Текст книги "Война, мир и книги"

Кстати, в рамках РСУ вполне есть место и свободе – и в чем-то ее даже больше, чем на Западе. Эта свобода – не наверху (там тотальная централизация, деспотизм и «вертикаль власти»), а внизу! Ведь на ежедневное текущее управление власть у нас не имеет ни времени, ни желания, ни возможности. Поэтому внутри низовых ячеек сохраняются автономия и самоуправление («кластерные структуры» в терминологии Прохорова), в обычное время они живут и управляются так, как им удобно, не спрашивая властей. Зато в критические моменты любыми средствами должны выполнить поставленную сверху задачу и, что самое интересное, имеют для этого все возможности!

Философия РСУ, таким образом, проста и результативна: «Признавайте меня как верховного владыку, выполняйте основные правила или делайте вид, что выполняете, а в остальном живите, как раньше жили. Дань давай, а остальное меня не волнует».

Александр Зиновьев

Глобальный человейник

М.: Центрполиграф, 1997

Замечательный логик, философ и социолог Александр Зиновьев (1922–2006) подарил нам новый литературный жанр – «социологический роман». В нем герои выражают взгляды автора на социальную реальность, а их действия и взаимодействия служат цели раскрытия создаваемого им образа общества. В литературной форме довольно сложные интуиции и открытия Зиновьева подаются более понятно и просто, занятно и захватывающе. Один из таких «социологических романов» представляет будущее, наступившее после падения советского коммунизма и окончательного захвата Западом всего Земного шара. Как мы знаем, такой захват действительно произошел, но он был кратковременным и далеко не полным. Сейчас этот «момент однополярности» уже в прошлом, но реванш Запада и «западнизма» в той или иной форме все еще остается возможным. Более того, воздействие Запада на образ жизни и мыслей всего человечества остается глубоким и многообразным. Поэтому представления Зиновьева о будущем, которое ждет человечество в случае реализации мечты Фукуямы о «конце истории», весьма современны и спустя 30 лет после написания… Сюжет романа образует судьба одного из низкоранговых членов образовавшегося на нашей планете «сверхобщества». Заинтересовавшись судьбой русского коммунизма XX столетия, он попадает на работу в «супермозг» цивилизации – главный столичный вычислительный центр.

Войдя в число научных сотрудников, герой постепенно разбирается в устройстве «глобального человейника» – и помогает познакомиться с ним читателю. Мир XXI века называется Глобальным Обществом (ГО) и «имеет необычайно сложную, многомерную и динамичную структуру», соединяя около 10 тыс. суверенных стран. Эти страны объединяются в бесчисленные блоки и комбинации. Главных из них три: Западный, Евразийский и Восточный союзы. Хотя формально все организации и страны равны, безусловно главную роль играет Западный союз. Здесь проживает около 1 млрд человек (всего население планеты составляет около 10 млрд), производится около половины материальных ценностей и делается 70 % научных открытий и технических изобретений планеты. Западу же принадлежат 60 % крупнейших мировых банков и корпораций. ГО «создавалось по инициативе стран Запада, под их руководством и прежде всего в их интересах». Чтобы интегрировать весь мир, страны Запада предварительно «дезинтегрировали все страны, народы и регионы планеты, поссорили их между собою, снабдили их оружием, развязали войны». После чего устроили их воссоединение в ГО – уже на новых принципах, в составе и под контролем Запада. ГО объединяет не только государства, но и предприятия, учреждения, организации и самих людей, образуя настоящее Сверхобщество. Положение отдельных стран и регионов зависит больше от их места в Сверхобществе, чем от других факторов.

