Текст книги "Избранное (сборник)"

– А ну-ка попробуй – руки действуют? Пальцы? – волновался Петр.

– Ну, а как же не действуют. Вот ведь – отряхиваюсь. Измазал же ты меня крепенько, друг ситный…

– Ну, а как ты себя чувствуешь-то?..

– Да ладно уж. Отошел теперь, видишь, хватит… Вот левая сторона только болит. Вся левая, вся…

Тырлова уложили на нары. Петр сам сел у трубки. Сергей ушел на линию. Там опять был обрыв, «Колокольчик» не отвечал.

Сергей восстановил связь. Виной всему была молния. Она разбила сосну-столб в щепы и порвала провода.

Когда Сергей вернулся на станцию и ради любопытства, да и из сострадания, подсел к Тырлову – начался новый артиллерийский налет. Уже через три минуты был обрыв проводов. На этот раз уже на той линии, которая тянулась на протяжении двенадцати километров. Таким образом, может быть, только в самом конце ее лежали сейчас оборванные провода.

Петр встал, чтобы идти. Тырлов знал, что одному идти нельзя. И он тоже поднялся.

– Можешь? – спросил Петр.

– А не видно разве? Что же, я сутки должен отлеживаться? – сказал Тырлов. – Хватит, пошли.

Завернулись в плащ-палатки и вышли.

Обрыв обнаружили в шести километрах от блиндажа. Снаряд порвал оба железных провода.

Тырлов привычно срастил их. Закинул на ель.

Возвращались обратно. Дождь отступил, и небо с краев очистилось.

Была уже глубокая ночь. Сильно пахло озоном. Молния раскрошила, а затем сплавила несколько валунов. Красное солнце, не дойдя на полметра до черты горизонта, начинало обратное движение к зениту. Чувствовалось, что через несколько часов снова будет жарко. Дождь уходил, и в его косых серых лентах вздрагивала сумеречная ночная радуга. Она была двух цветов: фиолетового и зеленого. И потом она шла не по дуге, а торчала почти вертикально, пропадая где-то в размытых, зеленовато-серых тучах.

Вернулись. Петр приказал: «Спать». И Тырлов уснул мгновенно, как только ткнулся головой в хвойные ветки на нарах. Может быть, оттого, что последним и самым сильным его впечатлением от внешнего реального мира была странная ночная радуга, может быть, именно от этого ему и приснился цветной сон. Тырлов очень ясно видел все цвета, которые проплывали мимо него. Когда же он хотел остановить свой взгляд на какой-либо одной из красок, то она вдруг меняла цвет совсем не в соответствии с его желаниями. И он очень досадовал во сне, что многие особенно приятные ему тона мелькали так быстро лишь только потому, что он слишком сильно хотел их видеть.

А затем, все в такой же цветной пестроте, ему приснился немецкий ефрейтор. Тырлов видел, как шел на врага с винтовкой, как ударил его штыком. Но потом оказалось, что в руках – бухта проволоки и ее концом он проткнул вражеского солдата, а теперь тянет, тянет, сквозь него проволоку с усердием, потому что отпускать нельзя – враг убежит.

Затем Тырлов очнулся. Он услышал: «Молоток», «Молоток» слушает. Есть «Колокольчик» – говорите!..»

Улыбнулся в полусне и, как бы смахивая что-то, вытер лицо – ту сторону, что еще болела.

Оставался только один час до того момента, когда старший сержант Петр Дорохов должен был подойти к нему и, разбудив, торопить с завтраком. А пока что Петр, прижимая одной рукой к уху трубку, другой писал на листке бумаги: «Скучно у нас здесь, милая, ты и представить себе не можешь. Одно слово – оборона…». Ему давно пора было бы разбудить и посадить к телефону Сергея, но он боялся, что если в эту ночь не закончит письма Ольге, то и опять его не допишет…

Характер

Это было в один из дней, когда солдаты генерала Дитла предпринимали очередное, после длительного затишья, суматошное и кровавое наступление. Генералу все не терпелось перерезать Мурманскую железную дорогу.

Санитар принес раненого. Он нес его на спине и, положив на носилки, выпрямился, тяжело дыша.

– Там Тырлов еще остался, – тихо сказал он второму санитару, кончавшему перевязку. – Ты знаешь Федора Тырлова? Связист он, из четвертого… Там остался.

