Текст книги "Война, мир и книги"

Такие механизмы неценовой регуляции экономики открыла и использует раздаточная система… Безусловно, параллельно с раздаточными существовали и другие хозяйственные отношения, которые часто принимают за рыночные. Автор считает это ошибкой и предлагает называть их «нераздаточными». Она определяет нераздаточные отношения как «обмены дачами, то есть тем, что получено в результате раздач, или тем, что произведено с розданных средств производства». Да и сами раздаточные отношения в ходе своего развития неизбежно накапливают дисбалансы и исчерпывают свою полезность, что ведет к трансформации текущей модели раздатка и образованию новой, более прогрессивной и эффективной, но все-таки раздаточной системы. Как же она эволюционировала от царства к империи, от империи к советскому плану, от плана – к постсоветскому рынку? Какую роль играли на разных этапах развития российского «раздатка» деньги? И как функционирует раздаточная экономика сегодня, в Российской Федерации? Обо всем этом и многом другом, принципиально важном для понимания реалий отечественной экономики, – читайте в книге Ольги Бессоновой.

Ольга Бессонова

Рынок и раздаток в российской матрице: от конфронтации к интеграции

М.: РОССПЭН, 2015

Ольга Бессонова вот уже много лет развивает самобытную теорию «раздатка», посвященную изучению особенностей российского (и, шире, незападного) типа экономики. Ее очередная книга посвящена возможностям интеграции российского (раздаточного) и западного (рыночного) типов хозяйствования на новом этапе исторического развития нашей страны. Эти два типа Бессонова рассматривает как «две базовые модели развития человечества, не существующие одна без другой… На архетипическом уровне модель рынка – это отношения купли-продажи, частная собственность и прибыль как сигнальный институт. Модель раздатка включает отношения сдач-раздач, общественно-служебную собственность и административные жалобы в виде обратной связи». Совмещая две эти модели, получаем возможность придавать хозяйственному развитию, с одной стороны, динамизм и инновационность, с другой – стабильность и защищенность. Если в аналитических целях исследователь концентрирует внимание на различиях между двумя моделями, то синтез требует их сближения и взаимного обогащения. Автор считает, что представление о двух альтернативных путях развития, Западном и Восточном, устарело и должно уступить место представлению об общей эволюционной программе, которую в разных формах реализуют все страны.

Развитие происходит в форме циклов, «причем каждый цикл опирается на новые формы базовых институтов, новую трудовую модель и новую технологическую основу». К настоящему времени мир прошел уже три институциональных цикла, но прошел их по-разному: «страны Запада их реализовали на рыночном архетипе, а государства Востока и Россия – на раздаточном». Тем не менее рыночная система всегда включает элементы раздатка, а раздаточная – элементы рынка. Каждый раз идет поиск оптимальной конфигурации, которая со временем устаревает, теряет творческий потенциал и в муках и борьбе сменяется новой. Ярким примером такой удачной интеграции Бессонова считает модель социального рыночного хозяйства, выработанную Западной Европой в середине XX века. «Современная демократия с ее всеобщим избирательным правом появилась именно в связи с синтезом рыночных и раздаточных институтов». Демократия как политическая модель в условиях «чистого» рынка просто невозможна, она появляется как результат интеграции раздаточных элементов в экономику рыночных стран. Именно механизм рыночно-раздаточного равновесия определяет глобальную социально-экономическую динамику. Россия здесь не исключение. «В случаях резкого нарушения баланса „от дач-получений“ в обществе происходят революции либо рыночного буржуазного, либо раздаточного социалистического типа. Возникают новые религии и идеологии, с акцентом либо на индивидуальном, либо на коллективном». Современный кризис российской экономики, считает автор, это следствие исчерпания «модели квазирынка – основы всех капитализмов России. Исторически преодоление кризисов осуществлялось революционным переходом к экономике раздатка».

