Текст книги "Маркитант Его Величества"

Однако и здесь он ошибся. Кара-Мустафа-паша решил идти прямо на Вену, оставив под Яварином сильный корпус для осады крепости. На совете военачальников великий визирь снова столкнулся с оппозицией со стороны седовласого бейлербея Ибрагим-паши, который с горячностью убеждал его не оставлять в тылах турецкой армии хорошо укрепленные неприятельские крепости и сосредоточить основные усилия на их взятии. Татарскую же орду он предлагал послать для опустошения неприятельской земли. Разъяренный словами паши, Кара-Мустафа-паша воскликнул: «Верно говорят люди, что когда человек перешагнет семь десятков лет, ума у него уже нет и он глупеет!»

Первым делом великий визирь хотел разгромить войска Карла Лотарингского, из-за которого бейлербей Эгера покрыл армию османов несмываемым пятном позора. Потерпеть поражение, когда у тебя сил вдвое больше! Это неслыханно! Поэтому Хусейн-паша должен быть отомщен.

Но Карл Лотарингский поступил совсем не так, как ожидали от него Кара-Мустафа-паша и император Леопольд. Отступавшие части герцога прошли через столицу Австрии, переправились на правый берег Дуная и разбили лагерь напротив города. Оттуда имперский главнокомандующий собирался оказывать помощь Вене продовольствием, амуницией и подкреплениями, а также взаимодействовать с действовавшими в верховьях Вага корпусами генерала Шульца и Любомирского. Остававшаяся под Яварином пехота Карла Лотарингского без потерь добралась до столицы, значительно усилив ее гарнизон.

Вместе с пикинерами и мушкетерами в Вену попал и Юрек. Но без маркитантского фургона, который ему уже был без надобности. Конечно же фургон купил Драгош. У этого хитрого жука денег нашлось даже больше, чем нужно, хотя цену за свое имущество Юрек запросил немалую, чтобы немного поторговаться. Но Драгош заплатил, почти не торгуясь. Мародер знал цену арденам, к тому же он наконец приобрел себе дом – хоть на колесах, но добротный и с крышей. А еще Юрек попросил его присмотреть за пегой кобылкой, дав ему денег на ее содержание; в городе ей нечего было делать. К тому же Юрек опасался, что, если осада Вены затянется, лошадь могут отвести на скотобойню. А уж этого ему хотелось меньше всего; как ни странно, но он прикипел к кобылке душой.

При известии о приближении к Вене мощной турецкой армии в городе возникла паника. Первым бежал император Леопольд I, который за семь дней до подхода врага вместе со всем двором оставил Вену и уехал в Линц. Его примеру последовали дворяне и зажиточные горожане. Постепенно большой город с многочисленным населением обезлюдел. В нем остались не более шестидесяти тысяч человек, в том числе одиннадцать тысяч солдат гарнизона и пять тысяч ополченцев, в основном простой люд. Перед отъездом из Вены император назначил комендантом столицы отличного солдата, испытанного в боях со шведами, французами и турками военачальника, графа Эрнста Рюдигера фон Штаремберга.

Блистательная Вена притихла, словно затаилась. Небо над ней, летом всегда голубое и прозрачное, покрылось какой-то серой пеленой, солнце потускнело и, казалось, перестало греть, а шустрые стрижи прекратили устраивать свои веселые игрища и стали непривычно смирными. Даже природа чувствовала, что приближается большая беда.

Глава 18. Осада Вены

Юрек и Младен Анастасиевич сидели в таверне «Под чашей» и в промежутках между ублажением своих желудков вели дружеский разговор. Свое название таверна получила от дома, который, как и все здания австрийской столицы, имел отличительный признак в виде барельефа на фасаде, который изображал даже не совсем чашу, а нечто похожее на рог изобилия, потому как из нее изливался винный поток вперемешку с фруктами и различными сладостями – кнедликами, булочками, рожками, шишками и рулетами. Понятно, что поток был вырезан из камня, но он был ярко раскрашен и выглядел чертовски аппетитно, и серб с Юреком зашли в таверну, долго не раздумывая.