– Что же ты его не забрал? – спросил второй санитар.

– Да ну его. Он какой-то блажной. Или пришибло его крепко. Не справился я с ним.

Второй санитар оставил свое занятие и быстро вышел из укрытия. Он пригнулся и перебежал кустиками к оврагу. Там он скатился вниз и побежал дальше, путаясь ногами в черной, слежавшейся прошлогодней хвое. Потом он выбрался наверх и пополз. Свистели пули, и некоторые из них, задевая за ветки и стволы деревьев, с шумом лопались. Это были разрывные пули. Санитар изредка решался поднять голову, чтобы оглядеться. Он искал. Наконец его движения стали более решительными. Он заметил Тырлова.

Тот лежал ничком в окопчике и, не оборачиваясь, смотрел куда-то, раздвигая еловые веточки, воткнутые в землю.

Санитар тронул его за плечо:

– Тырлов? Ты что? Ранило тебя?..

Тырлов немедленно оглянулся. Его ранило в голову. Кровь залила ему лицо. Левый глаз почти закрывался, кровь свертываясь, заклеивала ресницы.

– Тырлов? Ты что же это упорствуешь? Небось сознательный, а так поступаешь, – строго сказал санитар и торопливо стал тянуть из сумки бинты.

Тырлов ничего не ответил. Он отвернулся и, опять раздвинув ветки, уставился на тронутые осенью кусты.

– Ну давай, давай! Не задерживай! Пойдем. Здесь я тебя слегка перевяжу. А на пункте мы посмотрим, что у тебя там. Идем! – сказал санитар.

Тырлов молчал.

– Да ты что, смеешься, что ли? Или оглох? – рассердился санитар. – Ходи тут за таким. Говорят тебе – идем! Небось ты не один. Другие ждут.

Тырлов обернулся.

– Патроны у тебя есть? – с живостью спросил он. – Дай мне, друг, обойму. Ну, скорее давай.

Санитар посмотрел на него с опаской.

– Да ты что?.. Пожалей ты себя! На что они тебе? Отвоевался уж. Без тебя тут докончат. Пойдем.

– Дай, друг! Тебе что – жалко? Не жалей! Нужны мне они, – сказал Тырлов просящим тоном.

Санитар еще раз внимательно посмотрел на раненого и, отстегнув подсумок, достал обойму.

Тырлов жадно, как долго не куривший курильщик хватает папиросу, сжал патроны и, быстро, с толком послав обойму в магазин, щелкнул затвором. Затем он выпустил все пять патронов по невидимой для санитара цели. После этого он некоторое время вглядывался в просветы между веток. Но потом, когда раздались откуда-то ответные выстрелы, Тырлов отбросил от себя винтовку и, закрыв лицо руками, горестно уронил голову на влажный песок. Санитар тоже прижал голову к земле. Пули какого-то упрямого стрелка из дивизии «Эдельвейс» слишком низко слоились над ними.

– Ну, пойдем, пойдем, – потянул опять санитар Тырлова за шинель. – Пойдем, или брошу я тут тебя!

Тырлов поднял голову.

– Дай, говорю, патронов! – крикнул он с ожесточением. – Дай! Еще пять! Только пять.

– Не дам… На пункте дадим. Десять дадим… Да и на что они тебе сейчас? Ну, на что? Скажи на что? – сказал рассвирепевший санитар.

Тырлов рванул его за руку.

– Идем сюда. Ну!.. – сказал он. – На, гляди! Вон туда гляди.

И он, вцепившись в плечо санитара, тянул его, указывая на далекие скопления нежных бело-розовых карликовых березок.

– Вон там, за кочкой, видишь?.. Там сидит он. Видишь шевелится. Это он меня зацепил. Понимаешь? Меня – оттуда, – говорил Тырлов со злобой. – Дай патронов, говорю. Дай быстро, санитар!

