Текст книги "Авдеевы тропы"

Вот обо всём этом и хотел Хучу поведать Джубе и уверить его, что надоела ему урусская земля и что жаждет он навсегда остаться в родных степях. А быть нукером совсем не входит в его намерения. Досадно было Хучу, что приходилось как бы оправдываться перед доселе совсем неизвестным ему человеком, чуть ли не просить разрешение делать по-своему. Как будто не Хучу спас старика от смерти, а наоборот, чем-то ему обязан. Наверное, надо было холоднее отнестись к его благодарностям, а Хучу сам залез к нему в силки. И вот теперь к своей же кибитке, где сидит старик, подходит с каким-то непонятным страхом. И всё же надо перебороть себя…

Хучу по-хозяйски вошёл внутрь кибитки. Старик лежал на шубах, а рабыня натирала ему мазью ноги, как раньше делала Жулхе. Хучу поприветствовал его улыбкой, но тот даже не взглянул в его сторону, как будто и не заметил прихода.

– Получше ли твоим ногам? – как бы непринуждённо обронил Хучу, но сердце его сжалось.

Тут Джубе, будто бы смилостивившись, окинул Хучу недовольным взглядом и, нахмурившись, сердито пожевал губами. Не отвечая на вопрос Хучу, он спросил:

– Набирается ли отряд нукеров? Ты долго не был. Я вот теперь думаю, а ставить ли тебя во главе от ряда?

Хучу поспешно ответил:

– Я за этим и пришёл к тебе, Джубе. Я совсем не хочу быть нукером. Мы с женой решили кочевать с табунами и…

Джубе остановил его, подняв руку:

– Ты, может быть, забыл, несчастный, что служишь в войске солнцеликого Бату? Разве ты не помнишь, что если в бою отступит и струсит один, то убивают всю сотню воинов, в которую он входит?

Хучу обидчиво воскликнул:

– Я никогда не отступал и не трусил!

– А сейчас? – выпучив глаза, крикнул Джубе.

– Но сейчас не бой! Великий Бату сказал, что в награду за то, что его воины принесли ему победу над урусами, кто хочет, может уходить из войска, когда мы вступим на землю Великой Степи?

– А разве мы уже в Великой Степи? – скорчил недоумённую физиономию Джубе.

Хучу озадачился. Он не знал, что отвечать этому злобному старикашке. Он уже жалел, что заметил его полузамёрзшим на дороге. Самые коварные мангусы нашептали ему мысли о том, чтобы он приютил этого неблагодарного.

Джубе, будто бы разгадав горькую думу Хучу, зло зашипел:

– Ты что это возгордился, нечестивец? Разве это не твоя обязанность охранять великого хана и любимых слуг его? Разве бог Сульдэ не по милости великого Бату вознаградил тебя добычей? Разве мало батыров погибло, не видя и малую толику твоего добра?

Хучу стало страшно. Старик прожигал его взглядом насквозь.

– И ты ещё смеешь говорить что-то о мирной жизни, о жене, о табунах! Моими устами молвит великий и солнцеподобный Бату. И если я хочу, чтобы ты стал нукером, значит, этого хочет великий хан. Ты что же противоречишь ему?

Хучу понял, что он вконец закабалён, а оправдываться – это значит ещё больше злить старика.

– Я должен наказать тебя за твою дерзость, – продолжал распаляться Джубе. – Иначе великий Бату спросит с меня, почему я потакаю малым воинам его. Ты должен отдать всю свою добычу, весь скот, всех рабов, все кибитки сейчас же в пользу великого хана. Пока я возьму управление над всей твоей собственностью. А когда я переговорю с солнцеликим, мы решим, вернуть тебе её или нет.

У Хучу сердце замерло от этих слов и язык как бы онемел. А старик откинулся и, прикрыв глаза, обронил:

– Иди сообщи о моём решении жене своей, а потом придёшь с оружием и встанешь на охрану у моей кибитки.

