Текст книги "Вера и рыцарь ее сердца. Роман в 6 книгах. Том 2"

Вале предложили работу в сельсовете с предоставлением жилья. Теперь она и её семья съезжала из родительского дома в интернат, раннее предназначенный для школьников, живущих в округе Андрюшино. Пока подруги распивали утренний чай, беседовали о том, каким предвидится лето, Верины дети досматривали свои воскресные сны в детской спальне.

После чая Вера проводила подругу до оврага и уже возвращалась домой, как её окликнула Валентина, уже с другого края оврага:

– Скорее! Вера, там Витя, на плоту! Его несёт в Тавду!

– Нет, Валя, это неправда, Витя спит дома!

Вера была уверена, что с сыном всё в порядке.

– Да нет же! Это точно Витя! Беги скорее, его уносит течением!

В тот год во время половодья овраг почти до краёв наполнился талой водою. Вера подбежала к оврагу и, о ужас, увидела сына – он стоял на дощатом плотике с совковой лопатой в руке. Плотик стремительно отходил от берега, а Витя завороженно глядел куда-то вдаль. На её окрик мальчик недовольно обернулся, а она, кубарем скатившись под овраг, к самой воде, протягивала к нему руки.

– Витя, сынок, дай мне ухватиться за лопату. Не бойся, только протяни мне лопату.

– А я не боюсь.

– Я знаю, что ты смелый, но протяни мне лопату, а я буду твоим якорем.

Мальчик заартачился было, но лопату протянул. Вера, ухватившись за неё, подтащила плот из трёх досок к берегу, потом схватила сына и увесистым подзатыльником отправила домой спать.

Жене не обязательно знать, что в последнее время она взяла за привычку тайно крестить детей, он вернулся не для того, чтобы жить с детьми и отвечать за их жизни.

 
                                          * * *
 

Прошла неделя после приезда Жени, наступила суббота, а суббота – это уборка и баня, а идти в баню каждый из членов семьи должен в свою очередь.

Так принято в деревне: девочки ходят в баню с мамами, мальчики – с папами, а Витя мылся в бане сначала с Таней, а с шести лет стал мыться один. Он всегда старался вымыться до полуночи, так как боялся банницу, зелёные глаза которой появлялись на закопчённой стене бани в полночь, в чём его заверяла Танька, предпочитающая мыться вместе с Катей. На всякий случай Витя брал с собой в баню Пирата. Пёс страдал от жары в предбаннике, но исполнял свой собачий долг добросовестно. Конечно, пойти в баню с папой мальчику очень хотелось, но хотелось втайне.

– Женя, возьми Витю с собой в баню. Это поможет тебе наладить отношения с ним.

– Вера, зачем? Нет, я привык мыться один, так сказать, без свидетелей.

– Женя, поверь, для Вити это очень важно. Его друзей берут на охоту, на рыбалку и в баню их отцы, а Витю – никто и никуда. Он такой у нас, Витя, никогда не скажет, что он хочет, и даже вида не покажет, но пойти в баню с отцом для него очень важно.

Уговорив Женю, Вера отправилась уговаривать и Витю.

– Витя, иди с папой в баню.

– Не пойду.

– Как же ты не пойдёшь, когда время идти в баню для мужчин. Девочки уже помылись.

– А он сам этого хочет?

– Кто?

– Папа. Он хочет идти со мной в баню?

– Женя, ты хочешь пойти с Витей в баню! – прокричала она громко, и тот ответил из спальни: – Конечно, сынок. Давай, Витёк, собирайся с папой в баню.

Витя был счастлив, папа признал его своим сыном и захотел с ним мыться в бане!

 
                                          * * *
 

Если отношения Жени с младшими детьми уладились, то старшая дочь постоянно портила ему нервы. Катя демонстративно не признавала право пришлого отца делать ей замечания.

Во-первых, он заподозрил её в воровстве, а она не воровка. Правда, за честность Насти, дочки тёти Вали, которая с утра до вечера гостевала у Лебедевых, Катя поручиться не могла.

