (вспомним европейские революции 1848 г. и всемирные волнения 1968 г.). Успех «первой волны» Хантингтон приписывает экономическому и социальному развитию ведущих стран мира и победе Антанты в Первой мировой войне. Выигрыш во Второй мировой войне сделал возможным успех «второй волны», ему также способствовал крах европейских колониальных империй.

С «третьей волной» все сложнее, автор указывает целых пять причин ее развертывания: ослабление легитимности авторитарных режимов в результате военных поражений, успехов партизанского движения, экономических неурядиц и нефтяных кризисов 1970-х годов; глобальный экономический рост 1960-х годов, способствовавший повышению уровня образования и расширению городского среднего класса; переход католической церкви в 1963–1965 гг. от апологии статус-кво к борьбе против авторитаризма и за реформы; поворот стран Севера (США – ЕС – СССР) в сторону защиты прав человека на декларативном (1970-е) и практическом (1980-е) уровне; эффект «снежного кома» (демонстрационный эффект), созданный первыми переходами кдемократии и усиленный средствами международной коммуникации. Сегодня мы можем добавить такой фактор, как эффект победы Запада в холодной войне.

Последует ли за «третьей волной демократизации» третий откат? Тридцать лет после выхода книги показали, что он неизбежен. Что способствует откату и можно ли сократить его масштабы?

Хантингтон выделяет две главные проблемы «демократического транзита»: что делать с «палачами», то есть деятелями свергнутого авторитарного режима? Рекомендуется их не наказывать, ведь важнее всего, чтобы консервативные силы примирились с демократией, а для этого нужно уверить их, что карать их не будут. Если же суды неизбежны – осудите только лидеров авторитарного режима и сделайте это быстро! Не увлекайтесь люстрациями и т. д.

Вторая проблема: как ограничить участие армии в политике? Провести чистку офицерского корпуса как от сторонников, так и от противников (!) свергнутого режима, сократить численность армии, повысить ее денежное довольствие, перевооружить («дайте военным новые игрушки!»), вывести армию из столицы, дать ей внешнюю угрозу и т. д.

Самые трудноразрешимые проблемы автор называет «контекстуальными», то есть коренящимися «в природе самого общества, его экономике, культуре и истории». Они свойственны конкретной стране, а не демократическому или авторитарному режиму.

Наконец, существуют проблемы, характерные для самой демократической системы: это «создание патовых ситуаций, неспособность принимать решения, тяготение к демагогии, господство своекорыстных экономических интересов». Теперь понятно, почему очень немногие страны в XX веке создавали устойчивые демократии с первой попытки. Но «наличие прежнего демократического опыта более благоприятно для стабилизации демократий третьей волны, чем его отсутствие», – заключает Хантингтон. И тем, кто попытался сделать это впервые, вряд ли будет сопутствовать успех, однако следующее поколение сможет много лет спустя опереться на их опыт и с большей вероятностью создать в своей стране устойчивую демократию.

Майкл Паренти

Демократия для избранных

Настольная книга о политических играх США

М.: Поколение, 2006

Американский политолог Майкл Паренти известен своим радикально-критическим взглядом на современное капиталистическое общество. Его книга «Демократия для избранных», постоянно переиздаваемая в США и по всему миру, подвергает деконструкции расхожие представления, в первую очередь миф о том, что в американской политической системе воплощен демократический идеал, на который необходимо ориентироваться всему миру. Такая точка зрения, считает Паренти, избегает темных сторон политической жизни США. Ее придерживаются апологеты сложившегося в Америке общественного устройства, изображающие «любой недостаток американской социально-политической системы в качестве свидетельства ее силы». Они убеждают нас, что абсентеизм американцев говорит об их удовлетворенности жизнью; что многочисленные лоббисты в Вашингтоне всего лишь «выполняют информационную функцию»; что сильное президентство и ослабление власти конгресса не вредят демократии; что двухпартийная система идеально отражает весь «здоровый» политический спектр. С другой стороны, тотальная критика лицемерной и лживой американской политии игнорирует существующий в ней демократический потенциал и реальные достижения народа в борьбе за политическую свободу. Сам Паренти ставит целью показать, что «капиталистический общественный порядок постоянно нарушает демократию», но народ продолжает бороться за нее – и нередко достигает успеха.