Обречённо поникнув головой, шёл Хучу к Жулхе, не зная, как сказать ей про то, что они нищие. Он не смотрел на своё богатство, которое ему уже не принадлежало. Горестно думал, а чем же он теперь отличается от рабов, с которыми делал вчера всё что ему заблагорассудится.

Когда Жулхе выслушала мужа, она жалобно завыла, упала на землю и стала рвать на себе волосы. Хучу слушал её вопли и молчал.

А чем он мог утешить её?

Как же Джубе надоело лежать, никуда не выходя, но не держали ещё ноги. После натираний рабыни чувствовал он, что стало получше. Сколько пролежал в снегу, когда удрал от верной гибели, не помнил. Эта урусская колдунья с девчонкой обманули его, и, если бы не почти собачье чутьё, отправился бы он в царство мёртвых. Хотя, когда Бату послал его отряд в этот проклятый урусский лес, предчувствовал он беду, но разве можно было противиться хану! Хвала богу Сульдэ, что он не оставил его и послал этого батыра Хучу, который спас его. Жаль, что приходится наказывать Хучу за неповиновение, но иначе нельзя.

Тут надо выбирать одно из двух. Что может сделать для него Хучу более того, чем подарить рабыню? Ну, может быть, расщедрился бы на кибитку с лошадью. И всё. А что дальше? Попадаться сейчас на глаза хану нельзя. В гневе, что дело провалилось, хан тут же велит сломать ему хребет. Не поможет даже то обстоятельство, что сохранил Джубе великокняжеский перстень. Солнцеликий Бату никогда не признает себя неправым. Повелители и должны быть безупречны. Поэтому-то и необходимо затаиться до поры до времени. А как затаишься с одной-то рабыней? Да и ту не прокормишь. И как назло этот глупый Хучу решил бросить его и отправиться со своей женой пасти скот в то время, когда Джубе велел ему собрать отряд нукеров. Суровость нужно проявлять и дальше, иначе Хучу может почувствовать, что пока за Джубе не стоит никакой защиты, и вышвырнуть, как наглую неблагодарную собаку, прямо на дорогу, откуда и подобрал.

Пока же Хучу охраняет его кибитку с саблей наголо, хотя в его взгляде и сквозит обида на несправедливость. Отряд нукеров пополняется из числа возвращающихся домой воинов. Понятно, что им не хочется служить толмачу. Но сильно ещё чувство воинского долга и боязнь того, что за неповиновение грозит жестокая смерть во имя великого хана Бату. На этом-то и надо пока играть. А уж он, Джубе, сможет придать лицу суровость и приказать казнить одного-двух непокорных. И казнь произойдёт мгновенно. Никто не осмелится упрекнуть его в жестокости, и никто не спросит, а имеет ли он право решать судьбу батыров. Никто и не помыслит о неповиновении. Каждый хочет вернуться домой живым и не испытывать судьбу. Но Джубе придержит эту меру на самый-самый крайний случай. Ведь над ним бог Сульдэ, который всё видит и которого не обхитришь.

Самое главное теперь для Джубе – возвратить расположение хана, а как это сделать, теряется пока он в догадках. Далеко от Уруссии не нужно будет Бату его умение переводить урусскую речь. Значит, ханский гнев не остановит никакой здравый смысл. Значит, до поры надо быть тише степного мышонка. Да и, благо, искать его никто не будет. Для приближённых хана он погиб. Вот плохо, что Бату, может быть, помнит о великокняжеском перстне и часто, наверное, думает о нём. Ведь о такой красоте трудно забыть.

Джубе вынул из потайного места эту диковину и стал любоваться на неё. Каждый камешек сверкнул своим лучом, а ведь в кибитке сумеречно, только угольки тлеют в кострище. Но для камней и этого света хватает. Они вбирают его и, накапливая, щедро выбрасывают и алые, и изумрудные, и голубые лучи.

Когда сбежал Джубе от верной смерти из чащи урусского леса, мечтал он каким-либо образом добраться до Индии или Китая и там продать перстень. Потом осесть в тамошних местах и дожить свою жизнь в великом богатстве, ни о чём не думая и не жалея. Но это было в то время, когда он только-только отстал от отряда с ненавистными колдуньей и девчонкой. А потом заплутал в проклятом урусском лесу.