Как будет на этот раз? Бессонова фиксирует тенденцию к формированию нового институционального порядка, который она называет «контрактный раздаток». Этот тип интегрирует на новом уровне институты рынка и раздатка, что может со временем привести нашу страну в разряд «систем открытого доступа» (по Норту и Вайнгасту). До сих пор все три институциональных цикла функционировали в рамках «системы закрытого доступа», так что вырисовывается шанс на качественный скачок, способный решить многие проблемы российского общества. Новый тип еще не возник, а то, что мы имеем сегодня, это лишь кратковременная, крайне несовершенная переходная стадия, которую ошибочно принимают за вполне сложившийся порядок. Это короткая интермедия, перерыв на поиски и эксперименты, а не порядок! Развитие происходит в форме цикла, который имеет две фазы: основную и переходную. В основной фазе «преобладает общественно-служебная собственность и сдаточно-раздаточные отношения, а в переходные периоды внедряется частная собственность и распространяются рыночные отношения. Каждый цикл начинается с новой формы государственности и с отрицания институциональной среды переходного периода». Таким образом, сегодня мы переживаем переломный момент, когда финальная (переходная) фаза предыдущего (третьего) цикла – «административного раздатка» – должна смениться начальной (основной) фазой нового (четвертого) цикла – «контрактного раздатка». В финальной фазе рыночные институты, обычно находящиеся на периферии, становятся доминирующими и обеспечивают свободу поиска и инноваций. На основной фазе они возвращаются на периферию, сменяясь институтами раздатка.

Чтобы это произошло, должны быть приняты новые базовые законы и установления (конституции, судебники и др.), образующие обновленную институциональную матрицу общества. Их имплементация в реальность занимает немалое время и идет трудно, преодолевая сопротивление бенефициаров предыдущей фазы (в нашем случае – прежде всего олигархов, коррумпированных чиновников и их медийной и интеллектуальной обслуги). Но в результате формируется тип социально-экономических отношений, фундаментальный для нового цикла. Базовые раздаточные институты после периода угнетения начинают возрождаться в обновленных формах и требуют своего «места под солнцем». Иногда для этого требуется революция, иногда – репрессии. В любом случае переход протекает в борьбе и конфликтах. Да и как иначе, ведь происходят национализация (перевод в общественно-служебную собственность имущества частных лиц), коллективизация (частные и индивидуальные формы переводятся в общественно-служебные под управлением государства) и социальная фильтрация (частные лица возвращаются на службу государству независимо от их прежнего социального статуса). Но стоит ли грустить по «новому русскому» капитализму, который на наших глазах сначала покорил страну, а сегодня постепенно уходит? Ведь нынешний социально-экономический строй, вопреки замыслам его творцов и декларациям его выгодополучателей, представляет собой всего лишь «квазирынок». Он носит во многом паразитический характер и не способен обеспечить дальнейшее развитие страны. Он всего лишь «использует механизмы купли-продажи для присвоения уже созданных производственных систем и инфраструктуры» (вместо того чтобы создавать новые). Он движим интересами не потребителей и предпринимателей, а «обслуживает интересы властных структур через механизмы предпринимательства». Под внешне рыночными механизмами (тендеры, конкурсы и проч.) он скрывает «раздачи своим». Частные компании и фирмы в его рамках почти не вырабатывают рыночной стратегии, а ведут борьбу за госресурсы и используют связи в госорганах.

Итак, существующий сегодня строй – не более чем «институциональная ловушка», тупик, который в случае сохранения будет просто пожирать все новые ресурсы страны без адекватной отдачи. Стоящие перед Россией задачи он решить не может, его творческий потенциал исчерпан, его производительные задачи давно решены. На смену ему должен прийти «контрактный раздаток» – новый институциональный порядок. Но что же в нем будет нового, чем он будет отличаться от «административного раздатка» (так Бессонова называет советский институциональный порядок)? Вспоминая действительный смысл «переходных периодов», или «капитализмов в России», понимаем: именно они вырабатывают новые формы и технологии, которые затем интегрируются в раздаточный порядок. Квазирынок умрет, чтобы наиболее эффективные из его изобретений были поглощены и приняты на вооружение «контрактным раздатком». Это позволит российскому хозяйству перейти на новый уровень развития производительных сил и решить те задачи, которые сегодня кажутся – да и являются – принципиально нерешаемыми. Конкретные механизмы такого перехода автор рассматривает на примере одной из важнейших сфер жизни общества – жилищного хозяйства. Исчерпанность квазирыночного пути развития может (и должна!) смениться более интенсивным и гармоничным ростом – на базе восстановления в новых, «контрактных» формах традиционных для России раздаточных отношений.