Угощал Младен Анастасиевич. Он просто обалдел, когда на пороге его дома появился худой, как щепка, и загорелый (даже не столько загорелый, сколько прокопченный дымом костров) до черноты странник с хурджином на плече и саблей у пояса и назвал свое имя. Трудно было узнать в нем Юрия Кульчицкого, разбитного малого, который представлял в Белграде интересы отделения «Восточной Торговой Компании». И все равно, это был он, собственной персоной.

Первая фраза Младена (после приветствий и дружеских объятий) была следующей:

– Извини, но я уже похоронил тебя… Некоторых наших товарищей турки отпустили (это было сначала), а потом спохватились и начали вешать всех подряд. Ты исчез, и я думал, что тебя зарыли тайно, как и многих других.

– Мне цыганка нагадала, что умру я не от сабли и не от мушкетной пули, а на домашнем ложе, – ответил Юрек. – И представляешь (они как-то незаметно перешли на «ты»), она оказалась права. В каких только мне не приходилось бывать передрягах, и всегда я выходил из них даже без серьезных ранений. Так что я верю в свою путеводную звезду, и мало чего боюсь.

– Ну, это я уже знаю, – со смехом сказал серб. – Русские все такие. Мне не доводилось встречать среди них ни одного труса.

– Бывают… но редко, – серьезно ответил Юрек. – Так уж получается, что наша жизнь всегда висит на волоске, и гадать, когда и почему она может оборваться – пустое дело. Поэтому мы относимся к жизни философски: пока живешь – радуйся и пей вино, а пришла пора умирать – вспомни, что все люди смертны, никто не вечен, и нет никакой разницы, уйдешь ли ты на небеса сейчас или позже. Тем более что большинство русских не обременено тяжким грузом – богатством, расставание с которым для людей знатных и состоятельных невыносимая горесть.

– Э, да ты, оказывается, философ!

– Это я просто голоден. Вторые сутки во рту у меня не было даже макового зернышка. Я добирался в Вену вместе с обозом Карла Лотарингского. А в его войсках дела с провиантом обстояли худо. Иногда бывало густо, но чаще – пусто.

– Понял. Тебя нужно накормить. Это не проблема. В городе с продуктами пока неплохо, есть большие армейские магазины, да и хозяева таверн народ запасливый. Так что бросай свой хурджин и потопали. Извини, что не угощаю тебе домашним обедом – у меня в доме шаром покати. Семью я отправил в Линц, а сам записался в ополчение. Так что теперь я холостяк…

Юрек ел и никак не мог наесться. Все было чертовски вкусно. Одни лишь незнакомые ему названия блюд вызывали аппетит: «бакхендль» оказался жареным по-особому каплуном, обвалянном в муке, «швайнбратен» с кнедлем и квашеной капустой – это буженина, «бойшель» – рагу из потрохов, «гермкнедль» – мягкая булочка с повидлом, яблочный штрудель… А уж вина и вовсе потрясали своим незнакомым вкусом и крепостью. Юрек даже немного захмелел.

– Не спеши налегать на еду и вино, – сказал, посмеиваясь, Младен. – Скоро к нам присоединится интересная компания. Вот тогда мы и выпьем, как водится среди честных христиан.

– О ком речь?

– Сам увидишь, – загадочно ответил серб.

Юрек заметил, как по дороге он поймал мальчишку из простонародья, сунул ему в руку мелкую монетку и что-то сказал на ухо. Тот весело ухмыльнулся и куда-то умчался.

Загадка разрешилась быстро. Спустя какое-то время после загадочного предупреждения Младена Анастасиевича, к столу, за которым сидели он и Юрек, подошли двое мужчин, обвешанных оружием с головы до ног; судя по одежде, это были сербы.

– Приветствуем честную компанию! – весело улыбаясь, сказал один из них.

Юрек поднял глаза от стола и в изумлении воскликнул:

– Ратко, Мавро! Чтоб я так жил! Хей, камараден!

Они начали обниматься и долго хлопали друг друга по плечам, таким образом выражая свою неподдельную радость.