Кругом была белая тишина. Она давила, заставляла забыть все надежды на лучшее. Много раз прощался Джубе с жизнью в отчаянье и бессилии, прислонившись спиной к корявым деревьям и утонув в этих глубоких сугробах. Он уже умолял бога Сульдэ открыть ему ворота в царство теней и, закрыв глаза, ждал. Но бог Сульдэ противился этому желанию и заставлял Джубе опять подниматься и идти, подчиняясь своей судьбе. И вот было угодно, чтобы он был найден воином Хучу.

Зачем понадобилась его жизнь Сульдэ, не понимал старый монгол. Значит, он будет нужен и великому Бату. Ведь просто так ничего не делается.

И вот пришло наконец-то время, когда Джубе стал на ноги и потихоньку, держась пока за рабыню, начал ходить. Это очень радовало его сердце, но не улетучивалась из него тревога, потому что всё ближе и ближе подвигались они к концу пути. Всё более оживлялись и глаза Хучу. Его Джубе понимал. Ведь после того, как он лишил спасителя его же собственности, прибежала Жулхе и на коленях умоляла вернуть всё и простить мужа.

Деланно нахмурив лицо, Джубе ответил ей, что сам этого решить не может, а вот когда достигнут шатра великого хана, он уговорит его простить Хучу и отпустить на все четыре стороны со всем добром. Сам же Хучу не напоминал Джубе о своём страстном желании освободиться от нукерского звания. Воинская выучка не давала ему делать это. И, конечно, боязнь рассердить ханского переводчика.

Но вот как-то Хучу, взволнованный, без приглашения, вошёл в кибитку и возвестил, что они подъехали к стану великого Бату, и при этом глаза его выражали ожидание и нетерпение. Ёкнуло сердце у Джубе. Он ещё не придумал, каким образом снова обрести доверие и явиться пред ханские очи, не боясь последствий, а Хучу как бы заставляет его невольно опережать события. Но о своей опаске он не дал знать нукеру, наоборот, улыбнулся и одобрительно покивал головой:

– Ты принёс мне хорошую весть, поэтому я прощаю тебе твою наглость, что ты вошёл ко мне без приказа, хотя как воин знаешь, что этого делать нельзя!

Джубе гневно прищурился. Он говорил, и голос его всё больше суровел:

– Ты думаешь, что я тут же побегу просить за тебя Бату, солнцеликого бога на земле, и так же, как ты, ворвусь в его юрту без величайшего разрешения и, оторвав его от важных дел, осмелюсь говорить ему о своём?..

Хучу виновато склонил голову под градом упрёков, аж весь съёжился. А Джубе продолжал его бить плёткой слов:

– Ты знаешь, что тогда будет со мной? Мне тут же нукеры хана сломают хребет и выбросят моё тело на съедение собакам. Ты хочешь этого?

Хучу испугался. Его губы дрожали. Джубе понял, что удалось пронять нукера как следует, и уже миролюбиво продолжил:

– К великому хану никто не смеет обратиться без спроса, даже сыновья. Так и я должен жить рядом и ждать приказа, чтобы явиться пред его светлые очи.

Хучу, нерешительно помявшись, робко спросил:

– Но ведь солнцеликий не ведает, что ты спасся. Как же он позовёт?

Джубе торжествующе улыбнулся и снисходительно ответил:

– Как же ты глуп, Хучу. Ведь не зря бог Сульдэ подарил столько побед великому хану. Не зря он сделал его повелителем Вселенной, не зря столько народов пали к его престолу. Всё оттого, что велик Бату. Он понимает то, что мы с тобой не понимаем, он ведает то, что мы не ведаем. Он уже знает, что ты спас меня в холодной Уруссии. Да и наказал я тебя за ослушание не по своей воле, а по приказу великого Бату, который он мне внушил. Знает он, что и мы рядом с ним, и когда я буду ему нужен, он позовёт меня.