Во-вторых, никто папу обратно в дом не звал, и без него справлялась семья. Катя и огород копала, и картошку с мамой сажала, и по хозяйству управлялась как взрослая. Она даже деревенских пьяниц из дома выгоняла, если те жаловали проведать «докторшу», потому что её мама была для этого слишком деликатная. Катя имела право, управившись по хозяйству, уходить из дома на гуляния. Поэтому девочка не терпела, когда отец пытался ей это запретить.

– Послушай меня, Женя, – говорила Вера мужу, чтобы помочь ему понять Катюшу, – перестань дуться на девочку, это ни к чему не приведёт. В Андрюшино она хоть и своевольной стала, но никто её не обижает, и младшие за ней, как за каменной стеной. Наша Екатерина во всей округе имеет славу Жанны Д’Арк! И по дому она управляется, и детей воспитывает, они её лучше слушают, чем меня, только готовить не любит. Однажды зимой Таня прибежала домой и плачет, что её какой-то пацан с горки толкнул, так Катя, в фартуке и тапочках, в самый мороз как фурия из дома выскочила, всех ребят распугала, что у горки играли, а позже выяснилось, что никто её сестрёнку и пальцем не тронул, так наша Таня за соседскую девочку вступилась… Ведь я так надеялась, что ты мне поможешь с Катей справиться как отец, а ты сам её побаиваешься. Не будет она тебя слушать, не заслужил ты её доверия, а жаль.

О Кате и её подростковых проблемах Вера в последнее время делилась только со своей подушкой, которая бережно хранила её материнские слёзы, а больше было не с кем.

 
                                          * * *
 

Надо сказать, что Вера сама удивилась тому, как быстро Катя прижилась в деревне. Уже в первую школьную неделю девочка в кровь расквасила нос на перемене самому задиристому хулигану, и Веру за этот поступок вызвали в школу. С того времени и начались у неё хождения по мукам. Удержать Катю дома, научить быть послушной и скромной – всё равно что делать мёртвому припарки. Старшая дочь росла как дикая малина, колючая и вольная. Она без уговоров управлялась по дому, по хозяйству, но переделав дела, уходила в ночь из дома и жила жизнью деревенской детворы. Вере оставалось только ждать её возвращения, просиживая все вечера у окна на кухне.

От этого очень утомительного занятия можно накликать и беду.

Как-то раз в сердцах она обратилась к дочери:

– И где тебя черти носили всю ночь! Я вся испереживалась! Господи, хоть бы ты ногу сломала на своих гуляньях, чтобы немного дома посидела, остепенилась! Посмотри вокруг себя внимательно, почти все деревенские подростки пьют, матерятся и устраивают драки. Сидела бы ты лучше дома и читала книги, которые я из деревенской библиотеки принесла. А ту, что ты сама выбрала, прошу по-человечески, забрось. «Крёстный отец» тебя до добра не доведёт, это не просто книга, а исповедь человека, который продал душу дьяволу. И зачем такое читать? Тут тебе не радужная Америка для итальянской мафии, тут дно человеческой жизни по Максиму Горькому.

Постепенно это ожидание дочери с гуляний вошло в привычку. Но как-то раз Вера, не дождавшись возвращения дочери, задремала, и в этой дремоте до её слуха стали доноситься протяжные стоны: «Мама… мама… помоги».

От этого стона Вера мгновенно проснулась. Дома никого не было, и она кинулась на крыльцо. Весенний рассвет только занимался, и земля встречала утро первозданной тишиной. Слякотный март днём расквасил деревенские улицы, а утром землю приморозило и рытвины на дорогах застыли в безобразных формах.

– Почудилось мне. Вот где опять эта скотинка пропадает! Бог, не дай мне сойти с ума! Дева Мария, храни Катю под своим материнским покровом, беда мне с этой девочкой!

Успокоив себя короткой молитвой, Вера собралась было войти в дом, как у ворот опять послышались протяжные стоны.

Пират ещё раньше заметил, как во двор вползало странное существо, пахнувшее дочерью его хозяйки вперемешку с резким запахом людей мужского пола. Если он не лаял, а сочувственно поглядывал на девочку, то её мама, увидев её, коротко ахнула и остановилась, она не понимала, что надо делать в первую очередь.

