Текст книги "Авдеевы тропы"

– К чему всё это? Что я дальше скажу?

– А скажешь ты, потому тебя и отпустили с княжонком, что велено тебе внедрить этого монгола-толмача в какую-либо дружину княжескую: либо к Александру, либо к Андрею. И чтоб ты всё время с ним на связях был. А когда ты отправишься в поход в эту сторону, и назначена тебе встреча с ним в сей деревне.

Корней хлопал глазами, ничего не понимая:

– Для чего же мы встречаемся с этим монголом в дружине?

– А твоё какое дело? – рассердился Духмян. – Тебе будто бы велено внедрить. А уж с каким делом он пришёл сюда, из него пытками выбьют.

– Но я его… первый раз здесь увидел, боле нигде, – у Корнея ум за разум зашёл.

– Ты хочешь ослобонить свою сестру? – рубанул Духмян в досаде рукой в воздухе.

– Да… – пролепетал Корней.

– Ну, и не задавай лишних вопросов.

Не совсем нравился Духмянов план Корнею. Наводить напраслину на монгола, справедливо ли? Но ему нужно было разлучить монгола с Катёной. А в этом деле все средства хороши. Хуже было бы лишать его жизни не в бою. И Корней решился, пошёл к князю Андрею и поведал ему всё, что задумал Духмян. Подивился князь, хотя и в Орде ещё чувствовал, что тут дело нечисто:

– Для чего он здесь, этот монгол?

Покраснел Корней, опустил голову, чтоб не догадался по глазам о его вранье.

– Что ж, понятно, тебе они пока ничего не сказали. Коварны монголы. Я знал это. Почему ты решил открыться мне?

И, как договаривались с Духмяном, Корней наплёл, что обо всём догадался Духмян и велел прийти с повинной.

– Что ж, похвально, что пришёл покаяться. Хотя ты достоин наказания.

– Я виноват, княже… – выдавил из себя Корней, думая об ином обмане, о том, в который втравил его Духмян. Но дело сделано, на попятный идти поздно.

Отпустив Корнея, князь послал за Духмяном. Тот пришёл, сияя, как начищенный горшок.

– Поразил ты меня своей прозорливостью, – встретил его князь добродушно. – Уж извиняй, что думал о тебе плохо и не верил. А вот приходил Корней и рассказал кое-что. Точно, сбылись твои слова про монгола, коего я отпустил. Не уйдёт он теперь от пытки.

– А пошто пытать его? Переусердствуют люди, и скроется он на тот свет. Так ничего не узнаем. Или он крепким орешком окажется. Или ему не всё открыли, как и Корнею. Я так подумал, а не лучше ли его взять толмачом в дружину. Тихо, мирно. А я буду за ним неустанно следить. Ничего от меня не скроется.

Хмыкнул князь, а и верно! Какой же этот Духмян башковитый.

А у того на всё свои виды. Уж он «проследит» так, чтобы подольше всё тянулось и чтобы всё кончилось пшиком, но чтобы его значимость росла перед князем. Уж он постарается.

Когда в очередной раз пришли дружинники и потащили Чаула к князю, Катёна не знала, что делать, металась заполошно по дому. Только хотела бежать искать Корнея, а он сам явился. Был добродушен. Видя, что сестра в тревоге, он обнял её и стал гладить по голове:

– Катёна, всё кончилось. Теперь тебя никто принуждать не будет. Теперь ты свободна.

Сестра вырвалась из его рук, волосы её растрепались:

– Чаул мой муж! Я люблю его. Он меня любит. У нас родился ребёнок. Корней, ты сразу невзлюбил моего Чаула.

– А за что мне его любить? Он убил нашего отца! – не выдержав, закричал Корней. Его лицо дрожало.

– Он не мог, он был маленький! – захлебнулась в плаче Катёна.

– Не он, так его отец! Всё одно! – схватился Корней руками за голову и разрыдался.

Катёну трясло. Она еле выговаривала слова:

– Убьёте… Чаула!.. За что?.. Я умру тогда…

Корней как бы очнулся. Ему жалко стало сестру.