Сергей Селеев, Александр Павлов

Гаражники

М.: Фонд поддержки социальных исследований «Хамовники», 2016

«Гаражная экономика – чрезвычайно распространенная форма экономической жизни, остающаяся, впрочем, практически незамеченной», – констатируют журналист Сергей Селеев и социолог Александр Павлов, приступая к описанию и изучению этого феномена. По их оценке, «практически каждый житель провинциального города так или иначе сталкивался с гаражной деятельностью», хорошо знают о ее существовании муниципальные власти, но выше района информация не идет. Отсутствует понятийный аппарат для описания этого явления, неясно, к чему его отнести – к бизнесу, к самозанятости, к чему-то третьему? Авторы подошли к знакомству с гаражами «снизу», без всякой предварительно сформулированной теории. В результате проведения серии интервью в 60 городах и поселках восьми регионов России они пришли к выводу, что «среда гаражников достаточно однородна. Их волнуют примерно одни и те же проблемы, их деятельность строится на схожих основаниях, их способы жизнеобеспечения во многом совпадают». Более того, распространение интернета привело к «объединению гаражников в виртуальные и реальные сообщества». В общем, налицо специфический социальный слой. Так в чем же его специфика?

Подавляющее большинство гаражников – это «типичные ремесленники», а их труд – классическая «промысловая деятельность, направленная не на аккумуляцию ресурсов, а на жизнеобеспечение». Она отличается от бизнеса тем, что обязательно носит личный характер – даже тогда, когда охватывает множество работников, имеет формально-юридический статус и т. п. «Без конкретной личности промысловика-основателя эта деятельность невозможна – настолько для нее важен его личный социальный капитал». Вся гаражная деятельность пронизана неформальными социальными связями, и в целом она представляет собой феномен скорее социальный, чем экономический, экономика играет подчиненную роль. Деньги здесь возникают из личных связей и практически не превращаются в капитал. Ключевыми особенностями гаражных промыслов Селеев и Павлов видят примат личного труда, опору на социальное окружение и гибкость. Навыки и знания мастеров зачастую уникальны, их передача осуществляется через институт ученичества, который не приносит экономической выгоды, но дает мастеру удовлетворение и веру, что его дело не погибнет. Социальное окружение дает гаражнику ресурсы и регулирует его деятельность (вместо государства, которого в этой системе нет). Гаражное ремесло редко перерастает в полноценный бизнес, не создает новых массовых рынков и вообще имеет низкий экономический «потолок».

Чем же конкретно занимаются гаражники? Спектр их занятий велик и зависит от имеющихся ресурсов, а также местных традиций. «В регионах, обеспеченных ресурсами, люди часто предпочитают самостоятельной гаражной занятости работу по найму, пусть и теневому», потому что получаемых таким образом доходов хватает на жизнь, а в гараже сильно больше не заработаешь. В Мордовии более выгодным считается отходничество (глубоко укорененная традиция), в Подмосковье – маятниковая миграция (близость к ресурсной Москве). В целом авторы выводят генеалогию гаражного промысла от «работных изб», существовавших в городских усадьбах еще дореволюционной России. Сегодня же в гаражники идут, чтобы обеспечить уровень дохода, необходимый для выживания – своего и семьи. Но есть и три других важных мотива: работать независимо, найти для своих трудовых навыков адекватное применение, реализовать себя как профессионала и получить соответствующее социальное признание. Не менее трети гаражников – бывшие мелкие предприниматели, ушедшие в гараж после того, как государство в очередной раз начало «закручивать гайки». Обычно гаражники работают в одиночку, иногда берут ученика. Часто используют один гараж по нескольку человек, у каждого из которых свой промысел. Работы по найму тут очень мало, основная форма кооперации – распределение дохода между участниками с учетом коэффициента трудового участия. В этом авторы также видят наследие артельной организации труда, характерной для русских ремесленников дореволюционной поры.