Это Сверхобщество автор и называет «глобальным человейником», уподобляя его муравейнику. В чем отличие? Во всех частях и сферах человейника идет «ожесточенная борьба между „человьями“, прикрываемая и сдерживаемая, но одновременно обнажаемая и поощряемая всеми достижениями цивилизации». Ученые ГО доказали, что «общество врагов, соблюдающих правила вражды, устойчивее общества друзей, нарушающих правила дружбы». Поэтому, однажды возникнув, ГО оказалось очень устойчивым образованием и всеми силами стремится самосохраниться. Сложился единый мировой язык на основе упрощенного английского, дезинтеграционные тенденции всячески пресекаются, потенциально опасные для сохранения единства планеты страны показательно избиваются и уничтожаются в превентивном порядке. Все человечество принуждено следовать за западными странами, подражать и завидовать им. При полном триумфе компьютерной и робототехники осуществляется строжайший контроль доступа к информации, прежде всего политической, идеологической и исторической. При полном развитии культурной и информационной сферы и доступности продуктов духовного производства их потребление происходит преимущественно механически, потому что так принято, но не влияет на умонастроение и поведение людей. Ибо «наш мозг развивался вовсе не для создания богатства внутреннего мира, а лишь для борьбы за богатства мира внешнего».

По сути, внутренний мир жителей ГО, и прежде всего Западного союза, пуст, он – лишь «концентрация улыбки от уха до уха по голливудским образцам». При всем декларируемом индивидуализме и уважении к свободе личности здесь господствует обезличка, всем правит и все определяет социальный статус, а не личность. Индивидуализм здесь в почете, как и самомнение людей, поддерживаемое всевозможными средствами. Но самой индивидуальности места нет, все строго иерархично, и даже «сам способ образования индивидуализированной элиты общества исключает проявление в ней личностей». Эта элита – суть лишь социальные символы элитарности, «они еще более пусты внутреннее, чем обезличенные миллионы». Таким образом, «результатом эволюции Я-цивилизации явился мир безликих величин». В этом огромном, многомиллиардном едином обществе есть, однако, своя стратификация. На вершине ее – «западоиды», которые создали ГО и стали его правящей расой. «Господствующее положение западоидов на планете общепризнанно… Все прочие народы подражают западоидам, завидуют им, стремятся попасть в их число и, само собой разумеется, ненавидят и презирают их». Тревогу в обществе вызывает не власть западоидов, а тенденция к сокращению их числа ввиду спада рождаемости. Дети для западоидов стали слишком дорогим и обременительным удовольствием, так что численность населения поддерживается только благодаря иммиграции с других континентов.

Почти половина семей западоидов – неполные, да и внутреннее устройство семей практически полностью переведено на рыночные обезличенные рельсы. «Дети в семьях проходят первую жизненную тренировку на качества западоидов – на заглушение человеческих чувств и выработку способности притворства и выдержки». В основном детей воспитывают не родители, а комиксы, мультфильмы и видео. Затем они попадают в школу, где им преподают и воспитывают их уже не люди, а роботы. Роботизирован не только процесс образования, но и его содержание: «нас учат не столько понимать что-то, сколько оперировать с интеллектуальной техникой». Функции понимания у людей отняты и переданы компьютерам, от людей требуется только уметь ими пользоваться. В результате молодежь поднимается только на самый примитивный уровень интеллектуальной техники, потому что просто не умеет думать: этому не учат! Зато учат – с самого раннего возраста – всему, что связано с сексом, и люди научаются отлично в нем разбираться, так что «уже никогда потом не испытывают никакого ощущения тайны, возвышенности, божественности и любви». Вместе с любовью, однако, уходит и сексуальная потенция западоидов, качество их спермы и способность к зачатию, что еще больше сокращает их количество и долю в мировом населении… Вы все еще уверены, что читаете антиутопию, а не реалистический роман из современной жизни?

Богатство

Карл Поланьи

Великая трансформация

Политические и экономические истоки нашего времени

СПб.: Алетейя, 2014[18]18
  Рецензия опубликована в журнале «Историк» (№ 117, сентябрь 2024).


[Закрыть]

Знаменитый экономист середины XX столетия, венгр Карл Поланьи в своем главном труде описал драматическую историю возникновения и утверждения капитализма. «Строй свободных собственников», провозглашенных тогдашними фукуямами венцом творения и счастливым концом человеческой истории, рухнул под собственной тяжестью и сгорел в огне двух мировых войн. И произошло это не по каким-то внешним причинам, а в результате органического саморазвития «свободного капитализма». На его руинах возникла совершенно другая государственно-монополистическая модель капитализма. Ей суждено было прожить около полувека – и тоже пасть. Сегодня мы живем в рамках третьей модели, которая тоже уже дала течь. Как видим, капитализм непрестанно меняется, движимый внутренними противоречиями. Его новые фазы порой напоминают предыдущие. Так, современный «турбокапитализм» в некоторых важных моментах вернулся к истокам: свел на нет профсоюзы, критически ослабил социальное законодательство, подорвал социальные связи, снял иммиграционные ограничения, выхолостил прогрессивное налогообложение. Такое «возвращение в детство» капитализма сопровождается возрождением в новой оболочке либеральных мифов, скрывающих суть этого общественного строя.

