Текст книги "Вера и рыцарь ее сердца. Роман в 6 книгах. Том 2"

Наташе Буталовой в ту ночь не спалось. Как можно спать, когда уже завтра исполняется заветная мечта её жизни. Это замечательное событие лишало сна и рисовалось в образе сходки всех односельчан под красные знамёна, где на украшенной цветами трибуне ей вручался ключ от кабинета заведующей Андрюшинской больницы.

В темноте спальни Наташа счастливо улыбалась, её сердце радовалось, словно уже слышало будущие аплодисменты районного начальства, коллег и своих земляков. Эта должность заведующей больницы принадлежала ей по праву наследования.

Бывший заведующий больницей в Андрюшино, Пётр Петрович, уже как год разгуливал на пенсии, а в его кабинете исполняла обязанность главврача приезжая казашка Лебедева, которая приехала в эти места лечить, а не руководить больницей в Андрюшино. Ибо она для деревенских чужая и не сегодня, так завтра сбежит куда глаза глядят, а Наташа своя, в Андрюшино родилась, здесь и выросла, диплом фельдшера получила, замуж вышла и растит прекрасных сыновей.

За окном в морозной тишине утомлённо заухала сова, предвещая рождение нового дня.

 
                                          * * *
 

Если говорить честно, то Наташа не любила вспоминать свою родословную и всегда представлялась друзьям и знакомым коренной сибирячкой, хотя родом была из знатных кубанских казаков. Скрывать родственные связи с раскулаченными казаками, когда-то сосланными на поселение в Сибирь, вошло в привычку. После окончания школы Наташа отказалась ехать с родителями на Дон, а отправилась в Тюмень, где выучилась на фельдшера, чтобы когда настанут сроки, получить по праву наследования от состарившегося Петра Петровича заведование участковой больницей.

Деревенская жизнь не терпит новшеств и суеты, требует, чтобы всё происходило в положенные сроки, и нарушать эти древние традиции приезжим непозволительно.

Вот Пётр Петрович, тоже из семьи ссыльных кулаков, такой неспешный порядок деревенской жизни уважал, и жители Андрюшино его уважали, признавая не только земским врачом, но и отцом родным. Он являл собой пример коммуниста и руководителя, с его мнением считались все, от мала до велика, а Наташа его просто боготворила.

Пять лет назад силами больницы для молодой семьи Буталовых был построен на бугорке крестовый дом, и всё говорило о том, что Наталья Александровна скоро станет преемницей Петра Петровича, но тут появилась Лебедева из Казахстана, которая не только взашей выгнала мужа, но и руки на себя наложила, хотя мужик-то у неё был справный, с образованием, а что пил, так кто в деревне не пьёт и по бабам не гуляет.

Себя Наташа считала образцовой женой и гордилась своим мужем, а как было им не гордиться? Её Виктор прослыл первым заводилой на деревне, по праздникам на балалайке бренчал, правда, заносчив был малость, чуть что и сразу в драку, кулаками махать.

Вот его младший брат, Сергей Буталов, хоть ростом не вышел, зато характер имел более добродушный. Выпить Сергей тоже любил, но при этом башку у него не сносило, потому что хорошо закусывал, и после застолья не шкодил, а мирно спал.

Наташа посодействовала, и Сергея Буталова взяли на работу в больницу завхозом, так как он легко заводил нужные знакомства в районе и умел быть благодарным. Осталось только ей занять должность заведующей, чтобы иметь обеспеченную жизнь до старости. Как приехала в деревню эта Лебедева и после ухода Петра Петровича на пенсию уволила Сергея Буталова за пьянство и воровство, и это ей ещё аукнется, потому что тот ходил в любимцах у главного бухгалтера районной больницы, а она была женщиной мстительной.

 
                                          * * *
 

Настенные часы прокуковали четыре раза. Печки остыли, в спальне становилось прохладно. Виктор во сне придвинулся к тёплому плечу жены, пробурчал себе под нос:

– Наташк, что ты всё вошкаешься, словно тебя блохи жрут?.. Спи давай, скоро корову доить пойду… спи давай…

Глубокий вздох жены разбудил мужчину окончательно, и он вспомнил о событиях грядущего дня.