Санитар, приглядевшись к березкам, заметил там какое-то движение. Он нерешительно сунул пальцы в подсумок и достал еще одну обойму. Протянул раненому. И сейчас же услышал у самого своего уха быстрое щелкание затвора. Голова и плечо Тырлова появились рядом с ним. Тырлов прицеливался. Санитар смотрел на березки, ждал какого-нибудь движения у кочек. Тырлов все еще прицеливался. Потом он внезапно выстрелил. У дальних березок, между кочками, рядом с замшелой рыжевато-серой скалой, вылезающей из земли как одинокий зуб, что-то метнулось живое и упало. Ответных выстрелов не последовало. Тырлов с минуту молчал. Напряжение его тела спало. С этим последним выстрелом ушла и злость Тырлова. Опустив винтовку, он сказал устало и простодушно:

– Ну, теперь давай веди меня! Куда хочешь. Давай завертывай. – И он подставил санитару свою голову с запекшейся глубокой раной.

Атака

В стекле перископа отчетливо видна вся панорама атаки. Изображение, несколько раз отраженное зеркалами, попадает вниз в блиндаж, отбитый накануне у врага. В блиндаже – штаб части. У окуляров перископа сидит Андрей. Для удобства он перевернул фуражку козырьком на затылок. Андрей кричит по временам:

– Ша, – и поднимает руку кверху, – мальчики!

Потом рассказывает во всех деталях о движении врага. Остальные командиры подразделений сидят на самодельных табуретках, скамейках и беседуют. Все ждут, когда из землянки, где помещается командир части, выйдет адъютант и прикажет им вести бойцов в контратаку. Курить нельзя, и любители этого дела сосут леденцы. Всем хочется на чистый воздух. Ожидание томит. Скоро ли можно будет пробежаться по траншеям и выползти с бойцами наружу?

Ответы на это дает пока только Андрей.

– Ша, – кричит он. – Вот они ползут, как крысы. Впереди движутся танки. Но этим нас не испугаешь! Пехота идет за танками. Ну и что же! Они не добрались еще до минированной полосы. Тогда из них будут пончики с вареньем! Нам работы не будет. Определенно пойдем спать, мальчики!

Петр Дорохов сидит у телефона и через каждые десять минут звонит в лазарет.

– Ну как? – спрашивает он. – Павлуша, ну как?

– Пока ничего нового, – отвечают ему. – Все еще без памяти.

– Без памяти? – повторяет Петр и кладет трубку на место.

– Ну вот, – рассказывает Андрей, – так и следовало ожидать. Танки разворачиваются направо и налево. Сейчас уйдут! Ах, гады! Умны, как утки.

Это, оказывается, маневр. В щель лезут еще: черепахи. Ну, братцы! Если замолкнут наши пулеметные гнезда, идти нам тогда в атаку!

– Дорохов, – обращается к Петру высокий командир с перевязанной шеей, – ты не знаешь, как избавиться от чирья? Мучает проклятый. На шее.

– Чирей? – говорит Петр. – Кажется, свинцовая примочка нужна. А вот у меня жена умирает.

– Умирает? – пугается тот. Прости, Дорохов, что я к тебе с такими вопросами. Как же она?

– Она у меня специалист по электротехнике, ну и упросила командование перевести ее из сестер в бригаду по минированию. Вчера, как только взяли мы это укрепление, пошли они по ту сторону сопки. Ну, знаешь, от нас к востоку. Фугасы закладывать. Она электропроводку вела. Только закончила работы, разведка врага из-за кустов по ним огонь открыла. Она погорячилась, вскочила во весь рост – и гранату в кусты. Там, говорят, все в клочья. А ей пуля в шею, и сейчас она до сих пор без памяти.

– В сонную артерию, что ли?

– Не знаю.

Тут все замолкают и прислушиваются. От разрывов тяжелых снарядов сотрясается земля. Но теперь снаружи раздается еще какой-то глухой грохот. Потом слышны через равные промежутки времени сильные толчки, как при землетрясении. Затем опять грохот, и снова сотрясения, точно там по поверхности пробегают десятки мамонтов.

– Готово, спеклись, – говорит почему-то шепотом Андрей.

Может быть, он боится, что от звуков его голоса рухнет каземат? Нет! Это просто невольная реакция на грозный шум.

Вот он опять говорит громко:

– Как и следовало ожидать, черепахи начали летать! Я сначала думал – перископ взорвался. Сразу огонь в глаза! А это, оказывается, они нарвались на мины. Ну, мальчики, атаки не будет. Опять затишье. Кто последний играть в домино?

– Ты посмотри, – говорит кто-то, – что там!

