Текст книги "Вера и рыцарь ее сердца. Роман в 6 книгах. Том 2"

– Татьяна Васильевна, кто знает, а вдруг для друзей он будет не Витька, а Витёк?! Это очень хорошо звучит, с уважением.

В день выписки Веры из роддома приехали из Караганды её родители с большими сумками подарков и с ящиками домашних дачных заготовок. Довезти эти тяжеленные сумки могла только бригада тяжелоатлетов, а не два человека пенсионного возраста.

В тот день светлая квартира Лебедевых была согрета ярким майским солнцем, и за окном птицы в веселье распевали, радуясь весне.

В зале стояли два дивана. Старый диван решено было перевезти на дачу, но он пока занимал своё место у стены, рядом с ним красовался новый диван, более комфортный и более объёмный. Эта неустроенность и теснота создавали в квартире атмосферу перемен, ведь в семье родился богатырь, продолжатель рода.

Вера попросила мужа убрать швейную машинку со стола в зале, чтобы вся семья могла собраться за праздничным обедом. Счастливый Женя пробрался к машинке, взял её за опору и таким же образом двинулся назад. Когда он проносил машинку над младенцем, закутанным в пелёнки, ручная швейная машинка стала разваливаться прямо на глазах, и в одно мгновение его руки крепко сжимали только деревянные боковушки от основы, а сама швейная машинка по закону тяготения падала на новорождённого Витю. От бессилия изменить ситуацию Женя побледнел, а Вера замерла от ужаса, ей отводилось судьбой стать свидетелем гибели её сына. Она стояла у края дивана, понимая своё бессилие пробраться между диванами и руками загородить малыша от неминуемой гибели.

Всё происходило, как во сне, медленно и неотвратимо. Швейная машинка рушилась всей своей тяжестью на голову и грудь новорождённого перед глазами его родителей.

Вот и воплотился в явь тот ужас, который годы мучил Веру, показывая её материнское бессилие защитить своих детей! Господи, не допусти! Словно весь мир сфокусировался перед глазами женщины в это мгновение на падающей на её ребенка швейной машинке, как в замедленной съёмке фильма, Вере не почудилось, не привиделось, а явно произошло то, что выходило за границы реальности.

В самый последний момент машинка, не коснувшись младенца, качнулась, как от толчка, и тут же упала в бессилии что-либо изменить.

Короткий вскрик Риммы, и мир для всех присутствующих в зале остановился.

Что должно было случиться, случилось: на старом диване лежали впритирку два тела: одно – тело мальчика, другое – железное тело швейной машинки.

Вера не думала о силе, способной в последний момент изменить траекторию падающего предмета, но она знала только одно: закон Ньютона не сработал! Это было больше, чем чудо! Это была высшая милость, какую может человек получить при жизни.

Сев на диван рядом со швейной машинкой, Вера заплакала и заплакала навзрыд. Слёзы солёными потоками бежали по её светящемуся от счастья лицу. К странно плачущей маме подошла Катя, она обняла её за плечи, а Танюша забралась на коленки, прижалась к её груди и захныкала. Последним из семьи взвыл сам новорождённый Виктор, которого тут же взяла на руки Римма, вытирающая влажные глаза своим носовым платочком, пахнущим духами «Красная Москва».

Женя ушёл на кухню. Он ужасно жалел, что во всём доме не осталось ни одной сигареты. Уже полгода, как он не курил, потому что сигарет не было в открытой продаже, а каждый раз унижаться и просить сигаретку у соседа мужчина не хотел.

Володя, пыхтя, пролез между диванами к швейной машинке, аккуратно взял её за круглые железные бока и отнёс в спальню. Он привык любое начатое дело доводить до конца и не любил нарушать режим дня.

– Мои дорогие, настало время обедать. Война – войной, а обед – обедом.

В квартире у Лебедевых вновь по-деловому засуетились женщины, под их ногами крутились девочки, и через полчаса все чинно сидели за столом. Перед едой Римма попросила мужа сказать слово для всей семьи. Его выступление перед дымящимся супом было простое и привычное.

