Текст книги "Авдеевы тропы"

Корней

Княгиня Александра сдержала своё слово. Она ласково приняла Настёнку с Ванюшкой и взяла их под своё материнское крыло. Выделила им в большом тереме горницу. Теперь уж никакие Духмяны не смогут обидеть их. Там пылала теплом изразцовая печка, скамьи, покрытые большими вязаными половиками, создавали уют. Возвышалась кровать с периной, к которой Корней и Настёнка не были привыкшие. Им было бы удобнее спать на полатях или же на печной лежанке, что имелись в любом деревенском доме. Питались Настёнка с Ванюшкой едой из княжеской поварни. На этом настояла княгиня. Хотя пища прислуги им была намного привычнее.

Когда тонули Настёнка с Корнеем в перине, им это было чудно:

– Мы с тобой, Корнюха, как бояре! Только слуг не хватает, – шутила Настёнка.

– Ничего, заведём и слуг! – вторил её шутке муж.

– Не-е, не надобно, с тоски помрёшь! – вскакивала с кровати Настёнка. – Мне уже тошно, что варить ничего не приходится. И как это живут, палец о палец не ударяя? Я долго так не выдержу. Попрошу матушку-княгиню к какому-либо делу меня определить.

– Ну, с Ванюшкой тебе не скучно будет!

– Матушка-княгиня сказала, что Ваньку будут обучать тому же, чему обучают и княжат: и грамоте, и каким-то там повадкам.

– До этого ему ещё далеко.

– Эдак он станет большим человеком потом.

– А княгиня этого и хочет.

– Ой, Корнюха, будем при нём в старости, как сыр в масле кататься.

– А плохо ли? – с напускной важностью промолвил Корней. – Вот схожу с князем Андреем Ярославичем в поход, разобьём монголов и заживём, как никогда не живали.

– А когда в поход-то? – встревожилась Настёнка.

– Завтра с утра велено отправляться.

– Как завтра? – вконец испугалась она. – Ты же вчерась баял, мол, ничего ещё не известно.

– Так ведь я не князь, не я решаю. Я воин служилый. Мне велят, я пойду.

– Да как же это… – глаза Настёнки наполнились слезами, и она гладила его руки и плечи. – А может, я вижу-то тебя в последний раз?

– Да что ты каркаешь? – рассердился Корней. – Впервой в поход иду, что ли?

– А радоваться, что ль? – всхлипывала Настёна.

– Ну, а что раньше времени-то плакать! Ты Ванюшку своим рёвом напугаешь, – говорил Корней, а сам целовал жену.

– Я потихонечку, – Настёнкин голос дрожал. – Я теперча и не усну всю-то ночь.

– А я усну, что ли? – вторил ей Корней. – Чай, тосковать буду по тебе, надо вдосталь наглядеться.

Они тянулись друг к другу, угадывая в темноте по дыханию губы, и смыкались в нежном поцелуе.

– А мамонька с тятенькой ничего не знают, приедут, ахнут: нет тебя! – дёрнулась Настёнка. – Чего я им скажу-то?

– А то они будто не ведают, что я в поход собирался.

* * *

Шустряком Корнеев конь был назван не зря. Он, даже стоя, перебирал ногами. Ему тесно было в конюшне и, казалось, дай ему волю, ускакал бы далеко-далеко, несмотря на усталость.

– Ну, Шустряк, теперь мы с тобой и днями, и ночами будем вместе, – говорил Корней коню, гладя его длинную морду и кормя лепёшками, взятыми из дома. Конь, казалось, понимал, качал головой и смотрел на хозяина умными глазами. – Любишь лепёшки? Они вкусные. Настёнка пекла. Мне для похода цельную сумку набила и тебя велела угостить.

– Что, Корней, опять с конём баешь? – подошёл Петря и легонько стукнул приятеля по плечу.

– А что не говорить, коли он всё понимает.

– Это гоже! – кивнул головой Петря. – У меня вон конь, знаешь сам, упрямец и озорник. И не ведаешь, что на него порой наедет. Начинает выкомаривать, только плётка и останавливает его. А у тебя хоть и шустрый на ноги, но степенный по нраву.

– Да уж я и не знаю, где у меня и плётка-то лежит, где-то в сумах.

Корней прижался лбом к шее коня и потрепал его ласково рукой по гриве.

