Текст книги "Авдеевы тропы"

Авдей бродил по улочкам Ярополча и прощался с его старыми домиками и вётлами, которые опустили свои сучья над ними.

Всходил он на сторожевую башню и оглядывал окрест заклязьминские дали, покрытые слепящим на солнце нетронутым снегом. Крутые валы сверху казались совершенно неприступными для врагов и вселяли в души веру в лучшее.

Частоколы из крепких стволов возвышались могучей стеной и опоясывали город по краю уходящих отвесно вниз валов. Люди на льду реки казались мелкими букашками. Кажется, невозможно взять приступом эту высоту, но… Как только вспоминал Авдей владимирскую крепость с могучими воротами и каменными стенами, то всё видимое величие Ярополча мельчало, тускнело. Несдобровать малым и слабым. Пойдут свистать монгольские арканы, и застонут женщины под вонючими потными телами злых кочевников. И захрустят тонкие детские запястья в безжалостных верёвочных петлях. И повлекутся пленённые колонны на восток, в родные степи победителей. Никто не сможет защитить их. Мужья, отцы и братья будут лежать среди руин сгоревшего Ярополча, разрубленные саблями, с торчащими стрелами из безжизненных тел.

Охолонуло сердце Авдея от такой догадки. Уже нет никаких сомнений в том, что ему делать. Лишит он поганых радости добычи. Это в его руках. Пусть остаются ни с чем на пепелище.

С самого утра Александр Ярославич был в плохом настроении. И погода испортилась. Выглянувшее на заре солнце затянулось серыми тучами, и заморосил обложной дождь. Он обещал непогодь на несколько дней. Князь помолился у иконостаса, затеплив лампадку, попросил у Господа терпения и спокойствия души. Он знал, что те дни, когда по каким-то причинам не получалось как следует помолиться, шли у него наперекосяк. Сегодня ему надо быть мудрым, и Господь должен подсказать ему то решение, которому надобно держаться, почитай, всю свою жизнь. А это очень ответственно и перед Богом, и перед народом русским, и перед ближним окружением.

На Успенском соборе ударили колокола к заутрени. Отозвались звоном и другие церкви, и на миг как чудо выглянуло солнце и расцветило золотом купола и обнадёжило радостью.

Вот уже десять лет мается Русь под игом монгольским, а конца-краю не видать. После смерти отца, Ярослава Всеволодовича, Александр как старший сын воспринял верховную власть, и на него смотрят как на единственную опору и защитника русской земли. В княжеском окружении, как бы взвешивая на весах, обсуждают два решения. Две дороги есть на распутье. Или собирать войско со всей Руси, чтобы дать отпор монголам, или жить под их рукой, под их властью. У того и другого пути есть свои ярые сторонники, и они раздирают душу князя пополам.

Сызмальства Александр был человеком гордым. Никто не смел им помыкать. Даже батюшке он, мальчиком, давал отпор, когда тот в наказание задевал его честь. А уж когда вырос и взял в руки меч, то враги чувствовали на себе его храбрость и одержимость в бою. Немцы и шведы по-настоящему познали и силу его и ум. С позором бежали под натиском Александровых дружин с русской земли. Как же горько князю сознавать, что какой-то монгольский хан подзывает его, как собачонку: «Мне покорил бог многие народы: ты ли один не хочешь покориться державе моей? Но если хочешь сохранить за собой землю свою, приди ко мне: увидишь честь и славу царства моего…»

Легче всего впасть в гнев после такого послания и, сколотив какое-то подобие войска, выйти навстречу врагу. Но чему это поможет? На малое время удовлетворить свою гордыню? Монголы легко сомнут его и вновь пойдут утюжить землю русскую. Им дай повод.