– Успокойся, – снова он обнял её. – Ничего с ним не сделают. Он будет у нас в отряде толмачом. Не своим будет служить, а нашим.

Катёна дрожала под его руками.

– А ты поезжай к матери в Володимир.

Варвара

После того как князь Андрей бросил пайдзу на великое княжение владимирское под ноги брату, а сам уехал со своим войском навстречу монгольской орде, понял Александр, что нужно брать власть в свои руки и готовить Владимир к обороне. Нужно укреплять город, чтобы не смогли монголы беспрепятственно войти в столицу. Ведь неизвестно, до какой степени разозлит Андрей Ярославич врага и с какими намерениями ринется полководец Неврюй на русские города. То ли выжигать дотла, то ли пройдёт ради устрашения. Побратим Сартак обещал князю Александру утихомирить воинственные настроения в Орде, чтобы ограничились разгромом дружины Андрея Ярославича. О, как больно было Александру читать эти строки от Сартака! Ведь речь шла об отборной дружине, которую брат повёл на заклание. Если он ввяжется в бой, то… Аж слёзы выступили на глазах Александра Ярославича, когда он читал послание от Сартака.

Жив ли, не жив ли сейчас брат Андрей? Не рассеяна ли его дружина? Много ли выживших в неравной схватке? Никаких пока сведений нет. Тишина. Ничего хорошего не обещающая неизвестность. Молиться и ждать надобно.

Колокол Успенского собора то ли успокаивает, то ли бередит душу. В одиночестве нельзя быть в такие мгновения. Вошёл Александр в горницу к княгине. Она за своим любимым делом, за вышиванием.

– Всё маешься? – как будто поняла она муки его души.

Он сел подле неё:

– Да, тяжко. Умом понимаю, что прав я, а душа в смятении.

– Думаешь, Андрей не понимает, что повёл людей на гибель?

– В том-то и беда, что не понимает. Его как будто злой бес обуял. Он никаких разумных слов не слышал.

– А может, он прав? – княгиня Александра быстро взглянула на мужа. – Может, надобно показать врагам, что мы их не боимся?

Князь удивлённо посмотрел на супругу. Помолчал.

– Хорошо бы так было… – задумчиво произнёс он. – Ты не видела силы их неисчислимой. Если идёт стеной дождь, никто сухим не останется, хочет или не хочет.

Умел Александр убеждать одним словом, одним сравнением. Сразу понимаешь, что он прав. И так, как он сказал, нужно делать. Уже никаких сомнений у княгини нет. И потому-то и обида на него прошла, когда после долгой разлуки приехал он не к ней, хотя был рядом, а устремился в Новегород. Сначала обида была горькая, огромная. Но стоило только взглянуть ему в глаза, и всё растаяло как не бывало. Значит, и в князе Андрее была не вера в истину, а упрямство.

– Остаётся нам только молиться за раба Божьего Андрея и за его войско, – перекрестилась на иконы княгиня.

– Да, иного не дано. Помочь ему, кроме Господа, никто не сможет, – вздохнул князь.

* * *

Недолго Настёнка с Ванюшкой оставались одни после отъезда Корнея в поход. Вскоре переехали во Владимир Авдей с Варварой. Тревожно было оттого, что монголы могут подступить к Владимиру и сжечь все пригородные деревушки. Уехали они оттуда. Из раскатанных и перевезённых брёвен сруба начал Авдей ставить избу недалеко от того места, где стоял сгоревший Овдотьин домик. А пока жили они с Настёнкой в княжьих палатах.