– На-а-а ко-оня-я-я-я! – послышался клич.

Петря побежал к своему коню. Корней поправил походные сумы и легко вскинулся в седло. Конюшня наполнилась одновременным перестуком копыт и понукающих криков. Не все ещё кони побороли утреннюю дрёму. Но вот единая воля вынесла из конюшни и всадников, и их лошадей. Корней почувствовал сладкую истому, которая наполняет грудь перед чем-то новым и долгожданным. По лёгкому ходу коня он понял, что и Шустряку приятно вольное движение. Усталость придёт потом, а сейчас коню радостно нести всадника и его сумы. Корней в доспехах, в шлеме. Лук за плечами висит, на поясе меч, за голенищем сапога нож-тесак. В общем, с ног до головы вооружён. Но так все снаряжены, чтобы проехать торжественно по городу. Потом снимут тяжелые доспехи и отдадут на телегу старшине. Он едет с дружиной и отвечает за сохранность. Раздаст доспехи, когда нужно будет. А в пути носить всё это тяжело, неудобно, да и коням обременительно.

Сегодня, когда Корней брал свой доспех, был неприятно удивлён. Старшиной оказался Духмян. Это из воевод-то? Тот увидел удивление на лице Корнея, но ничего не сказал. Выдал Корнею всё, что ему полагалось. Видать, крепко он провинился перед князем, что понизили его до старшины. Чувствовалось, неприятно было и Духмяну, что Корней увидел его в этом положении. Ну а что было сделать? Ничего не стал говорить он Духмяну. Зачем дразнить человека, хотя и пакостного? Всякое в жизни бывает. Но вот во взгляде Духмяна Корней почувствовал неприязнь. Но особо задумываться над этим не стал. Не был Корней ни обидчивым, ни мстительным. Да и что плохого может сделать Духмян ему?

– Не скажи, – засомневался Петря, когда Корней рассказал всё ему. – Мелкие пакости он тебе сможет сделать всё равно. Будь настороже.

– А что он может? – засмеялся Корней. – Ежа, что ли, в доспехи посадить перед тем, как выдать.

Духмян тоже был удивлён, что попал старшиной в сотню Корнея. После того, как пережил он страх в ухватистых руках Корнеевых, ему больше не хотелось видеть этого человека. А гляди-ка, как жизнь схлёстывает. После того, как князь Андрей прогнал Духмяна с глаз своих и велел больше не появляться, он чуть было не дошёл до нищеты. И не к кому обратиться за помощью. Все от него отвернулись. Хотя кому-то он делал и добро. Уж вот князь Михаил и помог бы, но он уехал в свою Москву. Хотел Духмян отправиться туда, но баяли люди, что ушёл Михаил в поход на Литву. Значит, не скоро возвернётся. И поплёлся Духмян на поклон к князю Андрею. Тот, увидев Духмяна, нахмурился:

– Я ж тебе велел не показываться на глаза!

– Сгину я совсем, княже, коль не возьмёшь меня, – плачущим, умоляющим голосом заныл Духмян. – Ведь служил я тебе верой и правдой. Разве плохую дружину набрал? Один к одному.

– Так уж и некуда тебе идти? – недоверчиво спросил князь Андрей, глядя на Духмяна, такого жалкого и прибитого судьбой.

– Да нешто бы просился я к тебе, коли бы плавал в жиру? Ничегошеньки-то у меня нет. Наговорили на меня злыдни, что вор я и мошенник. Да коли было бы так, поживал бы я в богачестве и в ус не дул. А уж судьба-то меня блазнила. Ведь на таких должностях был! А уж теперь ни брашно[16]16
  Брашно – пища.


[Закрыть], ни одёжи путной нет. Одна рванина да брюхо пустое.

И в самом деле не пырато выглядел Духмян.

– А куда я тебя возьму, коли собираюсь в поход? Дружинник из тебя аховый. Ты и меч-то, поди, в руке не удержишь, – покачал головой князь. – А уж больших должностей я тебе не доверю.

– Не бросай меня, княже! Умоляю! – снова заныл Духмян. – Возьми куды-нито… Уж я тебя не подведу.

Вздохнул князь Андрей. В самом деле, некуда было приткнуть этого человечишку, а отказать решительно тоже не мог:

– Ладно, иди доспехи сторожи и выдавай. Но коль услышу, что занимаешься воровством, выгоню с треском.