Привык Александр только тогда идти на неприятеля, когда чувствовал хотя бы равные силы. Несметное войско монголов состоит из чужаков и покорённых народов. А у них уже нет никаких желаний, кроме как набрать побольше добычи и остаться в живых в этой жестокой рубке. Огромная, равнодушная к страданиям русского народа туча сметёт всё со своего пути. И это надо иметь в виду прежде, чем слепо рубануть рукой и пойти на поводу своего гнева. Отец Ярослав Всеволодович часто рассказывал Александру, почему он не ввязался в битву на реке Сить, где монголы одолели великого князя Юрия, хотя Ярослав стоял со своим войском неподалече, и сердце его полыхало от горьких страданий. Но он видел, что толку от этого не будет, и его войско сгинет в этом общем поражении. И он отступил от поля битвы. Жить после этого Ярославу было тяжко. Кровь звала к мщению. Невозможно было смотреть в глаза своим воинам, которых он не позвал с собой на пылающее от горячей пролитой крови поле боя. Тяжко было возвращаться домой в целости и сохранности, когда в их памяти звучали крики и мольбы погибающих братьев.

Но Ярослава, как и сейчас его сына, мучило иное. Ответственность за всю державу лежала на них. Кидаться в полымя нельзя было. Легче погибнуть и остаться во славе. Но люди живут в разграбленных сожжённых городах, стараются как-то наладить свой быт. Вот поэтому-то и важно помочь им.

Александр был в намерении не спешить с отпором врагу. Во всяком случае, нужно сначала окрепнуть, а не идти с кондачка. Вот только не всё от него зависит.

Князь звякнул колокольчиком. Вошёл слуга Дорофей, который верой и правдой служил ещё его отцу Ярославу.

– Подай мне сюда что-нибудь поесть!

– Александр Ярославич, княгинюшка спрашивала, выйдешь ли ты к ним завтракать?

– Нет, Дорофей, уж если к обеду только. Скоро бояре и воеводы сойдутся на совет, да брат Андрей приедет. Надо с мыслями собраться.

Дорофей исчез, как и не было его. По душе был слуга князю Александру. Не зря его и отец любил. Он как бы чувствовал, когда в нём нуждаются, а когда нет. Уже при отце был не просто слуга, а человек близкий, наивернейший. Потому-то, когда скончался Ярослав Всеволодович, попросил князь Дорофея быть при нём тем, кем был и при отце. Дорофей обрадовался, потому что по смерти старого князя он был настроен на то, что и сам как бы умер. И годы его клонили к этому. А тут будто воскрес. Куда пропали немощи и усталость! Беготня, забота о князе возродили жизненные силы.

Когда Дорофей принёс ему еды и пития, Александр Ярославич попридержал его:

– Погодь-ка, Дорофеюшка. Ведомо мне, что батюшка делился с тобой мыслями и суждениями. Как ты думаешь, что бы он теперь выбрал: терпение и смирение перед врагом или же яркую смерть на поле боя?

Вздохнул тяжко Дорофей:

– Так если бы за ним ничего не стояло, и коли бы душа не болела за Русь великую, сразился бы он и умер со стрелой в сердце, но с высоко поднятой головой. Такой уж у него был нрав. Вот и весь мой сказ.

Снова вздохнул Дорофей и склонил голову. Оглядел его с улыбкой Александр, и на сердце у него полегчало:

– Спаси Бог тебя! Помог ты мне очень своим ответом. Теперь мне не страшно принимать решение, и я знаю, чего хочу. Ранее понимал я это, но мучила меня мысль, поймут ли меня другие так, как я вижу это сам. Не упрекнут ли в трусости?

– Княже, да кто посмеет сделать это? – заволновался слуга Дорофей, и руки его, как всегда в волнении, заходили ходуном. – Твои победы над немчиной и шведами заткнут всем рты.

– Не знаю, – раздумчиво произнёс князь, и его глаза погрустнели. – Прошлое обычно всегда забывается.