– Спасибо Богу, что мы живы и можем кушать этот прекрасный обед. Дети, Вера и Женя, берегите друг друга. Любовь побеждает все жизненные невзгоды. Не надо унывать, потому что из каждой трудной ситуации есть выход. Передо мной на фронте взорвалась бомба, меня контузило, я оглох, осколки железа до сих пор сидят у меня в голове, но я остался жив. Бог дал нам с мамой второго сына, тебя, Евгений, и теперь у дочери на руках спит наш младший внук, Витенька, у которого есть две прекрасные сестрёнки, Катюша и Танюша. Слава Богу. Всем приятного аппетита.

Прошло около двух месяцев после этого семейного обеда.

Витя хорошо прибавлял в весе, он улыбался, когда просыпался, а наевшись, гулил, довольный жизнью, но страшный опыт «неправильного» падения швейной машинки все эти два месяца преследовал его маму ночными кошмарами.

Перед Вериным взором, в пространстве сонного забытья, вырисовывалась печальная картина «Последний день Помпеи», написанная Брюлловым. Ещё в школьные годы эта картина приводила девочку в трепет от безутешного горя матерей, бессильных защитить своих детей перед грозной стихией. Этот «ужас Помпеи» Вера чувствовала теперь каждое утро, как только просыпалась. Как бы она хотела защитить своих детей от зла, но после этого случая сознавала своё бессилие.

Как-то в пятницу, за несколько дней до того, как Витеньке должно было исполниться два месяца, к Вере пришла одна светлая мысль, и за эту мысль она ухватилась, как хватается тонущий человек за спасательный круг.

Когда муж после работы сытно поел и улёгся на диван рядом с Витюшей, который счастливо срыгивал у него под мышкой, Вера осторожно присела к ним на диван. Она никак не решалась высказать то, что пришло её в голову, и какое-то время внимательно смотрела, как Женя играл с сынишкой.

– Витюшенька, мой мальчик, «аля-лю-лю». Верунь, смотри, он улыбается мне. Мой сынок знает, что я его папа… Верочка, а где тот пистолет, который я подарил Танюшке?

– Женя, это было в прошлом году. Я его передарила нашей соседке с четвёртого этажа в день рождения её сына, потому что Таня твой пистолет даже из коробки не вытащила.

– Надо Витюше купить автомат. Жалко, что я продал своё охотничье ружьё соседу за какой-то блок сигарет. Моему сыночку это ружьё бы очень понравилось, я ведь из этого охотничьего ружья конфетку сделал.

Вера была несказанно рада, что ружьё навсегда покинуло их дом и что Женя стал безоружным мужчиной. И вот наступил момент, которого она ждала весь день, чтобы начать разговор с мужем.

– Женя, давай окрестим детей! Только не смейся, пожалуйста. Я говорю это очень серьёзно.

– Что-что? Ты о чём? – переспросил он Веру, словно не расслышал.

– Я хочу крестить Витю, Таню и Катюшу в церкви, в Кокчетаве.

Женя приподнялся с дивана, потом сел и внимательно посмотрел на жену, которая бережно взяла на руки сына и пересела в кресло, что стояло у стены. Потом он стал поглаживать свои будённовские усы, уставившись в окно, и, прежде чем уйти на кухню, уточнил вопрос Веры.

– Ты хочешь крестить наших детей?

– Да.

– Почему?

– Так они будут под защитой Господа!

– Хорошо. Давай сделаем так, как ты хочешь.

Вера думала, что разговор уже исчерпан, и пошла в спальню, чтобы уложить спящего сына в кроватку. Когда она выходила из спальни, осторожно закрывая за собой дверь, её нос неожиданно упёрся в грудь мужа. Испугавшись, Вера непроизвольно икнула.

– Вера, скажи мне, почему ты хочешь крестить детей?

Женщина опять уселась в кресло и в раздумье скрестила руки, а Женя присел на корточки напротив неё.

– Женя, а тебя в детстве крестили?

– Мама говорила, что меня крестили погружением в воду, дома.