Светлица у неё была большая. Всем места хватило. Настёнка с Варварой горевали, что нет никаких известий о дружине князя Андрея и о Корнее. Авдей как мог успокаивал их. Ведь если бы что произошло, то обязательно кто-то был жив из дружины и принёс нехорошие вести во Владимир. Но у самого Авдея на душе было тревожно. Радовал всех только Ванька. Ходил он в княжеских портах, которые были малы княжатам и которые княгиня Александра подарила Настёнке. Ванюшка вышагивал медленно, важно, и этой своей поступью вызывал у всех смех. Но на такую степенность его ненадолго хватало. Бегал взапуски с дворцовыми детьми, радостно повизгивая, повсюду где только можно. Даже там, куда стражники не пускали ни Настёнку, ни Варвару. Тогда шёл на поиски Авдей. Он имел право везде проходить. Вскоре как Авдей переехал во Владимир, вызвал его к себе воевода. Видимо, не обошлось тут без участия княгини, которой рассказала о судьбе своего отца Настёнка.

Добродушно встретил Авдея Иван Мефодьевич:

– Ведомо мне, человече, что ты стрелок хороший и воин опытный.

Авдей смущённо опустил голову:

– Глаз у меня сызмальства намётанный, а руки знают и тугую тетиву и владеют древком копья. А боёв я испытал много. И когда монголы первый раз брали на приступ Владимир, и вместе с князем Юрием Всеволодовичем в сечи на реке Сить. В обоих разах чудом остался жив.

– А ещё хочешь послужить родной столице? – с торжественностью в голосе спросил воевода.

У Авдея радостно ёкнуло сердце:

– А как же? Я ещё в силах.

– Ну и славно! – широко улыбнулся Иван Мефодьевич. – У нас народу совсем нет для обороны. Всех лучших забрал с собой Андрей Ярославич. А уж таких, как ты, опытных раз-два и обчёлся. На оклад тебя поставим. Пока тихо да мирно обучай стрельбе молодых. И копьём, и мечом действовать. А уж коли враг подступит, тебе и цены не будет.

Радостно было слышать Авдею эти слова от воеводы, как и тогда в родном Ярополче. Хорошо, что Господь вразумил его переехать во Владимир. Не было для него особой радости жить в деревне, да и, признаться, особо крестьянствовать он не любил. Не лежала у него к этому душа. Правда, вот Варвара скучала по деревне и жалела своё хозяйство. Там она была всегда при деле.

– Ой, Авдей, а ведь нынче Козьма, надобно морковь да свеклу сеять! – всколыхнётся вдруг, а потом и вспомянет, что не в деревне она, да и руки опускает.

Да, в светлице обстановка не крестьянская и окошки решётчатые, а за окошком забор.

– Не кручинься, Варварушка, – успокаивал жену Авдей, – вот поставим избу, вокруг земли вдосталь, заведёшь огородишко. А там али козёнку, али коровку. Всё тебе будет забота.

– Охма, скорее бы. Извелась я, батюшко, без дела-то.

Сочувствовал Авдей жене. Знал, как оно тошно-то, ничего не делаючи. И внука она не видит. Ванюшка всё время на половине княжат. И хоть старше они его намного, но любопытно ему там. Настёнка вроде прислуги при княгине. Варвара ей помогает кое в чём, но всё равно больше времени не знает, чем занять себя.

Самому Авдею сейчас вообще некогда. Воевода наказал ему стрелковой подготовкой заниматься, а потом, видя его рвение и старание, возложил на него сторожевую охрану. Ходил Авдей от одних ворот владимирских до других и проверял воротников. Все теперь знали его и уважительно кланялись при встрече. На душе радостно было. И чествовали его уже отчеством Авдей Осипович. А это было очень почётно. Он обрёл степенность в походке и в разговорах.

– Авдей Осипыч, – встреченный им стражник, поклонившись, продолжал, – тут какие-то две бабёнки спрашивают тебя, прямо-таки рвутся.

– Кто ж такие?

– Так ведь не говорят. Я хотел не впускать в город. Так ведь разревелись. Авдей да Авдей им нужен. Вот уж тебя ищу давненько.

Перед Авдеем стояли две женщины, пожилая да молодая. У молодой, почти девчонки, в руках был спелёнатый ребёнок.

Авдей обратился к пожилой, припустив на лицо строгость:

– Кто такие? Чего надоть вам от Авдея? И от какого? В городу, чай, не один Авдей!