Многие гаражники совмещают свою деятельность с работой по найму вне гаража, которая приносит невысокий гарантированный доход и сохраняет «учетный статус», то есть определенные социальные гарантии. Постепенно обрастая социальными связями и формируя собственный пул клиентов, достаточный для обеспечения постоянной занятости, гаражник обычно отказывается от работы по найму. Для того чтобы такой пул сформировался, пользуются самыми разнообразными возможностями, удовлетворяющими потребности социального окружения гаражника. Любая вновь появляющаяся ниша быстро закрывается гаражным предложением. Большую роль в трансляции новых запросов рынка играют «барыги» – коммерсанты-посредники, заказывающие гаражникам изготовление товаров для последующей мелкооптовой продажи. Гибкость – отличительная черта гаражника, поэтому один и тот же человек может выступать членом сразу нескольких «артелей», комбинируя свой рабочий график и в результате набирая доходы, достаточные для закрытия жизненных потребностей. «Сегодня человек работает в бригаде грузчиков, так как есть заказ, завтра – в бригаде отделочников, послезавтра – в мебельном цехе, на четвертый день берет самостоятельный подряд на строительство бани, при этом не прерывая работы в собственном гараже, где восстанавливает автомобиль на продажу».

В статистику гаражники не попадают и в целом остаются невидимыми для официальных инстанций, при этом активно присутствуя в реальной жизни. Популярность видеолекций и видеоуроков, распространяемых через интернет, привела к становлению настоящего института «гаражного образования», полностью независимого от государственного и муниципального. Как не зависят гаражники от государства и практически во всех остальных отношениях, слабо его замечая и будучи слабо различимыми для него. Местные власти, отлично зная о гаражниках, предпочитают их не трогать, но только до определенного момента. «Настоящее давление начинается лишь тогда, когда оборот гаражной деятельности начинает превышать некий условный порог, то есть когда гаражник, по мнению власти, „богатеет“. В этом случае его деятельность либо обкладывается данью, либо насильственно легализуется, либо отнимается».

Сами гаражники к формальным механизмам во взаимодействии с государством не прибегают практически никогда. Между ними и властью есть посредник, обычно это председатель гаражного кооператива. «Случайных людей» среди председателей практически нет, это сплошь и рядом люди с большим жизненным опытом и значительным социальным капиталом (в том числе теневым). При «правильном» председателе все вопросы решаются внутри кооператива, а вопросы с внешними акторами, включая государство, берет на себя председатель. От государства гаражники ничего не ждут, надеясь только на себя и свое окружение.

Марина Беляева

Щепки летят

Как устроен лесозаготовительный промысел на Вологодчине

М.: Фонд поддержки социальных исследований «Хамовники», 2024

В серии эмпирических исследований реальной жизни и бизнеса в России прибавление: Марина Беляева выпустила книгу, где показывает «лесозаготовительную деятельность именно с точки зрения участвующих в ней людей и организаций, их описания, взаимодействия». Место действия – Вологодская область, третья в стране по объемам лесозаготовки. За счет этого бизнеса существуют многие населенные пункты региона, часто работа в лесу – единственная возможность заработка для местных жителей. Кроме того, основной материал для строительства частных домов здесь – дерево, а 75 % жилого фонда на селе обогревается печами, то есть дровами. Драматические изменения 2022 г., связанные с переориентацией экспортных потоков России с Запада на Восток, в книге не отражены – известно только, что объем лесозаготовки в 2022 г. сократился на 20 %.

Положенное в основу работы Беляевой полевое исследование прошло в 2020–2021 гг. и составило 70 интервью с рабочими лесорубочных бригад, операторами лесозаготовительной техники, лесничими, работниками местных администраций, просто жителями, предпринимателями в сфере лесозаготовки – как индивидуальными, так и представителями больших холдингов.

Изучая лесозаготовку, Беляева отмечает глубокую и все нарастающую трансформацию этого бизнеса. С трудоемкой советской технологии лесозаготовки перешли на скандинавскую – автоматизированную и капиталоемкую (одна машина стоит около 50 млн руб., все операции компьютеризированы, налажен дистанционный контроль и т. д.). «Ручной труд, труд лесорубочных бригад уходит в прошлое. Уходит в прошлое целое поколение лесорубов… Почти весь объем вырубок осуществляется сегодня с помощью лесозаготовительных машин-харвестеров и форвардеров. За сутки работы техники вырубается такой объем леса, какой лесорубочная бригада заготовила бы за неделю». Качествен – но изменилась организация труда: если раньше говорили «в лесу как на войне» (в связи с высоким травматизмом и смертностью), то теперь работу операторов машин описывают так: «работа в тапочках». Увы, большинство рабочих не смогли переучиться и приспособиться к новой технике, так что работает на машинах в основном молодежь, в то время как в «ручных» бригадах средний возраст – под 50. Условия труда и зарплата здесь существенно выше, но есть одно «но»: работа идет вахтой, тогда как раньше бригада редко удалялась от родного поселка. Теперь же операторы никак не связаны с местом работы, и часто это выходцы из других областей или даже крупных городов.