– Зачем твои родители тебя крестили?

Женя пожал плечами.

– Наверное, по традиции наших предков.

– Я боюсь за детей. У меня был в детстве товарищ Ленин, на которого я равнялась, я ему верила и была счастлива. Кому теперь будут верить наши дети? Кто теперь будет им опорой, когда нас не будет рядом? Этот случай со швейной машинкой я забыть не могу, ведь его случайным не назовешь. Если дети будут крещёными, то я могу за них молиться, как молилась за детей моя бабушка в Ильинке. Тогда у них будет заступник – Господь. Я слышала, что детей крестят в церкви каждое воскресенье. Мы как родители окрестим наших детей, как это делали наши деды и прадеды. Я уверена, что они крестили детей тоже неслучайно. Правда, я не знаю, что для этого нужно делать. Надеюсь, крещение будет стоить недорого.

Рука мужа опять потянулась к усам. Эта привычка поглаживать усы усилилась с тех пор, как он перестал курить.

– Мы поедем завтра в деревню к родителям. У них мы и переночуем, а в воскресенье с рассвета отправимся в Кокчетав, чтобы успеть на утреннюю службу в церковь.

– Женя, однажды, до нашей встречи с тобой, я была в этой православной церкви на ночной службе во время Пасхи. Это баба Катя уговорила меня пойти в церковь. Ты не поверишь, но когда я ещё…

Своим уходом в спальню муж прервал её воспоминания о бабе Кате и ушёл спать в детскую спальню к сыну. Вера поняла, что она не ко времени разговорилась.

В последнее время разговоры с мужем принимали форму деловых отношений, но Вера не видела в этом проблемы. Потребность её души в любви и во взаимопонимании восполнялась общением с детьми. О себе самой, о своей семье Вера делиться ни с кем не хотела, даже со своими близкими. Она вновь общалась со своим сердцем, как это было в детстве, доверяя ему свои тайны.

 
                                          * * *
 

В православную церковь в городе Кокчетаве молодая семья Лебедевых приехала воскресным ранним утром. Крёстным для детей был выбран младший брат Жени, Виталик.

Вера была довольна ходом дел, всё шло по заранее обговоренному плану. К церковной кассе, что разместилась внутри здания, уже стояла очередь. В этот день желающих креститься было человек тридцать. Цена за крещение была божеская. Когда подошла Верина очередь записываться на крещение, опрятная старушка за прилавком спросила у неё только имя каждого ребёнка, приведённого на обряд крещения, фамилию детей называть не требовалось. Вера уже собиралась заплатить за службу, как старушка поинтересовалась вероисповеданием матери Катерины, Татьяны и Виктора.

– Я мама этих детей, но я сама не знаю, какого я вероисповедания, по-моему, меня никто не крестил. Мой папа украинец, а мама имеет польскую национальность… Вы спрашиваете, какой я веры? Для себя я выбрала украинскую национальность. Это записано в моём паспорте. Значит, я православная?

– Если мама некрещёная, то крестить детей не будем. Женщина, возьмите обратно свои деньги и, пожалуйста, отойдите и не мешайте следующему за вами мужчине подойти к окошечку. Батюшка уже начинает службу.

– Как это «отойдите»? Я приехала с грудным ребёнком и двумя девочками в церковь за 140 километров от своего дома, да ещё в такую рань, а вы отказываетесь крестить моих детей? Есть у вас совесть или нет?! Зачем наказывать моих детей за то, что меня не крестили в детстве мои родители?

Старушка в кассе Веру не слушала, она безучастно перебирала листочки, на которых стояли чьи-то имена, сортируя их по стопкам: кого – за здравие, кого – за упокой. Лица, пришедшие на крещение, записывались ею в отдельный список. Старушка была уверена в своей правоте: детей, мамы которых не имеют православного вероисповедания, на крещение записывать не положено. Но рассерженная Вера упрямо не отходила от кассы, приготовившись стоять здесь насмерть. Тут к ней обратился высокий худой мужчина, который тоже стоял в очереди.