Получалось, что Катюшу, её гордость и отраду, втоптали в грязь, над ней надругались и бросили у забора?! Эта мысль оглушила женщину, и она переступила через стонущую дочь и вышла за ворота, прихватив с собой железную цепь. Но за воротами никого не было. Тогда она словно опомнилась, бросила цепь наземь и кинулась к девочке, чья одежда была изодрана и в грязи.

Когда Катюша уже лежала на кухонном полу, Вера принялась лихорадочно набирать номер милиционера, но вместо милиционера в телефонную трубку ей ответила Валя, сестра Ивана Илларионовича.

– Валя, случилось самое страшное, этого я боялась всю жизнь. Я не знаю, кто надругался над моей дочерью, но этот кто-то должен ответить по закону чести!

От своего материнского бессилия женщине хотелось метать и рвать, но, так как воевать было не с кем, она села рядом с пьяненькой Катюшей и, горюя, закрыла лицо руками.

– Мама, мама, не плачь. Ничего страшного не случилось. Нога только болит очень. Я ведь сама домой… пришла. Никто меня не насиловал, попробовал бы только, и что ты такое взяла себе в голову!

Тут в дом степенно вошла обеспокоенная Валентина. Она с расторопностью купчихи налила полное корыто тёплой воды и выкупала Катю, как её заботливая мама, а девочка млела в тёплой воде и пьяно приговаривала:

– Тётя Валя, вы такая добрая, с вами и поговорить можно, не то что с моей мамой. Знаете, что я вам скажу?.. Моя мама – вреднючая злючка!

Вера слушала этот укор дочери и ничего не могла возразить, она тихо радовалась, что та вернулась-таки домой.

Выспавшись, Катя рассказала про свои ночные приключения. Она с одноклассниками справляла 8 Марта в доме у одного мальчика, выпила вина и, почувствовав себя пьяной, сбежала из компании, хотя гулянка была в самом разгаре. Чтобы никто не помешал уходу, Катя вышла на крутой берег через заднюю калитку, а так как было темно, то она, поскользнувшись, покатилась прямо к реке, которая днём раньше освободилась ото льда.

Катя повредила себе голень правой ноги. На рентгене у девочки был выявлен перелом. Так сбылось Верино необдуманное пожелание. Нога срослась быстро, и опять Катя по вечерам стала допоздна гулять по деревне.

Перед тем, как приехал в Андрюшино Женя, Вера поменяла тактику в воспитании старшей дочери, которой уже не помогало ни сидение в бане и в погребе, ни воспитание прутом. Теперь Вера заманивала Катиных подружек к себе домой и угощала их различными сладостями, от которых желание погулять у подружек пропадало, и они коротали вечер у неё в доме.

Зачем рассказывать плохое о дочери бывшему мужу, когда Катя и так игнорировала отца, ибо сама она, Вера, понимала, что цель приезда отца была далека от воспитания детей.

Женя нуждался в официальном отказе от алиментов.

Свой отказ от алиментов Вера променяла на доверенность для продажи машины, которая за давностью лет превратилась в кошачий туалет. Покупатель на машину нашёлся быстро, задаток за машину, два с половиной миллиона рублей, Женя взял себе, а остальные три миллиона причитались Вере с детьми.

Через две недели добросовестного труда Женя вошёл к ней в спальню с необычным предложением.

– Вера, я ведь тебе не чужой, а давай вспомним молодость? Я прилягу к тебе?

– Женя, брось валять дурака, я и так сильно устала и очень хочу спать.

Мужчина в знак согласия звонко хлопнул себя по коленям.

– Знаешь, Верка, если бы ты согласилась, то я бы сам не знал, как мне быть. Ведь ты у меня ядрёной бабой стала, просто на загляденье, с тобой уже так просто не справиться.

От этого признания Вера даже проснулась.

– Женя, брось ты всякую чепуху городить. Я же не кусаюсь. Но вот что обдумываю: Витя к тебе привязался, шагу без тебя не делает, ему отец нужен. Поэтому я допускаю между нами договор. Ты останешься в моём доме, но только как отец наших детей.