– Благодарствую, княже! – кланялся Духмян и бормотал. – А уж про воровство, это поклёп чей-то на меня.

Радовался Духмян. Хоть должностишка его и низкая, но сытая. Не привыкать ему падать, а потом подниматься ещё выше. Это ещё не конец. Главное, хоть за что-то зацепиться. Надо доказать князю Андрею, что тот может доверять ему. Преданность выказать не словами, а каким-либо делом. А уж каким? Обстоятельство и время покажут.

Корней, как понял Духмян, на него зла не держал. Это хорошо. А на должности этой можно сделать ему гадости тихо и незаметно. Ведь из-за Корнея лишился тот доверия князя. Эта мысль терзала Духмяна. Но только надо придумать такую месть, чтоб снова перед князем не опростоволоситься. Уж если теперь он прогонит, то навовсе. Ничем его не умолишь.

Поход всегда плохо влиял на Духмяна, а с возрастом ещё хуже. Спина побаливала. Ведь как ни одевайся, всё равно круглый день на вольном воздухе. Ещё хорошо сейчас не зима, а начало осени. Погожих деньков больше, но ветер, бывает, пронизывает насквозь. Спать в телеге под фырканье лошадей тоже радости особой нет. Но куда денешься?

Когда Корней первый раз увидел Духмяна в княжеской дружине, он удивился и не поверил своим глазам. Он спрашивал у Петри, у других дружинников, видели ли они бывшего воеводу здесь. Большинство и не знали, что Духмян был на такой высокой должности, и им было всё равно, что за дядька выдаёт им доспехи и всякую мелочь. Корнею было любопытно, за что князь Андрей понизил Духмяна. Он простил уже ему хулу на свою жену. Незлопамятен был. Да ведь сам чуть было не убил Духмяна. Он помнил полные ужаса его глаза, которые остановили Корнея от страшного греха. Но раз Бог помог Духмяну спастись от смерти, то помог Господь и Корнею не стать душегубцем. А потому-то и обида со временем прошла. Но всё равно Корней не мог просто так общаться с Духмяном. Как найти повод для разговора? Как начать его?

Как-то в одну из остановок Корней просто так подошёл к телеге Духмяна и присел на краешек. Духмян что-то зашивал себе и взглянул на дружинника с удивлением. Уж никак не думал, что Корней подойдёт. А тот, как будто ничего не бывало, спросил:

– Дядя Духмян, а далеко ли нам ещё ехать, не ведаешь?

– А ты что, быстрее хочешь в бой попасть? – усмехнулся Духмян.

– Так для того и едем.

– Не знаю, не знаю. Я, к слову, помирать не спешу.

– Да разве обязательно помирать? Главное, побеждать.

Духмян неопределённо хмыкнул в ответ.

– А для чего же ты пришёл в дружину? – вытянулось от удивления лицо Корнея.

– Мне идти было некуда. Да и не моё дело бегать с сабелькой. Я в тылу сижу.

Особо не хотелось говорить Духмяну с этим глупым молокососом, рвущимся на смерть. Он бы мог грубо отшить его, но зачем? У Духмяна была привычка: до поры до времени не напрягать отношения. Это сейчас невыгодно. И вспоминать ту старую ссору ни к чему. Начнутся перекоры… Уж если парень сам подошёл, надо показать себя мудрым и не выказывать враждебности к нему.

Корней же меньше всего хотел ссориться с Духмяном, хотя его ложь и ныла ранкой на сердце. Потому-то и заговорил с ним. Но этот разговор в любой миг мог вылиться в ещё одну ссору. Корней не стал бы раздувать её, а просто бы отошёл от Духмяна. Просто ему хотелось понять, для чего Духмян в их отряде. То ли случайно, то ли нарочно, чтобы отомстить за тот разговор во Владимире, который мог закончиться для них обоих очень плачевно.

Дни шли за днями однообразной чередой. Попадались в пути заброшенные и полузаброшенные деревни. Жители встречали дружину князя Андрея приветливо и с радостью. Проезжая мимо сёл и городов, одевались дружинники в доспехи, вынимали знамёна и хоругви, шли во всеоружии. Так велел князь. На расспросы людей отвечали, что идут на берлогу монгольского царя Батыя, чтоб взять его в плен. Люди молились и крестили их:

– Дай Бог вам победы!

