Текст книги "Вера и рыцарь ее сердца. Роман в 6 книгах. Том 2"

 
                                          * * *
 

В эту ночь сладко спал только сам виновник больничного переполоха. Уволенный завхоз Сергей Буталов знал уже давно, как поступит руководство райбольницы с Верочкой Премудрой, но ему почему-то было жаль эту женщину, ведь она так старалась ради больницы, его отца вылечила от головной боли. Но что он мог поделать, ведь он сам был только «шавкой», которой перепадали крохи с барского стола.

 
                                          * * *
 

Главный врач райбольницы Тимин приехал в Андрюшино, как и обещал, но поздно вечером. Вера не стала тянуть кота за хвост, а быстренько выложила перед ним данные по проведённой инвентаризации, вскрывшей недостачу продуктов, стирального порошка, постельного белья, а также показала своему руководителю ложные ведомости на дрова, сложенные в поленницу, которые ещё растут в лесу. От такого финансового безобразия у Тимина лопнуло терпение. Он позвонил своему главному бухгалтеру прямо на домашний телефон.

– Клавдия Ивановна, вы подтверждаете то, что распиленные дрова ещё растут в лесу, а крупу и стиральный порошок съели мыши в кладовке?.. Так откройте, пожалуйста, ваши папочки… Ага, значит, и вы были в курсе, только почему я об этом первый раз слышу? Хорошо, приеду, разберусь!

После его переговоров с Клавдией Ивановной Вера официально вошла в должность главного врача Андрюшинской участковой больницы. Лидия Ивановна по такому случаю тут же организовала небольшое чаепитие в кабинете главного врача, куда был приглашён и почётный пенсионер местного здравоохранения Пётр Петрович.

Так случился и на Вериной улице праздник!!!

Глава 4

Успех – это радость, которой не напиться досыта. Простоять на постаменте славы нельзя дольше положенного времени, после вручения медалей и цветов надо отправляться домой, а дома у Веры – дети, хозяйство и никакой личной жизни. Теперь единственной радостью для неё была возможность пораньше лечь спать.

И когда все дела по хозяйству были переделаны, то вдохновение от получения должности главного врача прошло, и она чувствовала себя скорее жертвой обстоятельств, чем успешным руководителем.

Перед тем, как забраться в постель, Вере в голову пришла очень позитивная мысль: если ей удалось выиграть почти безнадёжное дело, то не продолжить ли ей свой эксперимент по очищению кармы, чтобы потом зажить долго и счастливо!

Суббота! Субботний вечер для деревенской бабы желаннее, чем лето на Канарах для городской!

Вера знала цену блаженства оказаться под пуховым одеялом с книгой в руках, когда тело, распаренное в бане, млеет от возможности лежать без движений, когда тишина и будильник отключён. Но в тот субботний вечер Вера приготовилась страдать, в её руках лежало раскрытое письмо как горький привет из прошлого.

Это письмо было написано рукой Любови Андреевны, бывшей свекрови. С первой строки до последней обвиняла она Веру за тот цирк, который та устроила по приезде в Андрюшино, а в заключение написала, что именно Вера сгубила её сына, потому что не любила его.

Из письма свекрови Вера узнала, что сразу после развода Женя записался в контрактники и служил в Чечне, но недолго. Вскоре он упросил родителей, и они выкупили его из чеченского ада за большие деньги, чтобы расторгнуть подписанный сыном контракт.

Заканчивалось письмо припиской: «Вам были высланы алименты за три месяца, когда Женя служил в армии, учтите, что эти деньги не для вас, Вера Владимировна, а для наших внуков от их папы».

Читая о деньгах, Вера улыбнулась, ведь никаких алиментов она ещё не получала, а её уже попрекают. Одно слово в этом письме задело её за живое, это слово – «цирк».

«Ох, Любовь Андреевна, – подумала она с горечью, приготовившись работать над кармой, – то, что вы назвали цирком, мне предстоит сейчас вспомнить и простить всех, кто в нём участвовал, прежде всего саму себя и вашего сына, а иначе это безумие станет моим кармическим клеймом на всю жизнь».

Письмо лежало на столе белым пятном, его освещала настольная лампочка под розовым абажуром, а на кровати смирно лежала побледневшая Вера. Она положила поверх одеяла руки и приготовилась воскресить своё прошлое, чтобы потом забыть навсегда.