Женя огорчённо покачал головой и убеждённо проговорил:

– Вера, пойми, я бы рад остаться, но для трезвой жизни не готов.

Это был последний разговор между бывшими супругами, потому что утром следующего дня Женя пропал и след его простыл. Он ушёл, не прощаясь, оберегая свою семью от своего пагубного пристрастия к выпивке.

Глава 2

Прошло немного времени после того, как бывший муж cбежал из дома не попрощавшись, но при деньгах и с заверенным отказом от алиментов. Так уж случилось, был муж и сплыл, а жизнь семьи Лебедевых шла своим чередом.

Вскоре Катюша совсем от рук отбилась. Вера терпела, терпела и стала действовать!

Как можно было допустить, чтобы Катя ночевала в доме у подруги Лизы, что жила по соседству? Да, она обидела дочь, но это же было в воспитательных целях!

Дом Лизы находился неподалёку, но устраивать разборки с дочерью при чужих людях Вере не хотелось, а хотелось, чтобы та сама поняла, что от мамы никуда не сбежишь. А тут на ловца и зверь прибежал, в дом пожаловала Лиза, чтобы забрать Катины вещи.

Девушке уже исполнилось 18 лет, после окончания школы она нигде не училась и не работала, а целые дни болталась по деревне и искала приключений на свою голову.

Вера пригласила Лизу войти в зальную комнату и начала разговор с глазу на глаз.

– Елизавета, при всём к тебе уважении, не думай, что тебе сойдёт с рук совращение моей дочери. Катя не достигла совершеннолетия, она по закону не отвечает за свои проступки, а за неё отвечаешь ты! Есть статья Уголовного кодекса Российской Федерации за вовлечение несовершеннолетнего человека в пьянство и бродяжничество! Ты спаиваешь мою пятнадцатилетнюю дочь и привлекаешь её к разврату!.. Дорогая моя, разврат для девочки – это не тогда, когда она вступает в половую связь с мужчиной, а тогда, когда она не ночует дома. Вот за это тебе придётся отвечать не мне, а судье!

Веру обрадовал явный страх в глазах юной собеседницы, и она продолжила свои угрозы, превращаясь из агента полиции нравов в кровожадную ведьму.

– Ты хочешь в тюрьму?.. Если нет, то подумай хорошо, ведь твоя разгульная жизнь добром не кончится! А теперь отвечай, где Катя?.. У вас? Почему она ночевала у тебя в доме, если у неё есть ещё мама и есть собственное жильё! Ты думаешь, что я ждать буду суда? …Нет, девочка! Я с тобой разберусь без суда и следствия, тем более без свидетелей! Я думаю, ты знаешь, кто я такая?

Тут Лиза отчаянно заморгала глазами в знак согласия и стала оглядываться по сторонам, но в доме, обставленном по-городскому, были только они вдвоём, а Вера продолжала свой натиск с таким выражением лица, что ей позавидовать мог законченный мародёр!

– Так ты знаешь, кто я такая? – повторила Вера вопрос уже по слогам.

Лиза покорно кивнула головой, и Вера удивилась, потому что сама ещё не определилась с этим вопросом.

– Хорошо. Ты знаешь, на что я способна?

– Да, – чуть слышно проговорила девушка.

Тут Вера удивилась вдвойне. На что она была способна, чтобы уберечь свою дочь от всего вселенского зла, знал один лишь Бог.

– Так вот, если я тебя… ещё хоть раз …хоть один-единственный разочек увижу рядом с моей дочерью, то…

Лиза, не дослушав окончание фразы, выскочила из дома Лебедевых и стремглав понеслась к воротам, которые, к её счастью, были открыты, потому что в этот момент Пират сорвался с цепи, и Вера еле удержала пса, чтобы тот не кинулся вслед и без того перепуганной девушки.

Пьющим родителям Лизы льстило, что дочка самой врачихи у них нашла себе кров, и они в этом не видели особой беды, и Вера это прекрасно знала, и к вечеру этого дня она лично потребовала у них расписку, по которой теперь они несут полную ответственность за её несовершеннолетнюю дочь, сбежавшую из дома. Родители Лизы правильно оценили сложившуюся ситуацию, и в этот же день Катя вернулась домой.