В высшей степени полезно вернуться к текстам Поланьи, чтобы понять, насколько далеки эти мифы от реальных процессов утверждения капитализма и его внутренней трансформации. Цивилизация XIX века, напоминает он, бесславно рухнула. Потерпели крушение все основные ее институты: система равновесия сил, международный золотой стандарт, саморегулирующийся рынок и либеральное государство. Идея саморегулирующегося рынка оказалась самой настоящей утопией: «подобный институт не мог бы просуществовать сколько-нибудь долго, не разрушив при этом человеческую и природную субстанцию общества». Общество, разумеется, сопротивлялось, что вносило дезорганизацию в работу свободного рынка. «Система равновесия сил уже не могла обеспечивать сохранения мира, коль скоро мировая экономика… потерпела полное банкротство». До тех пор не столько миролюбие великих держав, сколько международный финансовый капитал, заинтересованный в мировой торговле и инвестициях, предотвращал по-настоящему разрушительные войны. Однако уже около 1900 г. ввиду резкого обострения соперничества различных группировок международного финансового капитала начался распад мировой экономики. Он и стал причиной быстрого роста политической напряженности, в конце концов вылившейся в две мировые войны, похоронившие прежний порядок.

В итоге свободный рынок был вытеснен новыми формами экономической организации, он подвергся крупномасштабной государственной регуляции, на смену золотому стандарту пришли фиатные валюты, а «равновесие сил» уступило место разделу мира между США и СССР К моменту написания «Великой трансформации» новая модель еще не устоялась, шла борьба за то, какой она будет. Но прежняя модель уже пала, и это было закономерно, считает Поланьи, поскольку «первопричины катастрофы лежат в утопической попытке экономического либерализма создать саморегулирующуюся рыночную систему». Рыночную цивилизацию разрушили те самые механизмы, которые должны были обеспечивать рост материального благосостояния. Золотой стандарт лишил национальные правительства возможности легитимно защищать собственные рынки. Разрушительное воздействие рыночных сил пытались ограничить решениями центральных банков и таможенными тарифами. Протекционизм заставлял капиталистов искать политически незащищенные рынки, что привело к колониальному разделу мира между самыми сильными державами. Протекционизм же способствовал превращению конкурентных рынков в монопольные – как внутри, так и вовне национальных границ. Рынки земли, труда и денег все в меньшей степени оказывались свободными, и равновесие на них требовало поддержки уже не экономическими, а политическими методами. Итак, рынок съел сам себя.

В целом рыночная цивилизация XIX века, по мнению Поланьи, была слишком «экономической», чтобы выжить. Она представляла собой странное исключение из человеческой истории, в которой экономические мотивы всегда находились на втором или третьем месте по сравнению с социальными. Капитализм перевернул все с ног на голову, и люди, естественно, всегда пытались и будут пытаться поставить на его пути заслоны и преграды. Чем успешнее капитализм будет бороться против социальных институтов, защищающих людей от него, тем быстрее он уничтожит собственно человеческое общество. Чем сильнее будет сопротивление людей, тем сильнее будет подорвана свобода рынка, определяющая суть «свободного капитализма». В обоих случаях борьба людей против свободного рынка ведет к его краху и приближает создание новой, регулируемой модели, где рыночные силы оказываются подчинены другим императивам. Это совершенно не означает уничтожения индустриальной цивилизации, она будет только поставлена на службу человеку, тогда как утопический эксперимент либералов XIX века превратится всего лишь в ужасное воспоминание. «Рыночная система перестанет быть саморегулирующейся, даже в теории, ибо она уже не будет включать в себя труд, землю и деньги».

