Текст книги "Авдеевы тропы"

Бату-Хан

Бату был в хорошем настроении. Намедни он ездил с сыном Сартаком на охоту. Двух антилоп самолично завалил стрелами. Долго за ними гонялся по степи. Ветер обдувал его разгорячённую голову, и это было очень приятно. Устал, но то хорошая усталость. Приятно потом возлежать на мягкой тахте и попивать ядрёный кумыс мелкими глоточками. Бату попросил жену Боракчин собственноручно сварить антилопье мясо.

Это хороший обычай: никого из чужих не допускать к своей добыче. Он сулит богатство и семейное счастье. Когда всё было сварено, вся семья собралась вместе. Постелили лучший ковёр и расположились кругом на полу. Слуги принесли огромное блюдо с духовитым мясом и поставили в центр ковра. Боракчин взяла из блюда сочащуюся жиром лопатку антилопы и с поклоном протянула Бату. Тот принял мясо, отрезал ножом кусочек, и трапеза началась. Для того чтобы задобрить богов, самый лучший кусок мяса каждый бросал в огонь под котлом. Жирные куски, треща в пламени, сгорали, и все, сидящие за едой, радостно улыбались. Бату выпил архи, и в голове заходили приятные тёплые волны лёгкого опьянения. Много пить он не любил, потому что тогда на него надолго наваливалась сонливость. Поэтому он знал свою меру. Питие должно быть в радость.

Бату сообщили, что к нему прибыли урусские князья Александр и Андрей. Главный нойон спросил, когда он будет принимать гостей.

– Ну, уж не сейчас же! – ухмыльнулся хан. – Они побеждённые! Пусть ждут. Пусть поймут, что зависят от моего настроения и моей воли.

– О да, светлейший хан! – нойон поклонился и задом попятился к выходу.

Любопытен из приехавших князей был, прежде всего, Александр. Бату хотелось его посмотреть. Ему рассказывали об этом князе и о его победах над немцами и шведами. А Бату любил и уважал победителей. Хан велел нойону позвать своего военного советника Норжоу. Он хоть и молод, но знает всё об урусских князьях. Память у него хорошая. В Уруссии советник никогда не бывал и ни с кем из князей не встречался. Но каждого, кто приезжает оттуда, он расспрашивает подробно обо всём. Вот потому Бату и приблизил его к себе. Ещё он велел позвать сына Сартака и полководца Бурундая. В таком вот узком кругу нужно было определить отношение к прибывшим урусским князьям, прежде чем встречаться с ними.

Сартак, любимый сын Батыя, невысокий коренастый молодой человек с небольшой бородкой и с весёлым нравом. К урусам относился без вражды, хотя и принимал участие в урусском походе и был храбр в боях. Но зверств не учинял. Он восхищался храбростью и самоотверженностью урусов и уважал их.

Бурундай, напротив, скрежетал зубами при упоминании Уруссии. В урусском походе у него столько было неудач, больше, чем в других походах. Однажды урусы чуть было не взяли его в плен, случайно он избежал его.

Батыю для того, чтобы принять точное решение, нужно было услышать разные мнения. Так всегда делал хан, чтобы не впасть в ту или иную крайность.

– Что, Норжоу, можешь ты сказать о коназах в отдельности? – спросил хан у советника. – Достойны ли они ярлыков на княжение? Смогут ли они собирать и доставлять ту дань, которая положена на Уруссию?

– Светлейший хан, – поклонившись Батыю, начал Норжоу. – Решать такие вопросы в силах только тебе, величайший и мудрейший!

– Я и без тебя это знаю! – раздражённо прервал велеречивость советника хан. – Ты ведаешь, что я от тебя хочу услышать?

– О да, светлейший! – снова поклонился Норжоу. – Из этих двух коназов самый надёжный это Александр. Он более покладист, спокоен и осторожен. Прежде чем что-то сделать, он подумает и взвесит. И в народе его уважают.

– Вот это и страшно, – вмешался в разговор Бурундай, сверкнув глазами. – Коли он захочет воспротивиться твоей ханской воле, то его поддержат и князья, и простой люд. Нельзя ему давать в руки власть! И ещё он обласкан победами над своими западными соседями и может дерзнуть повторить их в отношении нас.