 
                                          * * *
 

Семья Лебедевых пережила суровую зиму во врачебном особняке в посёлке Мирный, приспособившись к экстремальным ситуациям блокадного времени, времени нескончаемой перестройки.

В конце марта умерла одна из двух беспризорных старушек, проживающих в больнице. Перед смертью её часто навещали верующие евангелисты. О чём они с ней говорили, Вера не знала, но такое внимание к немощным людям ею одобрялось. Так как никто из больничного персонала не изъявил желание подготовить умершую старушку к похоронам, то её обмыванием занялась сама Вера. Чистую одежду принесли сотрудники, а гроб сколотили кочегары, они и вырыли на кладбище яму.

Когда покойницу положили в гроб, то её лицо в белом платочке выражало умиротворение и покой, словно смерть освободила от всех бед и проклятий. Похоронили бывшую трактористку больничными силами, по всем правилам, как это подобает в народе.

Теперь в больнице тихо доживала свой век только одна бабушка, она не вредничала, с судьбой не воевала и не переставала ждать своего сыночка.

Как ни крути, а жизнь, хорошая или плохая, заканчивается одинаково – смертью.

Вере нравилось то, как относились к смерти в семье Сафоновых. В словах из Библии звучала надежда, которая была так необходима неизлечимым больным. Случилось так, что Вера сама осмелилась поделиться этой надеждой со знаменитым комбайнером, имеющим ордена и медали правительства за доблестный труд. Умирал этот герой целины в муках. Когда все усилия Веры как врача уже не давали эффекта, она села на табуретку у изголовья больного и стала читать места из Писания, где говорилось об Иисусе Христе и о радости в вечной жизни. Хоронили героя целины всем селом.

 
                                          * * *
 

Летом посёлок Мирный преобразился, он выглядел благоухающим садом.

Решение уехать в Россию пришло к Вере, когда все надежды на восстановление водоснабжения и центрального отопления в совхозе пропали. Пережить ещё одну зиму без тепла и воды, в отсутствие транспорта и продуктов она не могла даже помыслить.

Стоял замечательный в своей летней зрелости август. Вера уже без страха управлялась со скотиной и не воспринимала доение коровы как пытку в фашистских застенках. Первые месяцы после отёла она мужественно выдаивала молоко из вымени до последней капли, а по ночам стонала от боли в руках. При покупке коровы продавец предупредил, что к любой домашней скотине нельзя сердцем привязываться, но то, что он продавал Вере тугосисюю корову, он не сказал.

Звалась корова Ночкой, она была чёрной масти, имела крупные бока и огромные рога, но проявляла снисходительность к своей неумелой хозяйке. Особую любовь Ночки Вера заслужила, когда наступило время отёла. Несколько ночей женщина внимательно следила за тем, как корова вздыхая жевала сено. Боясь пропустить начало схваток, несколько дней с вечера до утра просиживала в сарае, систематически заглядывая ей под хвост.

Надо сказать, что Вере нравилось чувствовать себя настоящей деревенской бабой, и она считала своим долгом принять роды у коровы. Свежие простыни для телёночка, ножницы и нитки для перевязывания пуповины были приготовлены ею заранее, но корова только пугала ее своими вздохами и печальными взглядами. Отелилась Ночка без свидетелей, во время майских праздников, и бычок Рыжий сразу стал любимцем семьи Лебедевых.

Следуя полученному совету, Вера не забывала, что корова не может быть другом человека, так же, как и свиньи, гуси, кролики, курочки. Даже овчарку Пирата Вера не подпускала близко к своему сердцу, хотя собачьи глаза смотрели на хозяйку с неподдельной преданностью и любовью.

Жаль, что домашняя скотина не имела права голоса и не могла повлиять на решение хозяйки убежать от разрухи туда, где её совсем не ждали, хотя сама идея переезда в Россию с приближением осени становилась всё более актуальной.

Однажды вечером Вера подождала, пока муж управлялся со скотиной, которая при его появлении в сарае радостно хрюкала, мычала, кудахтала, гоготала, а когда Женя пришёл домой, то напоила его парным молоком и заговорила о главном.