В одной деревне, где они встали на отдых, им сообщили, что у них живёт монгольский толмач с русской женой. У них недавно родилось дитя, совершенно монголёнок на вид.

Князь Андрей возмутился:

– Что делать на русской земле монгольскому толмачу? Для чего его внедрили сюда?

Переводчика приволокли пред грозные княжеские очи. Им оказался узкоглазый щупленький паренёк, совсем мальчишка. Он смотрел испуганными глазами на князя, и его руки дрожали.

– Ты что тут делаешь в русской деревне? Кому и что ты собираешься переводить на свой поганый язык? – брови князя гневно сошлись у переносицы.

Паренёк моргал глазами и что-то мямлил в ответ.

У крыльца дома, где остановился князь и где шёл разговор с толмачом, металась совсем молоденькая русская девчонка. Она вытирала слёзы, и губы её дрожали. Дружинники с любопытством смотрели на неё. Корней подошёл поближе, и её черты лица поразили его чем-то необъяснимо близким. Сердце застучало часто-часто. Но всё это ещё не вылилось в какое-либо отчётливое осознание. Молодка тоже обратила на него внимание, напрягла лоб. Но её чувства и мысли были всё-таки заняты другим.

– Скажи, ты долго жила у монголов? – решился спросить он.

– Да, – робко ответила та, – с детства. Я была в плену. Потом вышла замуж за Чаула. Он хороший!

Она говорила это уже торопливо, и у ней дрожали губы:

– Что ему будет? Зачем его привели сюда? Он ничего плохого никому не делал! Он добрый!

Корней рассеянно слушал причитания молодки, глубоко не вдаваясь в её слова, хотя ему и жалко было её, и как-то неосознанно тянуло к ней. Он не понимал, что это. У него в голове крутилось своё:

– Ты не встречала, когда была в плену, двух сестёр-девочек Катёну и Фросю.

Девушка вдруг напряглась, заморгала глазами. А потом её лицо будто онемело. Она никак не могла понять, почему этот дружинник с такими знакомыми глазами, которые вдруг выплыли из её неосознанных воспоминаний, может знать имена её и сестры.

– Я… Катёна… – пролепетала она. – А Фрося пропала.

Никогда никакие слова так сильно не действовали на Корнея.

– Этого не может быть! – вскрикнул Корней и ладонями прикрыл глаза. А когда снова опустил их, то увидел, что точно перед ним, как по волшебству, стояла его сестра, в чём уже сомневаться было невозможно. То же лицо, те же руки, тот же стан, только всё это повзрослевшее, округлевшее. Он будто бы прозрел. Раскинул руки и шагнул к ней:

– Сестрёнка, это я, твой брат Корней!

Глаза у Катёны расширились. В её сознании произошло то же, что случилось в один миг у брата. Чужой дружинник превратился в самого родного человека. Она взвизгнула и бросилась к нему на шею:

– Корнюша-а-а-а-а-а!

Все, кто стояли рядом, не могли понять, что произошло. Стоял дружинник, спокойно с девушкой разговаривал, и вдруг оба как с ума сошли. Обнялись и рыдают. Как будто весь мир пропал, и они одни на свете. К Корнею подскочил Петря. Тот увидел его и ну с ним обниматься тоже.

– Ты видишь, я сестру нашёл! Ты же знаешь, как долго я искал и Катёну, и Фросю…

Тут он запнулся и снова подбежал к сестре с тревогой в голосе:

– А где же Фрося?

Катёна всхлипнула. Она никак не могла наглядеться на брата. Это же и его глаза, и его черты лица, и его порывистость. И всё равно он казался ей видением, чудом:

– И мамоньку, и потом Фросю я потеряла…

– Катёна, мамонька жива, она в Володимире. Нашёл я её в поганом плену уж давно.

– Ой ли! – вскрикнула Катёна и с ускользающей надеждой прошептала. – А тятенька где?

Корней повесил голову:

– Похоронил я его в снегу, ещё там, в деревне, когда ушли враги. Да и сам в тою пору чуть смертию лихой не замёрз. Спасибо одному доброму человеку.

Как только Катёна пообвыкла к тому, что у неё снова есть брат, и радость, что и мамонька жива, облекла её сердце, она снова как бы вернулась на землю. Метнулась к брату, как к последней надежде:

– Корнюша, тут мой муж Чаул! Он ни в чём не виноват. Люди злые могут наговорить на него невесть что!