Говорил всё это Джубе только для Хучу, будучи уверенным, что Бату, несмотря на свою проницательность, никак не может ведать, что Джубе рядом. Ведь старик никуда из своей кибитки не выходит, никому на глаза не показывается. Лучше быть подальше от Батыева стана, но как объяснить это Хучу, не знает Джубе. Но надо что-нибудь придумать, чтобы не оказаться в неурочный час на глазах у ханских осведомителей. Но в то же время, если остаться тут, нельзя тянуть с возвращением перстня хану. Иначе он казнит Джубе за воровство, даже не выслушав никаких оправданий. Но разве всё это объяснишь Хучу, да ему это и не нужно. Ему лишь бы получить назад своё имущество и уйти подальше в степи с вожделенными табунами.

Через некоторое время по Батыеву стану прошёл слух, что на подходе русские послы. Это очень обрадовало Джубе. Что ж, самое время выныривать из небытия. Если уж в Уруссии у Бату не нашлось толмача лучше Джубе, то откуда он здесь, посреди степей!

Долго собирался старик на свидание с повелителем, и вот однажды, когда ханские вестники прокричали торжественную весть, что одна из жен Бату родила ему мальчика и он пребывает в великой радости, решился Джубе идти к хану с поздравлениями. Знал старик наверняка, что в пору такого ликования не омрачит Бату своего настроения приказом о казни. Главное, попасть в этот день к хану. Но сначала он послал Хучу к нойону, который ведал приёмами, чтобы тот включил Джубе в число поздравляющих и дал разрешение на приход. Никогда Джубе не ссорился с теми нойонами, от которых могла зависеть в чём-то судьба. Наоборот, всегда он ублажал их подарками и ласковым славословием. Эти вельможи, как женщины, любят и лесть и дары, ибо считают себя причастными к солнцеликому. Вот и сейчас Джубе послал нойону двух рабынь и коней. По глазам Хучу он видел, как болезненно тот переживает, что его добром распоряжаются так вольно. Но если Бату примет Джубе, придётся, конечно, отдавать нукеру большую часть его собственности, иначе Хучу будет обижен. А он необходим, чтобы подтвердить болезнь.

Ныло сердце у Джубе, пока ждал он возвращения Хучу от нойона. Ведь теперь он открывается перед всеми. И какой теперь судьба совершит поворот, зависит только от Бату и от бога Сульдэ.

Недолго пришлось ждать Хучу. Он прибежал возбуждённый, взволнованный и сказал, что нойон велел Джубе тут же, не мешкая, явиться пред светлые очи великого хана. У Джубе от этой вести руки и ноги похолодели. Почему такая спешка? Что ожидает его? Вряд ли доброе? Обычно во время торжеств по поводу рождения наследника все дела откладываются. Почему же, несмотря на это, лишь только объявился он, хан незамедлительно требует его к себе?

Рабыня помогала ему одеваться, а руки у старика тряслись, зуб на зуб не попадал. Опираясь одной рукой на плечо рабыни, другой на плечо Хучу, поплёлся он навстречу своей судьбе.

Видел он, как не понравилось Хучу идти в одной связке с рабыней, и то, что толмач так невысоко его ставит и не делает никакого различия между ним и его собственностью.

Позлись-позлись, мстительно думал Джубе, из-за тебя вот приходиться искушать судьбу. Да и жалко того добра, которое придётся отдавать обратно даже в случае благоприятного исхода дела. Джубе мог бы и сам дойти без помощи Хучу, потихоньку да полегоньку. Но нужно на всякий случай притвориться таким вот немощным, чтобы Бату видел, что пришлось ему пережить, да и Хучу, если надо, расскажет всё как есть и о том, как он нашёл Джубе и в каком состоянии. Поэтому он решил всё-таки приободрить нукера да и должным образом подготовить:

– Тебе, может быть, придётся вместе со мной лицезреть солнцеликого хана, если нужно будет рассказать, как ты меня, почти мёртвым, нашёл в лесу…

– Я увижу хана?! – встрепенулся Хучу.