– Коназ Александр не сумасшедший! Разве хватит у него сил против войск великого хана? Уруссия стоит на коленях, слабая и истощённая! – воскликнул Сартак. – Большинство городов лежит в руинах. Ты же, Бурундай, и постарался. Разве до побед урусам? Им бы выжить, а более ничего.

– Наверное, так, – ответствовал Бурундай, – но время идёт, силы накапливаются и, придёт срок, Александр начнёт смотреть на восток вожделенно, и захочется ему устроить новую Невскую битву, чтобы освободиться от нашей власти.

– Ну, а что, Бурундай, разве ты не сможешь укротить его в этом случае? – насмешливо спросил Бату, оглаживая свою бороду. – Разве ты не для этого у меня?

Бурундай проглотил насмешку хана, но щека его дёрнулась:

– Я-то, светлейший, послужу для тебя и умру на поле боя. Но на всякий случай, чтоб обезопасить себя, не нужно урусским князьям давать власть. Необходим в каждом городе монгольский наместник, чтобы он прослеживал даже малейшие перемены в настроении народа.

– Ну, а кто же для меня дань будет собирать? Лучше всего, когда это делают свои для урусов люди. Мне не нужно, чтобы каждый раз всё это происходило с кровопролитием. Потом не с кого будет брать. Для чего же я завоевал эти земли? Ответь мне, Бурундай?

Тот, склонив голову, поглядывал на хана из-под бровей.

– Может быть, тебя назначить в Уруссии наместником великого хана? – прищурился испытующе Бату. – Ты сможешь ли мне привозить ясак?

– Я полководец, светлейший хан! Я могу повести войска в Уруссию.

– А зачем мне ещё раз завоевывать одну и ту же страну? Они будут платить дань и без этого. Не нужны мне, Бурундай, такие глупые советы!

Хан больше не смотрел в его сторону. А Бурундай сидел, съёжившись, как побитая собака. Умел Бату ставить на место.

– Надо подумать, кому из князей дать ярлык великого коназа всей Уруссии. Это главная задача, – деловито произнёс хан. – Норжоу, расскажи об Андрее!

– Коназ Андрей необузданный человек. От него исходят слова угроз нам.

Батый усмехнулся:

– Ну, это не страшно. Это крики молодого петушка. А что может сделать глупый петух с нашими соколами? В любой момент его можно и в суп отправить.

Хан руками показал, как свернёт петушку голову, и захохотал.

– Сартак, сын мой, пообщайся с обоими князьями, скажешь своё мнение. А потом я приму их и решу вопрос с ярлыком.

– Хорошо, отец, я сделаю это, – кивнул тот.

Сартаку и самому хотелось познакомиться с русскими князьями. До сего времени урусы были для него противниками. И по-иному Сартак никогда не встречался с ними. Сблизиться с урусами Сартак хотел ещё и вот по какому поводу. Задумал он принять христианскую веру. Как-то случайно, будучи в Уруссии, зашёл он в церковь и долго не мог уйти оттуда. Заворожила его служба с песнопениями, священник с доходящим до самого сердца басом. И убранство храма очень понравилось ему, и даже особые запахи волновали его. Несколько раз сходил он в храм, и уверенность ещё более укрепилась. Ему захотелось быть причастным к этой вере. Вот потому-то и любопытны были ему урусы. Да и с князем Александром захотелось поговорить.

Когда Сартак подъехал к месту остановки урусских князей, к их палаткам, его даже не заметили. Все бегали, охали. Там чем-то переполошились. У князя Александра было растерянное бледное лицо. Сартак представился, а затем спросил:

– Что у вас случилось?

– У меня похитили младшего сына! Не знаю, что делать.

– Кто похитил? Как?

– Нас уже давно в пути преследовали степные разбойники и несколько раз обстреливали. И вот на подъезде к вашей столице конь, на котором ехал мой сын, как будто взбеленился, оторвался от общего строя и ускакал в степь. За ним последовали мои люди. Затем один из них раненый вернулся. Его отпустили сказать, что дитя взяли заложником.