– Нам сказали, что до тебя добрались палачи Гусейн-паши, – сказал Ратко, когда собравшиеся за столом выпили по полному кубку за встречу. – Признаюсь, я не очень поверил этим слухам. Ты не сдался бы, а принял смерть в бою. Оказывается, я был прав.

– Мне повезло… – И Юрек рассказал, что с ним произошло после побега из Белграда, красочно описывая некоторые моменты своих похождений; наверное, тому причиной было вино, развязавшее ему язык.

Гайдуки и Младен Анастасиевич слушали его повествование словно какую-то занимательную легенду – широко открыв глаза и сопровождая восклицаниями особо интересные моменты рассказа. Когда он закончил, Младен спросил:

– Как дальше думаешь?

– А что тут думать, – ответил Юрек. – Я остаюсь в Вене. Буду помогать защитникам города, чем смогу.

– Верное решение, – одобрительно сказал сербский купец. – Негоже уподобляться крысам, которые бегут с корабля, когда в борту образовалась пробоина. Ее и зашить недолго. Многие жители Вены, в основном знать и богатые негоцианты, уже покинули город, опасаясь потерять не только имущество, но и жизнь, но еще больше осталось – настоящие патриоты, простой трудовой люд. Гарнизон Вены небольшой, с мушкетерами и гренадерами, которых прислал Карл Лотарингский, солдат стало чуть больше одиннадцати тысяч. Но еще есть народное ополчение. В нем примерно пять тысяч человек. Им командует капитан Амброзий Франк, опытный воин. Мы должны продержаться, пока подоспеет подмога. Король Речи Посполитой Ян Собеский со своими полками должен прийти к нам на помощь.

– Записывайся к нам, в ополчение, – предложил Ратко.

– А меня примут? – с сомнением спросил Юрек.

По правде говоря, он не горел желанием участвовать в чужой войне. Но куда денешься от судьбы? И потом, он не верил, что османы смогут взять такую неприступную крепость, как Вена, о которую сто пятьдесят лет назад обломал зубы даже турецкий султан Сулейман Кануни, великий полководец, армия которого насчитывала сто двадцать тысяч солдат. Потому Юрек и не пошел дальше с армией Карла Лотарингского. Ему уже до смерти надоела неустроенная походная жизнь.

Защитные сооружения Вены и впрямь впечатляли. Центр города, расположенный на правом берегу Дуная, окружали мощные фортификационные сооружения, состоявшие из двенадцати бастионов[90]90
  Бастион – пятиугольная вооруженная башня, пристроенная к стене города или крепости.


[Закрыть] и земляного вала, обнесенного каменной стеной. Шесть бастионов имели кавальеры[91]91
  Кавальера – вспомогательное внутреннее оборонительное сооружение, малый бастион, огороженный стенами главного бастиона, или расположенный на боевой площадке последнего. Возвышаясь над главным бастионом, обеспечивал ярусный артиллерийский обстрел.


[Закрыть]. Вся система этих укреплений была окружена глубоким, но частично сухим рвом. Между бастионами вперед выступали дополнительные укрепления – равелины[92]92
  Равелин – оборонительное сооружение впереди крепостного вала, треугольное в плане.


[Закрыть], преграждавшие доступ к куртинам, прямолинейным участкам вала. Переднюю линию обороны составляла крытая дорога, идущая параллельно рву. Кроме того, доступ в город перекрывали восемь укрепленных ворот.

– Спрашиваешь… – Младен Анастасиевич улыбнулся. – В городе я не последний человек, ко мне прислушиваются. К тому же, работая вместе со мной в Белграде, ты уже доказал свою верность Австрии. Так что считай, что ты уже ополченец.

Юрек сделал вид, что облегченно вздохнул, хотя радости от признания его заслуг перед Священной Римской империей не почувствовал. Тем не менее все дружно выпили за его новый статус (предполагавший кормление за счет казны, что вполне устраивало прагматичного Юрека), а он изобразил воодушевление и готовность сражаться за императора Леопольда до последнего вздоха.