Заговорила молодая:

– Дяденька, не серчай. Мы уж долго идём. Подустали. А нужон нам Авдей, у которого жена Варвара.

Авдей подубрал строгость с лица. В самом деле выглядели женщины утомлённо.

– Ну, у меня жена Варвара!

У молодухи задрожали щёки, из глаз покатились слезинки. Она всхлипнула:

– Я ейная дочка Катёна. Может, она баяла про меня?

Редко бывают в жизни неожиданности, от которых хоть стой, хоть падай. На Авдея как заморок нашёл. Пожилая баба взяла из рук Катёны ребёнка, потому что та уже дрожала, и руки безвольно падали вниз:

– В плену я мамоньку потеряла. Думала, уж не жива она. Да вот братика Корнюшу встренула. Он и послал меня в Володимир. Богородица совершила чудо, смилостивилась надо мной.

Авдей ничего не мог сказать в ответ. Он обнял молодку и повел её домой к Варваре. Пожилая баба с ребёнком на руках поспешала сзади.

Варвара, к удивлению Авдея, вначале признала пожилую бабу. Она бросилась к ней с радостным криком:

– Батюшки, Онисья, откуль ты?

На дочку в первое мгновение и внимания не обратила. А у Онисьи слёзы из глаз, но справилась с ними:

– Дочку я тебе привезла, Варвара, да внука твоего.

Переметнула взгляд Варвара на молодицу и вскрикнула, вытаращив глаза. Это было, как чудо. Она помнила Катёну ещё маленькой, такой она и стояла в памяти. А тут… Но вот глаза те же, и те же конопушки на носу. И ещё что-то такое, не зависящее от возраста.

Авдей не выдержал обилия слёз, взял ребёнка и понёс его пока к Настёнке. Перепугается младенец, и будет у него какая-нибудь икота на всю жизнь. Настёнки в её светлице не было. Он решил развернуть ребёнка и уложить в Ванюшкину кроватку с деревянными перильцами, защищающими малыша от падения. Развернул и тут же онемел. На него глянуло узкоглазое монгольское личико младенца. Монголёнок посмотрел на Авдея, дрыгая ножками, и улыбнулся. Авдей улыбнулся ему тоже. И тут в горницу в поисках ребёнка вошли Варвара с Катёной.

– Куды ж ты утащил мово внучонка-то?! – воскликнула Варвара. – Я его и не видывала.

А Катёна посмотрела испытующим взглядом на Авдея.

– Да убежал он от ваших слёз и рыданий, – пошутил Авдей. – Еле пымал я его.

Катёна поддержала шутку:

– Такой уж он шустрый у меня.

Варвара глянула на ребёнка, и в глазах её застыл вопрос. Авдей понял, что разговор будет длинный, но люди с дороги, усталые, голодные, потому-то возгласил:

– Варвара, давай обед на стол мечи, всё ж проголодались гости дорогие!

– Ой, батюшки! – встрепенулась жена. – А и верно.

Уж только после обеда и после того, как накормила ребёнка грудью Катёна, рассказали они с Онисьей о горькой своей судьбе. По поводу Фроси вновь полились слёзы.

– Что ж, Катёна, выходит, если бы ты не сошлась с Чаулом, никогда бы мы тебя не увидели? – повернул Авдей разговор в иную сторону. – И если бы не послали его толмачом на Русь, то так и жили бы вы в далёкой степи, пасли бы лошадей, доили бы коз и коров. Всю жизнь прожила бы ты в юрте, как монголка?

Катёна, всхлипывая, кивнула.

– К чему это ты? – удивлённо спросила Варвара, у которой сердце было полно радости встречи с дочкой. Но приметил Авдей, что бросала она незаметно для других неприязненный взгляд в сторону спящего монголёнка.

– А к тому я, что не всё в жизни бывает так, как мы хотим. Надо радоваться тому, что Господь даёт. А иное идёт от сатаны.

Варвара вздрогнула от неожиданности. Она чувствовала, но не хотела показывать своего неприятия к ребёнку. А Авдей будто проник в её душу. Она тревожно взглянула на дочку. Вдруг та тоже чего-то поняла и обидится? Но Варвара, наклонившись к младенцу, баюкала его.