В результате экономико-технологической перестройки «порвалась цепь великая, порвалась и ударила» – преимущественно по местным жителям. Если раньше лесорубочные бригады, организованные живущими здесь же индивидуальными предпринимателями, были тесно связаны с поселками и поддерживали их финансово, то теперь даже налоги от лесозаготовки не доходят до муниципального уровня, а платятся по месту регистрации компании – чаще всего в райцентре. Малый бизнес теряет позиции, которые переходят к крупным лесопромышленным холдингам, руководствующимся глобально-экономической логикой. Они заготавливают от 500 тыс., а чаще около 1 млн кубометров леса в год, берут огромные участки в аренду на 50 и более лет. Перерабатывают лес на современных фанерных фабриках и целлюлозно-бумажных комбинатах, а не как местные – на небольших пилорамах. Индивидуальные предприниматели, на которых держится жизнь и работа в поселках, не могут конкурировать с холдингами за главный ресурс – участки под вырубку.

Поворот в сторону укрупнения и глобализации лесного бизнеса начался в 2010-х годах с принятием нового законодательства и изменениями в политике региональных властей. Если раньше они создавали преференции местным, то теперь через механизм приоритетных инвестиционных проектов и аукционов фактически отсекают «мелочь» от растущего (и уже достигшего рекордных советских объемов) рынка лесозаготовки. А число лесозаготовительных ИП с 2010 г. уменьшилось втрое… Прямым следствием такой экономической революции стало сокращение участия местных жителей в лесозаготовках, а побочным – резкое падение объемов «черной» (нелегальной) вырубки (примерно до 1 % от всей лесозаготовки). Новые люди в «черные» лесорубы не приходят, продолжают разбойничать в основном те, кто пришел в 1990-х – начале 2000-х годов. Они тоже потеряли конкурентоспособность, да и соперничать с мощными холдингами, вкладывающимися в охрану своих участков, им сложно. «Черные» рубят лес вручную, а значит – только зимой и днем, тогда кактехника холдингов работает круглогодично, а если надо – и круглосуточно. Масштабное воровство леса, распространенное еще 20 лет назад, закончилось, теперь воруют по мелочи. Зато сохраняется «промысел» по лесозаготовкам для нужд местного населения (под строительство и отопление). Мало кто самостоятельно вырубает небольшие делянки, отводимые каждому жителю под дрова и стройку согласно местному законодательству. Чаще всего квоту передают «промысловикам» – мужчинам среднего возраста, обычно объединенным семейными связями, работающим в пожарной охране или других службах, способным найти технику и нарубить достаточно леса, чтобы обеспечить местных потребителей. Одна бригада снабжает дровами 20–30 домов. Стоила телега дров в 2021 г. 5–8 тыс. руб., потребность на год на один дом – 5–6 телег.

Итак, коммерциализация и рационализация лесопромышленного комплекса, произошедшие в течение последних 15 лет, резко повысили продуктивность отрасли, снизили издержки, сократили число занятых, улучшили условия работы лесозаготовителей. В результате оказалась подорвана база существования местного малого бизнеса, что по цепочке сказалось на благосостоянии жителей небольших поселков. Многие из них лишились работы, финансовая база поселков, по сути, исчезает, выживать там теперь могут только пенсионеры. Холдинги относятся к региону как к объекту освоения, а не проживания, их цель – заготовить и вывезти побольше леса. С местными жителями они не пытаются строить отношения, хотя значимо затрудняют их жизнь. Среди прочего недовольство людей вызывают постоянно разбитые техникой дороги, а также плохая уборка вырубленных участков, которая подрывает лесные промыслы – сбор ягод и грибов. «Сейчас у лесозаготовителей нет ни необходимости, ни обязанности контактировать с поселковой администрацией», часто они почти ничего и не знают друг о друге. Решить же проблемы, создаваемые холдингами, муниципальная власть бессильна. Зато растут отчетные показатели, валовой региональный продукт, «инвестиционный климат» и прибыли крупного бизнеса! Такой тип освоения Русского Севера, по всем признакам, со временем приведет к исчезновению большинства малых поселков. Жизнь уйдет отсюда, останется только трудовая вахта.