– Женщина, а вы сами креститесь… вместе с детьми.

Вера с надеждой опять обратилась к старушке.

– Можно я буду креститься вместе с детьми?

– Вы подготовились к крещению?

– Да, – скромно соврала Вера.

Она не знала, что к крещению надо готовиться, она знала только одно: детей надо крестить и крестить любой ценой. Тихо запел хор женщин у алтаря. Вышел с кадилом дьякон. К ладному звучанию женских голосов присоседился печальный баритон самого батюшки. Служба началась.

«Господи, помилуй», «Богородица, дева, радуйся…», «Господу Богу по-мо-лимся…», «Отче наш, сущий на небесах…»

Эти слова Вера покорно шептала вслед за батюшкой. Женя на службу не пошёл. Он был убеждён, что ему нельзя присутствовать в церкви при крещении своих детей, словно это могло быть дурным знаком, а Вера о муже не думала, она хотела только одного: скорее привести своих детей под защиту Бога. Когда служба закончилась, батюшка, одетый в чёрную длинную рясу, с седой бородой, покрывающей грудь, попросил всех приготовленных на крещение выстроиться полукругом. Вера встала вместе с детьми в полукруг, она не слышала, что говорил батюшка, обращаясь к крестящимся, потому что Витя стал плакать и вырываться из пелёнок.

– Потерпи, дорогая, когда его окрестят, то он сразу успокоится, – прошептала ей на ухо её какая-то женщина.

Подошёл и Верин черёд отвечать на вопросы батюшки, проверяющего готовность людей принять святое крещение.

– Как вас зовут?

– Вера.

– Хорошо. Это хорошее христианское имя. Как вы думаете, Вера, существует ли дьявол?

Разве она могла думать, существует ли дьявол или крылатые ангелы, в то время как её мозг лихорадочно искал ответ между «да» и «нет». После минутной паузы Вера ответила наугад и, о, радость, она правильно ответила на вопрос священника.

– Правильно, дьявол существует, об этом нельзя забывать никому на земле.

Тут Вера успокоилась и душевно приготовилась к обряду святого крещения, который приводил её саму и её детей под святой покров Господа. На всю жизнь старалась она запомнить напутственные слова батюшки, сказанные Вере и Жене при прощании.

«Пришельцы и всевозможные летающие тарелки – это тоже проявление дьявола, его тёмных сил. Не думайте об этих новомодных явлениях больше, чем они этого заслуживают. Думайте о любви Христа и бойтесь огорчить Господа своей жизнью. Очень важно соблюдать божественные праздники, надо очищаться перед ними».

На следующий день после крещения по радио объявили, что прошедшее воскресенье стало всесоюзным праздником, Днём Свободы Совести.

Проходил день за днём, душевный подъём после крещения, прекрасное чувство очищения и святости постепенно забывались, только медные крестики, полученные Верой и детьми от батюшки, напоминали об их православном вероисповедании.

Семья Лебедевых, став многодетной, ничем не отличалась от других рабочих семей посёлка. Вера находилась в декретном отпуске, Женя продолжал добросовестно трудиться на обогатительной фабрике, а в своё свободное время он занимался спортом в клубе любителей тяжёлой атлетики, и оба воспитывали детей, чтобы они выросли порядочными людьми.

Теперь Вера лучше справлялась с домашними делами, потому что не откладывала их на потом. Стиралось, убиралось и готовилось вовремя, только с глажкой у Веры не получалось уложиться в срок, но это не мешало ей создавать гармонию семейного уюта. Хотя в стране назревал экономический и политический кризис, в семье Лебедевых наступила золотая пора.

Вера была благодарна мужу за возможность родить Витю, и она старалась изо всех сил организовать ему достойный семейный быт, чтобы он ни в чём не нуждался. К приходу мужа с работы всё в доме сверкало, обед дымился в тарелках на столе, нарезанный хлеб лежал в хлебнице и чай настаивался в чайнике. Если муж трудился в ночную смену, то Вера часами сидела с детьми в закрытой спальне, чтобы не потревожить его сон.