– Какой Чаул? Какой муж? – вернулся наконец и Корней к действительности. Жена монгольского переводчика – его сестра Катёна? Всё перепуталось в Корнеевой голове.

– Мы с Фросей были в плену у родителей Чаула. Я его полюбила и стала его женой. Он очень хороший. Он тебе понравится.

Корней не верил своим ушам. А Катёна, то прижимая руки к своей груди, то хватая брата за плечи, хотела убедить его, как будто от него что-то зависело.

– А где Фрося? – снова будто бы спохватился Корней, не вникая в слова Катёны о чуждом ему муже сестры. Он внутренне отодвинул эту её печаль в сторону. Ему была непонятно, как может быть у его родной сестры муж монгол. Один из тех, с кем он идёт сражаться до последнего вздоха… Это какая-то блажь!

Страдальческое лицо Катёны передёрнулось от непонимания. Она закрыла глаза и прошептала:

– Фросю украли!

– Как? Кто?

– Плохой человек её украл! – Катёна прикрыла лицо руками. – Я молюсь о ней ежедневно и еженощно. Я не знаю, где она.

Катёна говорила онемевшими губами. События этого дня выпотрошили её. И радость, и горе – всё перемешалось. И чему сердце должно было внимать, непонятно. Только чувствовала она, что сейчас нужно спасать Чаула. Но до родного человека, которого она сейчас вновь обрела, не достучаться и не докричаться. Её переживания ему даже чужды. И она уже только еле-еле пробормотала:

– Муж мой тут, у вашего князя. Он ни в чём не виноватый.

Перед Корнеем стояла его родная сестра, найти которую было мечтой его жизни. Вот она, живая, невредимая, близко, рукой подать. И в то же время какая-то чужая, со своей жизнью, непонятной ему. Он удивлённо развёл руками:

– Отчего твой муж монгол?

Катёна вздрогнула от этого вопроса. Это так долго объяснять. Да и объяснить ли? Она и сама не знает, почему. Так уж вот вышло.

– Он добрый! – только и могла вымолвить Катёна. И никаких иных слов у неё не было. И чтобы больше Корней не задавал ей вопросов, она начала читать молитву Пресвятой Богородице, встав на колени и воздев к небу руки. Она просила Божью матерь помиловать её мужа. Корней стоял и не смел мешать молитве сестры.

И, о чудо! Через некоторое время после её страстных молитв на крыльце появился Чаул без дружинников, которые приволокли его сюда. Один, свободный, в изодранной рубахе (усердно, видать, тащили его), он улыбался своей Катуш.

– Чау-у-у-ул! – она кинулась ему на грудь с радостным рыданием. Он обнял её, целовал в растрёпанные волосы и повторял:

– Подём домой! Подём домой!

Катёна обернулась к Корнею с уже радостной улыбкой, не омрачённая ничем.

– Чаул, я нашла свово братика Корнея. Помнишь, я тебе о нём говорила? Он ищет меня и Фросю уже давно. Гляди, какой он стал справный да красивый!

Катёна за руку потащила мужа к брату. Чаул улыбнулся своей широкой улыбкой. Но наткнулся на неприветливый взгляд. Катёна всхлипнула.

– Корнюша, я же говорю, он хороший. Он не виноват, – затем обратилась к Чаулу. – Тебя ведь выпустили насовсем, да?

– Да-да-да! – закивал головой Чаул.

– Пойдёмте домой! – Катёне очень хотелось уйти от этого крыльца. – Корнюша, я покажу тебе свово сыночка.

– Сыночка? – Корней не знал, то ли радоваться, то ли печалиться. Он ещё не определился с мужем Катёны, а у неё, оказывается, ещё и сын есть. Как она могла связать свою судьбу с монголом? Ведь наверняка отец её мужа разорял их деревню, убивал отца… Неужто она об этом не думала. Говорить всё это Катёне значит ссориться с ней. Вряд ли она после его слов бросит монгола. Тем более, у неё ещё и сын-монголёнок!