– Да, это может случиться, благодаря мне. Но не вздумай приставать к величайшему с просьбами вернуть твою добычу. Он этого не любит. Ты можешь только себе навредить. Это уж моя забота. И не вздумай сказать про перстень, что видел у меня. Это великая тайна. Если Бату узнает об этом, он тут же казнит тебя и твою глупую жену.

Сказав это, Джубе внезапно остановился, и ноги его ослабели, он прямо-таки повис на плечах рабыни и Хучу. Вспомнил, что в спешке сборов забыл взять с собой перстень, который так и остался лежать в тряпочке под овчиной. Что делать? Возвращаться? Но он уже дошёл до двора великого хана, и нойон, может быть, заметил его. Как потом объяснять ему возвращение? Ну, что ж: чему быть, тому быть. И Джубе опять медленно двинулся вперёд. Значит, так хочет бог Сульдэ.

Им открыли ворота, и они оказались в ханском дворе. Кибитки и юрты здесь были украшены белым и даже цветным войлоком. Были юрты с натянутыми до упругости льняными тканями. Казалось, что они вот-вот взлетят в небо. Здесь жили и Батыевы жёны, и шаманы, и знатные нойоны. Их жилища окружали огромный шатёр самого Бату.

Давно мечтал Джубе, чтобы его юрта тоже стояла неподалёку от ханской и чтобы ему самому стать нойоном. Если бы не проклятая урусская колдунья, которая обманом завела его в чащу леса и заставила спасаться бегством, мечта бы осуществилась. Всё шло к этому. Бату был благосклонен к нему как к лучшему переводчику. И шаманские предсказания говорили о том же. Он бы теперь не плёлся еле-еле, опираясь о плечи ничтожных существ, а его несли бы на красивом одеяле сильные откормленные рабы. И сидеть бы ему в ханской юрте на скамьях, покрытых дорогими коврами среди высокородных нойонов.

А теперь неизвестно, что и будет. Может быть, позвали его на расправу? От этой мысли ноги опять начали слабеть. Если бы он даже сейчас принёс перстень, то Бату спросил бы, почему он этого не сделал раньше, а только после того, как его позвали…

И тут из своего шатра вышел нойон – устроитель торжества, встречая Джубе. Он был в радостном нетерпении, и у старика немного отлегло от сердца.

– Я рад тебе, высокочтимый Джубе! – улыбнулся он, приглашая пришедшего в юрту.

Джубе велел Хучу и рабыне ждать его у входа и заметил, как у нукера снова обиженно дрогнули щёки. Опять он никак не отличался от невольницы. В утешение Джубе тронул Хучу за руку и сказал, что скоро великий хан будет знать о его подвиге спасения. Это воодушевило воина.

Нойон посадил Джубе на коврик рядом с собой и велел подать им архи[11]11
  Арха – молочная водка.


[Закрыть]. Арху принесли в небольших фарфоровых чашках. Когда Джубе глотнул, то гортань и горло приятно обожгло. Потом водочное тепло проникло в затылок, в голову и будто бы затеплило там костерок, отчего и всё тело блаженствовало.

– Ты, Джубе, очень нужен солнцеликому хану, – произнёс нойон такую приятную для старика новость.

И арха, и эти слова, которые по крепости подобны были водке, вознесли его под самые небеса. Джубе величаво кивнул головой, исполненный гордостью и важностью.

– К хану приехал на поклон русский князь Ярослав проситься у величайшего в мире победителя на великое княжение в ульдемирской земле.

Джубе продолжал качать головой, а нойон всё говорил:

– Солнцеликий велел мне найти переводчика, и я вспомнил о тебе, Джубе. И как кстати бог Сульдэ прислал тебя. Ведь ты был лучшим переводчиком в урусском походе. Теперь я обрадую солнцеподобного, что исполнил его приказание, хотя искал долго и упорно.