Однажды Женя купил для сына самую лучшую в магазине игрушку – управляемый луноход, с которым сам проиграл весь вечер, а его восьмимесячный сынишка восторженно следил за папиным ползаньем за бегающей машинкой с мигающими огоньками.

Витю восхищало всё, что делал его папа, который без сожаления разбирал новые игрушечные машинки до винтиков и колёсиков, чтобы потом часами мастерить из деталей раскуроченных машинок одну. Лишние запасные части от игрушечных автобусов, грузовиков и легковушек собирались в одно ведёрко, и годовалый мальчик мог часами перебирать эти запчасти. Других игрушек он не признавал, за исключением магнитофона и проигрывателя. Журнал «За рулём» замещал ему книжки про медведей и зайчиков – его Витя разглядывал с неподдельным интересом, усевшись папе на колени.

Как-то раз, в тёплый весенний день, когда после обеда начало припекать солнце, мальчик спокойно играл, сидя на полу у приоткрытой двери балкона. Рядом с ним стояло ведёрко с игрушечными запчастями, а Вера сидела на диване в метре с небольшим от балкона и зашивала дырки в детской одежде.

Внезапно под порывом ветра резко захлопнулась балконная дверь, дверное стекло вырвалось из рамы, и его осколок острым концом полетел вниз, прицелившись врезаться в макушку ребёнка.

Всё произошло в мгновение ока. Сначала Вера оцепенела от предстоящей трагедии, она даже сдвинуться с места не могла, чтобы спасти сына, но в этот же момент неведомая сила выбросила её тело по направлению к балкону, и она, не разгибая колен, с вытянутыми вперёд руками приняла падающее стекло на себя. Осколок стекла глубоко врезался в грудь, а женщина уже вновь сидела на диване и вместо штопки обнимала разбитое стекло, любуясь, как Витюша по-прежнему играл в машинки под балконной дверью без стекла. Боли Вера не чувствовала, только её сердце переполнялось благодарностью к Богу, который защитил ребёнка руками его матери. Шрам от резаной раны на её левой груди будет всегда напоминать о том, что она и её любимые дети вошли под покров Божьей любви.

Наступила пора отдавать сына в ясли. Поселковые ясли Вите не понравились, там не было его любимых сестричек и его ведёрка с поломанными машинками. В яслях его силой усаживали на горшок и заставляли сначала есть кашу, а потом одному спать в чужой кроватке, поэтому пребывание в садике с первой минуты было ожиданием, когда его заберут домой.

Его младшая сестричка Таня шла в садик с удовольствием, но на занятиях наотрез отказывалась рисовать солнышко, потому что она не могла так красиво рисовать солнышко, как это делала её старшая сестра.

Зато у Кати всё было хорошо. Катюша могла за себя постоять и имела много друзей, а домой шла неохотно, потому что мама её терпеливо приучала к домашнему труду.

Со старшей дочерью у Веры получалось быть строгой, а с Танюшей нет, потому что младшая дочь вместо мытья посуды сама обучала маму основам детской философии. Девочка видела мир не так, как другие дети, и Вера внимательно вслушивалась в невнятную речь дочери, пока ей в садике не сообщили, что её дочь картавит и шепелявит.

Занятия по исправлению речи дочери были поставлены в разряд самых важных. Эти занятия проходили по вечерам, перед тем, как Вера начинала сочинять детям сказку про Танечку, в которой та из-за своего любопытства попадала в лапы злой Бабы-яги, и к ней на помощь первым спешил на машине Витя, но машину ему постоянно приходилось ремонтировать, и обоих малышей неизменно выручала Катюша, которая прилетала к месту происшествия на вертолёте, вооружённая до зубов пистолетами и автоматами.

Всё в семье Лебедевых было, как у людей.

Вскоре Вера вышла на работу. К приходу мамы домой Катюша готовилась тщательно: прибиралась в доме, делала домашнее задание, приводила детей из садика, а потом спешила на занятия в музыкальную школу, и два раза в неделю она занималась танцами в поселковом клубе.