Сартак задумался. Эти степные разбойники давно уже пасутся в степях около столицы. Грабят купцов, приезжих людей. Они уже надоели, как мухи навозные. Разжирели, обнаглели. Вот уже стали людей похищать, требуя выкуп. Отец давно поручил Сартаку разобраться с этими наглецами. Что же, случай с урусами – это последняя капля. Надо что-то делать. Сказав Александру, что необходимо доложить об этом случае хану, развернулся и ускакал. У него родилась мысль, как приструнить степных татей, как держать их в узде и как вызволить Александрова сына. Он вызвал соглядатая:

– Ты мне говорил, что у атаманов-степняков семьи сейчас здесь?

– Да, – ответил тот.

– Бери людей, и всех атамановых баб и детей безжалостно вязать и тащить сюда. Главное, чтоб было больше визгу и криков. Проволочите за косы их жён и дочерей. Пусть все видят и слышат.

– А что дальше? – спросил ошарашенный нойон.

– Да ничего особого. Притащите и заприте их. Прилюдно объявите, что вырежем атамановы семьи под корень.

Всё случилось, как и предполагал Сартак. Визгу и воплей было много. И через несколько часов Сартаку доложили, что к нему просятся степные атаманы. Они пришли перепуганные, бледные. Ползали у ног Сартака и умоляли о пощаде. Они принесли дорогие дары. Сартак вскочил с тюфяка, на котором сидел, и начал пинать ногами эти дары. Что-то посыпалось, что-то разбилось, что-то полилось.

– Хватит! – орал Сартак. – Вы мне принесли награбленные у купцов товары! Вы откупаетесь за свои поганые жизни, а позорите величайшего из величайших хана Батыя. Вы грабите заморских гостей и посланников и лишаете государство доходов! И вместо этого тащите мне эти безделицы!

Сартак зачерпнул рукой серебряные мониста и швырнул в атаманов:

– Вы уже дошли до того, что берёте заложниками детей у послов!

– Это не мы! Это другие!

Царевич вырвал из-за голенища конскую плеть и начал бить направо и налево по спинам атаманов, сильно и хлёстко. Слышались только оханье и вопли.

– Я не буду разбираться, кто это сделал, но даю вам время до заката. Если сын урусского коназа не будет к этому времени у отца, ваши семьи подвергнутся самой жесточайшей казни, которую только можно придумать. Спешите, солнце уже клонится к закату!

Атаманы поспешно уползли задом из юрты царевича.

Сартак подождал заката солнца, сел на коня и поехал к стану Александра. А там радость. Все обнимают десятилетнего княжича Андрейку, у которого уже высохли слёзы на глазах, и он поглядывал храбрецом, особенно перед братом рисовался. Он, захлёбываясь словами, пересказывал всем, как он и дружинник Корней, который с ним был всё время, не боялись монгольских разбойников.

Александр с восторженными глазами бросился к Сартаку:

– Спаси Бог тебя! Как тебе удалось так быстро вернуть мне сына? Это просто чудо какое-то!

– Вы наши гости. А к гостям у нас особое отношение. Я сын Батыя. На своей земле я могу видеть всё и всех и не потерплю, чтобы подданные наши творили бесчинства.

– Но как?.. – повторял Александр. – Я уже думал, что потерял сына!

– У нас свои средства, – отвечал Сартак. – Главное, что сын твой жив и здоров.

– Я тебе благодарен по гроб жизни! Слава богу, что всё так благополучно закончилось.

Александр повернулся к иконостасу и несколько раз перекрестился, творя благодарственную молитву Господу. К изумлению всех, Сартак тоже перекрестился, обратясь к иконам.

– Ты христианин? – удивлённо спросил Александр.

– Пока ещё нет. Но хочу принять Христову веру.

– О, ты поражаешь меня! – Александр никак не мог поверить в услышанное, в желание монгольского царевича быть христианином.

– Мне нравится ваш Бог… – говорил Сартак, рассматривая иконы в походном иконостасе.

Александр воодушевился:

– Разреши мне тогда быть твоим побратимом, Сартак. Ты спас моего сына. Я тоже полон желания ответить добром на добро!