Завтра ожидался приезд главного врача района в Андрюшино, а там и гулянка по поводу новой должности жены и восстановления братца Сергея в должности завхоза.

Сонно улыбнувшись, Виктор развернулся к супруге, обнял её горячее пышное тело и зашептал на ухо:

– Наташк, какая-то ты у меня сладкая, слаще не бывает… Завтра врачиха-то будет сама твои ручки целовать. Сережка-то дурак дураком, а дело-то уладил справно. Вся районная бухгалтерия, однако, поёт под его дуду. А деревенские что?.. Они за тебя горой, а куда им ещё деваться-то, однако. Ты же, Наташка, своя, доморощенная, не то что эта фифочка заморская.

Тут мужчина сделал паузу… его тело неожиданно среагировало на женские прелести жены.

– Брось ты эту больничную канитель, а лучше повернись-ка, цыпочка, ко мне. Разве кто с тобой справиться… иди ко мне, чай, мужик я тебе, а не пенёк на чужом огороде… Ох, и люблю же я тебя.

Терпкий запах табака и перегара, да ещё под утро, становится особо невыносим.

– Витька, отстань, и без тебя тошно… Спи ты, бык приставучий.

Мужчина нехотя отвернулся от жены, и через какое-то время раздался его примиряющий храп. Он совершенно не подозревал, что лестью только разбередил сердце Наташи, где поселилась ревность, ведь деревенским бабушкам и дедушкам пришлась по душе новая докторша, и теперь мешала женщине заснуть не радость вступления в должность, а злость на себя, что не довела начатое дело до конца, а поддалась жалости.

А дело было не простое, а колдовское.

 
                                          * * *
 

Испокон веков в каждой деревне рождались свои святые и свои доморощенные ведьмы. Святых любили, а последних боялись и слово поперёк говорить не спешили, ни к чему на рожон лезть.

Такой коварной женщиной была в Андрюшино не Наталья Буталова, а экономист сельсовета Гайдарчук, крупная, плечистая и волевая женщина. Гайдарчук очень гордилась своим даром вгонять человека в страх. Она имела два законченных высших образования, что давало ей право называть себя интеллигентной женщиной и верховодить всей деревней, в сельсовете она занимала должность экономиста и стыда не ведала уже с рождения, как и мук совести, ну что тут сказать, ведьма есть ведьма.

После окончания университетов без всякого смущения Гайдарчук выставила собственных родителей из дома, который позже продала, и на вырученные деньги купила новый для себя и своей семьи. Надо сказать, что никто в деревне и слова не обронил, видя такой дочерний беспредел.

В какое время зародилось в Гайдарчук желание портить людям жизнь, сказать трудно. Может быть, эта строптивая женщина являлась сама жертвой какого-нибудь давнего родового проклятия или просто случилось так, что ей самой понравилось быть деревенской Баба-ягой, и теперь для счастья Гайдарчук не нужны были покорные дети и непьющий муж, хорошая работа и уважение соседей. Нет! Для настоящего счастья Гайдарчук нужен был скандал, и чем скандал становился грандиознее, тем радостнее билось сердце в её груди. К приезду новой врачихи эта профессиональная склочница передралась уже со всеми в деревне, и не по одному разу, и даже заскучала. Ссориться по пустякам ей надоело, а для настоящего скандала в деревне не было подходящей кандидатуры, что негативно могло сказаться на порочной славе самой Гайдарчук как деревенской задиры и сексуальной домогательницы.

Да, быть признанной злодейкой не каждому смертному по плечу.

В сравнении с Гайдарчук, Наташа Буталова была просто «ангелом во плоти», правда, плоть её для ангельской была излишне тяжёлой. Любила женщина людям угодить, умела разговорить человека и выслушать его до последнего словечка, знала, кому витаминки прописать, а кому порчу снять. Ветеринары не приживались во владениях Гайдарчук, поэтому, у кого какая скотинка занеможет, все к Буталовой за помощью бежали, обучена она была заговорам и приворотам.