Александр Павлов, Александр Прохоров, Сергей Селеев

Рои и ульи

Российское промысловое пчеловодство

М.; Ульяновск: Фонд поддержки социальных исследований «Хамовники»: Common Place, 2023[14]14
  Рецензия опубликована в журнале «Пути России» (Т. 2. № 2. 2024).


[Закрыть]

Если в Европе главной пчеловодческой державой является Германия, то на постсоветском пространстве соперничают Россия, Украина и Узбекистан. Лидирует пока Украина, которая примерно десять лет назад прошла стадию экономической концентрации и технологического усовершенствования. Мед там стал важным экспортным продуктом, а промысел уступил место рациональному бизнесу. У нас похожий процесс идет медленно, а после начала СВО и вовсе затормозился. Зато существует обширное и разнообразное пчеловодческое сообщество, которое еще не подмяли под себя крупные аграрно-пищевые комплексы. Оно включает как бизнесменов, целенаправленно инвестирующих в пасеки, так и любителей, которые заводят пасеку исключительно для себя, без сбыта на сторону. Но костяк сообщества образуют «пчеловоды-промысловики, для которых занятие пчеловодством является важным, а часто и единственным источником средств к существованию и обеспечению своей семьи». Более 40 глубинных интервью с пчеловодами из этого «костяка», взятые в 2021–2023 гг., а также наблюдение более чем за 50 пасеками европейской части России составили эмпирический материал первого в отечественной литературе социологического описания пчеловодов. Книга снабжена кратким словарем основных пчеловодческих терминов и очерком истории развития русского пчеловодства.

К «роям и ульям» люди приходят несколькими путями. Чаще всего промысел переходит к ним от отца или деда, начинавших в советское время, когда Госплан широко поощрял колхозное пчеловодство в целях лучшего опыления полезных для растениеводства сельхозкультур. Промысел продолжается даже при переезде семьи на новое место жительства (например, в Россию из Средней Азии). Другой путь – перенять промысел у знакомого пчеловода в качестве ученика, а затем коллеги. Авторы выделяют несколько ключевых типов пчеловодов, исходя из различий в их картинах мира. Они по-разному организуют производственный процесс, относятся к пчелам, сбывают полученный продукт. Первый тип – «пчеловод-хозяин». Он относится к пчелам как к разумным существам, влюблен в них и в пчеловодство, ориентирован на постепенное расширение пасеки, продает мед по устоявшейся цене и личным каналам сбыта. Его образ действия – «добыча меда и продуктов пчеловодства для нужд семьи и продажи по ближайшему социальному окружению». Главные фигуры на пасеке такого типа – мужчины 50–70 лет, пришедшие в промысел в 1980-1990-х годах, рассматривающие пчеловодство как основной источник дохода. Это «профессионалы широкого профиля», умеющие почти все, что нужно для пасеки. Работают они обычно всей семьей, продают преимущественно мед, сбыт организовали за счет своих социальных связей – в розницу.

«Пчеловод-промышленник», в отличие от первого типа, ориентирован на удовлетворение нужд клиентов, минимизацию трудозатрат, увеличение сбора продуктов и их сбыта благодаря комбинации каналов продаж. Он относится к пчелам утилитарно, как к полезным сельскохозяйственным животным. Перспектива переключиться на другой вид бизнеса для него – совсем не трагедия. Третий тип – «пчеловод-коммерсант», он ставит во главу угла максимизацию прибыли, фокусируется не на производстве, а на сбыте продукции и вкладывается в рекламное продвижение, следит за конкурентами. Пчела для него – орудие производства. Фокусируясь на конкретном продукте пчеловодства, он продвигает его через оптовые продажи, собственные торговые точки, торговые сети. Сам процесс пчеловодства для него – лишь приложение к коммерции. Наконец, «пчеловод-пропагандист» стремится к завоеванию авторитета среди начинающих пасечников и для этого обеспечивает информационную и консультативную поддержку, зарабатывая на этом и продвигая в народ информацию о чудесных свойствах меда и способах его производства и использования. К своей пасеке он относится как к «демонстратору», а не как к производственному бизнесу.