– Серый дым, – отвечает Андрей, – как испорченная фотопластинка. Ничего не видно. Нужно думать, что танки-то уже вернулись на землю. Нечего им там делать, в стратосфере!

Но Андрей врет. Ему просто надоело смотреть в перископ. Он разленился за последнее время. А в перископ все же можно кое-что увидеть. Серый дым не плотен. К тому же быстро поднимается кверху. Он висит над местностью, как рваный холщевый занавес в дешевом театре. Вот он приподнимается. И зрителям видна внутренность сцены. На горизонте – декорация. Сопки. Одни – очень высокие, другие – поменьше. Потом тайга. Ее цвета нельзя определить. Местами она черная, а местами синеватая. Видно подножье сопки, где находятся блиндаж и траншеи. Далеко впереди чернеет с рваными краями яма. Она широкая и длинная. Ее концы растянуты и вправо, и влево. Этой ямы раньше не было. На ее месте таились заложенные мины. Танки и пехота врага напоролись на них и взлетели вверх. Дым рассеялся, и совсем ясно видно, что по краям ямы в самых невероятных положениях валяются изуродованные металлические чудовища; теперь они кажутся нелепыми и жалкими; люди – серые кучки земли, выброшенные трудолюбивым кротом. Там, у подножья сопки пахнет порохом и окислившимся металлом.

– Чистая работа! – замечает командир с повязкой на шее.

Все по очереди подходят к перископу и смотрят.

– Ни за что им не прорваться! – говорит Андрей, – не будет мин, мы пойдем в атаку!

– Да. Но взрыв мин создал для нас опасность, – говорит Петр. – В этой ямище может укрыться целый полк и открыть оттуда огонь.

Андрею жарко, он снимает фуражку, вытирает платком пот со лба и присаживается снова к своему наблюдательному пункту. От командира части не слышно никаких звуков. Там выносятся решения. Туда бегут провода телефонов со всех наблюдательных постов. Там же и радиостанция для связи с внешним миром. Командиры возвращаются на свои места. Петр звонит в лазарет.

– Павлуша, есть новости?

– Нет. Все еще без памяти.

– Так вот мальчики, – говорит Андрей, – жил-был один верблюд, у которого в горбу не хватало жиру, и он хотел есть. Это я.

– Кстати о еде, – беспокоится широкоплечий старший лейтенант. – Нужно проверить, кормят ли бойцов.

Он подходит к телефону и звонит в свое подразделение. У него красивое грузинское лицо с крупным носом и добрыми карими глазами. Его зовут Ладо. Петр за короткое время успел с ним сдружиться: оба оказались завзятыми альпинистами.

– Ша! – кричит опять Андрей. – Явление двадцать первое. Те же и танки.

– Опять!

– И не пять, а больше, – смеется Андрей. – Снова ползут крокодилы. Пулеметчикам и пушкарям работка привалила. Да и нам, грешным, атаки не миновать. Внимание! – продолжает он. – водки. Есть надежда, что на небе будет закат. Уже появилась какая-то розовая жижа. Фотография не требуется. Пальба идет вовсю. И наши жарят, и те стараются. Правильно! Три железных бабы Яги выбыли из строя. Но дело от этого не меняется. В атаку мы пойдем!

– Брось ты, в конце концов, паясничать, – строго говорит Андрею лейтенант Ладо. – Надоело! Может быть, смерть не за горами, а ты шумишь.

– Что же, плакать, по-твоему?

– Да не плачь, только не остри. Сам-то, небось, трусишь!

Петр еще раз звонит по телефону. Ему отвечают, все без перемен. Он сидит все на одном и том же месте. Ольга! Глупая! Нужно было пригнуться. Упасть на землю. Вот так. Петр показывает пальцем на столе, как нужно было бы упасть и скрыться от пуль. Нет сноровки или поторопилась? Не все ли теперь равно! Может быть, через несколько часов все будет кончено, или через день. Но от этого разве легче. Не будет больше жены и друга. Скоты! Женщину! А не все ли им равно? Они и детей могут…

– Начинается страшное дело, – говорит Андрей, – они уже у ямы. Спускаются вниз. Пехота тоже. Будет баня!

– Да, мы пойдем в атаку. Это уже факт, – говорит Ладо.

– Довольно! – внезапно вскрикивает побледневший Андрей. Он надевает на голову фуражку, но от перископа не отходит. В круглых отверстиях перископа видно, как к подножию сопки, преодолевая яму, движутся танки. За ними бежит пехота. Прячется за танками, припадает к земле и стреляет из винтовок. Танки тоже стреляют: из длинных хоботов впереди башен вырываются струи пламени. Враг пытается вызвать панику среди защитников укреплений. Из блиндажа видно, как из окопов по атакующим стреляют из пулеметов.

Петр звонит в лазарет.

– Павел, ну как Ольга? – спрашивает он.

– Дорохова? – переспрашивает чей-то чужой голос.

– Да.

– Она умерла только что, не приходя в сознание.

Петр кладет трубку. Он кладет ее как-то неровно, боком, долго не попадая на вилку аппарата.

– Довольно! – неестественно громко вскрикивает Андрей. – Идем в атаку. Он отскакивает от перископа и хватает автоматическую винтовку.

– Правильно! – кричит Петр. – Мы пойдем в атаку! Они не пройдут, гады!

Быстрым движением он вытаскивает из кобуры маузер, осматривает его и протирает носовым платком. Андрей прислушивается. Наверху слышен гул, похожий на рев моторов самолетов. Но Андрей машет рукой и тоже начинает осматривать свое оружие. Петр даже нюхает маузер, чист ли.

– Хорош! – шепчет он.

– Здорово готовишься, – говорит Ладо.

– Да, друг. Хочу драться. Я буду сильно биться. Хочу в атаку. Буду бить их за все! И за жену, и за родину, и за…

Но он не успевает закончить, потому что от командира части выходит бледный от бессонных ночей начальник штаба и спокойно говорит:

– Товарищи командиры. Можете быть свободными. Атака врага окончательно отбита нашей бомбардировочной и штурмовой авиацией. Идите, отдыхайте. Сбор в штабе в двадцать три часа.

– Ну вот, видите, – произносит Андрей, – не мины – так самолеты. А нам не досталось.

Петр молча прячет маузер в кобуру. Голубые глаза его похожи на кусочки льда.

Победный круг

– И, кстати, вы испытаете эту машину. Ведь мы ее пускаем впервые.

– Есть, товарищ майор!

– Вы сбросите четыре бомбы. В пунктах, отмеченных на вашей карте. Вернетесь, – возьмете еще. По радио держите нас в курсе событий.

– Есть, товарищ майор!

– Вы, кажется, были планеристом? Рекордсменом?

– Да, товарищ майор!

– Это будет тоже рекордный полет. Вы поразите арсенал, аэродром, радиоузел и железнодорожный мост. Все за один вылет. Ну, крепко жму вашу руку.

– До свидания, товарищ майор!

Николай поворачивается и идет. От командира части он спешит прямо на аэродром. Там видит Алексея и подходит к нему.

– Как? Приготовили планер? – спрашивает Николай.

– Конечно, все готово Алексей.

– И я готов. Идемте.

– Пошли.

Огромная машина стоит на бетонированной дорожке аэродрома, вытянув свои гигантские крылья. Все ее мощное тело и крылья сделаны из полупрозрачного, как целлулоид, но крепкого материала. Николай видит внутренность кабины, где должен сидеть. Там лежит приготовленный для него парашют.

– Достаньте, парашют, – говорит Николай.

Алексей лезет в кабину, а Николай еще раз просматривает карты. Маршрут полета ясен. Когда буксировочный самолет забросит его на нужную высоту, он отцепится от буксировщика.

Планер полетит совершенно бесшумно. С земли его будет трудно даже увидеть. Николай полетит по гигантскому кругу. Все четыре точки, где необходимо сбросить бомбы, можно вписать в окружность. Правда, точка с арсеналом слишком отброшена в сторону. Ну, что же! Круг будет немного неправильной формы. Только и всего. А в случае очень большой потери высоты можно включить мотор, поставленный на кронштейнах впереди кабины, и опять взобраться вверх.

Николай прячет карты и надевает парашют, который Алексей достал ему из кабины. Тщательно пристегивает лямки парашюта к своему телу. Несколько раз приседает, потом разводит руки в стороны. Проверяет, не жмут ли где лямки. Алексей ходит вокруг, как наседка около цыпленка, и тоже проверяет снаряжением.

– Ты не волнуешься? – спрашивает он Николая.

– Ты говоришь так, как будто только что со мной познакомился, – отвечает Николай.

– Нет, Коля. Но ведь раньше б, а теперь война.

– Чудак! И раньше из тебя компот мог быть, и сейчас бланманже возможно!

– Это верно.

– И потом смотри. Все то же самое. Как в Крыму. Голубое чистое небо. Аэродром. Вон буксировщик стоит. Трос прикреплен к моему планеру. Сейчас взлечу и пойду в обычный полет. Где война? Какая война? Не слыхал!

– Да, ты все такой же. Ну, иди.

Николай садится в кабину планера. Усаживается удобнее и пристегивает себя ремнями к спинке сиденья.

– Товарищ техник, – говорит он, – когда я подниму руку, вы махнете флажком.

– Есть, – отвечает Алексей.

Потом подходит к планеру и говорит:

– Давай поцелую, Коля. Все-таки товарищи.

– Целуй. Я закрою глаза, чтобы не видеть твоей угреватой рожи, – смеется Николай.

Они целуются. Затем Николай надевает кислородную маску, в ней наушники от радио и микрофон. Все нужно надеть заранее, чтобы потом не суетиться! Он закрывает верх кабины и вращает во все стороны штурвал, который работает очень легко. Потом бросает взгляд на все свое хозяйство.

Сквозь синеватые полупрозрачные стенки кабины видит бомбы, подвешенные под крыльями. Они кажутся не страшнее мешков с песком, с которыми он иногда летал на планере. Затем поднимает вверх руку, и Алексей взмахивает белым флажком. До свидания, Алешка!

Планер вздрагивает. Николай видит, как натягивается блестящая нить троса. Ну, и что особенного в этом старте планера, летящего на выполнение боевого задания? Что особенного в чувствах и переживаниях человека, первый раз направляющегося в бой? В самый настоящий бой! Ничего! Чудак Алешка! Зачем нужно волноваться, когда все так обыкновенно? Вот самолет пошел вперед, и планер покатился за ним. Все быстрее! Скорость все увеличивается. Николай крепче держит правой рукой штурвал. Хотя и гладкая бетонная дорожка, и нет толчков, все же нужно быть осторожнее с этим смертоносным грузом. Вот уже не слышно, как колеса скользят по бетону. Планер в воздухе. Он летит немного выше самолета. Воздушный поезд пролетает над лесом. Двухмоторный самолет легко тащит за собой гигантскую голубую чайку. Самолет делает правый разворот. Планер не отстает! Николай выкручивает штурвал вправо, как и полагается при развороте, но на педаль нажимает левой ногой. Это делается для того, чтобы планер не опередил самолет в своем движении по кругу.

Широкой спиралью планер набирает высоту. Где война? Какая война? Сейчас поднимутся вверх, и полетит планер в полет на дальность. Полетит по замкнутой кривой. В нужных точках Николай будет сбрасывать… вымпелы, чтобы спортивные комиссары могли зафиксировать его путь. Все это не страшно! Но и надоедливо. Подыматься в стратосферу! Очень весело карабкаться вверх в течение часа. Николай смотрит на прибор высоты. Только тысяча метров. Скучно! Николай оглядывается по сторонам. Через прозрачные стенки видны окрестности, аэродром. Но видно туманно. Лучше уж смотреть на экран. Это четырехугольное стекло, вделанное в доску с приборами. Отчетливо видна земля! Когда планер поднимется на высоту, масштабу которой будут соответствовать его карты, то на экране Николай увидит их копии. Ведь его карты не что иное, как фотоснимки земли, сделанные с этой же высоты. Над стеклом видна металлическая красная стрелка. Она принадлежит специальному прибору. Если точка, которую он должен уничтожить, попадет под острие этой красной стрелки, Николай должен моментально нажать красную кнопку на штурвале. Бомбодержатели освободят бомбу, и она упадет. Это, конечно, не будет означать, что планер летит как раз над этой обреченной точкой. Он будет лететь над ней позднее. Стрелка укажет цель на несколько секунд раньше. Это зависит от скорости планера, скорости ветра, температуры и других условий. Хитрая техника! Николай с уважением смотрит на прибор, из которого торчит красная стрелка.

Они все поднимаются. Николай чувствует удушье. Смотрит на прибор. Высота – шесть тысяч метров. Не так уж медленно идет подъем. Николай открывает кислородный доступ в маску. Теперь – легче.

Может быть, связаться с землей по радио? Не к чему! Он все еще крутится над аэродромом, как волчок. Что же будет передавать? Что благополучно ввинчивается в небо? Там и так это видно. Вот если бы связаться с Москвой! С Женей! Да, слаба еще техника. А то позвонил бы ей прямо на квартиру. Планер связан с квартирой – вот это сильно! Николай включает левой рукой радио. В ушах звучит эфир. Треск, свист, хрюканье. Поговорил бы сейчас с Женей! Перед самой войной он говорил с ней. И должен был говорить еще. Да не успел – мобилизовали. Как это всегда получается. Два раза в жизни делал попытки раскрыть ей свое сердце, и оба раза все шло к черту. Так и умрет, не услыхав настоящего слова любви. Что это за хрюканье? Николай выключает радио.

Самолет тащит планер все выше и выше. Высота на приборе 10000 метров. Николаю кажется, что они начинают подниматься быстрее. Стрелка минует цифру 11000 и ползет к 12000. Летят уже не по спирали, а по прямой. Самолет увеличивает скорость. Это уже не так скучно. На экране отражается земля. Земля родины. На нее посмели напасть. И тогда в священном гневе поднялись бойцы. Николай тоже боец. Но война все-таки не чувствуется. Так-то он и раньше воевал. За рекорды своей страны.

Если смотреть по карте, то границы его страны уже кончились. В самом деле, где они? Их и нет. Как это дико – границы, как это странно звучит в воздухе, на такой высоте. Но на земле они существуют. А вот войны он не чувствует.

Покажите ему войну! Там, внизу, спокойные реки, поля, города, железные дороги. Впрочем, там замаскированы танки, и самолеты, и десятки тысяч вооруженных людей.

Нужно отцепляться, самолету пора возвращаться. Николай берет левой рукой рукоятку сцепного механизма и отжимает ее книзу. Потом выкручивает правой рукой штурвал влево и нажимает ногой на левую педаль. Плавный разворот влево. А самолет летит прямо, Планер делает небольшой круг, а самолет пикирует. Падает вниз, чтобы отвлечь от планера внимание противника. Затем улетает на аэродром. В общем, все так же, как в обычном полете. Буксировочный самолет отцепился, а Николай полетит сейчас по маршруту – и все.

Ну, начнем! Николай устанавливает планер курсом на запад – к арсеналу. Планер летит с большой скоростью. По приборам почти незаметно, что он теряет высоту. Летит очень плавно и бесшумно. Он сливается с фоном голубого и прозрачного неба. Николай смотрит на экран и на свою карту.

Арсенал находится между лесочком и железнодорожной веткой. На карте он отмечен кружком. Вот красная стрелка быстро приближается к нему. Не зевать! Раз! Вот и все. Первый вымпел сброшен. Николай глядит на стекло. Арсенал быстро исчезает из рамок экрана. В момент, когда он уже почти исчез, там вспыхивает черное облачко. И это называется войной? Николай читал о войне, видел ее в кино, ему рассказывали о ней. И вот он участвует в войне. Но пока не замечает ничего особенного. Где лязг мечей и звон лат? Это не война, это просто как работа на заводе. Нажал рычаг и запустил станок. Еще нажал и остановил станок. Но это в воздухе так, а том, на земле, ведь арсенала уже нет, и аэродрома сейчас не будет. Николай нажимает красную кнопку на штурвале. Аэродром, медленно уплывая с экрана, расцветает черным цветком. Тишина. Только ветер немного свистит под крыльями. Николай смотрит на прибор. Еще нет 11000 метров. Все в образцовом порядке. Планер летит по гигантскому кругу. Рука Николая тверда, и голубая прозрачная чайка не сбивается с курс. Ее путь прошел через арсенал и аэродром, а теперь очередь радиоузла и моста.