В семье царило благополучие и мир, хотя вся страна готовилась к грядущей нищете. Магазины в посёлке Шантюбе пустели и закрывались один за другим. Единственное, что радовало Веру в те предкризисные дни, что у них в семье не было денежных сбережений, потеря которых могла бы свести с ума кого угодно.

В доме появилось кабельное телевидение, и по телевизору можно было с утра до ночи смотреть красочные мультики, жестокие боевики, кровавые драки и даже порнофильмы, после просмотра которых желание спать с мужем у Веры надолго пропадало.

Дни шли своим чередом, благополучие семьи было стабильным, дети росли послушными и здоровыми, а их родители сохраняли семейный покой, привычно общаясь между собой, как муж, утомлённый жизнью в многодетной семье, с его покладистой женой.

Как человеку может надоесть собственная жена?!

Располневшая с годами Вера, как и её тупая покорность, раздражали непомерно, да и сама жизнь женатого человека надоела Евгению пуще пареной рапы. За годы трезвой жизни высокооплачиваемый труд дробильщика на урановом руднике въелся в печёнки и выворачивал наизнанку. В конце рабочего дня ему казалось, что машина дробит не только урановые булыжники, но и переламывает его собственные кости. Стук молота, дробящего камни в щебёнку, разрывал барабанные перепонки даже через наушники, от постоянного грохота глохло в груди сердце, пыль въедалась в кожу и оседала в мозгах. Этот каторжный труд был расплатой за тот трезвый образ жизни, который он вёл в угоду своей жене.

– Этой «барыне» нужен непременно трезвенник, а от простого мужика она нос воротит! А не много ли она на себя взяла? Прикидывается заботливой, всё хлопочет да кудахчет, ходит вокруг меня на цыпочках, как заводная. Только зря старается – он, Евгений Лебедев, под чью-то дудку плясать не собирается.

Быть отцом троих детей мужчина не отказывался, но состариться у толстых ног жены не собирался, никакому нормальному мужику такая перспектива не понравится. Конечно, Женя ценил старание Веры создать идеальную семью, но он устал соответствовать тому образу добропорядочного семьянина, который создала для него она. Его воротило от ее постоянной опеки, словно он был не мужчиной в расцвете сил, а измождённым инвалидом.

Но как это сказать Вере, превратившейся в сдобную булочку с претензиями, что ему необходимы ссоры с руганью и оскорблениями, со швырянием тарелок вместо холодного молчания, чтобы однажды взорваться от ненависти к друг другу, а потом испытать примиряющий угар любви под семейным одеялом? Вместо этого он позволял ей по-собачьи прислуживать ему и кормить, как на убой.

Чего греха таить, он изменял жене, но эти измены с другими женщинами не приносили ему ожидаемого удовольствия. Может быть, потому что Вера верила в его честность и даже ревновать к другим женщинам не собиралась? Вот за это монашеское доверие ему нестерпимо хотелось довести её до белого каления, но выходило всё иначе, она со слезами на глазах замыкалась и начинала молча гладить бельё, то, что делать она очень не любила, и тогда Женя превращался в жалкого Пьеро, только Мальвиной его жена не была.

Как давно это было, когда они за чашкой чая на холодной кухне беседовали о жизни, о друзьях, о планах на лето, когда Вера искренне восторгалась его силой атлета и способностью озадачить одним высказыванием, когда она сводила его с ума только одним взглядом, полным желания принадлежать ему навек! Всё это осталось в прошлом, теперь их супружеская жизнь протекала по расписанию: завтрак, работа, ужин, сон, а всё остальное семейное время посвящалось детям.

Женю выводило из себя, что, изменяя Вере, он ещё больше её любил.

Жаркие ласки Ларисы из Петропавловска бесследно исчезали из памяти, когда Вера приходила к нему ночью. Она приходила к нему всё той же заносчивой докторшей, которая с достоинством первой леди умела носить изношенный купальник с толстым узлом на спине. Стесняясь саму себя, она любила его преданно и нежно, с закрытыми глазами отдавалась ему, как в первый раз. Женя чувствовал искренность этой любви, но ловил себя на мысли, что ему, как мужчине, недоставало пылкости, страсти, чтобы почувствовать в себе воинственный дух самца. Хотя только рядом с Верой его душа находила успокоение, ему хотелось быть героем её романа, которым он, увы, не был.