Поланьи видит несколько вариантов такой системы. Начнем с тоталитаризма, подчиняющего экономику абсолютной власти, избавленной от любых демократических ограничений. Это тоже способ лечения проблем свободного рынка, но такой, что от болезни ведет к смерти. Фашистская версия тоталитаризма, считал ученый, будущего не имеет, свою силу и влияние она получила ситуативно – благодаря стремлению униженной Версальским договором Германии воспользоваться моментом и восстановить свой статус великой державы. Гитлер пытался ускорить гибель старого мира, «рассчитывая получить фору перед конкурентами». Напротив, Советская Россия была искусственно изолирована Западом от мировой экономики и поэтому вынуждена искать свой автаркический вариант развития. Он оказался достаточно успешным, поскольку его строительство шло рука об руку с распадом системы «свободного рынка» и отнюдь не противоречило главному тренду общемирового развития. Здесь мы тоже видим всего лишь ситуативность. Наиболее же перспективен, с точки зрения автора, третий вариант – «социализм», под которым имеются в виду европейская социал-демократия, британский лейборизм и американский «Новый курс». Такой социализм есть «присущее индустриальной цивилизации стремление к выходу за рамки саморегулирующегося рынка путем целенаправленного подчинения его демократическому обществу». Именно он имеет наибольшие шансы загнать в бутылку капиталистического джинна, уничтожающего все вокруг своим духом абсолютного эгоизма, и стабилизировать мировое сообщество на новых – а на самом деле вполне традиционных и всегда присущих человеческому обществу, – началах.

Джованни Арриги

Долгий двадцатый век

Деньги, власть и истоки нашего времени

М. Территория будущего, 2006

Один из лидеров «мир-системной» школы в экономике и исторической социологии, выходец из семьи швейцарских банкиров и американский профессор Джованни Арриги посвятил свою главную работу истории эволюции мировой капиталистической системы. Он строит свой подход на сопоставлении «территориалистских» (имперских и государственных) и капиталистических логик власти, представляя историю человечества в последние семьсот лет как продукт их сотрудничества и противоборства. Кроме государственных и экономических элит в этой картине присутствуют и социальные низы, но их роль ученый очерчивает очень скупо. Главными игроками для него являются государства и экономико-финансовые клики (капиталистические классы).

В отличие от господства, основанного на принуждении, гегемония есть культурная сила, способная представить собственный интерес гегемона как общий интерес людей, их групп и целых стран. Гегемония в международных отношениях никогда не строилась только на голой силе, ибо никогда силы не было достаточно для подчинения всех – одному. Так, голландская гегемония в XVII веке сформировалась как инфраструктура, образец и инструмент противодействия более слабых европейских наций испанской короне, пытавшейся создать мировую империю. Вместо мира-империи получилась капиталистическая мир-экономика, руководимая и направляемая Голландией. Затем, по мере подъема новых крупных наций, прежде всего Франции и Британии, голландская гегемония ослабла и уступила место британской. Та в свою очередь стала возможной благодаря политике «фритредерского империализма».

Прямо подчиняя и захватывая колонии где только можно, Британия в то же время в одностороннем порядке открыла свой внутренний рынок для товаров со всего света. Благодаря этому она обрела инструмент для управления всей мировой экономикой. Этот инструмент в сочетании с политикой поддержки глобального баланса сил между державами («европейский концерт») и альянса с космополитической финансовой олигархией позволил Британии эффективно управлять мировой системой. Британская экспансия, развивая мировой рынок, соответствовала не только британским национальным, но и общим мировым интересам, что укрепляло и поддерживало британскую гегемонию. Возникнув как объединение всех монархов, недовольных агрессией наполеоновской Франции, британская гегемония затем превратилась в объединение состоятельных граждан всех держав, заинтересованных в обогащении путем международной торговли и развития ориентированной на нее промышленности.