В его решении остаться в Вене была одна очень важная причина – деньги. Он уже накопил изрядную сумму, и перспектива тащиться с кошельками, набитыми золотом и серебром невесть куда, его совсем не устраивала. Тем более что по пути можно было нарваться и на разбойников, и на мародеров (что одно и то же), и даже на солдат, которые с удовольствием покопаются в хурджине и с пребольшим удовольствием приберут все его сбережения к рукам. Это в лучшем случае. А в худшем просто снесут башку. Дороги и в мирное время были небезопасными, а теперь для одинокого путника они и вовсе стали преддверием ада.

Нет, он обязательно должен остаться в Вене! Город поразил его своей ухоженностью и красотой, и Юрек решил связать с ним свою дальнейшую жизнь. Он обязательно останется в живых и станет венским негоциантом. Это решение созрело в нем уже давно, и теперь осталось лишь дождаться своего звездного час. А Юрек почему-то был уверен, что он обязательно наступит…

Отряды татар появились под австрийской столицей десятого июля. А спустя четыре дня под Веной встали главные силы Кара-Мустафы-паши. В соответствии с обычаем великий визирь предложил императору Леопольду принять ислам или заплатить дань, угрожая полным уничтожением всей страны в случае отказа с его стороны. Также Кара-Мустафа-паша отправил письмо в Вену, которое отвез придворный чиновник Ахмед-ага. Перед рвом турка задержали защитники города; один из офицеров взял у него письмо и велел ему ожидать у ворот. В письме к жителям осажденной Вены великий визирь писал:

«Мы пришли к Вене с такими победоносными войсками нашего великого султана, что земля не сможет их вместить, с намерением взять этот город и высоко поднять слово Аллаха. Если вы станете мусульманами, то уцелеете. Если не став ими, сдадите крепость без боя, мы выполним волю Аллаха: ни маленьким людям, ни вельможам, ни богатым, ни бедным не будет причинено ни малейшего зла, все будете жить в безопасности и мире. Если же будете сопротивляться, тогда по милости Всевышнего Вена будет могущественной силой падишаха завоевана и взята, и тогда никому не будет пощады и никто не спасется. Вы будете вырезаны, ваши дома и запасы еды будут разграблены, а ваши дети пойдут в полон…»

Дочитав послание великого визиря, комендант города граф фон Штаремберг швырнул его на пол и сказал:

– Где посланник паши?

– За передней линией, ваше сиятельство, – почтительно ответил офицер.

– Гоните прочь этого нехристя! Письменного ответа не будет. Но прежде скажите ему, чтобы он в точности передал Кара-Мустафе-паше мои следующие слова: «Возьми, если сможешь».

– Будет исполнено!

Офицер убежал, а граф с тяжким сердцем опустился в небольшое креслице возле письменного стола и оперся подбородком о ладонь. Старый солдат знал, что прольются реки крови (а какие будут разрушения!) и что исход битвы за Вену известен только самому Господу. Но сдать столицу мусульманам у него даже в мыслях не было. Лучше умереть непокоренным, нежели потом до конца жизни влачить ярмо жалкого труса. Локоны длинного черного парика почти скрывали его лицо, и в профиль фон Штаремберг напоминал нахохлившегося грача благодаря своему длинному носу-клюву, под которым темнели небольшие щегольские усики…

Юрек, вооруженный до зубов, стоял на верхней площадке равелина и выбирал цель. В руках он держал длинноствольное ружье с кремневым замком, которое значительно отличалось от фитильных мушкетов. Все военное оснащение, стоившее немалых денег, ему презентовал Младен Анастасиевич; Юрек прикинулся нищим (и впрямь, откуда у человека, который бежал из Белграда в одной одежде, могут быть средства?). А что касается ружья, то в этом вопросе состоятельный серб уважил просьбу немало повоевавшего Юрека. Ружья были несравнимо легче мушкетов, удобнее в обращении, но дальность выстрела у них была меньше, убойность слабее, а кремневый замок иногда капризничал и давал осечки.