Мужчину веселила серьёзность жены, с которой она боролась со своей романтической натурой, желая прослыть практичной дамой, её упорство, когда изнуряла себя диетой и аэробикой, чтобы влезть в одежду прошлых лет. Но быть верным мужем ему не хотелось, потому что Вера его совершенно не ревновала.

Какая жена не ревнует своего супруга? Только та, которая не ценит его мужские достоинства!

Женю особо озадачило то, что Вера предпочла не верить родному брату, который застал его ночью с операторшей на даче, а верить ему, словно он какой-то святоша.

– Женя, Саша говорит, что ты на даче ночевал не один, а с… с другой женщиной? – осторожно спросила она после отъезда гостей, как бы боясь его обидеть.

– Дорогая моя Верочка-пеночка, это совершенная ложь. Я там был не с одной, а с целой бригадой женщин! Мы пили и танцевали, а твой брат, заядлый пуританин, со своей сварливой женой ни пить, ни кутить не пожелали, поэтому они всю ночь провели в своей машине.

Довольная ответом мужа, Вера облегчённо вздохнула, преданно обняла его за плечи, поцеловала в губы и отправилась спать. Последнее время спала она рядом с сыном, на его детской кроватке.

Эти дачные разгулы с операторшей по конвейеру помогали Жене мириться со своей участью быть у жены, если не под каблуком, то – её подмышкой. Но как только страсть угасала и начинала гудеть от разгула голова, он старался как можно скорее вернуться домой, чтобы вновь оказаться рядом с Верой, одно присутствие которой очищало его от всякой нечистоты, которая всегда встречала его, обнимала и, не задавая лишних вопросов, кормила обедом.

С рождением третьего ребёнка мужчина позволил жене запрячь себя в супружескую упряжь, которая называется родительским долгом. Мужчина очень любил своих детей, но он хотел любить их по-своему, а не так, как этого желала Вера.

От скуки трезвого образа жизни Евгений вновь стал заниматься тяжёлой атлетикой. Для спортивных побед нужны были тренировки, хорошая еда и метаболики, которые с недавнего времени стали продаваться в аптеках только по рецептам. Вера на уговоры шла трудно, но поддавалась, так как муж просил деньги не на выпивку, а на лекарства, повышающие спортивные результаты, и она не заметила, как с ростом мускулатуры мужа портился его характер. Вспышки злости объяснялись ею как последствия кратковременных запоев по праздникам, долгие паузы в интимных отношениях не беспокоили женщину вообще, её ночные приходы к мужу носили больше жертвенный характер, ибо забирали у неё то время отдыха, в котором женщина нуждалась каждую ночь.

Вера не хотела замечать перемен, которые, как на дрожжах, назревали в её доме. Она жила себе и жила в том домашнем уютном мирке, который так лелеяла и хранила. Когда в одну из пятниц Женя пришёл с работы злой как чёрт и ни с того ни с сего запустил в неё заварником для чая, то первое, что ей пришло в голову, – быстрее спрятаться в детской спальне, а там подумать, как в убежище, что произошло.

– Эй ты, куда подевалась, чмо болотное, что, испугалась, сука? Учить жизни меня вздумала!

«Что случилось? Что произошло? На меня кричит мой муж? Его подменили?» – лихорадочно думала напуганная Вера, но ругательства Жени не оставляли место иллюзиям.

Прошёл час, потом другой, дети спокойно спали в своих кроватях, а Вера, врач и дочь достойных родителей, жена и мать троих детей, сидела за дверью и дрожала от страха, слушая, кто она в глазах мужа.