Они взглянули друг другу в глаза и обнялись.

– Если ты хочешь окреститься, Сартак, пожалуйста. У меня с собой есть священник. Он сделает всё как надо по святым канонам. А я могу быть и твоим крёстным.

Сартак с радостью согласился. Он уединился со священником. Крещение в один миг не происходит, надо подготовиться к нему.

Александр радовался желанию Сартака креститься. Его брат Андрей, наоборот, был раздражён и недоволен:

– Что за блажь пришла в эту монгольскую башку? – ворчал он. – Ты что, веришь этому царевичу? Всё это восточное коварство!

– Нет-нет, у него глаза честные, – задумчиво произнёс Александр.

– Честные? Хм… хитрые эти азиаты! Да сами они и выкрали твоего сына, чтобы тут же его и вернуть. Неужто ты не видишь? И это для того, чтобы сделать тебя мягким и податливым. А ты перед ним и растаял. И целоваться, и обниматься лез.

– Я ценю соучастие и благодарен за доброту.

– Тьфу ты! Опомнись, брате! Не лезь ты в их силки. Это всё для того, чтоб понравиться тебе!

– А какой прок Сартаку нравится мне? Не он ко мне приехал, а я к нему. Если ж он станет христианином, чем это плохо? Будет по-христиански относиться к нам. Батый не вечен. Когда-то сын сядет на престол.

– Брате, коварный монгол обманет тебя!

– Что же предлагаешь ты? – раздражённо посмотрел Александр на брата.

– Надо показать ему своё достоинство и силу!

Александр горько усмехнулся:

– Ну, что ж, показывай давай. Вот он сейчас придёт, и устрой с ним поединок в степи.

Андрей молчал, сжав обидчиво губы.

– А мне кажется, несчастье счастью помогло. Если бы случай с моим младшеньким не приключился, то я не смог бы познакомиться с Сартаком так близко. Сейчас нам любая дружба с врагом на руку. Это полезно Руси. Забудь своё упрямство, Андрей.

– Это не упрямство! – набычился тот. – Мне противно, что ты обнимаешься с этим монгольским мурзой!

– На твоём месте с этакими чувствами я бы не ехал сюда! – вскипел Александр. – Я бы не стал унижаться. А просто бы готовился к войне, собирал вой ска, если бы был уверен в себе. Зачем ты ехал, объясни?

– Оглядеться на месте, понять их силу.

– А это можно было бы понять и дома. И что ты понял?

– Времени ещё мало прошло.

– Вот видишь, брате, ты ещё и не понял до конца, а уже собираешься с ними задираться. Это опасное дело. Мы так и домой можем не вернуться.

– Зато погибнем в честном бою! – воскликнул Андрей.

– А что, нужно было для этого ехать в этакую даль? Они бы и сами к тебе приехали за неповиновение наказать.

В это время вернулся довольный разговором со священником Сартак, не дав братьям договорить. Хотя ни к чему единому они бы не пришли.

Андрей взглянул на Сартака, и гнев пыхнул из его глаз. Он развернулся и вышел из палатки. Сартак посуровел:

– Посоветуй своему брату не смотреть завтра так на моего отца. Он таких вольностей не любит. Вам самим невыгодно это. Ведь вы же за ярлыком приехали?

– Да, конечно, Сартак. У нас на Руси сейчас очень тяжко. Нужна сильная рука, чтобы крепко натянуть поводья.

– А уж не для того ли, чтобы пустить коней на нас? – испытующе посмотрел Сартак на Александра.

– Ты же умный человек, побратим. Разве нам это под силу?

Сартак согласно кивнул головой.

– Нам просто нужен мир, чтобы разные степные тати, о которых ты и сам ведаешь, не щипали и не кусали нас. Тогда-то и к вам в Орду обильнее польётся дань, никто не переймёт её на пути.

Тяжело было говорить Александру такие верноподданнические речи. Пусть и побратиму Сартаку, который к нему в общем-то неплохо относится. Но понимал князь, что царевич остаётся сыном своего отца и таким же монголом, как и иные. Да и Сартака сблизиться с ним явно послал хан, чтобы выведать его мысли и намерения.