– Женя, пока не началась учёба в школе, нам надо переехать в Россию. Мама опять купила нам мешок сахара и мешок муки, скоро мы привыкнем сидеть у моих родителей на шее. Мы не можем жить как паразиты …они своё отработали, теперь наш черёд им помогать, а не наоборот. Это будет неприлично…

– … «И негигиенично, и несимпатично, вам говорят», – пропел Женя, подражая Владимиру Высоцкому, и тут же перешёл на серьёзный разговор: – Вера, пойми, жизнь – это не школа бальных танцев, в ней без помощи родных не обойтись.

– Женя, я всё понимаю, но не хочу ещё одну зиму страдать без тепла, красть каменную соль у коров и пить воду из снега! Из пяти врачей я осталась в больнице одна, без медикаментов и без машины «скорой помощи»!

– Понятно, и куда мы бежим? Вера, подумай сама! Разруха – это всё равно что эпидемия чумы, от неё нельзя спрятаться, она всегда преследует жертву по пятам. Кто нас с тобой ждёт и кто будет кормить?.. А с такой справной коровой, как Ночка, мы не пропадём!

– Но если ехать в Россию, то не в город, там нам делать нечего, мы поедем в таёжное село, куда переезжает семья Ворониных. Они уверяют, что для врача в селе приготовлен дом из бруса. Этот дом стоит на берегу речки, за которой начинается настоящая тайга. Представляешь, тайга, река и свой дом, где есть печка и дрова.

Допив молоко, вытерев полотенчиком усы, Женя уже не выглядел таким радостным, как прежде.

– Вера, то тебя тянет в степь, то в тайгу. Так не лучше ли сразу на каторгу в Сибирь?

– Хоть к чёрту на рога, лишь бы была вода в доме, тепло и еда в холодильнике!

– Хорошо, не горячись! Как ты решила, так оно и будет правильно.

Вера не стала ждать, когда рак на горе свистнет. На следующий день она сообщила родителям по телефону новость о возможном переезде в Россию, но мама тут же задала дочери каверзный вопрос:

– Вера, скажи, зачем тебе это надо?

– Мама, совхоз «Мирный» не сегодня, так завтра развалится, тепла и водоснабжения нет и в этом году не будет. Я нахожусь на плохом счету в бухгалтерии райбольницы, так как по моей инициативе была выявлена крупная недостача материальных ценностей в нашей больнице. …А что мне оставалось делать, смотреть молча, как разворовывают больницу? Из лекарств на экстренную помощь у меня в чемодане есть только ампула анальгина и ампула папаверина, и то эти лекарства я купила на свои деньги. Машина «скорой помощи» стоит в гараже без капли горючего. А если по моей вине умрёт пациент, то мне грозит тюрьма. В городе мне трёх детей не прокормить, я буду искать место в деревне, типа Андрюшино, под Тюменью.

– И на какие такие деньги ты собираешься ехать в Тюмень? Там у нас родственников нет. Учти, что денег лишних у нас с папой тоже нет.

– Ох, мама, это принципиально неправильный подход к проблеме. Если наш переезд Бог благословил, то деньги найдутся, а если нет, то будем зимовать в Мирном. Это надо решить до сентября, чтобы не срывать детей из школы.

Бог был явно благосклонен к переезду Лебедевых в Россию. Неожиданно пришли деньги, и Верин план стал осуществляться.

 
                                          * * *
 

Убеждённость Веры в необходимости переезда выбивала Евгения из того душевного равновесия, которое давала ему спокойная трезвая жизнь в Мирном.

В Мирном он чувствовал себя дома. Здесь у него была любимая работа, семья жила в шикарном особняке, имелись хозяйство, огород, гараж и машина, они жили в ладу с женой и вместе воспитывали детей. Зачем всё надо рушить? Хоть права голоса в своей семье его никто не лишал, но пользоваться этим правом он так и не привык.

В середине августа отправилась Вера в разведку. Она добралась до Андрюшино и ахнула. В такую глухомань она ещё не забиралась!

Деревня расположилась вдоль таёжной речки и выглядела убогой, безлюдной и всеми забытой. Дома прятались за высокими заборами, а дорога через деревню была настолько размыта от дождей, что переходить её приходилось вплавь. Зато деревенская больница и больничная территория являлись образцом порядка и чистоты.