– Корнюша столько времени вас с Фросей искал! – встрепенулась Варвара. – У, как он, поди, радый был?

Катёна вздохнула, и по щеке её покатилась слезинка:

– Не знаю я, мамонька… Уж больно ему не понравилось, что сошлась я с монголом. А Чаул у меня такой хороший, такой добрый. А к сыну моему Корнюша даже близко не подошёл. Брезгует, что ли?

Плечи Катёны задрожали. У Авдея перехватило дыхание. Да, Корней узнаваем в своём упрямстве. Понятна его ненависть ко всему монгольскому, но разве виновата его сестра, что Господь распорядился вот так. Нельзя же восставать против воли Господней. Есть во всём, даже очень странном, какой-то смысл. Только это надо понять.

Разве за весь день обо всём переговорить? Уж только самые вершки отведаешь. А они хоть и сладкие, да быстро тают на языке. А для того, чтобы понять всё, нужно пережёвывание долгое и терпеливое. В голове Варвары была каша от впечатлений нынешнего дня. Самое главное это то, что она наконец-то увидела свою дочку. Могла почувствовать её, родную, наяву. Обнять, дотронуться до неё, не опасаясь того, как ранее, что спадёт пелена сна, и снова пустота. Но во снах всё время присутствовали обе дочери. Куда делась Фрося, так Варвара и не поняла. Ответ Катёны в слезах: украли, и более никакого толку. А кто украл? Как? Неясно. Пыталась Варвара добиться толку от Онисьи, но та тоже ничего объяснить не сумела. Да, Фрося была, и вдруг в одно утро пропала и всё. Украл её какой-то пришлый монгол. Искала Катёна сестру, инда заболела от всего этого. Вот и всё, что могла сказать Онисья. К дочке Варвара по этому поводу с расспросами не приступала. Наверное, должно пройти какое-то время. Ведь сегодняшний день, как чудо, пролетел, взбудоражив мысли и чувства. Надо, чтобы как-то устоялось всё. Да и никак не могла привыкнуть Варвара к новой Катёне, робела перед ней. Маленькая бесхитростная девочка превратилась в молодую бабу с ребёнком-монголёнком. Когда Катёна убаюкивала младенца, она пела что-то на непонятном языке: гыр, гыр, гыр. Варвара почувствовала себя неуютно. Это вдруг сразу отдалило её от дочери. Как будто невидимая преграда встала между ними.

Для Катёны этот день тоже оказался радостен и труден одновременно. Первые мгновения встречи пьянили. Увидев мамоньку и прижимая её к груди, она вспомнила те ночи, которые проплакала вместе с Фросей, мечтая об этом мгновении, когда будут они все вместе на свободе. Тогда это было неисполнимой мечтой. И вот сбылось это, пока только у неё одной. Казалось бы, сейчас только сесть и говорить, говорить обо всём с мамонькой. Но разговор проходил в каком-то напряге, общими словами и не обретал лёгкости. Может, оттого, что помнила мамонька её малышкой и вдруг увидела взрослой да ещё с ребёнком на руках. Монгольский разрез глаз у дитяти ещё более усилил напряжение. Как и у Корнея, промелькнуло в глазах матери отчуждение к ребёнку. Подошла она, погулькала, но на руки не взяла.

Ещё в дороге мудрая и рассудительная Онисья говорила ей:

– Не думай, Катёна, что легко будет тебе сразу. Трудно будут привыкать твои к монгольскому дитяти.

– А что тут такого? – удивлялась Катёна. – Он же маленький. Разве он виноват?

– Ты видишь, как твой брат это принял?

– Корнюше не понравился Чаул и что я сошлась с ним.

– Так-то так, но будь готова ко всему и не обижайся на своих. Время всё сгладит.

Памятуя тот разговор, поняла Катёна, что Онисья была права и что надо запастись терпением и быть мудрой. Сын уже уснул. Катёна прижалась к мамоньке. Та обняла её. И пока никаких слов и объяснений им не нужно было. Хотя о многом поговорить хотелось.