Тяжелая пуля мушкета могла поражать цель на расстоянии до шестисот шагов и наносила чрезвычайно тяжелые ранения. Но стрельбу нужно было вести только с сошки, а чтобы зарядить мушкет требовалось выполнить до сотни приемов. Фитильный замок действовал без отказа лишь в сухую погоду, но стрелку все равно приходилось иметь два зажженных фитиля (один в руке, другой в курке), поэтому преждевременные выстрелы и несчастные случаи бывали довольно часто. Многие пехотинцы стремились обзаводиться более легкими ружьями меньшего калибра с кремниевым замком. Но из-за небольшой дальности стрельбы ружья признавались не боевыми, а охотничьими, и не допускались в войска. А военные инспектора получали указание уничтожать найденные ружья и заставляли капитанов приобретать вместо них мушкеты.

Но ружье Юрека было особенным. Он долго искал такое по лавкам, продававшим всякую всячину. (Мелкие лавочники, из опыта Юрека, были под стать армейским мародерам; они подбирали все, что плохо лежит, и торговали всем на свете.) Искал, пока не наткнулся на бывшего императорского егеря, старика, который продавал оружие, чтобы запастись едой, так как хорошо знал, что такое осада. Ружье ему изготовили мастера из Вероны по специальному заказу, и било оно, как утверждал егерь, едва не дальше мушкета. Юрек вскоре проверил это утверждение и убедился, что старик не соврал, и серебро Младена Анастасиевича потрачено не зря. Но главное – из-за удлиненного ствола ружье обладало потрясающей точностью.

Турецкая армия встала лагерем на равнине перед городом между впадающей в Дунай рекой Веной, самим городом и горным массивом Восточных Альп, который назывался Венским Лесом. Кара-Мустафа разбил свои силы на три группы. Сам он вместе с командиром янычарского корпуса Бекри-Мустафа-пашой и бейлербеем Румелии Кючюк-Хасан-пашой с войсками его эйялета, а также двумястами ортами янычар занял место в центре. Почти с самого начала осады для поднятия морального духа войск великий визирь велел музыкантам играть в окопах. Громогласные варварские звуки армейских бубнов, труб, литавр и тарелок, в которые вплетались выстрелы из пушек и мушкетов, буквально сводили с ума жителей Вены, которые привыкли совсем к другой музыке.

Под прикрытием садов и виноградников турки приблизились к укреплениям крепости. Главными силами они атаковали равелин и два бастиона, закрывавшие доступ к юго-западной части города. Хотя эти фортификации относились к самым мощным укреплениям Вены, подход к ним был более легким, чем к другим, поэтому турки решили нанести удар именно здесь. Установленные напротив бастионов тяжелые турецкие батареи открыли огонь по городу, что вызвало многочисленные пожары. Вплотную приблизившись ко рву, окружавшему Вену, османы сумели вырыть ходы под землей, чтобы проникать под укрепления и подрывать их.

Защитники Вены старались помешать им, однако были оттеснены за валы. Отсутствие воды во рвах с южной и западной сторон города облегчило туркам ведение осадных работ. А многочисленные предместья с их садами и виноградниками позволяли скрытно подойти на близкое расстояние к крепости. То, что сами австрийцы сожгли часть предместий, практически не затруднило туркам подход к укреплениям.

Осажденные строили контрмины, взрывали вырытые турками подземные ходы, но из-за нехватки пороха и необученности солдат такого рода войне их попытки не имели успеха. Не давали результатов и ночные вылазки, так как янычары бдительно стерегли свои позиции, своевременно обнаруживали и оттесняли противника.

У защитников города было мало орудий, не хватало пороха и ядер. Недостаточными оказались и запасы продовольствия, поэтому в городе вскоре начался голод. Однако дух его защитников оставался высоким, потому что все надеялись на скорую помощь. Поначалу войска герцога Карла Лотарингского доставляли в город все необходимое с Дуная, где на острове, расположенном напротив города, находились обозы. Оттуда провиант подвозили по мостам, переброшенным через реку. Но турки большими силами атаковали мосты и захватили их. Защитники города оказались окруженными со всех сторон, так как остров и расположенный на нем пригород Леопольдштадт попали в руки врага.