Разве так в мечтах видел он встречу с сёстрами? Оказывается, и Фроси нет. Ему очень бы хотелось спокойно поговорить и расспросить обо всём. Но этот монгол, как ячмень на глазу, будет всё время торчать. А какой тогда может быть разговор? Корней уныло брёл вслед за Катёной и её мужем. Она то и дело останавливалась и радостно глядела то на брата, то на мужа, крестилась и благодарила Богородицу за сотворённое чудо. И Чаула выпустили, и встреча с братом оказалась не сном, а явью. Только вот Корней хмурый и недовольный. Понимала она, что тяжело ему принимать Чаула как родственника. Вот уж увидит он её сыночка, который ему приходится племянником, может, отмякнет его сердце. Ведь это такой славный мальчонка! Предчувствие этой радости переполняло её сердце. Когда подходили к дому, навстречу выбежала Онисья, увидев их вдвоём:

– Охти, слава богу, выпустили Чаула!

Но, завидев идущего вслед за ними дружинника, осеклась и примолкла.

– Тётя Онисья, не зря я столько молилась! Истинное чудо Богородица явила. Нашёлся мой братик Корнюша. Это он, красавный да статный! – указала она на дружинника. – Да и маменька моя жива. В Володимире она.

– Слава те, Господи! – радостно всплеснула руками, а затем перекрестилась Онисья. – Ой, как я за Варварушку радая! А уж я, окаянная грешница, поминала её за упокой.

Онисья с любопытством оглядывала Корнея:

– Батюшки, как же похожи вы с братцем! Скажи, Чаул?

Монгол улыбнулся и закивал головой:

– Похози, осень похози…

Корней не знал, что говорить, что делать. Его родная сестра – жена монгола, врага. По-всякому в мечтах представлял он встречу. Но такую…

Катёна смущалась, и ей быстрее хотелось показать брату сына.

– Корнюша, а ты семьёй-то обзавёлся? – спросила его, когда входили в избу.

– Да, жена Настёна и дитя есть, Ванюшка.

– Большой ли?

– Да уж лепетал, когда я в поход отъехал.

– Ой, как гоже-то! – воскликнула Катёна и с порога сразу к колыбели. – А вот и наш Урул.

– Кто? Кто? – переспросил Корней, думая, что не расслышал. Но когда на него глянуло узкоглазое скуластенькое личико младенца, он невольно прикрыл глаза, не веря себе. Хотя в том, что он увидел, ничего удивительного не было.

* * *

Когда Духмян прослышал новость, которая передавалась от дружинника к дружиннику, что Корней нашёл свою сестру, у которой ребёнок от монгола, он понял, что тут можно заварить такую кашу, что Корнею будет несладко. Он с замиранием сердца пошёл к князю Андрею. Ведь это была его последняя возможность отомстить Корнею и, может быть, подняться в княжеских глазах. Князь удивился, увидев озабоченного Духмяна:

– Что содеялось в твоём хозяйстве? Порты убежали, что ли? – хохотнул он.

– Княже, я наконец-то разоблачил лазутчика!

Князь Андрей помрачнел: ему не нравились признания Духмяна.

– Уж если кто-то и был предателем, так это ты, когда открыл ворота противнику! – поставил он Духмяна на место.

Тот, будто не заметив княжеских слов, продолжал:

– У Корнея объявилась сестра, у которой муж монгол. Они живут в этой деревне, в кою мы пришли…

– И что с того? – перебил Духмяна князь. – Отпустил вчера я этого монгола. Толмач он обыкновенный. Таких, как он, монголы понавезли к нам полным-полно, чтоб легче грабить сельчан. Сами по себе они не опасны. А чей он муж, чей брат и чей сват, мне-то какое дело?

– Так-то так! – пылко воскликнул Духмян. – Корней, как только монгол был отпущен, пошёл вслед за ним.

Князь Андрей покраснел от гнева:

– Да ты что меня за дурака считаешь? Сам же сказал, что жена монгола Корнеева сестра. Было бы странно, если бы встретив сестру после долгой разлуки, не захотел с ней поговорить, порасспросить о её жизни…

Духмян уже стал раздражать князя. Он еле сдерживался, чтобы не вышвырнуть его из избы.

– Не гневайся, княже! Дозволь ещё слово молвить. Чувствую, не чисто тут дело. А вот что, пока не ведаю. Разреши мне последить за Корнеем незаметно. Коли ничего за ним не будет, то и слава богу.