Врачебный дом маяком стоял на высоком берегу оврага, двор был открыт всем ветрам, а от забора остались только огромные зелёные ворота, запирающиеся на деревянный засов. Достопримечательностью двора были старообрядческие постройки и дворовой навес, за которыми начиналось картофельное поле. Внутри дом напоминал заброшенную казарму, зато имелись две печки, две спальни, зал и кухня, туалет располагался на улице.

Заведующий больницей Пётр Петрович был приветлив к Вере, его больница была неплохо оснащена и во всём чувствовался неукоснительный порядок.

По приезде домой Вера с энтузиазмом описывала будущее место жительства в кругу своей семьи.

– Женя, дети, я очень рада, что мы вскоре отправимся в Россию. Там ещё существуют такие дикие дебри, куда не ступала нога человека. Река Тавда синее самого синего неба, она степенна и величава, а за ней стоит суровая тайга, где явно живут лешие, черти и, возможно, весёлые гномики. Так что, Танюша, скоро ты с ними познакомишься. Добраться в нашу деревню можно будет только на пароме! Паром через реку ходит каждый час. Потом нам придётся ехать сорок километров вглубь тайги. Это немного жутковато, кажется, что непременно попадёшь на Кудыкины горы.

Вера задумалась, улыбнулась и продолжила:

– Я чувствую, что история этой деревни Андрюшино богата легендами. На улицах людей не увидишь, но они живут и явно здравствуют, ведь целебным таёжным воздухом дышат. Главное, что в Андрюшино нам дадут дом, в котором есть две печи, так что зимой будем в тепле. Огород небольшой, но есть настоящая русская баня и сарай для скотины. Во дворе проложен деревянный тротуар от крыльца до ворот. У ворот нет забора, но мы его поставим. Пусть колодец находится в центре села, зато в нём всегда есть вода. В деревне работает средняя школа, где уроки истории ведёт учитель физкультуры, и директор школы будет тебе, Женя, рад-радёшенек. В доме до сентября обещали сделать ремонт при условии, если мы переедем, и я согласилась.

Подготовка к переезду в Россию прошла в сжатые сроки.

От сострадания к судьбе свинушек и телёнка, которые должны стать свежим мясом, Женя опять запил, и запил по-чёрному. Вере пришлось самой обслуживать резчиков, которые умело забили свиней, овечек и полугодовалого телёнка, любимца детей.

Приближался день отъезда, тут Веру скрутила уверенность, что она оставлена Господом на произвол судьбы, её уже не убеждали слова Надежды Сафоновой, что сатана искушает любого пришедшего к Богу, а Христос одолел сатану.

Конечно, никто не сомневается, Господь победил сатану, но Вера не имела таких сил побеждать! Сатана уже овладел её мужем, и тот напивался до чёртиков, а она готовилась к переезду как очумелая, словно торопилась в ад.

Однажды Женя схватил её в охапку и прижал к стенке в коридоре.

– Что ты всё шастаешь как оборотень? Давай раскошеливайся! Мне деньги нужны! Слышишь, ты, навозная куча…

Конечно, Вера слышала, но ответить не могла, одной рукой муж сжимал её горло, а кулаком другой руки бил в дощатую стенку рядом с её ухом.

– Ты знаешь, кто я такой? Я божий избранник! Так написано в твоей синей книжке! Так написал обо мне сам Бог! Ага, страшно… Мне уже все грехи прощены, так написал Господь обо мне! Я избранный! А ты?

От этих слов руки мужа ещё крепче стали сжимать женское горло, и у Веры потемнело в глазах.

– Лучше дай деньги на бутылку белой! Не смей отказывать мне! Я твой муж! А то будешь ты, цыпа, гореть в аду! Ха-ха, ты… и в преисподней…

Наверное, образ горящей жены понравился Жене, его хватка ослабла. Вера резко присела, и, вырвавшись на свободу, выбежала из дома. Она созвала детей и убежала с ними к своей соседке Юле, которая когда-то научила её делать из домашних сливок настоящее мороженое.

Только на следующее утро решилась женщина вернуться в свой особняк.

Женя спал на диване в зале, худой и жалкий.

И тут Вера вспомнила о тетрадке с рукописными заговорами. Эту тетрадку ей доверил поселковый фельдшер со словами: «Вера Владимировна, я вверяю вам эту тетрадь, в ней заговоры моей бабушки, потому что ваше сердце не расположено ко злу. Исцеляйте людей».