Год проходил за годом, и к моменту выхода Петра Петровича на пенсию Наташа Буталова имела славу деревенской знахарки. Дару заговора научилась она ещё в девичестве от одной старушки-шептуньи из села Нелани, которое располагалось у самых болот. Бабушка уже давно померла, но её знахарское дело процветало, и деревенская фельдшерица имела приличный приработок и добрела в теле. Теперь ей оставалось только занять пост заведующей больницей и поживать на лаврах до пенсии, а тут Лебедева объявилась, и её уважал весь персонал больницы, а сельчане за глаза почтительно называли Верой Премудрой.

– Тьфу, Вера Премудрая. Самоубийца она и разведёнка! Премудрая! Детей сиротами оставила при живом-то отце, а сама барыней по Андрюшино разгуливает.

Как хотелось женщине выскочить из кровати, схватить эту Веру-разведёнку за грудки и объяснить ей прописные истины!

– Подумаешь, мужик напился! Подумаешь, побуянил! Так что теперь бабе на рожон лезть? Нет, я сильнее и мудрее тебя, самозванка! Руку мне Витька ломал? Ломал. В погребе под замком я сидела? Сидела, да и в колодце целые сутки провалялась, и ничего, выжила, зато при муже! Как ты посмела, Верка-паскудница, своего мужика-то на улицу выгнать, и Бога не побоялась! А теперь кукиш тебе с маслом, а не должность главного врача больницы! Это моё законное место!

А ведь всё могло случиться иначе, и комар бы носа не подточил! Только упустила Наталья свой шанс, а то давно бы уже в дамках ходила и в президиумах посиживала

Как же случилась так, что она этот шанс проворонила?

 
                                          * * *
 

Стояло благодатное бабье лето, когда в Андрюшино приехала семья Лебедевых, и всё в больнице закрутилось вокруг новой врачихи, ей и врачебный дом отремонтировали, и забором двор огородили, деревенские бабы с заготовками на зиму помогали, словно она с иконы сошла.

Наташа с детства не любила конкуренцию, она не испытывала жалости к тем, кто пытался с ней соревноваться за звание самой доброй, умной и счастливой женщины, в деревне таких смельчаков не было.

Хотя пользоваться чёрной магией Наталья побаивалась, ведь старушка-шептунья её не зря предупреждала, что нельзя заигрывать с чёрными бесами, но настал тот час, когда и бесам надо поработать, чтобы не дать в обиду саму заговорщицу.

Лебедева с семьей приехала в деревню в сентябре, а в октябре о ней уже по всей округе говорили, что такого хорошего врача сам Бог в деревню послал. Ко всем Лебедева относилась с уважением, чем очень раздражала Наташу, у которой отнимали надежду всей жизни – руководить больницей.

Случай осадить выскочку представился в начале ноября, когда супруг Веры Владимировны уехал за вещами в Казахстан, и на приглашение отобедать в доме Натальи Александровны докторша согласилась с радостью.

Придя в гости к Буталовым, Вера пришла в восторг от городского уюта в их доме, такое искреннее восхищение гостьи убранством комнат нравилось Наташе, но льняное полотенце было заговорено ещё в воскресенье, в самое полнолуние. Оставалось только дать его в руки Лебедевой и ждать, что с ней случится позже.

Вера льняным полотенцем вытерла вымытые руки перед обедом, а сама не могла взгляд отвести от запечённой в духовке индейки.

Через неделю бездыханное тело Лебедевой увезли на «скорой помощи» в райбольницу в Тавду. Вот тогда-то Наташе вдруг стало не по себе от своего умысла, оставить трёх детей сиротами, ведь у неё тоже росли сыновья. В полночь перед иконой она молилась Пресвятой Деве Марии, чтобы та спасла врачиху.

И за эту минутную слабость она чуть не испортила себе судьбу, но теперь можно не беспокоиться, завтра всё вновь станет на свои места.

 
                                          * * *
 

За окном бодро запели петухи.