А Батый в этот вечер слушал отчёт своего сына. Ему нужно было решить, давать или нет князьям ярлыки. Можно ли им доверять.

Они сидели на ковре, подогнув под себя ноги. Перед ними стояли пиалы с кумысом. Отпивали по глоточку.

– Что ты мне можешь сказать, Сартак?

– В Александре я уверен. Он понимает и своё положение, и положение Уруссии. Он ничего не будет делать, не обдумав. Ему нужна спокойная мирная жизнь. Он для нас самый необходимый человек.

– Ну, а второй коназ?

– А второй ведёт себя, как ты и говорил, подобно задиристому петушку. Кроме своих переживаний ничего не видит и готов наскакивать по поводу и без повода. С ним лучше не иметь дела. Опасный человек по своей безудержности.

– Ну, ничего, – ухмыльнулся Батый, – вот велю поклониться идолам наших богов, а если откажется, пусть пеняет на себя.

Сартак не смог справиться с недовольной ухмылкой:

– Отец, не позорься! Ты прошёл полмира с победой на мечах. Не будь варваром. Тебе что, мало одного князя черниговского, которого ты казнил из-за этого? Ты же плодишь предателей. Ну, поклонится иной твоим идолам, этим самым предаст своего бога. Так же потом легко он изменит и тебе, без всякого стыда.

Батый призадумался. Сартак хотел что-то ещё сказать, но Батый остановил его, подняв руку, и сын, поклонившись, вышел их ханской юрты.

Батыю нужно было остаться одному. Шаманы и звездочёты уверяли его, что когда он в одиночестве, его сознание соприкасается с Великой Вселенной, и тогда она даст ему мудрости для верного решения. Чем больше времени он внимает гласу Вселенной один, тем оно верней и крепче.

В это время к нему могла прийти только его жена Боракчин. Только она имела право оторвать его от священных раздумий. Боракчин знала, что долгие размышления мужа таковыми являются лишь для подданных. В это время Батый просто-напросто спит.

Хорошо, что он не храпел, иначе бы храп разносился по округе. Наверно, в этом случае шаманы дали бы этому название, что-то вроде священного сна. Главное, чтобы личность хана возвеличивалась над всеми.

Наутро Батый дал знать русским князьям, что желает видеть их. Парадная юрта была заполнена знатными нойонами, царевичами и другими приближёнными. Все ждали представления. Им уже надоело однообразие столичной жизни. Посольские и иные приёмы разнообразили их существование. Они пришли, как на праздник, с жёнами и детьми.

Да и сам Батый хотел праздника. Он надел яркий шёлковый халат с бархатными оторочками, шапку с драгоценными камнями и сафьяновые туфли. Восседал на престоле на расстеленных персидских коврах. Ниже располагался престол старшей жены Боракчин и детей-царевичей. А дальше на тюфяках военачальники и богатейшие нойоны, советники и шаманы, иные придворные.

Верховный шаман на коленях подполз к престолу Батыя:

– О, величайший и мудрейший хан! Твоя воля распространяется на всю Вселенную. Каждый земной житель трепещет от страха, слыша поступь твоих воинов и рыцарей. Боги, которых ты заменяешь здесь, на земле, ждут поклонения тех, которых ты покорил. Всем тем урусам, которые вскоре припадут к твоим туфлям, нужно поклониться и нашим богам, одарив их данью!

Сартак встревожился и, приподнявшись, что-то сказал на ухо Батыю. Но лицо у того было непроницаемо. Он, махнув рукой, воскликнул:

– Да будет так! Боги тоже должны порадоваться и поликовать!

Верховный шаман с довольной улыбкой сел на своё место и приказал помощникам исполнять приказание.

Все сидящие в юрте зашушукались. Совсем недавно урусский князь не захотел поклониться монгольским идолам, и Батый в гневе велел отрубить тому голову.

Сартак опять было потянулся к уху отца, дабы отговорить от того, что может произойти, но Батый твёрдо отстранил сына, и его лицо было каменным.