Продолжительные позиционные бои приобретали все более ожесточенный характер, и обе стороны несли в них большие потери. Стояла сильная жара, и только редкий дождь приносил воинам облегчение и желанную прохладу. Чтобы отвлечь внимание защитников крепости от атакуемого главными силами участка, турецкие отряды переправились через Дунай и ударили по северным укреплениям города, значительно более слабым, чем южные. Контратака австрийцев не удалась, и турки закрепились на новых позициях перед бастионами крепости. В конце июля нападавшие овладели частью дороги перед фортификационным рвом и несколькими выдвинутыми перед главным укреплением шанцами в юго-западной части города, а также приблизились ко рву по всей его длине, получив более удобное поле обстрела.

Удобней стало и Юреку. Теперь турки находились в пределах досягаемости его ружья, чем он незамедлительно и воспользовался. Кульчицкий старался отстреливать янычар, самых лучших воинов в армии великого визиря. И не простых янычар, а офицеров. Их отличительной особенностью был челенк на чалме – серебряное украшение в виде султана, осыпанного драгоценными камнями. Челенки выдавались отличившимся в боях. А чтобы стать янычарским агой, требовалось совершить хотя бы один подвиг. Поэтому офицеров янычарского корпуса можно было заметить издалека; трусливый ага – совершенно немыслимое словосочетание.

Есть! В турецкой траншее замелькал белый тюрбан с челенком, но янычарский ага был хитер и передвигался так быстро, что Юрек не успевал прицелиться. Но вот он на миг остановился, видимо, отвечая на вопрос какого-то олуха, и этого оказалось достаточно для прицельного выстрела. Юрек нажал на курок, пружина сработала, как должно, и кремень, прикрепленный к курку, высек из огнива сноп искр, которые зажгли порох на полке. Через затравочное отверстие в стволе пламя достигло основного порохового заряда, и грянул выстрел. Собственно говоря, грянул он только для Юрека и его нового товарища, серба-ополченца Йована Михайловича. Звук выстрела из ружья был гораздо слабее мушкетного. А на фоне артиллерийской канонады он вообще был сравним для защитников равелина с комариным писком.

Но только не для турок. Для них выстрел оказался трагедией, громом с ясного неба. Ружье в который раз не подвело Юрека, и голова янычарского аги лопнула как перезрелый арбуз.

– Какой отличный выстрел! – восхищался Йован. – Лучшего стрелка, чем ты, Юрек, мне видеть не доводилось!

– Это все ружье, – скромно отвечал Кульчицкий. – Бьет очень точно.

– Но ты ведь всегда целишь в голову! И попадаешь. Как такое возможно?

– Иногда и промахиваюсь, – признался Юрек. – А что целю в голову, так это чтобы наверняка. Ружейная пуля небольшая, не то, что мушкетная, которая делает в теле человека такую дырищу, что на выходе в нее может пролезть кулак. Нужно убить врага, а не ранить. Раненый оклемается быстро и снова встанет в строй. А зачем нам это надо?

– Незачем, – согласился Йован. – Табачком своим угостишь?

– Это можно, – ответил Юрек. – Да, боюсь, покурить нам не придется. Похоже, я убил какого-то знатного турецкого военачальника. Вишь, как забегали. «Алла!» кричат. Значит, скоро полезут на равелин, чтобы отомстить за его смерть… Турки горячий народ, – добавил он с нервным смешком и начал заряжать ружье.

– И то верно, – согласился Йован, всматриваясь в турецкие позиции.

Йован Михайлович появился в жизни Юрека совершенно случайно. Младен Анастасиевич был в Вене важной шишкой и занимался какими-то общественными делами, не связанными напрямую с войной, Ратко и Мавро разведывали расположение турецких войск, и Юрек видел их всего два или три раза после памятной встречи в таверне «Под чашей», поэтому он остался без друзей и даже без товарища, с кем можно поговорить по душам, так как попал в отряд ополченцев, где сплошь были австрийцы, жители Вены. А они, при всем их добродушии, относились к иноземцам несколько отчуждено. И лишь Йован, который был не только сербом, но еще и бывшим невольником, которого выкупили богатые родственники и пристроили в Вене к делу, оказался для Кульчицкого настоящей отдушиной в его воинском бытии, пропахшем пороховым дымом и гарью от сгоревших домов.