Наташа закрыла глаза, немного покрутилась под боком мужа и забылась предрассветным сном.

 
                                          * * *
 

И во врачебном доме в эту тёмную ночь не спалось его хозяйке, без всякой на то причины. Личной жизни у Веры не наблюдалось, а административные проблемы на работе с приездом главного врача района Тимина должны были завтра уладиться сами собой.

Жаль только, что от трёх ночных свиданий с Иваном Илларионовичем в Новый год, в Рождество и во время весенней распутицы остались лишь мимолётные воспоминания, ибо они диктовались не столько сердечными чувствами, сколько природными явлениями и религиозными надеждами, ибо в Новый год Вера жила ожиданием новогоднего чуда, на Рождество – божественно, ну а весной – любое сердце жаждет любви, когда уму с разумом не совладать.

Третья встреча произошла в весеннюю распутицу. Согретой солнечным теплом, возбуждённой перезвоном капели, Вере смертельно захотелось быть любимой и любить, поэтому неожиданный приход Ивана Илларионовича её не удивил, ибо его привёл к ней весёлый апрель, и она любила деревенского бобыля как «дежурного по апрелю» из песен Булата Окуджавы, преданно и нежно, без всякой задней мысли.

После этой встречи Иван стал наведываться к ней по субботним вечерам, с младшими детьми он играл в шахматы, а Катюше давал деньги перед её уходом в клуб, что очень не нравилось Вере.

Если к ласковой Танюше Иван быстро привязался, то к Вите почему-то относился с холодком, а тот клоуном вился вокруг него, но близко к себе не подпускал, мальчик очень нуждался в мужской любви, но вида не показывал.

К сожалению, такая радужность весенних дней очень обманчива и коротка.

Когда в прогалинах появилась первая травка и птицы распевали на разные голоса свадебные песни, на пороге врачебного дома появилась баба Мавра, мать Ивана.

Баба Мавра восхищала Веру своей неженской храбростью и талантом повелевать всеми, кто бы ей ни попался под руку. Она имела особое восприятие мира и по поводу всех событий, как в мире, так и в родной деревне, имела своё персональное мнение, которое обычно противоречило общему.

Электрик Иван Илларионович был её младшим сыном, после армии он работал на Севере и домой приехал конченым алкоголиком, но баба Мавра быстро отвадила сына от любви к спиртному.

Как-то студёной порой она отыскала Ваньку на зимней рыбалке, когда тот так накачался самогоном, что и лыка не вязал. Мавра не дала опомниться рыбакам, схватила мёрзлую рыбину и этой рыбой в кровь разбила лицо непутёвому сыну. Досталось и тем, кто пытался его защитить. Выполнив свой материнский долг, Мавра бросила окровавленную рыбу обратно в прорубь и с песней «Интернационал» заспешила домой.

С того дня Иван завязал со спиртным пожизненно.

Говорила баба Мавра в народе всё, что ей вздумается, резала правду-матку без оглядки, ведь оглохла в старости на оба уха, хотя в этом её домочадцы сомневались, ибо она узнавала всё, что говорилось втайне.

Так вот, первого мая родительница Ивана появилась на Верином подворье нежданно и негаданно. Гостью не испугал громкий лай Пирата, но быть с его хозяйкой поприветливей она не собиралась.

– У тебя, Вера Владимировна, сколько-ребятишек-то в доме?

Этот вопрос был задан Вере в лоб, вместо приветствия.

Сама бабушка Мавра гордо стояла на крыльце, отказавшись пройти в дом, и, опираясь на палку, держала Веру под прицелом прищуренных старческих глаз.

– Трое, Мавра Ивановна. Две дочки и сын. Вы проходите в дом. Я чай поставлю.

– Что?.. От рук отбилась детвора-то? Так не зря в народе сказывают, что хоть ты и докторша почтенная, а ребятишек-то своих распустила. Мужика своего удержать не сумела, так неси свой крест, как положено путной бабе. Детей поставь на ноги, а потом с мужиками шашни крути. Это весь мой сказ… Однако домой я пошла.