– Надо же, как влип я, даже отдохнуть как человек не могу. Ты, тварь, трезвенница пожизненная, всю жизнь мне испоганила! Так подохни как собака! Стоп… Собака – друг человека… она не ты, она меня понимает! А ты… ты эта… и поэтому я с тобой сейчас разбираться буду!.. Только дай встану, и я тебе покажу, как из меня буратино делать…

Вера не обижалась на мужа, она его боялась. Единственное, что тревожило её, что в спальне не было укромного местечка, чтобы спрятаться, поэтому и оставалось сидеть под дверью и вспоминать, как она докатилась до жизни такой.

 
                                          * * *
 

В последнее время Вера привыкла к трезвости мужа и ничего ему не сказала, когда он пришёл с работы домой выпивши по случаю Международного женского дня.

Посидев с полчаса перед телевизором, Женя решил закусить колбасой, которая лежала в холодильнике.

Было время обеда, и все дети сидели за кухонным столом и доедали пюре с котлетой. Маленькая кухня еле вмещала стол, плиту, кухонный шкаф и холодильник, который стоял за Витиным высоким стульчиком. Женю сильно шатало, но он настойчиво пробирался к холодильнику. Катю он вытолкнул в коридор, запустив в неё стулом, потом очередь дошла до Танюшки. Поднятая за шиворот девочка пыталась что-то важное рассказать своему папе, она с искренней любовью смотрела в его глаза, но тот отбросил говорунью в угол кухни. От неожиданности происходящего сама Вера впала в ступор и безмолвно следила за тем, как муж приближался к Вите, который сидел на высоком стульчике у холодильника. Когда Женя вытащил сына из стульчика и поднял на высоту глаз, то замешкался, видимо, не зная, куда его лучше бросить. И тут случилось неожиданное: мальчик поднатужился и завопил прямо в лицо отцу, и тот испугался, с почтением усадил сына обратно в его высокий стульчик, а сам вернулся в зал, лёг на свой диван и уснул, забыв о колбасе и водке. А наутро Женя с детьми поздравили Веру, и всё встало на свои места, но в этот раз их семейная жизнь потерпела крах!

 
                                          * * *
 

За окном стояла кромешная тьма. Вера сидела под дверью, ведущей в зал, прислушиваясь к угрозам мужа и подготавливала себя к самому худшему. Больше всего на свете Вере не хотелось, чтобы дети проснулись и узнали, что их папа пьяница и разбойник. Это могло подорвать их уважение к Жене как к отцу.

От сидения на полу немели ноги, но Вера боялась пошевелиться. Её мысли путались, ища причины этой вспышки гнева, ведь Женя пришёл домой с вечерней смены абсолютно трезвым, в доме было убрано, дети спали и стол накрыт для ужина. Вера встретила его у порога, помогла снять верхнюю одежду, и тогда ничего не предвещало беды.

И тут она вспомнила, что мужа разозлило то, что попросила перенести поездку к родителям из-за гололёда.

«Зачем я опять вмешалась в его дела, пусть бы ехал, тем более, Женя был голоден, – раздумывала Вера про себя. – Как я могла не заварить свежий чай?! Вилку и ложку положила, а чай заварить забыла!.. Ведь он мог меня убить! Ой, и правда, он мог меня если не убить, то покалечить. Интересно, ударом заварного чайника можно пробить голову насмерть?.. Нет, всё-таки хорошо, что он промахнулся. Жаль другого такого заварного чайника уже не найти… Что было потом? А потом суп с котом! Я успела прошмыгнуть в спальню, а теперь не знаю, куда мне податься и что делать».

Тут за дверью опять послышалась ругань, потом непонятная возня, и вдруг что-то рухнуло на пол и …всё стихло. Подождав минут десять, Вера осторожно посмотрела в замочную скважину – никаких движений в зале не отмечалось. Она встала на корточки и чуть приоткрыла дверь. Её предположения оправдались: муж лежал на ковре. Его раскинутые руки указывали на дверь детской спальни. Рядом с ним валялся стакан. Вера подобрала стакан, убрала в мусор пустые бутылки из-под водки, на которые можно было купить машину навоза, накрыла мужа детским одеяльцем и пошла спать.