Эти слова вспомнил Александр на совете, где собрались воеводы и князья, которых он позвал, чтоб наконец-то определиться и высказать своё мнение. Этот совет, как и ожидалось, был очень шумным и противоречивым. Ругань, плевки друг другу в лицо, чуть ли не мордобой. Члены совета мутузили друг друга кулаками, а некоторые, очень горячие, драли чужие бороды. Кричали, что надо подниматься против монголов. Но как только заходил разговор о том, кто сколько даёт войск и кто будет руководить общими силами, начинался раздрай. Кто кричал, что надо, накопив силы, идти в монгольские степи и там принять решительный бой. Кто-то был за то, чтоб, заманив врага поглубже к западным границам и объединившись с папскими войсками, уничтожить орду вдали от степей и подкрепления…

Слушал всё это Александр Ярославич, и закипало у него на сердце:

– Как же можно говорить о каком-то общем поведении, – подняв кверху руку, заставил замолчать он всё это сборище, – когда вы тут готовы убить друг друга. Каждый из вас защищает только своё добро.

– А как же, княже, не защищать, когда мой же брат готов меня ограбить и пустить по миру! – кричал пронский князь, весь красный, с надувшимися жилами на шее.

– Ну, тогда твоё добро достанется татаровьям! – твёрдо ответствовал Александр.

Все опять загалдели. В гриднице даже с распахнутым оконцем было душно. Все лица лоснились от пота. Очень хотелось выйти на волю. Мучила Александра не только духота, но и непонимание и непробиваемость людей. Александр снова поднял руку, останавливая галдёж:

– Я позвал вас вот для чего. Мне нужно с братом ехать к монгольскому царю Бату. Он прислал письмо.

– Это что ж, на поклон, что ли? – ядовито воскликнуло сразу несколько человек.

Александр Ярославич тяжело вздохнул:

– Видимо, да, если правду сказать.

– И что же, брат, ты согласен ехать? – воскликнул Андрей Ярославич. Его глаза гневно горели, щека подрагивала.

– Придётся, – тихо произнёс Александр. – А иначе Бату сам явится сюда с войском.

– Пускай является! – запальчиво выкрикнул Андрей.

– Подумай, прежде чем говоришь! – сердито нахмурил лоб Александр. – Ты не петушок на виду у курочек. Ты князь земли, которая никак не отойдёт от тяжкого нашествия. Ещё не оплакали своих мужей вдовы, а матери сынов. Ещё не отстроились города и поселения, а ты им готовишь новые испытания.

Андрей склонил смущённо голову перед Александром. Он чувствовал правоту, и в то же время согласиться полностью с братом не мог. Александр ощутил раздрай в душе брата. Почти то же самое чувствовал и сам:

– Брате, всё одно ехать надобно, чтобы своими глазами увидеть мощь этого Бату. Соразмерить наши силы и тогда уже точно решать, что делать.

Трудно было что-то возразить в ответ. Тишиной ответили и все присутствующие. Затихли и споры. Порадовался Александр, что смог убедить людей, но на душе было тревожно.

– Дорога дальняя и опасная, – зашелестели голоса.

– Так-то так, – согласился князь, – но сидеть и ждать чего-то ныне ещё опаснее.

И он обратился к сидящим отдельно воеводам разных городов:

– Обскажите-ка нам, что у вас происходит?

– В тревоге живём, княже! – поднялся муромский воевода. – Невесть знает какие отряды шастают вокруг города: то ли разведчики, то ли просто так, тать неизвестная.

– Вот для того и ехать надобно, чтоб заручиться ярлыком монгольского царя, что не будет он более рушить наши города. Слаба ещё Русь, необустроена. Как после болезни тяжкой. Время и терпение надобно, чтобы в силу войти.

– Брате, – вопросил князь Андрей, – а не случится ли с нами так, как с батюшкой нашим Ярославом Всеволодовичем содеялось? Не отравят ли нас поганые? Не для того ли зовут?