Сказав эти слова, баба Мавра повернулась к Вере спиной и, довольная собой, вышла за ворота.

А через неделю после её прихода в дом Лебедевых вошла Валентина, сестра Ивана.

 
                                          * * *
 

Валентина в то время проживала где-то в Сибири на приисках, вернуться в Андрюшино и отвадить врачиху от Ивана ей приказала мама.

Знакомство Валентины с Верой состоялась в сельском магазине, и оно переросло в дружбу, когда Валентина вызвалась проводить любимую женщину брата до дома, куда вошла без всякого приглашения, с ходу уселась за стол у кухонного окна в ожидании чая.

Сестра Ивана была необычной женщиной. Она имела поступь сватьи Бабарихи, хотя красотой не блистала, уже её внешний вид говорил о родовитости происхождения, в каждом движении чувствовалась жизнеутверждающая стать. Полные покатые плечи и сильные руки, крутые высокие бедра и тяжёлая поступь прекрасно сочетались с белизной округлого лица с купеческими румянами на широких скулах. Глаза Валентины не смотрели, а всё время что-то высматривали, в её речи слышался приглушённый сибирский приговор, и чай она попивала из блюдца, причмокивая вспухшими от горячего напитка губами.

Вскоре Валентина стала единственной Вериной подругой, заменила собой Ивана, навещая семью Лебедевых каждый субботний вечер, и приносила с собой то пирожки, жаренные на сале, то свежую рыбу, то таёжную ягоду. Завидев её у оврага, Вера привычно ставила чайник на плиту, вечерние посиделки с Валентиной хоть как-то скрашивали её деревенскую тоску.

– Вера Владимировна, подлей-ка ещё чайка-то, шибко он у вас вкусный, аж за душу берёт. Я почто к тебе зашла-то, однако? Вижу, что огород-то твой ещё не вспахали. Чай, какая помощь требуется? Я вот в магазине твою Катьку «перестрела», девчонке палец в рот-то не ложи, откусит. Моих-то ребятишек Иван воспитывает, у него своих-то детей нет. А третьего дня с ним картошку из погреба в дом занесли, чтобы проросла малость, а то лето у нас короткое, просидишь и на бобах останешься… Вера, давай-ка я тебе подмогну с картошкой-то управиться. Ну, если сама справишься, то Бог тебе в помощь. Вкусный чай-то с вареньицем… В нашей семье только я одна чаёвница, а наш дядя Ваня чаи-то не пьёт, он всё больше парным молоком потчуется, от этого он и такой добрый, моим деткам ни в чём от него отказа нет.

Сказав это, Валентина сложила губки бантиком и осторожно подула на горячий чай в блюдечке. Отпив глоток-другой, гостья договорила начатый ею монолог.

– Да, без мужика бабе тяжко, но ежели взялся за гуж, не говори, что не дюж. Зачем-Ивану-то чужие дети, когда у него родные племянники имеются. Пусть моих Настюху и Сашуню воспитывает, а то их батяня уже который день не просыхает от самогонки-то. Скоро к Ивану невеста из Москвы приехать обещается, женщина она видная, состоятельная и ужас какая ревнивая.

Вера слушала Валентину, не перебивая, её отношения с Иваном никого не касались.

 
                                          * * *
 

Вдруг залаял Пират, послышались шаги. Вера привстала, прислушалась, но во дворе вновь воцарилась тишина. Спать совершенно не хотелось, она включила настольную лампу и ещё раз просмотрела документы, приготовленные для главного врача Тимина. Его приезд должен был завершить её мытарства по наведению порядка в работе больницы.

Ответственность за работу участковой больницы после ухода Петра Петровича на пенсию Вера приняла на себя как исполняющая обязанности заведующей больницей. Почему руководство райбольницы тянуло с утверждением её в должности главного врача Андрюшинской больницы, она не понимала до тех пор, пока случайно не подслушала разговор, доносившийся из бухгалтерии.