После ноябрьских праздников Вере выдали зарплату за три месяца, так что пришло время детей приодеть. В тот год был собран хороший урожай картошки, на зиму сделаны заготовки овощей, мороженые туши свиней уже висели под потолком на веранде, корова отдоилась и жевала сено в сарае, и семья Лебедевых, оставив все неотложные дела по хозяйству и уход за Пиратом на соседку Фриду, отправилась в Свердловск, так как земля слухом полнилась о том, что одежда на свердловском рынке продавалась гораздо дешевле, чем в Тюмени.

Вера и дети приехали на вокзал на рейсовом автобусе. Первый раз за столько лет дети выехали из деревни в город. Уже на привокзальной площади Катя, осмотревшись вокруг себя, тихо прошептала маме на ухо:

– Мама, мы нищие!

С этим трудно было не согласиться. Теперь есть деньги и одежду можно купить, но как исправить сложившиеся отношения между матерью и детьми? Вере казалось, что дети её не любят, а в последнее время эта любовь ей была очень необходима. Катя, Таня и Витя принимали её заботу как некую материнскую обязанность, как что-то само собою разумеющееся, её уважали, но не любили. Это было до боли обидно, ведь она была готова для детей и звёзды с небес срывать, целый год в Деда Мороза играть, чтобы её дети обняли просто так.

В Тюмени путешественникам не повезло с билетами и пришлось целую ночь провести на вокзале в ожидании утреннего поезда. Напротив скамеек, где расположилась Вера с детьми, уже который день жила своей привокзальной жизнью чужая семья, открыто и без всякого стеснения.

Полусонные родители сидели посередине скамейки, рядом с отцом примостился мальчик лет шести, а его сестра, примерно двенадцати лет, сидела с матерью. Когда дети проголодались, то попросили у родителей еды, и те разослали их в разные стороны, попрошайничать. Где-то во втором часу ночи дети вернулись, и оказалось, что мальчику дали подаяний больше, чем его сестре, поэтому ему достался бо́льший кусок хлеба. Дети ели хлеб, запивая его водой из бутылки, которую мать наполнила из крана в туалете, а отец для себя и жены купил бутылочку водки. Вскоре привокзальная семья наелась и напилась, потом родителей сморил сон, чуть позже уснул и мальчик, положив голову на колени отца, а его худенькая сестра не спала, она охраняла покой своей семьи.

Как бы хотела Вера испытать на себе хотя бы часть этой детской заботы, с которой худенькая бледная девчушка укрывала свою маму каким-то стареньким потёртым одеяльцем. Видимо, женщину донимал сильный зуд в паху, отчего она постоянно скидывала одеяло, а её дочка исправно его поднимала и опять нежно укрывала свою маму, чтобы та выглядела более пристойно.

В ту ночь на вокзале Вера поняла, что она виновата перед детьми, потому что не научила их любви и заботе о ней как о матери. И потому что она просила у Бога не любви детей, а любовь мужчины. А может быть, дети росли бездушными, потому что она была слишком строга к ним или наоборот? Как учить детей себя уважать, Вера знала, а как выучить детей себя любить, не ведала.

Базар в Свердловске – это зрелище, от которого захватывало дух у любого человека, особенно если он прибыл из деревни. Разнообразие товара, гам и многолюдье просто ослепляли и оглушали одновременно.

Попривыкнув к толкотне, Вера стала покупать необходимую одежду для детей. Вите быстро наскучило хождение по базару, держась с мамой за руку, он вырвался на волю и тут же потерялся среди развешанных азиатских ковров.

Веру тут же бросило в жар, она ринулась за убегающим сыном, крепко схватив за руки Таню и Катю, которые тут же заартачились. Но бесполезно, Вити нигде не было видно.

Суматошно побегав вокруг да около, Вера упала духом, остановилась и крепко прижала дочерей к себе. Такая мамина фамильярность на виду у всех Кате очень не понравилась, она вырвалась из маминых объятий, и в этот момент вдалеке прошмыгнул Витя. Опять началась за ним погоня, и опять без результата, мальчик потерялся, помощи просить было не у кого, кроме Бога.