Князь не знал, что и делать. Считать Корнея, который спас сына Александра Невского, предателем вроде бы нет причин. Но и доверять монголам, которые коварны и хитры, как лисы, он внутренне не мог. Само спасение сыновца Андрюши считал странным. И с кем там Корней общался в коротком плену, не ведомо. Уж коли Духмян, не зная таких подробностей, что-то чувствует, то ему и сам Бог велел быть настороже. И хоть Духмян дурак дураком кажется, но пусть потешится. Блюдет он какую-то свою выгоду, да и пёс с ним. Пусть последит за этим монголом. Допрашивал вчера его князь. Уж больно юн для лазутчика, да и какой-то перепуганный, того и гляди в штаны наложит. Вот по-русски изъясняется неплохо. Но раз жена русская, всё понятно. Не исходило от него опасности, вот и отпустил его князь восвояси. Но ведь кто его знает? Уже то, что брат его жены – дружинник княжеского войска, настораживает. А вдруг они здесь не зря встретились? А уж если вспомнить краткий плен Корнея в Орде, получается какое-то странное хитросплетение. Ничего не понятно, но настораживает. Может быть, и прав Духмян: надо держать в уме эти переплетённые обстоятельства. Так пусть он, если хочет, займётся этим, пусть следит.

Духмяну было на руку разрешение князя следить за Корнеем. Он даже выпросил у того тряпицу с оттиском княжеской печати, которая будет удостоверять его полномочия. Когда надо, он может ошеломить Корнея. Да чтоб и никто иной не придрался к действиям Духмяна. Даже, если это и пустое дело, что скорее всего, надо так его раздуть, чтобы князь восхитился усердием и рвением Духмяновым. Это явится, может быть, последней надеждой подняться наверх. И нужно её не упустить.

Незаметно для Корнея обошёл Духмян несколько изб, соседствующих с сестрой его. Отзывались люди о сестре и монголе вроде бы неплохо, хвалили её доброту да и мужа её вроде бы не хулили. Правда, их семейный союз не одобряли:

– Не гоже православной рожать от нехристя! Богу это противно, – говорили многие.

Одна баба была настроена против их враждебно:

– Энтот басурманин живет на Руси, а держит русскую рабу.

– Это про жену, что ли? – не понял Духмян.

– Баба у них живёт пожилая. Так они её из степи привезли. Она было сбежала. Так энтот Чавул пымал её да на верёвке обратно приташшил. Так они её, поди, не кормят, а работает она и в хвост и в гриву. Так, поди, её плетюгами бьют.

Половину из того, что наговорила эта соседка, явно было выдумкой. Духмян понял это по глазам, которые исходили злостью. Чувствуется, не любила она соседей. А наговорить на них былей и небылей ей, как мёду напиться. А уж тем более Духмян понял это тогда, когда увидел щупленького монгола и массивную пожилую бабу, про которую говорила соседка. И общались они не как хозяин с рабыней, а как родственные души. Видел Духмян и сестру Корнея, которая очень похожа была на него. Несколько дней пасся он недалеко от их дома, но за это время ни разу не видел у них Корнея. В досаде был Духмян: всё разваливалось на глазах. Тем более, вскорости дружине князя Андрея нужно было идти дальше.

Ввечеру, когда Духмян складывал всё узнанное воедино, чтобы изъять из этого нужное, к нему явился сам Корней. Вначале Духмян малость струхнул. Неужто тот заметил слежку за его сестрой? Но лицо Корнея было мирным, как и намерения его:

– Дядя Духмян, запутался я. Встренул я намедни свою сестрёнку. Я её не видел с самых дитячьих пор. Встреча, как чудо, была. Видно, Господь помог.

– Что ж, радуйся! – воскликнул Духмян, как будто знать об этом ничего не знал.

– Так связалась она с монголом и дитя от него нажила. И душа моя теперь противится. Не могу я теперча ни её видеть, ни дитя ейное. И на монгола душа болит, что испортил он сестрёнку. А уж как вспомню, что подеяли враги в деревне моей, аж зубами скрежещу.

После этих слов сложилось у Духмяна в голове то, что надо. Но начинать необходимо всё осторожно да незаметно.

– И чем же я могу тебе помочь? – сочувственно-притворно произнёс Духмян.

– Посоветуй! – бухнулся на колени Корней. – Все обиды забуду, о тебе молиться стану. Ведь ты ж человек опытный. Что делать, не знаю. Всё же сестрёнка она мне.