Итак, Британия стала двуединой – имперской и капиталистической – державой, соединив инструменты и институты древних территориалистских династических империй и новых капиталистических государств. Получая огромную дань от колоний, Лондон обращал ее в капитал, вкладываемый по всему миру, и тем самым превратился в мировой финансовый центр. Фунт стерлингов стал всемирной резервной валютой, а Лондон – родным домом для «финансовой олигархии – тесно связанных между собой космополитических финансистов». Их глобальные сети превратились в еще один инструмент «британского управления межгосударственной системой» (правители, делающие неугодные британцам шаги, тут же оказывались лишены международного кредита).

Кризис британской гегемонии стартовал в конце XIX века в связи с подъемом двух новых крупных держав – Германии и Америки. Преимуществом немцев было эффективное соединение науки, промышленности и армии, породившее мощный военно-промышленный комплекс. Однако в мировом рыночном кругообороте Германия осталась донором, а не бенефициаром. Ее дань Лондону как центру мировой торговли и финансов дополнялась данью Нью-Йорку в виде потоков капитала, рабочей силы и предпринимательских ресурсов. Рост немецкого ВПК не переходил в рост влияния Германии на мировой рынок. Именно поэтому Германия бросила военный вызов гегемону, значительно ослабила его в двух мировых войнах, но и сама в итоге рухнула и отказалась от амбиций.

Перезревший плод британской гегемонии упал в руки США. Их главным преимуществом стал гигантский масштаб экономики, сформировавшийся благодаря территориальной экспансии и протекционистской политике. Открывая просторы Американского Запада для капиталистического освоения, США запрещали импорт товаров, но благоприятствовали импорту капиталов, технологий, рабочих рук и предпринимательских талантов. Так они создали настоящий насос, высасывавший наиболее ценные элементы европейской экономики. Размер американского рынка превзошел британский уже к началу XX века. Другим преимуществом США стали низкие оборонные издержки – если империя Лондона требовала постоянно растущих расходов на защиту колоний, то защита «мирового острова» обходилась США кратно дешевле. Наконец, рост мировой торговли и включение в нее Азии симулировали перемещение торговых потоков от Атлантики к Тихому океану, что позволило США перехватить у Британии роль главного узла мировой торговли.

Американская гегемония отличалась от британской своим антиимпериализмом. Если британцы опирались на буржуазию всего мира, чье стремление к обогащению ставилось ими выше привилегий и амбиций династий и аристократий национальных государств, то американцы оперлись на стремление широких масс всего мира к нормальной жизни («широким потребительским возможностям»). Они поддержали и легализовали процесс деколонизации, быстро включая освобождающиеся народы бывших колоний в мировой рынок уже на новых принципах. Это не были принципы свободной торговли британского образца. Отказавшись от территориального империализма, американцы пошли вперед по пути создания институтов глобального управления. Мировая система была приспособлена американцами для включения в нее прежде бесправных незападных народов и широких масс населения на самом Западе. Национальные правительства были резко ограничены в своих суверенных правах, например, на ведение внешних войн и на подавление неугодных им требований и действий широких масс граждан. Мировые деньги перешли под контроль ФРС, действующей в тесном контакте с центробанками нескольких важнейших союзных держав. Мировая торговля управлялась через механизмы ГАТТ (предшественницы ВТО), мировая политика – через ООН и НАТО.

В целом роль торговли в мировой экономике снизилась по сравнению с временами британской гегемонии. Главное значение получили прямые иностранные инвестиции, осуществляемые транснациональными корпорациями. До половины общего объема международной торговли превратилось во внутреннюю торговлю между национальными подразделениями транснациональных корпораций. ТНК стали новым весомым фактором, влияющим на политику всех правительств, включая американское. Таким образом, межгосударственная система при американской гегемонии санкционировала значительное ограничение национального суверенитета, включая власть правителей над своими подданными.

Внутренним механизмом мировой гегемонии Арриги считает «циклы накопления капитала». Если все государства-гегемоны капиталистической эпохи ориентировались как на образец и первоисточник на Венецию, то нетерриториальные деловые организации (такие как ТНК) ориентируются на Геную – впервые породившую широкую конфигурацию денежных потоков, не привязанных ни к какой конкретной территории, но при этом контролировавшую богатейшие и сильнейшие государства своего времени. Сформировавшаяся тогда международная финансовая олигархия была и останется верхним этажом мирового капитализма, всегда действующим по своим правилам.