Вера с девочками тихо прочитали молитву «Отче наш…» и пошли куда глаза глядят.

Когда рядом с торговцем вениками показалась одинокая фигурка мальчика в чёрном, похожего на юного черкеса, то их радости не было предела, потому что в нём они узнали Витю, одетого в новую одежду, который с кавказским достоинством стоял между торговцем вениками и нищим, просящим у людей подаяние. Вера купила веник, положила перед нищим 100 рублей, обняла притихшего сынишку, потом Таню, а Катя смотрела на них с высоты своего подросткового возраста.

На этом базарный день для семьи Лебедевых закончился. Пришло время навестить родного дядю Андрея, который проживал в Свердловске и встретил племянницу с детьми с радушием, а поздно вечером спросил про время отправления их поезда в Тюмень. Тут выявилась пропажа Вериной сумки, которую женщина могла оставить только в железнодорожной кассе у вокзала.

То, что в пропавшей сумке лежали не только билеты, но и все деньги, все документы и ценности, шокировало только дядю Андрея, потому что Вера была внутренне спокойна и радовалась тому, что все трое детей были при ней. Она перед сном молилась Богу молитвами святых из молитвенника, которые уже знала наизусть, а потом спокойно уснула.

Дядя Андрей не спал до утра, а с рассветом отправился в районную железнодорожную кассу и принёс потерянную сумку в купе за пять минут до отправления поезда в Тюмень. Довольные судьбой, Вера и её дети вернулись домой в новых зимних одеждах, и Пират радостно облаял возвращение своей семьи!

Приближались новогодние праздники. Зима выдалась снежной и морозной, а в Андрюшинской больнице исправно работало центральное отопление, больные получили необходимое медикаментозное лечение, продукты в полном ассортименте хранились в кладовых. Врачебный дом, обшитый рейкой снаружи и прессованной фанерой изнутри, преобразился, похорошел. Во дворе сложенных в поленницу дров хватало на год вперед, и в колодце стояла вода. Жизнь должна была радовать, но Вера не радовалась, она сходила с ума, ожидая возвращения старшей дочери с гулянок, а та приходила домой далеко за полночь, убеждая маму, что не курит и не пьёт, хотя от её разило сигаретами и вином.

Перед новогодними праздниками Катя совсем стыд потеряла, и Вера в три часа ночи отправилась на её поиски. Скрип шагов по снежному настилу был резок и неприятен слуху. Тоскуя, ходила она вдоль и поперёк деревни, как бродячая собака, которая не ужилась со своим хозяином. Увидев свет в окнах одной заброшенной избушки, Вера смело зашла внутрь. На кухоньке весь стол был заставлен пустыми винными бутылками. В жилой комнате вдоль бревенчатых стен примостились узкие кровати, на которых парами лежали подростки. Вера тяжёлой поступью вступила на середину и прорычала вопрос:

– Где Катя?

Из-под одеял тут же высунулись, как вылупились, подростки и без слов указали, кто рукой, кто кивком головы, на какой койке прячется её дочь.

Резким движением руки женщина откинула одеяло, и, как чёрт из табакерки, из кровати выскочил местный переросток Надымов, а за ним и Катя, которая тут же спряталась за его спиной. Уже то, что они оба были в одежде, обрадовало Веру несказанно, но она продолжала себя вести как надзиратель с заключёнными, не дала Надымову времени улизнуть от ответственности, стоя у него на пути к отходу.

– Сватай эту блудницу завтра же! Теперь тебе, Надымов, хана, до скончания века придётся мою дочь кормить и одевать! Совокупляться с несовершеннолетней девочкой – это преступление, которое карается по закону. Единственный путь избежать тюрьмы – это женитьба на моей дочери, которую ты сделал женщиной.

Тут подростки загалдели.

– Нет, Вера Владимировна, вашу Катю Надымов и пальцем не тронул. Попробуй её тронь, она бодается похлеще козы!

Вера опять не подала виду, что обрадовалась ещё больше, и отдала приказ по казарме:

– Все по домам! Голые и босые! Немедленно! Завтра разберёмся, кто на ком женится, а кто и разводится! А ты, дочь моя, марш домой и спать.