Через некоторое время к верховному шаману подошли люди, и он снова оказался у царского престола. Его поджатые губы выражали оскорбление. Он начал заунывным голосом:

– О, великий и мудрейший хан! Ничтожнейшими урусами тебе и нашим богам нанесена обида, равной которой никогда ещё не было. Презренные посмели отказаться от поклонения нашим божествам и не осыпали их дарами. Прикажи их самих принести в жертву, чтобы боги испили их кровь.

Батый выслушал шамана, и лицо его задрожало от гнева:

– Ты хочешь сказать, что урусские коназы сильнее наших богов?

Шаман вытаращил глаза от удивления, слушая эти слова хана, и у него от страха пропал голос.

– А не пришло тебе в твою глупую голову, что боги сами не захотели поклонения и даров урусов и в презрении отвернулись от них? Ты хочешь сказать, что боги не смогли бы заставить презренных упасть перед ними на землю? И что те могут обидеть богов? Как ты, верховный служитель, можешь так предполагать? Я должен сделать то, что велели мне боги! Твоё поганое тело я отдам на корм свирепым собакам. Я посмотрю, заступится ли хоть один бог за твою глупую голову и жирное тело.

Батый махнул нукерам рукой. Шаман завизжал от страха и пополз вверх по ступеням престола к ханским туфлям. Батый пнул его ногой, и стражники поволокли шамана к выходу из юрты. Тот вопил, умолял о пощаде, но лицо Батыя снова стало непроницаемым.

Этот верховный шаман давно уже раздражал Батыя своей глупостью и нудностью, и поэтому хану нужен был только повод, чтоб избавиться от него:

– Не надо злить богов и навязывать им поклонение иноверцев! – громко произнёс хан. – Да остаются они со своими богами!

Между придворных прошелестел шумок одобрения. Никто не смел перечить хану в решении судьбы верховного шамана. К крутости Батыя все привыкли. Тот немного переждал, держа паузу, затем поднял руку:

– Пусть войдут урусы. Проведите их с дарами между двух огней. Пусть их злые духи сгорят и не смогут причинить нам вреда.

И вот в юрту вошли оба русских князя. За ними слуги несли дары: мешки, набитые шкурками и мехами, множество тяжеленных сундуков, полных доверху, огромное число ларцов с драгоценностями. Всё это было поставлено около престола Батыя и его жён. Женщины с нетерпением и каким-то вожделением взирали на всё это богатство.

Оба князя потерялись в этом нагромождении мешков и сундуков. С удовольствием обозрел Батый все дары и махнул слугам ладонью, чтобы они унесли это. Его взгляд перешёл на князей, и в глазах зажглось любопытство.

Статные, крупной кости мужчины, они не казались удручёнными тем, что являются данниками и правителями побеждённых земель.

В глазах Батыя зажглись затаённые озорные огоньки, но только на миг. Он любил испытывать людей. Затем его брови нахмурились:

– А вот ответьте мне, урусы, как вы посмели не поклониться нашим богам, нашим идолам? Разве вы не боитесь их гнева? С помощью этих богов мы завоевали вашу Уруссию. Поэтому мы ценим их и верим в их могущество. Вы же отвернулись от них и не попросили их милости. Я вправе вас казнить за неуважение к моим богам. И в этом не помогут обильные и щедрые дары, что вы принесли к моим ногам.

Батый испытующе посмотрел на Александра, который был впереди. Тот преклонил колено перед престолом хана:

– Ты можешь делать с нами всё что хочешь. Мы полностью в твоих руках. Я признаю тебя великим царём всех племён и народов, коих ты завоевал, повелителем земель, властью над которыми наделил тебя Господь-Вседержитель. Я не имею право роптать на Бога своего, коим решением было наказать нас за грехи наши твоим оружием. Значит, такая наша доля. Но владеть моей душой ты не можешь! Я был крещён. Я поклоняюсь только христианскому Богу, а иных богов не признаю. Потому-то твои идолы для меня ничто. Казни меня, если хочешь! Но ты умертвишь только моё тело. Душа моя возлетит ко Господу и будет жить вечно. Если я умру, значит, так угодно Богу, и я не боюсь смерти.

Сказав это, Александр Ярославич склонил голову, оставаясь быть коленопреклонённым.