Загудела гридница, заволновалась. Вздохнул тяжело и Александр. Помнил он горькие видения, когда встречали Ярослава из поездки в монгольские степи. Встречали сани с телом отца, умершего в пути и перед смертью испытавшего тяжкие мучения. Отравила его в далёком Каракоруме ханша Туракина. Вся кожа отца аж позеленела от действия этого яда. Умер Ярослав не сразу, а в долгом пути. Потому-то и спросить было не с кого. Непонятно было, и из-за чего отравили князя. Бывшие с ним люди говорили, что спокоен был Ярослав Всеволодович, не ссорился с ханами монгольскими, не входил с ними в перепалку. Зная вспыльчивый нрав отца, Александр понимал, как тяжко ему давалась эта покорливость. Кланяться любому ханёнку было сверх сил для гордого князя. Но положение Руси заставляло это делать. Главное, чего добился князь Ярослав, пусть даже ценой жизни, – главенствующей роли своего рода для правления Русью. Не развалилась страна на мелкие княжества. Следующий шаг за детьми Ярослава, им с Андреем укрепить и спасти Русь. Но по старшинству княжить должен младший брат Ярослава Святослав Всеволодович. Вот он сидит неподалёку, погружённый в собственные думы. Он не принимает участия в общем разговоре. Сидит, как приглашённый гость. И если бы Александр не взял почин в собственные руки, то совета не получилось бы. Всё бы распалось на единичные выкрики князей с мест и на отдельные стычки между ними и зарождение новых обид, которые бы они решали потом на бранном поле.

– Дядюшка, – обратился Александр к Святославу Всеволодовичу, – мы очень ждём твоего мнения.

Святослав Всеволодович как бы очнулся от своей задумчивости, как от дремоты. Его глаза вспыхнули живым блеском, и всё равно не было в них увлечённости разговором на совете, а проскальзывала некая обида.

– Александре, а что тебе проку в моём мнении? Что я могу присоветовать тебе? Ты ведь сам с усам. Всё равно не будет по-моему.

Александра задела за живое эта отповедь. Меньше всего хотел он обижать кого-то. Только вот в чём заключалось особое мнение Святослава Всеволодовича, отличимое от иного, он понять не мог.

– А что ты, дядюшка, присоветуешь-то?

– А что тут советовать? Ты и умнее и знаменитее всех! – ушёл он от ответа.

– Но ты же старше и опытнее?

– Сейчас не привыкли уважать седины и мудрость. Кто успел схватить узды власти, всех других оттеснил.

– Дядюшка, ныне власть не сладка и не выгодна!

– Да полно! – усмехнулся Святослав. – Ты-то вон лезешь.

– Я не власти ради. Обидно за Русь великую!

– Это всё, Александре, красивые словеса.

– Дядюшка, но ведь я пока никто. Я же не великий князь. Я обещал своему отцу сделать всё, что от меня зависит, чтобы Русь и дальше не погрязла в междоусобицах и чтобы враги не растащили её. Я делаю всё что могу. А если меня уважают и прислушиваются ко мне, то не моя вина.

– Отец твой Ярослав должен был помнить, что кроме детей у него остался брат. Вроде с давних времён велось всё так. После Константина княжил Юрий, затем твой отец. Теперь пришла моя очередь быть великим князем…

В зале повисла мёртвая тишина. Все следили за разговором дяди с племянником, боясь пропустить хоть одно слово. Глаза Святослава горели обидой:

– Мне же никто не предложил великое княжение, никто не уважил.

– Дядюшка, помилуй! – в недоумении воскликнул Александр. – Отец скончался скоропостижно. Он никаких распоряжений перед смертью не дал.

Мы, сыновья, оплакивали его. Мы в горе были… Я никак не могу понять твою обиду. Я что, отнял у тебя великокняжескую власть?

Молчал, потупившись, Святослав Всеволодович. Чувствовалось, что сердце его объято какой-то неизбывной обидой:

– Почему же тебя зовёт хан Батый к себе? Для чего? Я как будто и на свете не существую!

Эти слова вырвались из уст старого князя, как поток, который долго сдерживался и который прорвался наконец-то.

– Да отколи же я знаю намерения Батыя? – растерялся Александр. – Коли так, то поезжай вместо меня и брата в Орду, объяви там, что ты сейчас самый старший князь на Руси и наследник великокняжеского престола. Я лично подчинюсь любому решению. Мне власть как таковая не нужна. Меня тревожит нынешнее безвластие.