Вкратце «системный цикл накопления» выглядит так: европейская мир-экономика осуществляет крупную материальную экспансию «посредством прокладки новых торговых маршрутов и задействования новых районов коммерческой эксплуатации». За ней следует этап финансовой экспансии, укрепляющей доминирование капитала над расширившейся мир-экономикой. Параллельно формируются силы – соперники, использующие противоречия и слабости существующего порядка для последующего восхождения к командным высотам мир-экономики. Обе фазы экспансии организует и возглавляет класс капиталистов, присваивающий наибольшие прибыли. Но если на первой фазе в среде капиталистов господствует кооперация (всем хватает места для роста и развития), то на второй конкуренция резко обостряется, становится антагонистической войной на взаимное уничтожение. Эта смена тенденции в середине цикла вызывает «сигнальный кризис», обозначающий исчерпание возможностей для вложений избыточного капитала в существующие материальные активы. Происходит переключение гегемонического класса с торговли и производства на финансовое посредничество и спекуляции. Именно этот, второй период обычно называют прекрасной эпохой. Затем наступает «терминальный кризис», знаменующий падение прежнего гегемона и замену его новым.

Первый системный цикл накопления капитала Арриги относит к XVI веку, когда сеть купцов и банкиров Генуи организовала финансовое обслуживание Испанской колониальной империи. Она превратила избыток капитала, сформировавшийся в Италии в результате интенсивного развития капиталистических городов-государств (от Милана до Венеции), в источник финансирования испанских военно-политических авантюр. Не серебро Нового Света, а прибыли итальянских купцов, трансформированные генуэзскими банкирами в займы короне, давали испанцам средства на столетнюю войну за доминирование в Европе и мире. Открытый генуэзцами системный цикл накопления затем повторился трижды – руками голландских, британских и американских капиталистов.

Время, отведенное под полный цикл накопления, Арриги именует «долгим веком». Долгий XX век – это время четвертого, американского цикла, стартовавшего в начале XX века и завершающегося в наши дни. В межвоенный период крах британской гегемонии сменился восхождением американской, основанной на экспансии большого количества вертикально интегрированных компаний. Построенные благодаря освоению огромных континентальных пространств США, а затем поглотившие все зависимые от них переделы и сектора рынка, они устремились в транснациональную экспансию. Профинансировав «план Маршалла» и другие программы помощи и объявив СССР холодную войну, потребовавшую гигантских расходов на перевооружение, новый гегемон запустил фазу материальной экспансии (1948–1968). Западный мир благодаря этому осуществил невиданный скачок в развитии производства и общем процветании.

Затем в 1968–1973 гг. произошло очередное «переключение» – сигнальный кризис, обозначивший невозможность дальнейшей материальной экспансии. Усиление конкуренции со стороны восстановившихся Европы и Японии, рост издержек на зарплату и сырье обессмыслили дальнейшие вложения американского бизнеса в традиционные сферы хозяйства. Избыточные капиталы стали изыматься из торговли и промышленности и перебрасываться в финансовые спекуляции. Попытки американского правительства стимулировать собственную экономику привели лишь к долговой эскалации. И тогда Рейган поддался давлению международной финансовой олигархии, отказавшись поддерживать отечественную промышленность. Так запустилась фаза финансовой экспансии, о которой сегодня вспоминают как об очередной ушедшей «прекрасной эпохе» капитализма. И как всякая финанциализация, она нанесла смертельный удар по среднему классу Запада, резко увеличив неравенство – ведь от игры на финансовых рынках, в отличие от развития промышленности и торговли, могут получать выигрыш лишь самые богатые.

Теперь система движется к своему терминальному кризису, но ее преемник пока не виден. Наиболее вероятным претендентом на эту роль Арриги считал Японию (книга вышла в 1994 г., до начала многолетней стагнации в Японии и китайского «экономического чуда»). Эта страна тесно связана с США соглашениями политического обмена (силовая защита в обмен на экономическую поддержку) и не обладает значимым военным и государственным ресурсом, чтобы стать мировым гегемоном. Теоретически можно предположить вариант перезаключения такого союза на новых условиях, когда лидером в альянсе станет Япония. Другим вариантом видится создание глобальной империи на базе уже существующих органов международного управления (G7, МВФ, СБ ООН и др.). Третий сценарий предполагает гибель капиталистической системы в огне новой мировой войны из числа тех, что всегда сопровождали падение очередной гегемонии.