По дороге домой Вера мысленно благодарила Господа, что нашла Катюшу живой и невредимой, а дома развернула дочь к спящим младшим детям и сказала с грустью в голосе:

– На тебя ушли все мои силы, младшим уже ничего не достанется.

– Мама, я помогу их воспитывать. Я с ними в два счёта справлюсь.

 
                                          * * *
 

Что там говорить, и младшим тоже доставалось от матери на орехи за непослушание. Наказание для Вити сводилось к десяти ходкам с нарубленными дровами, которые необходимо было из кучи дров за оградой принести под навес и сложить на поленницу. Однажды Вера замахнулась на мальчика метёлкой за какой-то поступок, но удар приняла на себя Катя.

Вот младшую дочурку, Таню, наказывать было и не за что. Она была всегда послушным и приветливым ребёнком. Только однажды отсидела девочка весь день с овечками, за то, что от любопытства нарушила утренний наказ матери не ходить по свежеокрашенным половицам зала.

Это случилось ещё летом, во время ремонта. Вера сама покрасила полы в зале и строго-настрого наказала детям в зал не заходить!

– Ни ногой! Понятно! – сказала она перед работой и для острастки пригрозила пальцем.

Возвратившись домой на обед, в первую очередь поспешила полюбоваться трудом своих рук и тут увидела на блестящем полу, покрашенном жёлтой краской, вереницу детских следов – туда и обратно. Это было уже слишком, и Вера вышла из себя.

– Кто это сделал?

Катя и Витя виновато смотрели в пол, а Татьяна – огорченно прямо маме в глаза.

– Таня, если ты не понимаешь человеческих слов, то сидеть тебе с неразумными овечками до моего прихода.

С овечками сидеть Тане понравилось, и к ужину она пришла и с удовольствием поведала всей семье целый сериал из овечьей жизни.

Так, в воспитании друг друга, незаметно для семьи Лебедевых пролетел ещё один год жизни в Андрюшино.

 
                                          * * *
 

Вот и опять наступила предновогодняя суета, а потом празднование Нового года.

31 декабря Катя привела в дом своих друзей, а Вера встречала Новый год в семье Ивана Илларионовича, но не как невеста, а как подруга его сестры.

По новогодней традиции Валя на каждый праздник Нового года готовила какой-нибудь экзотический салат по новым рецептам. Выпив шампанское и наевшись заморского салата, Вера поддалась ласкам Ивана, который решил проводить одинокую женщину домой, но, провожая, завёл её в свою протопленную баню, где любил страстно и нежно. Это короткое женское счастье светилось у Веры в глазах, когда она возвратилась домой.

Дома творилось полное безобразие. На столе лежали тарелки с объедками, грязные стаканы, пустые бутылки из-под вина, а перед телевизором чинно сидели довольные жизнью Таня с Витей, и их лица, перемазанные шоколадом, сияли. Они рассказали маме, как весело встретили Новый год и что сама Катя ушла с друзьями погулять, оставив их одних дожидаться мамы.

После праздников наступили дни годового отчёта, но Вере было не до цифр и таблиц, потому что каждый вечер Катя уходила из дома с подружками, обещав вернуться к 10 часам вечера, а возвращалась далеко за полночь, и каждую ночь Вера сходила с ума, ожидая её прихода. Как она могла лечь спать, если не знала, где дочь и что с ней, а вдруг её обидели и некому спасти?

Такие ночные бдения очень сильно изматывали женщину, и вскоре ожидание дочери с гуляний перешло в ожидание страшного несчастья. Когда Катя в одну из крещенских ночей не пришла домой и в три часа утра, то предчувствие беды стало невыносимым. Вера сначала сидела у окна кухни, потом стала метаться по дому, перебегая от окошка к окошку. Потом долго сидела в детской, где малыши спали без задних ног, и в какой-то момент поняла, что больше нет мочи ждать дочь в полной неизвестности.

Вера вышла во двор, потом на улицу. Над деревней стояла кладбищенская тишина. Не зная, где ей искать Катю, она пошла туда, куда повели её ноги, за речку, в тайгу.