Молчал в ответ Святослав Всеволодович, нахмуривши брови, и обидно было Александру, что не об общем деле печётся дядюшка, а о том, что его обошли да обделили. Да разве время сейчас подобным обидам? Любой маленький ханчик, собрав малость войска, дерзает пройтись по русским городам, сбирая дань, а за ним второй, третий. Воет, стенает Русь от этих поборов, а отбиться нет сил. Как на охоту ездят сюда татарские мурзы, как на прогулку. Пусть уж один Батый собирает дань раз в год, коли Господь наложил такой крест на русскую землю. Но уж великий хан не даст другим своевольничать.

– Как же ты уедешь, а во Владимире кто останется? – спросил Святослав. – Одной дороги к хану почти полгода.

– Но ты же останешься, дядюшка? Разве тебе для этого нужно особое приглашение? Тут надобна одна только твоя воля. Разве будет кто против твоего старшинства?

Александр оглядел всех сидящих князей. Сразу поднялся шум. Кто-то одобрял его слова, кто-то был недоволен. Вот так и во всём, грустно подумал, нет единства. Крепкая рука ох как бы сейчас нужна была!

Святослава Всеволодовича уважают за седины да и только. Вот он растерянно выслушивает разнобой мнений, а только пресечь всё это у него не хватает силы. Одна обида во взгляде! А на ней далеко не уедешь. Ярослав Всеволодович, отец Александра, этого бы не допустил. После гибели Юрия он крепко натянул узду власти, и если бы не смерть… Вот потому-то и нужно ехать к хану Батыю за ярлыком на великое княжение, чтобы никто из малых и больших князей не смел усомниться в его, Александра, праве на верховную власть.

Как-то незаметно вдруг пропал Святослав Всеволодович из гридницы, потихоньку, ничего не сказав.

К Александру подошёл второй его брат, Михаил, хоть не такой же крупный телосложением, но выглядел он этаким щёголем:

– Хорошо, что ты ткнул дядюшку носом в содеянное.

– В какое содеянное? – удивлённо спросил Александр.

– Ты же знаешь, – промолвил Михаил, – он уже ездил к Бату за великокняжеским ярлыком.

– И что же? По мне, пусть ездит куда хочет! Ты великий знаток всего, что случается. И как оно?

– Как видишь. Видать, ни с чем приехал. Иначе разговор другой был бы. И теперь обида на весь мир.

– Да, – покачал головой Александр, – то-то я гляжу, он напрягся, когда я ему предложил ехать в Орду.

– Да уж, – засмеялся своим бархатным смехом Михаил, – теперь засядет надолго в свою берлогу в Юрьеве. Стыдно ведь признаться, монгольский хан принял его без почитания и, можно сказать, прогнал, как собаку, ни с чем.

К полудню после совета всех князей, бывших на нём, позвали на обед. Уже подавали дичь. Князья, омыв руки в чашах с водой и помолясь, забыв свои разногласия и споры, предвкушая обед, мирно беседовали на отвлечённые темы.

Александр поискал глазами среди гостей Святослава Всеволодовича. Но его не было нигде. Значит, уехал в свой владимирский дом. А ведь надо поговорить с ним о его поездке к Бату, порасспросить подробно, как и что. К чему там быть готовым, чего опасаться? Отчего дядюшка не рассказал вселюдно об этой поездке, Александр понимал. Не получилось ничего, так чем же хвалиться. Лучше сделать вид, что ничего и не было. На его месте Александр, может быть, поступил так же, кто его знает. Надо быстрее ехать к нему, пока он не отправился к себе в Юрьев-Польский, в свою вотчину.

Князь Александр крикнул Дорофея и велел оседлать коня. Скоренько накинул плащ и поскакал по зелёным владимирским улицам вниз к реке Лыбедь, где стоял терем Святослава Всеволодовича.

Настороженно встретил дядюшка своего сыновца. Только что виделись. Понял он, что узнал Александр о его поездке к монгольскому хану. Этим, видимо, и вызван его приезд. Потому и не очень-то дружелюбно настроился. Почувствовал это Александр и не знал, как приступить к разговору.