Это случилось, когда устоялась ледовая переправа через Тавду и Вера приехала в районную больницу на медсовет. Она проходила мимо бухгалтерии, когда до её слуха донеслась беседа двух женщин, в одной она узнала голос главного экономиста районной больницы Клавдии Ивановны.

– Однако эта врачиха-то из Андрюшино, ну, что мой слепенький котёнок Васька, развалит-то больничку, ох, развалит! – говорила Клавдия Ивановна басовитым голосом, а тоненький голосок ей подпевал: – Жалко мне её, однако. Мается бедняжка, а толку-то нет. Петра Петровича ей не заменить. Шибко пуглива она. Может быть, по болезням эта Лебедева и что-то там смыслит, но кто в деревне её слушаться-то будет, таким кисейным барышням самое место в городе, по паркам собачек выгуливать. Акушерка, которую эта Лебедева с бухты-барахты уволила, говорила мне, что ихняя врачиха, как приехала в деревню, так умом и тронулась, а когда-мужик-то ейный сбежал, то и вовсе спятила, руки на себя наложила. Вот такие-то дела, а теперь тихоней прикидывается.

– Лидочка, куда-городским-то до деревенских, им бы только в бирюльки играть, а здесь дело надо делать. Вот Наталья Буталова – это баба так баба, она кого угодно под себя подомнёт.

– Клавдия Ивановна, а вашу новую машину, когда будем обмывать?

 
                                          * * *
 

Этот подслушанный разговор не выходил из головы весь обратный путь, а это 40 километров через тайгу. Вера места не находила от обиды за себя и за весь свой род, ведь её, врача, имеющего диплом с отличием, сравнивали со слепым котёнком! Надо было срочно что-то предпринять, но что?

На подъезде к Андрюшино обида перешла в желание атаковать врага без промедления! Вера уже мысленно подготовила речь, с которой она обратилась бы к этой надменной хозяйке слепого кота Васьки.

– Вы блефуете, госпожа Клавдия Ивановна, вам со мной не справиться! И я прекрасно понимаю, на какие деньги вы приобрели себе новый автомобиль, у меня с детства отменное чутьё на фальшь. Я стану главным врачом и не позволю вам использовать Андрюшинскую больницу, как Али-Баба – клад разбойников. Я дочь Владимира Шевченко, боевого героя и инженера, и должность главного врача таёжной больницы мне по плечу!

Вера понимала, что у каждого рвущегося в бой должны быть тылы. Этим тылом могла быть только её старшая медсестра больницы Лидия Ивановна.

Об этой женщине полагается отдельная история.

 
                                          * * *
 

Лидия Ивановна была человеком несгибаемой воли и имела твёрдый характер. В военное время из неё получился бы отменный разведчик, а в мирное – массовик-затейник.

Когда она в компании запевала, то Вере казалось, что жить на земле стало легче и веселее, эта женщина внешностью, трудолюбием и пробивным характером напоминала ей маму. Хоть и считалось, что Лидия Ивановна была родом из Сибири, но в её жилах текла также и польская кровь.

Давным-давно, во время Первой мировой войны, прабабушка Лидии, богатая невеста из города Гданьска, полюбила удалого сибиряка, и так сильно полюбила, что вышла за него замуж и отправилась за ним в Сибирь.

Приехав в Андрюшино, родное село мужа, первым делом молодая невеста сначала удивилась, глядя на небогатое убранство дома своего супруга, а потом поинтересовалась, где у него стоят те лавки с товаром, о которых он говорил ещё в Польше.

Пришедший домой с войны солдат от радости, что он возвратился на родину живой и невредимый, хлопнул рукой по одной из четырёх скамеек, что прочно стояли у дубового стола, и ответил молодой жене:

– Вот тебе одна лавка, а по другую сторону стола – другая. Видишь, Ядвига, я тебе не соврал!

Говорят, что молодая невестка как приехала в Сибирь, так и захворала, а как родила сыночка, отца Лидии Ивановны, так и вовсе померла.