Однажды Вера воспользовалась этой потёртой тетрадкой заговоров, когда и не думала никуда переезжать. Просто ей стало жалко молодую жену инженера совхоза, которую мучили беспричинные головные боли. Лекарства Ларисе не помогали, и молодая женщина была уверена, что её сглазили завистливые соседи: уж больно ладилась у Ларисы семейная жизнь.

Вера провела только один сеанс по удалению сглаза, сделала всё так, как было указано в тетрадке фельдшера, и головные боли у Ларисы прошли. Зато Вера после этого сеанса на ватных ногах еле добралась домой и упала на диван без сил.

Кому понравится так страдать самой, леча другого человека? Тетрадка с заговорами была заброшена, но теперь желание спасти Женю любыми путями было для неё сильнее собственного здоровья. К сожалению, заговоры от пьянства оказались бессильными, и муж погибал у неё на глазах.

Как-то вечером, перед самым отъездом, позвонила новая хозяйка коровы Ночки и обвинила Веру во лжи.

– Вы говорили, что ваша корова послушно приходит с пастбища домой. Мы поверили и её купили, а теперь на дворе ночь, а Ночка где-то бродит по степи, невыдоенная. Если не примете меры, то забирайте вашу корову обратно и верните нам деньги!

Вера накинула на плечи кофточку и пошла за село искать свою бывшую корову.

– Ночка… Ночка, – взывала она к корове, заблудившейся где-то в степи, хотя о пропавшей корове не думалось вовсе.

Вера шла себе и шла, глубоко вдыхая пахнувший полынью воздух. Как ей хотелось стать гонимым ветром облаком, которое не в ответе, куда оно плывёт и зачем, которому всё равно, где застанет его рассвет и где оно прольётся дождём.

Невольно она вспоминала одного сельчанина, жена которого страдала циррозом печени. Не так давно он привёз для коровы Ночки целых две тонны сухого сена и сам помог Вере заскирдовать сено на сеновал. Женя попытался тоже взять вилы в руки, да с этими вилами в руках повалился на сено и заснул сном алкоголика. Со стыда за мужа Вера была готова провалиться сквозь землю, а этот Голубенко обратился к ней, словно был её единственным верным другом.

– Ну что вы, Вера Владимировна, какой он для вас муж? Ваш Евгений что подстилка под порог. Я вас очень прошу, не уезжайте из посёлка. Я обещаю заботиться о вас как мужчина и не дам вас никому в обиду.

И Вера попала под гипноз привораживающего взгляда этого практически незнакомого ей мужчины, и этот взгляд хранила в тайне сердца. И теперь, гуляя по степи в поисках уже чужой коровы, она ловила себя на мысли, что её единственным желанием в этот час было одно – спрятаться за спину сильного и верного рыцаря, пусть не в доспехах, но знающего, что ей надо делать и куда идти.

Вдруг мороз пробежал по коже. Вере показалось, что кто-то большой и страшный чёрной тенью крадётся за ней по степи. Она резко обернулась, но никого в ночной темноте не разглядела, потом, затаив дыхание, ускорила свой шаг в направлении посёлка, где улицы хоть плохо, но освещались. От страха стали прогибаться ноги в коленях, и, добежав до первого фонаря, женщина резко обернулась и обомлела.

– Ночка, это ты?

Но корова не подошла к протянутой руке своей любимой хозяйки, а продолжала следовать за ней на расстоянии десяти шагов. Глубокие вздохи обиженной коровы бередили душу, и в какой-то момент Вера не выдержала, остановилась, обернулась к корове и раскрыла для неё объятия.

– Ночка, не держи зла на меня. Я ведь тебя продала по нужде. Как же мне утешить тебя, родная моя Ночка? Вот скажи мне, а кто меня будет утешать? Твой хозяин пьёт беспробудно, в доме нет радости, а мой переезд уже отложить нельзя, я ведь слово дала.

Корова подошла поближе к Вере и дала себя погладить. Долго стояли они вдвоём под светом уличного фонаря, две живые одинокие души: обессиленная от собственного выбора женщина и проданная ею корова, которая обнимала бывшую хозяйку, как это только могла позволить её толстая шея. Они расставались навсегда. Корова Ночка была единственным существом, пожалевшим Веру в её скорби.