«Если что-то случится с Катей, то я не переживу, – думала она, шагая по глубокому снегу от дерева к дереву. – В принципе, я и так ничего не могу изменить в её жизни, живу я или нет… Зачем я молила о детях, если не в силах их защитить?.. Бог хотел сберечь меня от этого постоянного страха за их безопасность, когда отказывал мне в материнстве! Мужа можно выгнать из дома, но матери не выгнать своих детей, как не убежать от судьбы!.. Ведь я так просила Катю меня пожалеть, хоть сегодня прийти домой пораньше, ведь мне надо выспаться перед сдачей отчёта, а ей до меня нет никакого дела! Вот замёрзну я в тайге, тогда она вспомнит обо мне… а может быть, и не вспомнит, а может быть, без меня ей будет лучше. Ведь росла Золушка без матери, а выросла послушной и доброй, за принца вышла замуж и мачеху пожалела, а кто меня пожалеет?».

Вера замедлила шаг и оглянулась вокруг. Она не заметила, как перешла обледенелую речку, как вошла в тайгу. Вдруг ей почудилось, что кто-то незаметно подкрадывается.

– Боже, что я делаю здесь, в лесу, по колено в снегу? Надо идти обратно, вдруг Катя пришла? – прошептала она свои мысли вслух, и таёжное эхо подхватывало её шёпот и пересказывало его соснам, а сосны – звёздам, а звёзды…

Стоп, это просто бред какой-то! Вера встряхнула головой и подалась было обратно, в деревню, но ноги сделались чугунными, словно в колодках, а думы – чёрными и тяжёлыми.

– Не хочу я домой! Хватит с меня! Лучше бы я умерла пять лет назад, лежала бы теперь себе в могиле… зимой под снегом, весной – в тени сорняков, а дети бы жили себе и не тужили. Интересно, а кто бы меня, мёртвую, ещё помнил лет так через десять?.. Мама? Папа? Пират?

Мороз крепчал, но холод уже не мог помешать осуществлению новых планов женщины радикально поменять свою судьбу. Вера медленно развернулась и уже увереннее зашагала вглубь тайги, чтобы никто не нашёл её мёртвое тело и не надругался над ним, как это случилось пять лет назад, когда над ней надругался муж. Чем глубже она заходила в тайгу, тем покойнее становилось у неё на душе, которая замёрзла быстрее, чем тело. Потом вспомнилось то, что вызывало животный страх, то, что не должно повторить опять.

Вера вновь почувствовала бессилие умирающей, когда уже ничего нельзя изменить, хотя именно это бессилие, быть радостным человеком, быть доктором, быть женой и матерью, и стало поводом любой ценой, пусть собственной потерей жизни, достичь вечного покоя.

И перед глазами замерзающей женщины стали проплывать картины смертного покоя, которого в мире живых нет.

 
                                          * * *
 

Вера помнила, как напилась таблеток, чтобы больше ни за кого и ни за что не отвечать, потом дала последний наказ старшей дочери и тут же провалилась в блаженное небытие. А что было потом?

Потом ей померещился свет. Этот свет она не видела глазами, перед глазами была только беспроглядная тьма, этот свет Вера видела зрением своего сердца. Двигаться в мёртвой пустоте было невозможно. В бездонной тьме движение тела не изменяло ничего. Когда свет стал гаснуть, Вера испугалась остаться в полной тьме. Этот страх был реальным, как реальной была внезапная мысль, что там, наверху, где гаснет свет, она непременно вспомнит что-то очень важное, что-то очень личное, без чего ей нельзя умирать насовсем!

Ей вспомнилось, с какой яростной силой совершила свой первый рывок из тьмы наверх, к гаснущему свету, потом был ещё рывок и ещё, пока яркий свет не ослепил её, и Вера очнулась. Она лежала под тонкой простынёй, на операционном столе, согретая операционной лампой, а из её тела выходили катетеры и разноцветные трубочки. Она помнила, как поднатужившись закричала: «Женя?», но крика не было. Это имя вызывало ужас, это имя носил тот, кого лучше не вспоминать никогда.