От своей бабушки-польки Лидия унаследовала трудолюбие и ненависть к пьянству. Муж Лидии, Николай, спиртного не употреблял, потому что любовь жены была ему дороже водки. Но главное, что ценила Вера в этой женщине, – это искренняя забота о благополучии родной деревенской больницы и приезжей семьи Лебедевой, единственного врача в Андрюшино.

Вера дар речи потеряла, когда Лидия Ивановна в первый Новый год принесла в подарок двух овечек и бадью засоленной капусты, а по весне и двух поросят. На второй год она привела в дом дойную корову Зинку, обозвав ту корову, которую Вера купила за свой золотой перстень, бычком с выменем.

Как старшая медсестра, Лидия Ивановна была в курсе всего, что происходило в деревне и больнице, за которую радела с материнской заботой, поэтому когда Вере Владимировне доверили руководство больницей, она стала её правой рукой и верной помощницей.

А начала Лебедева своё руководство с того, что вычеркнула из списков рабочих больницы каких-то пчеловодов из какого-то подсобного хозяйства. Самое странное, что районное начальство на её «бухгалтерский вандализм» не среагировало.

Потом Вера Владимировна объявила завхозу за пьянство в рабочее время протокольный выговор, но Сергей Буталов только посмеялся над её борьбой за трезвость больничного персонала – он имел поддержку Клавдии Ивановны, главного бухгалтера районной больницы, которая сравнила Веру со «слепым котёнком».

Во время боевых действий нельзя подстраиваться под действия врага, а надо их опережать.

Поэтому, несмотря на буран, Вера отправилась в район. Уверенно вошла она в здание районной администрации, как ходячий снеговик, потом стала расхаживать по ковровой дорожке райисполкома, внимательно читая таблички на дверях кабинетов. Найдя нужную, женщина стряхнула с себя тающий снег, попросила помощи у Бога и тихонько постучала в приёмную начальника. В приёмной никого не было, поэтому она уже более уверенно постучалась в массивную дверь, где должен был находиться сам начальник района по финансам.

– Войдите.

Вера вошла, огляделась – она стояла на пушистом ковре перед столом, за которым сидел грузный респектабельный мужчина пожилого возраста. Глава финансов, не скрывая своего удивления, терпеливо ожидал объяснений от посетительницы в промокшей искусственной шубе до пят, в заснеженном каракулевом берете, медленно сползающем в левую сторону. По суровому взгляду владелицы этого министерского берета и её сердитому молчанию чиновник сразу понял, что он уличён в чем-то нехорошем, но не знал, в чём именно. Чтобы уберечь себя от непредвиденных разоблачений, мужчина кашлянул и предложил стул странной даме в шубе до пят, но та отказалась.

– Я вас слушаю.

Тут Вера поняла, что настал её черед говорить. В кабинете кроме неё и начальника никого больше не было.

– Я пришла за помощью.

– Финансовой?

Вера собралась с мыслями и начала разговор как бы это сделала её мама.

– Лебедева, Вера Владимировна, единственный врач Андрюшинской участковой больницы. Вы знаете Петра Петровича, бывшего заведующего нашей больницей?.. Так вот, Петр Петрович уже почти год на заслуженном отдыхе, а я исполняю его обязанности. По профессии я детский врач, имею диплом терапевта, но безграмотна в бухгалтерии и финансах.

– Григорий Григорьевич, финансист районного значения, – также чопорно представился представитель районной власти. – Пожалуйста, присядьте. Чем я могу вам служить?

Вера послушно села на стул, который стоял у стола.

– Григорий Григорьевич, я в курсе, что меня подставляет наш андрюшинский завхоз, который не только пьянствует, но и совершает финансовые преступления, как вор в законе. Я уволить его не могу, потому что не я, а он является материально ответственным лицом в больнице. Быть в финансовых делах больницы слепым котёнком, вернее, слепой кошкой, …я не имею права. Научите меня, пожалуйста, тому, как я могу прекратить разворовывание нашей участковой больницы на законном основании, тогда как у завхоза есть поддержка в районе. Я полагаюсь на ваш профессионализм и жизненный опыт, потому что больше мне не на кого.