– Чудо Господне свершилось! – гладила Варвара дочку по голове. – Ведь когда уезжала я из степи, ничего не слышала и не видела от горя. Думала, какая же я мать, коль бросаю своих кровинок на милость судьбы? Спрыгивала с телеги, хотела остаться искать, но ведь там я была рабыней. Авдей с Корнюшей затаскивали меня обратно и уговаривали, что одна я там никого никогда не найду и сама сгибну. Умом я это понимала, а сердце рвалось на части. Да и потом, уже на Руси, вскакивала середь ночи в холодном поту, хотелось что-то делать, куда-то бежать. И Корнюша вознамерился найти вас с Фросей. Езживал с князьями в Орду, искал там, узнавал там, но толку никакого.

– Да, мамонька, это поистине чудо! – вторила матери Катёна. – Ещё когда я увидела Корнюшу, не поверила глазам. С Чаулом поехали на Русь, я с радостью ехала, думала, может, кого и встречу. А уж когда узнала от Корнюши, что ты живая, день и ночь молилась и благодарила Господа и Пресвятую Богородицу!

Никак не могли привыкнуть к монгольскому имени Катёниного сына. После крещения нарекли его новым именем. Стал он Ильёй. Спокойный был, тихий. Никогда не куксился и редко плакал. После этого вроде и не так явно виделась его узкоглазость. Или уж все привыкли. И не чаяли души в Илье. Особенно полюбил его Ванюшка. Уж он и разговаривал с братиком, приносил ему свои игрушки. А тот хлопал своими чёрными глазёнками и улыбался. Приходили смотреть на монголёнка княжата Андрейка и Дмитрий. Андрейка вырезал ему из деревяшки маленькую сабельку и хохотал, когда тот махал ею в сжатой ручонке, лёжа в люльке.

– Смотрите, настоящий батыр! – указывал на Илюшу, трясясь от смеха, Андрейка.

– Неправильно, – бурчал Авдей. – Будет у нас Илья русским богатырем.

Молчаливый Димитрий тоже улыбнулся:

– Когда я буду князем, я подарю ему лучшего коня из своей конюшни!

– А что, у тебя разве есть своя конюшня? – съязвил Андрейка. – Во сколько лошадей?

– Я же говорю, когда я буду князем. Тогда и конюшня будет, – спокойно отвечал Димитрий. – Тогда и Илюша вырастет, и я возьму его в свою дружину.

– Ну, вот и определили Илью, – добродушно улыбнулся Авдей. – Теперь ему остаётся только стать большим.

– Нет уж, хватит нам одного воина, Корнея, – проворчала Варвара. – Все глаза проплакала я, думаючи, где он сейчас. Жив ли, здоров?

К ней и Катёна присоединилась:

– И мой Чаул где-то там в войске князя Андрея.

– Ну, он в боях-то участвовать не будет, – успокаивал Катёну Авдей. – А Корней парень здоровый, пронырливый, просто так не дастся.

– Эдак-то эдак, – в один голос говорили Варвара и Настёнка, – и всё-таки.

– Такая уж ваша бабья доля: ждать и верить в лучшее, – вздохнул Авдей.

– Да уж больно эти монголы люты и подлы! – сказала Настёнка, исподволь взглядывая на Катёну.

Сжалась Катёна от этих слов, будто к ней они относились.

– Много я их видела, – продолжила Настёна, – но ни одного хорошего не встретила.

– Мой Чаул хороший, добрый! – вырвалось у Катёны.

– Ну, это, может, один из тысяч… – промолвила как бы сквозь зубы Настёнка. – Хотя запросто продавал русских людей, как скот. Не так, что ли?

Вздрогнула Катёна. Это было самое её больное место. Она уже жалела, что рассказала матери про продажу Чаулом невольниц, когда нужно было искать Фросю.

У Катёны задрожали щёки.

– Он и тебя продаст, когда ему нужно будет! – зло выкрикнула Настёнка.