– Дядюшка, ты разве уезжаешь в Юрьев? Когда въезжал в ворота, заметил сборы и приготовление к отъезду, беготню дворни.

Святослав Всеволодович нахмурил брови:

– А тебе-то что, Александре? Не останусь я во Владимире, не уговаривай!

– Да разве я вправе задерживать или к чему-то принуждать? Воля твоя!

– Вот именно! – брови старого князя всё так же оставались нахмуренными. – И не буду я перед тобой отчитываться, зачем я ездил к хану. Ведь ты за этим сюда прискакал?

Брови Святослава болезненно передёрнулись.

– Дядюшка, – мирно промолвил Александр, – может быть, разрешишь мне с коня спешиться да в терем к тебе взойти?

Смутился Святослав Всеволодович. Негоже и нелюбезно держать браточада на дворе под накрапывающим дождём, а самому стоять на гульбище.

Поднялся Александр по крутой лестнице, застлан ной ковром, и зашёл вслед за хозяином в широкую гридницу. За столом стояли угощения и вино в бутылях. Видимо, своим приездом помешал племянник дядюшкиному обеду:

– Откушай поначалу, Александре, что бог послал. Да и выпей! – промолвил старый князь, присаживаясь на лавку.

– О, дядюшка, это кстати, – ответил тот, сев напротив. – Сбежал я к тебе от обеда. А ты вот побрезговал что-то моими угощениями.

Недовольство опять пробежало по лицу Святослава Всеволодовича:

– Не от твоего угощения я сбежал. Больно много там люда, с которым бы я не хотел видеться и чокаться за одним столом.

И чтоб больше не говорить на эту тему, он сразу перевёл разговор:

– Что тебя привело ко мне, Александре? Уж очень хочешь ведать, за коими делами ездил я к Бату-хану?

В голосе старого князя проскользнула некая усмешка.

– Да нет, я не любопытен в чужих делах. Ты ведь знаешь, дядюшка, что мне предстоит такая же поездка, и вот что меня может ждать, вот это и беспокоит.

– Ну, у нас разные поездки с тобою. Я ездил вольной волею, а тебя то ли приглашают, то ли принуждают, не поймёшь.

Опять чувство ревности и обиды и в тоже время насмешки чувствовалось подспудно в голосе старого князя.

– Да ведь меня, дядюшка, не радует эта поездка. Кроме унижения я ничего в ней не вижу. Но надо представлять, перед кем стоять придётся и что от него ждать.

– Стоять ты перед ним не будешь, – усмехнулся Святослав. – Ползать будешь перед его престолом и ещё идолам поклонишься.

– Идолам я кланяться не стану! – пылко воскликнул Александр.

– Без головы останешься.

Хотел было Александр съязвить, мол, ты-то, дядюшка, не остался, но не выпустил эту дерзость на волю. Чего ссориться-то? И без этого разговор не клеится.

– Может, Господь не допустит этого, – тихо промолвил он.

– Хорошо так-то бы.

Чувствовалось, что у Святослава Всеволодовича малость отошла от сердца обида. Понравилось ему, что приехал Александр с ним посоветоваться. Остальные Ярославичи относились к дядюшке неуважительно и даже грубо. Особенно этим отличался московский князь Михаил. Поддёвки, укоры, насмешки – всем этим наполнялись редкие разговоры и встречи с ним. Потому-то и уехал Святослав с Александрова пира, чтоб лишний раз не пересекаться с Михаилом.

– С Божьей помощью, Александре, всё обойдётся! – ободрил старый князь племянника.

– Дядюшка, и всё-таки у меня к тебе будет просьба. Не уезжай из столицы, пока я в отъезде. Не мочно оставлять Володимир без управления, опасно. На тебя только одна надежда.

Искренен был Александр, и глаза его были обеспокоены. Святослав Всеволодович пожевал губами, напряг лоб и как бы нехотя промолвил:

– Что ж, придётся задержаться.