Воинственность просительницы вдруг исчезла, и теперь посетительница уже не пугала главу финансов своим видом, а восхищала решимостью пресечь финансовые преступления по горячим следам и преобразованием из мегеры в довольно симпатичную женщину, внешность которой уже не портил громадный каракулевый берет.

Григорий Григорьевич с вниманием выслушал необычную просьбу Лебедевой и решил её поддержать!

Тут в приёмной послышались шаги секретарши, пришедшей с обеда.

– Знаете, что, госпожа Лебедева Вера Владимировна, приходите после пяти часов. Я буду вас ждать.

В пять часов вечера Вера уже входила в знакомый кабинет, на полу которого красовался персидский ковёр, почему-то все ковры в казённых кабинетах казались ей персидскими.

Эта встреча происходила на высшем уровне. Прежде чем получать инструкции от знатока финансов, Вера осторожно положила перед ним небольшую коробку шоколадных конфет, а хозяин кабинета уверенно выставил бутылочку коньяка.

Если мужчина в кресле был сыт, то Вера – голодна, поэтому первая стопка коньяка подействовала на неё молниеносно, и теперь она чувствовала себя не кем иным, как настоящей королевой финансов, и вместо заикающейся робости, ее охватило желание повелевать в царстве финансов, где чиновник превратился в придворного советника и был удостоен её похвалы. Победа в схватке с завхозом и надменной Клавдией Ивановной уже совершилась в дыму сигар старого магистра по финансам.

Когда Вера вышла на улицу, то её губы хранили жар трепетного поцелуя героя финансов, её спасителя, который на следующей неделе уходил на заслуженный отдых.

Снегопад прошёл, а мороз усилился, голова протрезвела, и дойти по прямой к больничной машине казалось почти невыполнимой задачей, но Вера дошла, высоко неся свой каракулевый берет.

Уже по дороге домой, трясясь по грунтовой дороге, Вера закрыла лицо капюшоном и беззвучно заплакала и от своего бессилия, и от принудительного пьянства, но полученный урок по борьбе с ворами она выполнила как по писаному.

Три выговора о пьянстве завхоза в рабочее время были занесены в книгу приказов по больнице, потом главному врачу была отправлена телеграмма с сообщением, что Сергей Буталов уволен с должности завхоза в связи с пьянством на рабочем месте и о времени намеченной экстренной инвентаризации материальных ценностей в Андрюшинской больнице. Ответа на телеграмму не пришло, как и не было угрожающих звонков, ведь трудно поверить, что «слепой котёнок» в одночасье стал рыкающей львицей.

В назначенный срок Вера организовала комиссию в составе Лидии Ивановны, как старшей медсестры, председателя профсоюзного комитета Андрюшинской больницы, деревенского милиционера и представителя сельского совета в лице Гайдарчук, которая любила совать свой нос в конфликтные ситуации. По результатам проведённой проверки комиссией был составлен акт по выявленной недостаче как продуктов, так и другой материальной собственности, который был отправлен по почте главному врачу.

Только через неделю главный врач района соизволил приехать в Андрюшино, чтобы вынести определение происходящему в участковой больнице.

 
                                          * * *
 

Вера не столько переживала за приезд главного врача Тимина, сколько за Катю, которая серьёзно разболелась и долго не могла уснуть из-за приступов кашля, и только под утро после горячего молока то с маслом, то с мёдом, то с содой девочка задремала. Задремала и её мама, во сне она видела себя тургеневской барышней-крестьянкой, которая опоздала со своим рождением ровно на один век.

 
                                          * * *
 

Иван Илларионович первую половину ночи пролежал перед телевизором, а вторую – мучился бессонницей. Днём он был занят делами, а когда наступала ночь, его начинало тянуть к Вере. О трепете её упругого тела, о прикосновении её мягкой ладошки к его лицу мечтал Иван, но что было толку мечтать, если не в его привычках менять свой закоренелый образ жизни. Он не мог дать Вере семейную жизнь, ведь по природе был что блудный кот, и где бы его ни носило, он возвращался домой, где его ждали покой, привычная и тёплая печь под боком.