Новый товарищ Юрека хорошо знал турецкий язык, так как до выкупа он четыре года провел в Турции в качестве раба, а затем находился в услужении австрийского посла в Константинополе; да и с виду смуглый Йован был вылитый турок. Михалович много рассказывал о своей подневольной жизни, а Юрек слушал его и мысленно благодарил судьбу за то, что она так милостиво отнеслась к нему даже тогда, когда он попал в ясыр. Йовану Михайловичу пришлось потрудиться и в каменоломне, и на полевых работах, но худшее воспоминание серба было связано с временем, когда за какую-то провинность его отправили на турецкую галеру-каторгу. Йован даже снял рубаху, чтобы продемонстрировать темные полосы от плети надсмотрщика над гребцами. На его спине нельзя было найти ни единого светлого места, сплошные рубцы.

Конечно же разъяренные турки пошли на приступ равелина даже без артподготовки. Юрек стрелял, пока была возможность перезарядить ружье, а затем взялся за саблю, потому что вконец остервеневшие османы лезли на стены, невзирая на большие потери. Его карабела порхала как ласточка, упоение боем достигло запредельных вершин; то же чувствовал и Йован, который при виде турок впадал в неистовство и крушил их налево и направо. Рядом дрались и остальные ополченцы – кто как мог, ведь все они были людьми мирными и с оружием упражнялись нечасто. И лишь двое из них могли считаться настоящими воинами. Они сражались так слажено и мощно, что любо-дорого смотреть.

Один из них носил черную одежду и такого же цвета вороненую кирасу, а у второго, ровесника Юрека, из-под короткого синего кафтана выглядывал доспех. Кафтан был явно не европейского покроя, а уж доспех и вовсе выглядел экзотически – несколько рядов небольших металлических пластин, которые перекрывали друг дружку, были соединены узкими вертикальными полосками кольчужного полотна. Это защитное облачение надежно защищало его обладателя от ударов сабель и стрел, было эластичным и не стесняло бойца в движениях. Юноша был строен, высок, широкоплеч и светловолос.

Это были Алексашка и Федерико. Когда они собрались уезжать из Вены, турецкие войска перекрыли все дороги. Голландский купец Корнелиус ван дер Гатен, примкнув к знакомым венским негоциантам, с которыми вел дела, сбежал в Линц вслед за императором Леопольдом и его двором. Своих попутчиков до Вены ван дер Гатен не счел разумным приглашать в эту компанию, ведь она была только для избранных, пользующихся определенной известностью. Алексашка его не винил – своя рубаха ближе к телу. Кто он голландцу? Но на будущее этот урок Ильин-младший хорошо запомнил.

Конечно, можно было сделать попытку убраться из столицы Австрии самостоятельно, однако пойти на эту авантюру даже видавший виды Федерико не рискнул. Уж он-то хорошо знал, какие страсти начинают бушевать на дорогах во время войны. Тут можно потерять не только свое добро, но и собственную голову. Пиратский капитан Черный Кастилец просто обязан был сохранить свои сбережения; а иначе, зачем он столько лет рисковал жизнью в бурных водах Атлантики и на Мейне? Что касается Алексашки, то и ему не хотелось терять немалый капитал, вырученный от продажи икры и семги, который он хотел вложить в торговлю с Европой. Поэтому оба поступили в ополчение и сражались не столько за Вену, сколько за собственное благополучие.

– Ядрена корень! – вскричал светловолосый, отбивая натиск особо настырного янычара. – Ах ты ж, мать твою!.. – уклонился он от коварного выпада, и в следующий момент его тяжелая сабля раскроила голову турка, который исчез с поля зрения Юрека, свалившись с лестницы вниз.

Он говорил и ругался по-русски! Кто эти двое? Неужели казаки? Но как они оказались в Вене? Эти мысли роились в голове Юрека, пока защитники равелина не отбросили турок на исходные позиции. Вытирая пот со лба ширинкой[93]93
  Ширинка – так назывались на Руси носовые платки; время их возникновения не установлено. Самые ранние образцы, хранящиеся в музейных коллекциях, относятся к XVI веку. В те времена носовые платки изготавливались из целого куска ткани, отрезанной по ширине; отсюда и произошло слово ширинка.