У Духмяна аж сердце от радости подпрыгнуло. Вот везёт так везёт! Теперь всё задуманное может получиться без сучка без задоринки.

– Встань, Корней! – поднял парня Духмян с колен. – Тут покумекать надобно. Есть у меня кое-какие мыслишки.

Корней порывисто придвинулся к Духмяну.

– Тебе ведь надобно, чтобы этот монгол твою сестру больше не видывал. Правда ведь?

– Да-да!

– А это не так уж и сложно.

– Убить его? – яростно и решительно сдвинул брови парень.

– Зачем же! – остановил его пыл Духмян. – Если бы это было в бою, то другое дело. Был бы подвиг. А сейчас зачем грех на душу брать. Надобно… сдать этого монгола князю как лазутчика.

Радостно блеснули глаза Корнея и тут же погасли:

– Князь уже пытал его и отпустил. Он меня не послушает.

– В этом доверься мне. Так уж и быть, забуду обиды, которые ты мне нанёс, подмогну, – тихо произнёс Духмян, прикрыв глаза.

Корней смутился, вспомнив тот случай, когда чуть было не задушил Духмяна.

– Ладно, не робей, всё в жизни бывает. Иди к себе, а я пораскину мозгами, как бы сделать, чтоб никто не придрался.

Пошёл Корней в дом, где стояли на постое дружинники из его отряда.

– Что-то ты какой-то невесёлый? – спросил Петря. – Ведь сестрёнку нашёл? Аль плохо привечает?

– Ну, а что веселиться-то? – вздохнул Корней. – Уж я бы и дневал у неё и ночевал, и порасспрашивал, и сам порассказывал бы. Да не лежит душа. Как вспомню про её монгола, так всё в нутрях ноет. Такие же, как он, убили нашего тятеньку, а она от них ребёнка понесла. Ну, как же так, Петря? – у Корнея дрожали губы.

– Чай её не ссильничали?

– Радая она, что ребёнка такого родила! И про монгола всё хорошо и хорошо. А он гладит ей руку да бормочет: «Катус холосый». Хотел я один с ней побаить. Так он как лист банный прилепился. И сам плюгавый, от одного щелчка отлетит. Да неловко мне при ней его мутузить. Она же не жалится, смотрит на него, как на родного человека. Что и обидно-то! А сама, как струнка. Приглядывается ко мне. Чует, что он мне не нравится. Чуть что, на защиту бросится.

– Да-а, чего только в жизни не бывает, – развёл руками Петря.

– Ну, ничего: Духмян обещал что-нибудь придумать. Как-нибудь вырвем эту занозу.

– Ох, не связывался бы ты с Духмяном! Скользкий, поганый он человек! – покачал головой Петря.

– Перетерплю. Главное, чтобы он помог.

– Не втравил бы он тебя в какую-нибудь гадость!

А Духмян уж делал своё дело. Пришёл к князю Андрею да и выложил ему, мол, встречается Корней с родственником-монголом и какой-то заговор плетут. Не зря у монголов в кратком плену был да выпущен скоро. Видимо, там и стакнулись.

У князя Андрея глаза зажглись гневно. Тут же хотел послать за Корнеем. Поиспугался было Духмян, думал, перегнул палку, но взял себя в руки и убедил князя, что рано ещё пытать Корнея. Мол, надобно поподробнее всё разузнать, чтоб можно было Корнея и монгола прижать и чтобы уж они не смогли отпереться. Повращал князь белками глаз и всё же согласился.

Когда Духмян с Корнеем встретились, тот на него смотрел с надеждой.

– Ну что ж, Корней, придумал я, как энтого монгола прищучить. Тут надо и твоё участие, иначе ничего не выйдет.

– Я всё сделаю, дядя Духмян, только бы ослобонить Катёнку из монгольского плена. Ведь ясно, что держит её монгол в ярме.

– Ну так вот, – понизил голос Духмян, хотя близко никого не было, – надобно тебе сказать князю, что ранее ты встречался с энтим монголом, в тую пору, когда спасал княжонка Андрея Александровича в их Орде.

У Корнея от удивления вытянулось лицо:

– Та-ак… там его не бывало.

– Ну и что? – у Духмяна не дрогнула ни одна мышца на лице. – А иначе князь тебе не поверит, и ты не сможешь убрать сего монгола от своей сестры.

Корней был растерян. Врать он не любил, а тут придётся плести напраслину самому князю: