Текст книги "Вера и рыцарь ее сердца. Роман в 6 книгах. Том 2"

Автор этой книги явно гордился тем, что озадачил читателей кармическими проблемами. Для своей книги он черпал информацию из недосягаемых для обычного человека сфер духовной жизни самой Вселенной. Он помогал людям освободиться от порчи, а сам при этом то слеп, то болел, то травмировался в несчастных случаях.

После прочтения первой книги жизнь представилась Вере неизбежным хождением над огненной пропастью по острию кинжала, где один неверный шаг чреват смертью в мучениях.

Во второй книге читатель предупреждался, что скорая гибель человечества предрешена, ибо каждое греховное помышление или затаённая обида человека отравляет не только его карму, но и карму Вселенной. Самое страшное заключалось в том, что сойти с этого острия безупречной жизни можно только посмертно.

Вот и сейчас, когда дети спали в детской комнате, накормленная скотина – в сараях, а фамильный пёс Пират – в будке под снегом, Вера решила серьёзно заняться очищением своей кармы, в ночь на воскресенье можно позволить себе и побездельничать.

Возле кровати на столе горела настольная лампа под розовым абажуром, а женщина нежилась под пуховым одеялом и готовилась вновь прожить обиды, которые накопились в её жизни, и их простить, чтобы избавиться от проклятий кармы. Такого опыта прощения прошлых обид у Веры ещё не было, а у автора книги был.

За окном трещал мороз, в печи шебуршились красные угли, а на кухне из рукомойника редкие капли падали в тазик, отбивая ночное время. Розовый свет настольной лампы освещал вход в прошлую жизнь.

Как это было? Кого ей надо простить? Сколько прошло с тех пор лет, когда она была замужем, жила в городской квартире и готовилась стать вдовою? Три года пролетели, словно скатилась по щеке слеза…

 
                                          * * *
 

Шантюбе. Ночь. Вера сидела в кресле, рассматривала старые фотографии из семейного альбома в предчувствии несчастья и готовила себя к трауру по погибшему мужу. Рассматривая фотографии из семейной жизни, она разговаривала сама с собой.

– На этом фото Женя был изрядно пьян, а здесь он выглядит таким благородным, видимо, порода у него всё-таки княжеская, хотя и пьющая. Вот на этой фотографии Женя счастливый отец.

Дзинь-дзинь!

Резкий звонок в дверь нарушил предрассветную тишину. Испуга не было, только сердце зашлось от предчувствия горя. Пришла беда – отворяй ворота.

«Женя бы открыл своим ключом, значит, это у двери милиционеры!» – промелькнула мысль, но на пороге стояли не люди в милицейских погонах, а два израненных мужика, в разорванных одеждах, перепачканных кровью. В одном из них женщина с трудом узнала мужа, у него один глаз заплыл, губа была рассечена и под носом запеклась кровь. Женя поддерживал незнакомого окровавленного человека в полуобморочном состоянии. Вера без слов помогла мужу дотащить раненого до дивана и положить его на подушку.

– Что, сука, рот раззявила? Лечи давай моего друга, а не то… Что же ты, Верка, лыбишься? Давай делай, что тебе говорят! Чтоб мой друг к вечеру на ногах домой ушёл. Слушай, ты, супруга долбаная, брысь, мне в туалет надо.

В первый момент Вера не могла двигаться, реальность происходящего ускользала от понимания. Как так случилось, что в её доме умирает незнакомый мужчина, муж отмывает руки от крови, а она стоит как вкопанная. Перед её взором возникли прекрасная Татьяна и её супруг-душегуб.

Воспользовавшись тем, что муж ушёл, Вера низко наклонилась над умирающим гостем и тихо спросила:

– Что случилось?

– Поворот… перевернулись… кювет. Мне плохо…

– Вы хотите жить?

Мужчина застонал и чуть заметно кивнул головой.

– У вас тяжёлая травма головы. Возможен перелом основания черепа и налицо явные признаки кровоизлияния в мозг. Только в больнице вас могут спасти. У нас дома вы определённо умрёте, я не смогу оказать вам помощь. Не слушайте мужа, требуйте вызова скорой помощи.

Когда в комнату вернулся Женя, раненый мужчина попросил увезти его в больницу, пообещав не обращаться в суд. Вскоре незнакомца с травмой головы унесли на носилках из квартиры, а Женя повалился на диван и …уснул.

Вера стояла у балкона, глядела на спящего мужа и пыталась побороть отвращение к нему. Вот тогда в её душе родилось твёрдое решение, исполнение которого не нуждалось в каких-либо условиях.

Тут из детской спальной комнаты осторожно выглянула Римма. Она с недоумением посмотрела на дочь, а в сторону дивана даже взглянуть боялась. В тот момент она ещё не понимала, что произошло в доме этой ночью, но чувствовала сердцем, что в нём уже давно творилось неладное. Вера взяла её за руку, повела на кухню, усадила на стул и рассказала о том, как жила последние годы и как решила изменить свою семью.

– Ну зачем ты скрывала от нас с папой этот ужас, ты ведь наша дочь! К чему привело твоё молчание? Мы бы с папой нашли способ, как помочь тебе. Ты могла бы пожить у нас, а мы бы приняли меры…

Вера открыла дверцу холодильника и стала накрывать стол к завтраку. Она думала, как ответить маме так, чтобы не обидеть её. Невзначай увидела своё отражение в кипящем никелированном чайнике и осталась им недовольна.

Римма же, отпив глоток утреннего чая, опять настойчиво повторила вопрос:

– Разве то, что ты скрывала от нас свои несчастья, тебе помогло? Ведь с проблемой трудно справиться в одиночку, а вместе мы и горы своротим! Мы с папой любим тебя и внуков и в обиду не дадим. Зачем нужно было создавать этот камуфляж семейного благополучия?

– Затем, мама, что это я сама выбрала Женю мужем. Я любила его как могла, имела семью, родила детей, хотя всё случилось совсем иначе, чем я ожидала. Я дорожу своим правом ошибаться, потому и расплачиваться за свои ошибки должна сама. Понимаешь, мне не надо чужого счастья, скроенного по чужим меркам и снятого с чужого плеча. Зато теперь я поняла, что больше так жить я не стану.

Вера подлила себе чаю, сделала бутерброды для себя и мамы и решительно поменяла тему разговора. Зачем толочь воду в ступе, когда назад хода уже нет.

– Мама, я не откажусь от вашей помощи в моём трудоустройстве. Я вас очень прошу узнать, нет ли в пригородах Караганды места для педиатра с предоставлением жилья.

– А в Караганде тебе что, плохо будет?

– Я бы хотела жить в селе, чтобы иметь своё хозяйство. В городе трёх детей мне одной не прокормить. Что мне на Женю обижаться, он отец моих детей, но он сам не мой ребёнок, пусть отвечает сам за себя! Как мне на него обижаться, ведь он их отец?! Жалко детей, теперь им придётся расти без него. Моё решение уйти от мужа твердо и обжалованию не подлежит. Так и скажи это папе, чтобы он даже не пытался давить на жалость!

– А Женя об этом знает?

Две женщины разом прислушались к мужскому храпу, доносившемуся на кухню из зала.

– Ещё нет. Я ему скажу это сама, когда вы уедете домой, а пока мне нужно собираться на работу. Сегодня я подам заявление на увольнение. Мама, вы присмотрите за детьми, пока я не вернусь?

– Вера, ты что, меня хочешь оставить одну? Одну с этим пьяным мужиком?

Римме стало не по себе, она ещё никогда не оставалась с бандитом под одной крышей, но пришлось поверить дочери, что теперь Женя не проснётся до вечера, а вечером того же дня она уехала домой, где ждал её верный муж Володя.

Через неделю Римма нашла для дочери место педиатра в участковой больнице посёлка Мирный, а папа отправил в Шантюбе грузовик, хотя в душе ещё надеялся, что та всё-таки одумается.

Когда Вера, посмотрев в окно своей благоустроенной квартиры, увидела многотонный грузовик, то от страха перед переменами у неё подкосились колени, но принятое уже решение имело силу закона, по которому она разрывала брачные отношения с мужем, а тот ещё думал, что она блефует.

 
                                          * * *
 

Больше всего на свете Женя был рад тому, что пассажир выжил и не написал заявление в милицию, поэтому он пропустил слова Веры о разводе мимо ушей, и только тогда, когда увидел запакованные детскими вещами чемоданы, потребовал объяснений.

– Женя, какие тебе нужны объяснения? Я не терплю, когда меня называют тварью и сукой.

– И почему ты об этом молчала?

– Потому что ты и сам должен был знать, что я не выношу грубость, и унижать себя больше не позволю!

– Хорошо, будет исполнено!

– Перестань паясничать, я не подзаборная женщина и не твоя половая тряпка. Я была твоей женой и долгие годы пыталась стать тебе опорой, но я устала, сломалась изнутри, и теперь я не твоя жена. Я ухожу, оставляю тебе квартиру, дачу и гараж, а детей беру с собой.

Он слышал эти слова и как будто не слышал.

– Вера, это что за новости такие? Это по какому такому праву? У меня и так голова раскалывается, а тут ещё ты со своими причудами.

– Выпей аспирин. Напомню, что днями за мной приедет машина, а если не приедет, то я всё равно уйду от тебя, уйду куда глаза глядят. Лучше помоги мне складывать вещи и запаковывать чемоданы. Я уже уволилась с работы.

– Слушай, не дури! С чего ты так расхорохорилась! Забыла, что молчание золото? Я муж тебе, мы находимся в браке! Разве я не приношу тебе деньги, разве не кручусь юлой вокруг твоей юбки?

– Извини, но теперь крутиться будешь под другой юбкой, а мой поезд уже отошёл. Зачем жить нам вместе, как надоевшие друг другу знакомые?

– Что? Это мы-то знакомые? Это ты сама забыла дорогу на мой диван! Верка, ты же знаешь, как я тебя люблю! Иди ко мне.

– Сегодня приголубишь, а завтра выставишь за дверь. Это мы уже проходили, учёные.

Женя стоял у окна, приглаживая усы пшеничного цвета, и смотрел, как Вера укладывает в картонные ящики зимние вещи детей. За окном осень радовала пригожим деньком, ещё не веря приходу зимы, а мужчина никак не мог прийти в себя, он взял тайм-аут, как это делает проигравшая матч команда перед самым финишем.

Квартира быстро преобразилась в перевалочную базу, отваренные пельмени дымились на столе, когда пришли дети. В тот вечер семья ужинала вместе, дети радовались, что их мама больше не плакала, только папа угрюмо молчал. Уже перед сном Вера сама обратилась к Жене, сидящему на балконе.

– Единственное, о чём я жалею, что мой отъезд станет для тебя поводом напиться в очередной раз. Может быть, другая женщина и сможет отвадить тебя от водки, а я сдаюсь.

– Другой женщины не было и не будет. Ты подумала о детях?

– Конечно, я подумала о них, но я не могу больше быть для них ширмой, за которой ты ведёшь себя как отъявленный грубиян, пропивающий свой рассудок. Я всегда гордилась своим отцом и не хочу, чтобы кто-нибудь из детей тебя возненавидел. Пусть они запомнят тебя таким, какой ты был в этот вечер, и пусть во всём винят меня – так им будет легче перенести наш развод.

На следующий день Женя взял недельный отпуск. Он окружал Веру заботой и вниманием, помогал запаковывать чемоданы и каждый вечер объяснялся ей в любви, но через три дня… настал час прощания, когда к их дому подкатил грузовик с карагандинскими номерами.

Самым трудным моментом для обоих был вынос из дома первого чемодана, а потом работа пошла как по маслу, и Вера и оглянуться не успела, как грузовик с её пожитками уже мчался по казахской степи в неизвестное будущее, а Женя остался в её прошлом, один в квартире, где в зале стоял старый диван, в углу – телевизор, а на кухне имелась необходимая кухонная утварь на одну персону. Вера хотела уехать налегке, а мебель оставить мужу, но такого безрассудства не позволила ей мама. Машиной в гараже, квартирой на пятом этаже и дачей покупала Вера свою свободу, освобождая себя от супружеских клятв.

 
                                          * * *
 

В доме было так тихо, что стук часов казался ударами по наковальне. Вера открыла глаза, словно хотела убедиться, что это время давно прошло. В своём решении стать одинокой матерью она никого не винила, поэтому прощать было ей тоже некого.

Лежать на спине мешала нудная боль в тазобедренном суставе. Немного покрутившись под одеялом, она прислушалась к треску дров в печи и вновь продолжила работу над кармой.

Что было потом?

 
                                          * * *
 

В совхоз «Мирный» Вера приехала под осень.

Руководство совхоза предоставило ей жильё – двухэтажный дом с приусадебным участком, из которого никак не могла выехать в Германию семья уволившегося участкового педиатра. Поэтому Вере пришлось временно расквартироваться в детском отделении поселковой больницы, а детей она отправила под присмотр родителей в Караганду.

Нагрузку на педиатра в совхозе по сравнению с городскими нормами можно назвать смехотворной. Несмотря на все усилия занять себя делом, у Веры появилось много свободного времени.

Участковая больница находилась в двухэтажном кирпичном здании, которое было построено силами процветающего совхоза, но в последние годы «Мирный» стал убыточным, и больница нищала на глазах, вернее, её разворовывали среди белого дня.

Дети и взрослые лежали в терапевтическом отделении, а в детском отделении временно расквартировалась Вера. Между детскими койками стояла мебель, привезённая из Шантюбе, узлы с детской одеждой, картонные коробки и ящики с банками дачного варенья. По вечерам она напоминала сама себе больничное привидение, когда одиноко бродила из палаты в палату, ужасаясь своему новому положению как в обществе, так и в семье.

Иногда Вера выходила на улицу посмотреть на свой будущий дом. Этот большой и благоустроенный дом с приусадебным участком был единственным утешением или, лучше сказать, оправданием её побега от мужа.

По выходным дням из палат, где лежали больные, звучали странные песни. Могло показаться, что на втором этаже больницы проходили репетиции художественной самодеятельности, но мелодии песен были странными и непривычными для слуха. Вере верилось с трудом, что взрослые люди могли так серьёзно распевать явно церковные песни, хотя из всех слов она разбирала только одно – «Аллилуйя».

В это время Веру увлекали больше песни Владимира Высоцкого, Булата Окуджавы. Поэзия Окуджавы в песнях-балладах под гитару заменяла ей общение с другом, и жизнь без привычной заботы о детях, о муже медленно теряла смысл.

– Хорошо было бы на перепутье знать, куда надо повернуть: пойдёшь направо – будешь жить, налево – голову свернёшь.

Эта случайная мысль подтолкнула Веру не ждать у моря погоды, а взять бразды правления судьбой в собственные руки.

В один из воскресных дней Вера отправилась в Степногорск.

Год назад она получила от Саши, любившего её всего одну ночь, заказное письмо. Из письма Вера узнала, что он приезжал в Шантюбе летом и гулял по улицам, но её не встретил. Конечно, она не ответила на то письмо, потому что оно пришло из той жизни, которую она напрочь вычеркнула из своей памяти, но теперь всё поменялось.

Как свободная женщина, Вера решила проверить, а не являлся ли Саша её настоящей судьбой?!

Бригадир проходчиков встретил Веру на перроне автобусного вокзала поцелуем в губы и букетом роз, а дома её ждали бутылка водки, маринованная селёдка и бурная любовь. От новизны ситуации женщина закурила.

– Чему быть, того не миновать.

Первый знак, не одобряющий Верин разгул, случился в полночь.

В Сашину квартиру тихо постучали. Так могла стучать только робкая женщина в надежде на тайное свидание с любовником.

– Это кто? – тихо спросила Вера.

– Тсс, – прошептал на ухо Саша, – не обращай внимания.

После этих слов он по-медвежьи грубо обнял Веру, стал целовать её щёки, шею и грудь, а ей становилось от этих поцелуев стыдно, словно её целовали при свидетелях.

В квартиру опять просительно постучали, вновь Саша сделал вид, что стучат не в его дверь, а к соседям, и продолжал разгораться желанием обладать притихшей Верой, которая вместо любви испытывала уже отвращение к самой себе, потому что на её месте должна быть совершенно другая женщина. Когда стук в дверь прекратился, то Вера с Сашей, как нашкодившие коты, крадучись, ушли в спальню и закрыли за собой дверь.

В ту ночь сон не приходил к Вере ещё и потому, что ночь у любовника имела противный запах. Как только мужчина заснул, Вера тихонько выбралась из кровати и прилегла в зале на диване. Здоровый хозяйский кот высокомерно или многосмысленно посматривал на неё, расположившись на спинке кресла. В ночной темноте кошачий взгляд можно было назвать лукавым. Это был знак Вериного падения.

А утром они позавтракали, Саша ушёл предупредить своих родственников о том, что он придёт на папин юбилей, намечающийся в этот день, с Верой, а та, оставшись одна, быстро выяснила источник тошнотворного запаха, отравляющего её интимные чувства. Вонь исходила из дальнего угла зала, где кот за телевизором сходил по нужде, и Вера, сдерживая рвоту, убрала его вонючие жидкие испражнения, что было ещё одним предупреждением, говорящим о её моральном разложении.

Вера не плакала, прощаясь с Сашей навсегда, и на остановке междугородных автобусов она желала мужчине только счастья.

Вернувшись в посёлок Мирный, Вера почувствовала такую пустоту на душе, словно из неё, как через открытый кран истекали жизненные силы.

Осень в тот год быстрее обычного раздевала деревья и кустарники, нагоняла серые тучи, моросила дождями и предвещала холодную зиму. Когда на землю упал первый снег, врачебная семья русских немцев, наконец-то, собралась покинуть свою родину, для того чтобы начать жизнь заново, теперь уже как немецкие русские в Германии. Вера навестила отъезжающих, пожелала им счастливого пути и взяла ключи от входной двери. У калитки её догнал Вольдемар, старший сын мигрирующей врачебной семьи.

– Тётя, а вы знаете, что вам не зайти в наш дом даже с ключами! Наш пёс Пират никого из посторонних не пустит даже на порог.

Вера всполошилась.

– Какой такой Пират?

– Наша настоящая кавказская овчарка! Пират – сторожевой пёс, никого в дом не пропустит! Пират однажды покусал нашу соседку, любопытную тётю Аню, что живёт через огород. Сорвался с цепи и покусал!

Вера, недолго думая, вернулась обратно и попросила объяснений у главы семьи, оставляющей ей дом со злым псом в придачу, хотя знала, что возвращаться было плохой приметой.

– Как вы можете оставить меня один на один с вашей псиной? Она же кусается! Забирайте собаку с собой в Германию!.. Разве кавказские овчарки в Германии не нужны? Не можете забрать?! Тогда привяжите этого Пирата на цепь, да покрепче. Но, скажите мне на милость, зачем мне нужна ваша собака?

Заручившись обещаниями главы семьи посадить пса на цепь, Вера ушла ночевать последнюю ночь в больнице.

Прошло три дня. Пират сидел на привязи, а Вера привыкала к новому жилью. На втором этаже располагались три спальные комнаты, а на первом – кухня и большой зал. Как приятно после работы вернуться в свой дом.

В тот день женщина возвращалась вечером домой голодной и довольной жизнью. На ужин предполагалась яичница на сале и солёный огурец. Покручивая на пальце ключи, она открыла калитку и по заснеженной тропинке направилась к крыльцу, как вдруг перед ней на крыльцо дома вспрыгнул чёрный огромный Пират.

– Гр-р-р… гр-р-р… гр-р-р, – рычал пес на ту, которая выгнала из дома любимых хозяев и вероломно проникла в его собачьи владения.

Вера кинулась в сторону заснеженного огородика. Перескакивая с кочки на кочку, она добралась до маленького заборчика, за которым находился огородик её соседей, где проживала некая Анна, по слухам, уже покусанная Пиратом. Перешагнув через ограду, она почувствовала себя в безопасности и оглянулась назад.

Собака мигрировавших немцев не собиралась сдавать свои позиции и смотрела на Веру с явным презрением, а та – со страхом.

В это время мимо уличного забора, смеясь и болтая, прошагали две школьницы. Тут Пират настороженно поднял уши, пригнул голову и рванулся к калитке. Собачий лай и девичий визг возымели на Веру действие, и она закричала во весь голос:

– Пират! Не сметь! Назад!

И тут случилось невероятное, Пират перестал кидаться на убегающих девчушек, спокойно вернулся к крыльцу, уселся перед входной дверью и стал ждать дальнейших распоряжений.

«Ага, получилось! Глупый пёс признал меня своей хозяйкой!» – обрадовалась Вера про себя и уже без страха направилась к своему дому, но, перелезая через заборчик, в густых морозных сумерках увидела сверкнувший собачий оскал. Гр-р-р! Теперь ей ничего другого не оставалось, как податься восвояси. Переночевав в детском отделении, утром следующего дня она обратилась к соседу по огороду, мужу покусанной Анны.

– Виктор Васильевич, я ваша новая соседка. Прошу вас защитить меня от собаки ваших бывших жильцов, которые оставили мне на иждивение зловредного пса Пирата.

– Ах этот Пират Пиратович! У меня с ним старые счёты. Недавно он покусал мою жену Аннушку. Вера Владимировна, вы не волнуйтесь. Я охотник и знаю, как поступать с диким зверьём. Через день-другой его труп будут клевать вороны.

Вечером того же дня Вера беспрепятственно вошла в новый дом. Конечно, ей было жаль Пирата, ведь его некому будет похоронить, но себя она жалела всё-таки больше и не желала жить сычом в пустующем детском отделении, когда у неё был собственный дом!

Прошло ещё три дня.

Как-то раз Вера вернулась домой ещё засветло. В доме было так холодно и неуютно, что она сразу же забралась в кровать, желая побыстрее согреть своим телом постель, а когда согрела и её стало клонить ко сну, во входную дверь кто-то постучал.

На пороге стоял сосед-охотник. Закутанная в одеяло Вера приготовилась услышать новости о Пирате.

– Здравствуйте, Виктор Васильевич, у вас тоже так холодно в доме?

– Здравствуйте, уважаемая соседка. Каждый день обещают дать тепло в дома специалистов. Совхоз летом проложил новые трубы для центрального отопления, теперь траншеи осталось только засыпать землёй и пустить по трубам горячую воду, но я пришёл к вам не за этим.

– Спасибо вам за Пирата, – перебила его Вера. – Теперь я могу спокойно проходить после работы в дом.

– Уважаемая Вера Владимировна, мы за вашим Пиратом целых три дня охотились…

От такого несправедливого обвинения Вера взвилась.

– Подождите-подождите. Это вовсе не мой пёс!

– Так вот, – продолжал говорить сосед как ни в чём не бывало, – вашего Пирата мы так и не смогли подстрелить. Хитрым оказался ваш пёс, каждый раз, когда уже был на прицеле, он убегал в тень. Ну, я вас предупредил. Если вам что другое будет нужно, то непременно обращайтесь, поможем, чем сможем. Ведь соседи, чай.

Хочешь – не хочешь, а Пират стал Вериным собственным псом.

Готовить для себя одной было скучно, поэтому Вера стала готовить для двоих, для себя и для Пирата, находящегося в бегах. Варила она обычно борщи из банок, которые для Пирата заправляла хлебом и содержимым рыбных консервов, а миску с похлёбкой оставляла на крыльце, когда шла на работу, и вечером она была пустой, тщательно вылизанной. Это радовало женщину, ведь сытый пёс не будет кидаться на людей, и в ней появилась симпатия к её неуловимой овчарке.

Однажды воскресным днём, рано поутру решила Вера посмотреть, сколько снега намело во дворе за ночь, но только приоткрыла дверь на крыльцо, так тут же и захлопнула, а дом содрогнулся от удара собачьих лап.

– Пират! Такой огромной лохматой собаки я ещё не видывала! Он вполне мог меня если не покусать, то проглотить, как волк бабушку Красной Шапочки… А может быть, он просто голодный?

Собачий борщ был уже сварен с вечера. Взяв тяжёлую кастрюлю с варевом в руки, Вера плечом приоткрыла дверь во двор, где стояла собачья миска, и чуть не выронила еду на землю. Собака высоким прыжком бросилась на женщину и …стала с аппетитом чавкать еду прямо из хозяйской кастрюли.

С тех пор началась дружба между Верой и кавказкой овчаркой Пиратом, если эти отношения можно было назвать дружбой. Собака добровольно взяла шефство над поварихой вкусного борща. Это шефство проявлялось в конвоировании Веры до места работы, независимо от того, нужен ей был этот конвой или нет. Пират явно не любил прохожих. Он считал своим долгом защитить хозяйку от человека, а та защищала прохожих от Пирата тем, что поскорее убегала от них, помахав им приветственно рукой.

Мороз в 30 градусов в конце ноября разорвал трубы отопления в траншеях, которые совхоз так и не успел засыпать землёй. Надежда на скорое тепло в доме и воду в кранах у поселковых специалистов пропала. Теперь Вера спала, не снимая зимнее пальто и валенки, укрываясь двумя матрацами. На работе тоже было холодно, и женщина принимала пациентов, сидя над маленькой электрической плитой. Жаловаться было некому.

Катя, Таня и Витя стонали под гнётом бабушкиных старорежимных методов воспитания и слали маме жалобные письма, а их мама на ногах перенесла пневмонию, потому что замёрзнуть в собственной кровати в её планы не входило.

Автобусы из-за отсутствия бензина не ходили. Чтобы проведать детей, женщина на перекладных добиралась сначала до станции, а потом попутным поездом – в Караганду.

В один из таких приездов, когда от непривычной жары городского дома у неё кружилась голова, на порог родительской квартиры вступил Женя, вернее сказать, его бесславная тень.

Из воротника добротной синей дублёнки, сшитой на заказ в карагандинском ателье, торчала исхудалая шея бывшего мужа, испитое лицо под соболиной шапкой имело синюшный оттенок, а его измученный вид мог разжалобить кого угодно, только не Веру.

– Женя, ты зачем пожаловал? Кто тебя звал! Убирайся подобру-поздорову!

Тут в разговор вступила Римма, она выбежала из кухни со скалкой в руках.

– Разгильдяй! Душегуб! Жену и детей бросил на произвол судьбы и явился, чтобы нас дискриминировать в собственном доме?

Римма имела диплом по научному коммунизму и любила такие объёмные слова, как «дискриминация».

– Пожалуйста, не сердитесь! – защищался Женя. – Я дачу продал, но меня ограбили те, кому я дачу продал, в моей же квартире избивали, хорошо, что не убили. Завтра я собираюсь уехать на золотые прииски. Я извиняюсь, можно мне переночевать…

В коридор вбежали дети. Таня стремглав бросилась к отцу, крепко обняла его за ноги и от счастья закрыла глаза. Катюша подошла к отцу, заботливо сняла с его головы шапку и стряхнула с неё снег. Подросшую девочку не испугал его побитый вид, и ей казался родным тот терпкий запах табака с перегаром, по которому она скучала. Только Витя стоял у косяка двери в коридор и смотрел на отца настороженно, исподлобья.

– Сынок, Витенька, ну, подойди-ка сюда. Папка приехал!

Тут и Витя подбежал к отцу. Женя радостно поднял мальчика на руки и бережно прижал к своей груди. От этой картины «Не ждали» у любой сердобольной женщины непременно побежали бы слёзы из глаз, но у Веры слёз не было.

– Завтра уедешь на свои прииски… Пропил дачу?! Мне не на что жить, а ты пропил дачу?!

– Вера, те, кому я продал дачу, меня же и избили, а деньги отобрали.

– Это меня не волнует. Ты оставишь меня и детей в покое. Я же не прошу у тебя алиментов! Так… дети, быстро в туалет и спать. Вам перед школой надо выспаться.

На следующий день, рано утром Вера первым поездом отправилась в Мирный. Всё, что случилось с мужем, её не касалось, а вечером в коридоре гулко прозвучал телефонный звонок. Быстро выбравшись из-под матраса, она спустилась по лестнице, звук её шагов жутким эхом прошёлся по пустым комнатам. Вера, дрожа от холода, подошла к дребезжащему телефону и взяла трубку в руки.

– Алло.

– Дочка, ты просила Женю остаться?

Голос папы прозвучал озабоченно.

– Я? Папа, конечно, нет. Это Саша просил тебя, чтобы ты задержал Женю и потребовал от него переписать машину на моё имя.

– Вера, как я могу сказать Евгению об этом, когда он в таком плачевном состоянии. Мне стыдно удерживать его только ради машины.

– Папа, так делай, что хочешь, но я не хочу о нём даже слышать!

– Ты сама ему об этом скажешь, потому что я отправил его к тебе, как-никак он остаётся твоим законным супругом.

– Папа, отправь его лучше к брату.

Ещё не нашлось на земле силы, способной переубедить Володю в своём решении, если оно казалось ему правильным.

На следующее утро Женя уже добросовестно помогал Вере перевозить мебель из больницы в новый дом, который к вечеру приобрёл жилой вид. Ночью, уставшие от трудов с переездом, бывшие супруги лежали на одной кровати, чтобы быстрее согреться и уснуть в тепле. Засыпая, женщина вспомнила разговор больничных рабочих, помогавших им переносить тяжёлые вещи, о том, что выглядел супруг докторши наркоманом с приличным стажем, и что признать ей совершенно не хотелось. «Нет, никакой он не наркоман, просто исхудал от голода, одиночества и водки, и у него слабый характер», – подумала она про себя, но уснуть ей помешал Женя.

– Ты что, совсем меня не любишь? – обратился он к ней с неподдельным интересом.

– Ох, Женя, какая может быть любовь, когда так трудно жить. Уже то хорошо, что тепло под одеялом, и… от усталости стонут даже кости.

Как только это предложение было проговорено, Вера тут же забылась сладким сном. О чём думал Женя, слыша спокойное дыхание жены, останется его тайной.

Прошёл месяц с той поры.

В доме не было тепла, но работали обогреватели, воду привозили на водовозках, и то с перебоями, зато в сарае у Лебедевых жили корова, свиньи, куры и кролики. Эта живность была куплена на деньги от продажи квартиры в Шантюбе.

В гараже стояла разбитая машина, привезти которую помог Верин папа, Женя всё своё свободное время пытался её отремонтировать. Он отдохнул, протрезвел, набрал в весе и был благодарен Вере за то, что не прогнала, а вскоре его взяли на работу учителем истории, а после работы он, как потомственный крестьянин, хорошо управлялся со скотиной.

Перед Новым годом пришло письмо от Катюши.

«Мама и папа. Не бросайте нас, пожалуйста. Мы хотим жить с вами. Бабушка заставляет Таню и Витю на прогулке ходить вокруг дома, держась за руки… Это письмо мы написали тайно от бабушки. Мороженое, которое сделала для нас мама, было очень вкусное. Бабушка даёт нам его кушать каждому по ложечке. Заберите нас к себе. Мы хотим увидеть корову Зинку и собаку Пирата. Витя по ночам плачет, а Таня скучает молча».

Это письмо, написанное детским почерком старшей дочери, изменило судьбу семьи. Женя соорудил самодельный электрический агрегат-ракету, который выдавал тепло, как огнедышащий дракон, обогревая весь второй этаж, где располагались спальни, а Вера посадила Пирата в пустую овечью клетку, чтобы тот не напугал детей, потому что даже Женя побаивался эту кавказскую овчарку.

Семья Лебедевых воссоединилась.

По случаю приезда детей были куплены два килограмма печенья, которое дети поштучно скармливали Пирату два вечера, а на третий он вырвался из овечьей клетки на свободу и с ходу бросился на Витю, сидевшего на снегу.

Вера и слова не успела произнести от ужаса, как пёс перепрыгнул через мальчика и удрал на свободу!

 
                                          * * *
 

Тут сердце женщины, занимающейся очищением кармы, тревожно забилось, она вспомнила, что ей срочно надо сначала в душé опять прожить, а потом простить, и открыла глаза. Потолок над ней был в розовых узорах от абажура настольной лампы, спать не хотелось, а память уводила в прошлое, которое требовало больше отмщения, чем прощения.