Катёна зажала лицо руками.

– Настасья! – сердито прикрикнул Авдей на дочь. – Что ты привязалась к человеку? Она что, виновата?

– А я её не виню. Просто не надо монголов защищать. Может, твой-то и Фросю продал да не сказал. Пропала и пропала!

– Он не такой! – вскрикнула Катёна и выбежала из горницы.

Варвара страдала. Она чувствовала себя виноватой в этой ссоре. Зачем надо было выкладывать все подробности разговора с дочкой Настёне?

– Ты что, сегодня не с той ноги встала, что ли? – прикрикнула Варвара на Настёнку. – Дай девчонке прийти в себя. Сколько она пережила!

– Я тоже немало пережила, – всхлипнула Настёнка. – И в плену тоже была. Насмотрелась на этих монголов, но ни к кому из них на шею не вешалась.

Тут в разговор встряла со вздохом Онисья:

– Ой! Разные люди везде есть. Чаул – хороший парень. Он у себя дома не только Катёну в обиду не давал, но и других невольников. Добрая душа у него. Да разве допустили бы его родители, чтоб он взял в жёны русскую? А он стоял на своём и добился-таки. Я видела, как его родители зубами скрежетали. Как им хотелось женить сына на монголке! Отец сватался, сколь раз ездил по соседям. А Чаул ни в какую. Они с Катёной ещё робятёнками хороводились. Ни разу он её не забижал и никому в обиду не давал. Ничего плохого про него сказать не могу. Уж мне-то верьте. Уж скоко лет я пробыла в полоне у его родителей.

– Вот и проклинать этих кровопивцев надо, а не расхваливать, – держалась за своё Настёнка.

– Про его родителей я ничего хорошего и не скажу. Они поистине кровопивцы, – согласилась Онисья. – А вот Чаула хаять не буду. Неправедно это. Грех. И Катёна не виновата, что у неё всё так вышло и что родила она от монгола. Это по доброй воле приключилось. Ребёнок-то наш, наполовину русский. А он-то и вообще не виноват.

Варвара благодарно посмотрела на подругу. Она видела, как дочка переживает.

А Настасья после Онисьиных слов смутилась. Она сама столько перестрадала от разных слухов и сплетен, сколько слёз пролила. Вот только сама с монголом ни за чтобы не связалась бы. Противны они ей.

А ведь и права Онисья, будто открылись глаза у Варвары. Ребёнок только наполовину монголёнок, в нём течёт и её, Варвары, кровь. Глазёнки только косоваты, ну так и что. Вскорости и незаметно будет, попривыкнем. Подошла она к люльке, что сгоношил по-быстрому Авдей. Илюша спал, посасывая нижнюю губёнку. И не такой уж он монголёнок, как показался вначале. Губы, как у Катёны в детстве, и подбородочек тоже. И личико с носиком так же морщит. Ну, вылитая Катёна. В это время в горницу вошла дочка. Варвара к ней с удивлением и восхищением:

– Ой, как Илюша на тебя похож! Токо и разглядела, дура старая.

Катёна счастливо улыбнулась и обняла мать. А Варвара всё цокала языком и качала головой. За всех переживала она теперь: и за Корнея, который сейчас далеко-далеко, и за Настёнку, которая неприветливо приняла Катёну с сыном. За Фросю, которая вообще неизвестно где. Даже за Катёнинова мужа-монгола, что вошёл в их семью, и никуда от этого не денешься. Согласилась она с Авдеем, который всё возмущался:

– Странные вы люди! То всё плакали да стонали по Катёне. Слёзно молились Богу, хотя бы глазком увидеть. Чудо свершилось, увидели! Нет, что-то опять им не так. Сколько народу сгибло в полоне… Тут бы молиться, Бога благодарить! Принимайте всё, как есть, иначе Господь разгневается на вас!

Варвара оборотилась к иконам и спешно перекрестилась. Голос у Авдея басовитый, как у попа. И когда он что-нибудь говорит о Боге, это всегда внушительно и впечатляюще.