Какой яркий солнечный день! Товарищ майор был прав, посылая его в экспедицию именно сегодня. Поди разбери с земли, что летает в лучах солнца на высоте 12000 метров. Ох, уж эта профессия планериста. Невольно станешь мечтателем. Ага, радиоузел! Николай нажимает красную кнопку. И главное – нет звуков взрыва, грохота, как в немом кино. Прозаичная вещь – эта нынешняя война…

Планер летит к железнодорожному мосту. Это, наверное, очень важный стратегический объект, иначе его и взрывать не стали. Николай смотрит на приборы: высота – 10000 метров. Все же планер потерял высоту. Ну, что же, это закон. Ведь мотор не работает. На экране перед глазами Николая проплывает город. Он в глубоком тылу противника. Никто в городе и не подозревает, что наверху под солнцем летает смерть. Ну и пусть не подозревают. Он не будет убивать жителей. Это не в обычаях его народа. Николай могуч здесь в солнечной тишине, но милосерден. Он защищает свою родину. А чтобы хорошо защищаться, нужно смело нападать… Нападать на танки, аэродромы, мосты, арсеналы. Это он знает четко. Вот и мост. Ну что же, не будет больше моста! Высота 8000 метров, планер снижается. Бомбы – все. Сейчас можно запустить мотор, и облегченная машина наберет высоту. И тогда в обратный путь. Николай видит на экране землю, над которой летит. Он парит над индустриальной страной. Здесь сильно развита техника. Видны железнодорожные узлы, фабрики, заводы. Николай поворачивает колесико, торчащее с правой стороны экрана. Изображение на стекле сразу вырастает. Замечательно! Уже совсем хорошо видны железнодорожные станции, плывущие куда-то поезда, дымящий трубами завод. Еще поворот колесика, и теперь видны даже люди. Какое удачное изобретение! С высоты 8000 метров хорошо видно, как люди входят и выходят из домов.

Планер летит дальше. Николай все смотрит в экран. А солнце уже близко к закату. Что это? Николай вглядывается в экран. Лес? Нет, это что-то иное. Николай напрягает зрение и громко ругается. Сволочи! Потом смеется. Его не проведешь. Он начинает плавно кружиться над местом, которое его заинтересовало. Ну и хитер же враг! Какая маскировка! Николаю ясно видно, что внизу стоят огромные круглые хранилища бензина, а дальше, рядом с ними, идут склады. Узкие, длинные здания, без окон и дверей. Склады, где хранятся снаряды и порох. А главное – это бензин. Но какая маскировка! На склады и бензохранилища накинуты тонкие ажурные сетки с кусками зеленой материи. Это должно изображать лес. Прохвосты! Что же делать? Бомб нет. А начинается самое интересное. Николай включает радио. В ушах у него, как и в прошлый раз, начинает хаотично звучать эфир. Он поворачивает рукоятку радиоприемника, а сам все кружит над замаскированными складами. Вот в эфире раздается треск. Его позывные! И он отвечает:

– Я слышу. Планер Незаметный. Еоворит планер Незаметный.

Его слышат и спрашивают:

– Что молчите?

– Все в порядке. Задание выполнено, – отвечает он, – вижу склады и хранилища бензина, но нет бомб.

Потом слышимость ухудшается. Николай с минуту слушает хрюканье и шипение эфира, а потом передает опять:

– Оставить позиции не могу. Иду на выполнение боевого задания. Планер испытание выдержал. Кончаю прием!

Он выключает радио. Планер летит на высоте 6000 метров. С земли голубая чайка уже может быть заметна. Нужно действовать скорее. Вот когда, собственно начинается война. С приближением к земле. Волнуется ли он? – спросил его Алеша. Нет. А сейчас? Тоже нет. Вот он повернет планер к земле носом, включит мотор и воткнется прямо в башню с бензином. Вот это будет война!

Николай вводит планер в пикирующий полет. Скорее! Не рассуждая. Телу нельзя давать опомниться. А то вдруг страх. Физический страх! Страх тела перед гибелью. Какой тогда позор! Планер дрожит и стремительно летит вниз. Николай включает мотор. Улыбаясь, глядит в экран. Приближается земля, а с нею бензин и склады. Только не дать опомниться, поймать страх за горло! Но ведь еще можно выскочить с парашютом? Нет, это не выйдет! Изменится центровка, и планер не попадет в цель. Да, эту мысль отставить! Что за компромисс с опасностью? Склады врага должны быть уничтожены! Смерть одного сохранит тысячи жизней. Какие могут быть еще сомнения! Николай срывает маску. Надо встретить настоящую войну лицом к лицу.