Джеффри Сакс

Эпохи глобализации

География, технологии и институты

М.: Издательство Института Гайдара, 2022

Глобализация существенно изменила лицо нашей планеты за последние три десятилетия – и продолжает его менять! Баланс плюсов и минусов динамично меняется. Например, «выгоды глобальной торговли и путешествий всегда сопровождались всемирным распространением инфекционных и других болезней» – напоминает американский экономист Джеффри Сакс. Но и глобализация науки внесла свой вклад в борьбу с распространяющимися болезнями… Итак, все сложно! Можно ли поставить глобализацию под контроль, сместив баланс в пользу бенефитов? Это трудно по нескольким причинам. Во-первых, глобализация «предполагает замысловатое переплетение физической географии, человеческих институтов и технических умений и навыков». Во-вторых, глобализация – это явление далеко не новое. «Человечество было глобализованным всегда», – утверждает ученый, однако характер глобализации менялся от эпохи к эпохе. Всего Сакс выделяет семь таких эпох. Каждая из них приводила к изменениям всемирного масштаба благодаря взаимодействию географии, технологий (производственных систем) и институтов (политики, законов, направляющих культурных идей и практик). Автор ставит в этой связи пять главных вопросов: каковы главные движущие силы изменений? Как взаимодействуют география, технологии и институты? Как изменения проникали из одного региона мира в другой? Как изменения повлияли на глобальную взаимозависимость и какие уроки глобализации помогут нам сегодня?

Все началось около 70 тыс. лет назад – в палеолите. Охотники и собиратели, постоянно передвигаясь в поисках ресурсов для пропитания, вступали в новые для себя регионы. Им приходилось осваивать новые способы поиска, ловли и сбора добычи – и конкурировать с другими гоминидами (наподобие неандертальцев и денисовцев). Соперничество с ними внесло вклад в формирование базовых культурных паттернов, сохранившихся до наших дней. Завершение Ледникового периода обозначило наступление второй, неолитической эпохи глобализации. Был сделан принципиальный прорыв: появилось сельское хозяйство двух видов (земледелие и скотоводство). Кочевники стали оседать на земле. Масштаб сотрудничества между людьми вырос: от клана – к деревне, затем появились политические и торговые отношения между деревнями. Торговля редкими предметами велась на расстояния в сотни километров. «Одомашнивание лошади ознаменовало наступление третьей эпохи глобализации – эпохи всадников» (примерно от 3000–1000 г. до н. э.). Благодаря лошади стали возможны быстрая наземная транспортировка и передвижение на дальние расстояния. Одомашнивание лошади – поистине революционная технология! В политике лошадь «ускорила появление государства», произошла и революция в военном деле.

Около 1000 г. до н. э. наступила «классическая эпоха» глобализации. Возникли крупные сухопутные империи, конкурирующие друг с другом и развивающие территориальную экспансию, «необычайную роль в восхождении империй играли идеи. Стимулами для крупных империй выступали новые религиозные и философские взгляды». Установилась трансъевразийская торговля – от Рима до Китая. Около 1400 г. н. э. «достижения в океанском мореплавании и военных технологиях способствовали переходу к новой – океанической – эпохе». Впервые империи стали трансокеанскими (по сути – мировыми). За этим последовали подъем мультинациональных корпораций, расширение трансокеанской торговли, массовое перемещение людей через океаны. Политика приобрела глобальный масштаб, начались мировые войны, ведущиеся одновременно на нескольких континентах. Около 1800 г. все снова изменилось: на сцену выступила промышленность, что привело к индустриальной эпохе глобализации. Могущественный союз науки и технологий породил несколько последовательных волн прогресса. Энергию дало ископаемое топливо: уголь, затем нефть и газ. Быстро росли производство продовольствия и численность мирового населения. Появился первый по-настоящему мировой гегемон – Великобритания (около 1945 г. эта роль перешла к США).