Батыю понравился ответ князя Александра, уважительный для него, хана, и довольно-таки смелый. Раболепие иных князьков ему уже приелось. Хотя он любил покорность, а дерзости не терпел. Ему ещё любопытнее стал князь Александр. Победитель на своих западных границах, а к нему у коназа другое отношение. Хану льстило, что коназ покорился и не имеет в голове мести. Понимает, что бессилен против монгольских войск. Вот его брат иной. Хотя тоже преклонил колено, но напряжён, глаза опущены, а из-под век сверкает, искрится непокорность. Если бы не Александр, Батый придрался к чему-либо и убил бы этого строптивца. Но они в одной связке. А убивать Александра Батыю не хотелось, для хана этот князь был находкой.

– Я доволен твоими словами, коназ! – оправив жиденькую бородку, сказал хан. – Расскажи, как ты будешь блюсти мою выгоду в покорённой мною Уруссии?

Александр так и стоял коленопреклонённо, но не знал, что ему делать. То ли продолжать так стоять, то ли выпрямиться. Хан ничего не сказал, а если сделать это самовольно, не оскорбит ли это его? Брат Андрей исскрежетался зубами от злости. По обычаю, поприветствовав хозяина, любой посол встаёт в полный рост и продолжает разговор. Иначе положение обретает иной, оскорбительный смысл. Александр решился и встал на ноги. Придворные зашушукались, удивляясь наглости этого русского коназа. Батый сделал вид, как будто ничего не случилось. Он ждал ответа.

– Великий хан, я готов быть посланником твоей воли у себя на родине и сделаю всё что нужно в сборе ясака, ибо это определено Господом. А я не хочу ослушаться своего Бога.

Большего унижения Александр Ярославич, потомок великих князей Мономаховичей, не испытывал ещё никогда. Преклонить колено перед каким-то степных ханом в уверении разорять свою родину данью в угоду ему – это было позором из позоров.

Батый объявил Александру, что жалует ему великое киевское княжение, что означает: быть ему князем всех русских князей. Но вся киевская земля, недавно дочиста выжженная монголами, уже ничего не значила в жизни Руси. Киевскому князю должны подчиняться большие и мелкие русские княжества. Из этого и исходил Батый, отметив уступчивость Александра. Ярлык на владимирское княжение был отдан Андрею Ярославичу, который очень этому удивился. Своим видом и поведением Андрей показывал, что он презирает всех монголов: вместе взятых и по отдельности. Он вообще ничего не ждал, и вдруг такое. Это заставило его остепениться и перестать задираться перед братом. Он видел, как Александр расстроился. Киевский ярлык бесполезен и на деле не даёт никаких преимуществ.

Но у Батыя была своя задумка. Конечно, он не выделял Андрея, хотя понимал, что Владимир являлся основным городом и столицей Руси. Но если дать Александру ярлык на владимирское княжение, то остальная завоёванная земля, с Киевом в том числе, не будет приносить дани. А сделав Александра великим киевским князем, он привяжет его к обещанию, и тот будет ответственным перед Батыем за всю Русь.

Когда князь Александр вернулся к себе в палатку, он долго не мог отойти от того унижения, что испытал у хана. Он ожидал от Андрея попрёков и насмешек. Но тот был сдержан. Его поразило то, что он в одночасье стал великим владимирским князем, не приложив к этому никаких усилий.

Все облегчённо вздохнули, увидев князей живыми и здоровыми. Ведь всё могло быть. Сыновья Александра кинулись к нему на шею и крепко прижались. Он растроганно погладил их по головам:

– Всё, сыны, позади. Теперь ваш отец – великий князь киевский!

Андрюша удивлённо взглянул отцу в глаза:

– Это что же, мы теперь в Киев поедем жить?

Александр Ярославич призадумался. Что теперь делать, он сам пока не знал. Как можно управлять Русью, сидя на окраине её, здесь было непонятно.