Авторы застали отрасль «в состоянии серьезного переустройства, активно меняющихся практик и под воздействием массы новых внешних факторов». Вплоть до середины 2010-х годов ядром пчеловодческого промысла были семейные пасеки, начинавшие с малого, но со временем выросшие до 60-150 ульев. Продажа полученного меда в розницу гарантировала промысловику достойный доход. Что же поменялось? Выделяются четыре главных фактора воздействия на отрасль: развивается промышленное пчеловодство; растет товарная эффективность «пасек нового типа»; развиваются крупные сельхозпредприятия, ведущие интенсивное хозяйство; традиционные каналы сбыта стагнируют или исчезают, на что влияет как ужесточение регулирования со стороны государства, так и развитие интернет-торговли, особенно в период пандемии коронавируса. В результате классические пасеки постепенно эволюционируют в нетоварные или малотоварные, число ульев сокращается; распространяются «кочевые» пасеки большого размера; продажа меда в розницу уступает место централизованным, оптовым и эксклюзивным продажам; активно развиваются сопутствующие пчеловодческие промыслы.

Одновременно снизился порог входа в нетоварное пчеловодство, которое становится популярным видом досуга: «чтобы завести пасеку „для себя“, не нужно ничего, кроме подходящего участка и денег. Нет никаких проблем и с расширением пасеки». Что до денег, то стоимость организации пасеки на 15–20 ульев в 2023 г. оценивалась в 0,5–1 млн руб. в зависимости от региона. На практике начинающий пчеловод обычно заводит несколько ульев, а затем эволюционным путем достигает оптимального для себя размера пасеки. После достижения предела в 15–20 ульев резко повышается трудоемкость, так что дальше идут только те, кто решил сделать пчеловодство основным источником своего дохода. Расширение также упирается в проблему увеличения «взятка» (медосбора), то есть базы для создания пчелами меда. Так возникают кочевые пасеки, но они уже стоят дороже, а также требуют бóльших профессиональных знаний и несут бóльшие риски. Существуют также разведенческие и досуговые пасеки, причем первые специализируются на производстве «пчелопакетов» и маток для других пчеловодов, а вторые – на организации «околопчелиного» досуга, включая практики народной медицины. Возможно, последнее направление со временем ждет больший успех, но сегодня это пока скорее экзотика.

Сергей Селеев, Ольга Моляренко

Черные копатели

Этнография приборного поиска

М.: Фонд поддержки социальных исследований «Хамовники», 2023[15]15
  Рецензия опубликована в журнале «Пути России» (Т. 2. № 2. 2024).


[Закрыть]

Перед нами очередная книга известной серии фонда «Хамовники», призванной описать и предъявить читателю образы неизвестной, но вполне реальной России. Она посвящена людям, увлекшимся поиском потерянных вещей, кладов, драгоценностей, металлов и проч. «Десятки тысяч людей в России имеют в личном пользовании металлоискатели и другое оборудование для поиска скрытых в земле и под водой предметов, представляющих ценность», – этих людей, их поисковые практики и изучают Сергей Селеев и Ольга Моляренко. А люди эти, как оказывается, «весьма разнообразные по целям, оснащению, мотивации, степени экономической вовлеченности и этическим установкам… Для одних это развлечение и хобби, для других – единственный источник дохода». В целом сообщество, сформировавшееся вокруг приборного поиска – или, на жаргоне самих поисковиков, «копа», – весьма многочисленно и сложно структурировано. Это, кроме самих «копателей», археологи, продавцы антиквариата, реставраторы, оценщики, музейные работники, сотрудники пунктов приема металлов, продавцы инструментов по поиску и даже чиновники, отвечающие за охрану археологических памятников. Представители всех этих групп из 31 региона РФ стали информантами, на взятых у них 75 интервью и базируется проведенное исследование. Самые информативные из интервью вошли в книгу и занимают в ней около половины объема. Таким образом, читатель, неудовлетворенный предложенным анализом, может сразу же обратиться к источникам, а также познакомиться с небольшим словником «копательского» жаргона.