Джубе досадно было, что похвалы хана достанутся нойону, а он будет представлен человеком, которого разыскивали и будто бы еле-еле нашли. Уж нойон постарается расписать в подробностях, как он якобы искал Джубе. Хотя, если бы тот не подал о себе весть сам, то нойон долго бы выслушивал ханские упрёки. Вздохнул Джубе с сожалением, но придётся смириться. Ещё неизвестно, что будет, если вдруг Бату вспомнит о перстне. Конечно, хитрый лис постарается вывернуться, но не будет тогда ему веры и почёта и прости-прощай юрта в ханском дворе. А нойон всё продолжал:

– Великий хан не доверяет толмачам из русских перебежчиков. Да их и урусский князь презирает. Не получается разговор с ними.

Ну что ж, подумал Джубе, раз такая нужда в нём, надо хотя бы перед этим нойоном покочевряжиться, чтобы не думал он, что только от него всё зависит, и чтобы особо-то не упивался своим успехом:

– Я бы сегодня же явился под светлые очи хана, – изобразил Джубе на всём лице утомлённость, и голос его вдруг стал тихим. – Но ты ведь видел, почтенный нойон, как я еле-еле дошёл сюда со своими слугами. Несколько раз я почти падал. Так как же такой усталый и измождённый явлюсь перед солнцеподобным! А для перевода нужны ясность ума и живость речи. Порой же пробуждаюсь я утром и не могу двинуть ногами.

Растерялся нойон от этих слов и понял, что Джубе не прост, и его нужно ублажить чем-то, а то так и будет, охая и стеная, тянуть время. Уж очень хотелось нойону доложить хану о хорошем переводчике, а тот вдруг и впрямь занеможет. И обещал он, что Джубе теперь, как великородного, будут носить на одеяле придворные слуги, да и юрта его будет стоять подле двора ханского, а вскоре и внутрь переместится.

То-то удивился Хучу, когда из юрты нойона вынесли Джубе на богато расписанном одеяле, и убедился он, что старик и в самом деле важная птица.

Как только Джубе принесли в кибитку, он позвал Хучу и покровительственно сообщил ему, что во имя великого Бату возвращает ему часть его имущества, но не отпускает из отряда нукеров. Но и этого было достаточно, чтобы лицо Хучу осветилось радостью. Радовался и Джубе, что встреча с нойоном была многообещающей и что всё идёт так, как он хотел. Вот только одно обстоятельство при возвращении омрачило ему радость. К его рабыне откуда-то метнулся с воплем: «Мамочка!» какой-то мальчишка. Он повис, вопя, у неё на шее, и она тоже завопила, обхватив его руками. Это не понравилось Джубе, и он велел Хучу отогнать мальчишку. Хучу заработал плёткой и сделал своё дело. Рабыня всю дорогу вопила, хотя плётка вовсю гуляла по её спине.

Мальчишка сначала куда-то делся, но потом Джубе видел несколько раз мельком его зарёванную мордочку. Значит, он следил. Ничего особенного в этой слежке не было. Ну, хочет узнать, куда они пойдут, чтобы затем тайком увидеться с ней, и всего-то делов. Но почему-то какая-то непонятная тревога легла на сердце Джубе, как тогда в урусском лесу. Когда вернулись домой, рабыня бросилась перед ним на колени и умоляла о разрешении встретиться с сыном. Она опять вспоминала о дочках.

– Сто зе, лазве твой сын сбезал? – грозно спросил её Джубе.

– Да он и не бывал в неволе, я и не ведаю, как он тутот-ка очутился… – торопливо говорила рабыня. – Он ведь остался на Руси и не видел, как меня с дочками в неволю угнали. Я уж о нём за упокой молилась. А он, вишь ты… Это чудеса Пресвятой Богородицы.

Не верил Джубе болтовне рабыни. Не может маленький мальчик пройти столько дорог, чтобы найти мать. И потому-то он велел невольнице замолчать и не утруждать своими глупостями. Но про себя подумал, что из мальчонки выйдет хороший раб в будущем, к тому же привязанный к матери. Если, конечно, на него никто не предъявит свои права. Потому-то он сказал рабыне, что как только тот появится, пусть приведёт его, и тогда он, может быть, разрешит встречу. Та вскрикнула от радости и со слезами на глазах поклонилась ему.

Ох, глупые уруски, усмехнулся Джубе: и когда плохо им, ревут, и когда хорошо, тоже.