Немного пожили Катёна и Чаул около родителей. Освоились было. Отец дал Чаулу небольшой конский табун, овечью отару и коз. Тот с радостью занимался ими. А Катёна в доме работала. Помимо сестры были у неё в помощниках Онисья да Домна и ещё две девочки. Жалко их было Катёне в рабстве оставлять, и уговорила она Чаула, чтобы попросил он именно их у матери. Та обещала сыну рабов, а уж кого – ей безразлично. Радовались Онисья с Домной, что вырвались они из-под власти противной монголки. Первое время Домна со свойственной ей ехидностью называла, как и обещала когда-то, Катёну хозяйкой. Та краснела, смущалась, закрывала пылающее лицо руками. А Домне нравилась эта игра, и она заливалась хохотом. Катёна болезненно это всё переживала: ей не хотелось быть похожей на тех, кто принёс ей столько горя. Она мечтала, чтоб её русские подруги жили в просторной юрте, чтоб никто не мучил их, не заставлял силком работать. Но что она могла сделать? Только недавно Чаул поставил свою юрту, а в повозке, где они сами недавно жили, поселили невольниц. Там было тесно, и они спали вповалку. От всего этого сердце Катёны болело. Да и с сестрой Фросей не сразу всё получилось. Вначале Чаул противился тому, чтобы Фрося жила в юрте, злился на просьбы и мольбы Катёны. Но никак она не могла допустить, чтобы Фрося жила в тесной и душной повозке. И решила показать мужу, что обиделась на него. Отвечала на вопросы односложно, всегда была заплаканной. Он не мог видеть любимую такой.

– Катуш, что с тобой? – спрашивал он, гладя её волосы.

– А как бы тебе было, если бы твои сёстры жили бы вместе с рабами? Я не могу этого видеть!

Понял Чаул свою ошибку и согласился с Катёной. Фросе отгородили местечко в юрте, и Катёна немного успокоилась.

Юрта была просторная, все бы там уместились. Но даже заикаться по поводу других Чаулу было бесполезно. Вот поэтому-то подколки Домны были столь болезненны. Онисья заметила это и накинулась на подругу:

– Ты что изводишь девчонку? Что ты над ней измываешься? Нет над тобой плётки хозяйской, никто не шпыняет тебя. Али ты хочешь вернуться в юрту рабов? Каждый день на заре на работу вставать? Заметит Чаул твои хаханьки, и полетишь ты туда с треском.

Домна в ужасе вытаращила глаза:

– Подруга, что ты баешь? Я же шуткую.

– Что-то больно твои шутки затянулись. Ещё раз услышу, что будешь поддевать Катёну, я тебе больше не подруга.

Привыкли Хучу с Жулхе, что женился их сын на уруске. Хорошая она, работящая. Всё хозяйство держит в руках. И скотину доит, и ухаживает за ней, и монгольские блюда научилась готовить. Вкусно. Сама Жулхе пробовала и одобрила. Только одно ей не нравилось. С возмущением говорила об этом монголка мужу:

– Богов Катуш гневит. Слишком часто стирает. Боюсь я за сына. Убьёт их громом!

– Так ты скажи Чаулу, – рассердился Хучу, – пусть он её поучит.

– Да говорила! – махнула рукой в досаде Жулхе. – Он только смеётся, говорит, что у урусов в обычае держать всё в чистоте.

– Что, он хочет быть урусом? – нахмурился Хучу. – И внука моего к урусским порядкам приучить хочет?

Жулхе скривила губы:

– Он сказал, что они с Катуш договорились один день жить по монгольским обычаям, другой по урусским.

– Что за блажь! – закипел Хучу. – Мой сын, монгольский мужчина, попал в плен урусской бабы?..

– А помнишь, мы к ним в гости ходили, ели урусское угощение пелмены, тесто с мясом внутри. Это был как раз урусский день.

При упоминании о пелменах Хучу заметно смягчился и покачал одобрительно головой:

– А-а, вкусны они были, вкусны!

– Вот так, – усмехнулась Жулхе. – Вас легко приучить к урусским обычаям.

– Что хорошо, то хорошо! – поцокал языком Хучу. – Но всё равно привыкать к чуждым обычаям нельзя. Мой внук, когда он родится, должен быть настоящим монголом.

В это время кожаный полог двери у юрты дёрнулся и, перешагивая порог, не задев его, вошёл человек в богатой шубе:

– Здоровы ли все?