[Закрыть], он подошел к светловолосому и спросил дрогнувшим голосом:

– Ты русский?

У Алексашки глаза полезли от удивления на лоб.

– Федерико! – окликнул он своего товарища. – Ты глянь! У меня объявился земеля! Русский я, конечно, русский! Помор из Архангельска. Зовут Александром. А ты кто?

– Имя мое Юрий, я из Самбора.

Юрек не стал называть родные Кульчицы Шляхотские, потому как даже по сравнению с небольшим Самбором они были совершенно мизерным селением, о котором знали лишь соседи.

– Где это? Извини, Русь большая, и такого места я что-то не припоминаю…

Юрек объяснил.

– Э, вспомнил! – хлопнул себя ладонью по лбу Алексашка. – Вот голова садовая! Дьяк с большим усердием вбивал мне розгами в заднее место науку, да видать плохо старался. В замке королевского старосты Самбора, воеводы Ежи Мнишека, жил Гришка Отрепьев, выдававший себя за Дмитрия, сына царя Ивана Грозного. Воевода, чья дочь стала женой Гришки, помог ему занять московский престол. Но недолго музыка играла… Так вы, значит, под властью Польши?

– Ну да…

– Ничего, это ненадолго. Царь-батюшка скоро соберет все русские земли вместе, – «утешил» Юрека молодой помор.

Бой закончился вялой перестрелкой, пришла смена, другое подразделение ополченцев, и четверо новых приятелей отправились в близлежащую таверну отметить знакомство, а заодно и перекусить. Еда, которую выдавало казенное ведомство, была относительно съедобной и лишь поддерживала силы, но у Юрека и Алексашки были деньги, так что они могли позволить себе небольшой праздник. Однако праздничный пир как-то не заладился.

– Ты что принес?! – с возмущение спросил Юрек у служки, который подал им жаркое. – Здесь одни кости!

– Извините, майн херр, но это самое лучшее, что у нас есть… – Юный служка виновато потупился.

– Понятно… – Юрек тяжело вздохнул. – Надеюсь, эти кости не из близлежащего склепа?

– Что вы такое говорите, майн херр?! Это свиные ребра… отличная еда. – И после небольшой паузы парнишка мрачно добавил: – Скоро и костей не будет…

– Верю. Что ж, придется немного попоститься. Ладно, коль в вашем заведении нет хорошей еды, так, может, найдется три-четыре бутылки доброго вина?

– О, это пожалуйста! – просиял служка. – Вам покрепче?

– Спрашиваешь… Конечно!

Спустя короткое время все дружно набросились на жаркое, не забывая прикладываться к кубкам. Вино в таверне и впрямь было отличным, и вскоре завязалась дружеская беседа. Но долго насладиться общением четверым теперь уже приятелям не удалось. В таверну забежал Драгош и, увидев Юрека, облегченно вздохнул.

– Фух! – сказал он, вытирая пот со лба шапкой. – Ну наконец-то я нашел тебя. Полгорода оббегал…

– Бедолага, – с иронией сказал Юрек. – Садись и промочи горло, а то каркаешь, как ворона. Потом доложишь, зачем я тебе понадобился. Можешь говорить без опаски; это мои друзья.

Долго упрашивать Драгоша не пришлось. Быстро опрокинув кубок в свою ненасытную утробу, он начал торопливо рассказывать, глотая слова, будто боялся, что его остановят и пошлют куда подальше:

– Есть хороший гешефт! Конечно, он небезопасный, но если дело выгорит, то все мы будем в наваре.

– Какой гешефт? Идет война.

– На войне-то как раз и делаются большие деньги. Турки предлагают купить у них провиант.

– Турки?! – одновременно воскликнули собравшиеся за столом.

– Да ты, братец, в своем ли уме? – спросил Юрек, глядя на мародера, как на сбрендившего.

– Очень даже в своем, – ответил Драгош. – Я договорился. Весь вопрос состоит только в деньгах. У меня такой суммы нет. Нужно просить у коменданта.