После того, как корова была загнана в сарай к новым хозяевам, Вера вернулась домой. Жени дома не было. Дети спали в своих спальнях. Было далеко за полночь, когда в закрытую на ночь дверь стал ломиться муж. Веру от ужаса затрясло, но бежать было некуда, а открывать дверь пьяному мужу не позволял страх перед ним. Она бы спряталась, но оставить детей с безумным отцом было бы преступлением! Трясущимися руками Вера схватила телефон. Она была уже не в силах бояться в одиночку!

– Алло, мама? Вы спите? Мама, я боюсь его!.. Приедете? Ко мне в Мирный? Спасибо, я буду ждать.

Сидя на лестнице, Вера прижимала к груди гудящую трубку телефона, которую после разговора с мамой никак не решилась положить обратно на рычаг. От страха она не могла двигаться, а Женя продолжал дубасить в двери, он куда-то пропадал, потом опять приходил и с ругательствами рвался в дом.

Родители приехали в Мирный, когда Женя с топором в руке ломился в прихожую, но, увидев гостей, присмирел. Вера впустила в дом родителей с братом Сашей, за которым проследовал в спальню её муж. Инцидент исчерпан.

Вера напоила гостей чаем, а брат впервые в жизни пожалел сестру.

– Вера, ты прости меня за прошлое, – тихо сказал он, когда они остались одни.

– Саша, у нас с тобой такая судьба, её не изменить. Что бы ни случилось, надо жить дальше и надеяться, что всё изменится к лучшему. Мы были детьми, когда наше детство показало, каков бывает ад, но я не жалуюсь, я люблю их, наших родителей. Ты попробуй их простить. Детство и юность прошли. Вот ты сегодня приехал, и слава Богу.

– Вера, прости. Знаешь, ведь это я …струсил тогда ночью, в детстве. Ведь той ночью я искал папин журнал, в котором самолёт хотел рассмотреть. Почему я не сказал правду? Сам не знаю, просто обидно было… Сломали они меня…

– Не злись, Саша, на родителей, и на Женю не злись. Страсть к водке – это его родовое проклятие, но мы не в ответе за наших родителей, мы в ответе за наших детей.

Тут к Вере и Саше подошёл отец. Он показался им ниже ростом, и в его волосах стала проглядывать седина.

– Вера, как ты поедешь в Россию с таким мужем? Он же алкоголик…

– Папа, без мужа приезжать в село ещё хуже, чем с мужем горьким пьяницей, репутация матери-одиночки в селе не приветствуется, это я уже поняла. Если Женя и в Андрюшино станет пить, то все увидят причину, по которой я с ним разведусь, хотя в Библии стоит, что жена не уходит от мужа.

– Ладно, доченька, я сам поговорю с Женей, когда он проспится. Его надо закодировать.

Завтра мы его повезём в Караганду, к специалисту…

А что папа говорил, то он и делал, но если бы он увидел кривую усмешку своего зятя, когда тот выходил на улицу после кодировки, то никогда бы не отпустил любимую дочь с этим человеком в далёкую Россию.

 
                                          * * *
 

Вера часто задышала, горло перехватил страх от воспоминаний о дальнейших событиях. Теперь образы прошлого мелькали перед закрытыми глазами женщины чёрно-белыми вспышками.

 
                                          * * *
 

Андрюшино.

Вера входит в холодный чужой дом. Синие панели на кухне и за ними шорох осыпающейся штукатурки.

Спальня. У выбеленных мелом стен стоят четыре больничных кровати и слышно посвистывание ветра через щели из-под подпола. Скудным светом электрической лампочки освещались бледные испуганные лица детей, выглядывающих из-под одеял.

Маленький врачебный кабинет. Он словно потерян во тьме. Тусклый свет лампочки под потолком падал на бумажный хаос справочников, лекарственных инструкций, историй болезни, листов назначения, разложенных перед Верой на тумбовом столе. Беспорядок в бумагах выходил из-под контроля и господствовал над всем.

Вера гибла, а в тёмном окне врачебного кабинета появлялись один за другим незнакомые лица её больных, они отражались в чёрной оконной раме и беззвучно шевелили губами, а она не знала, как их надо лечить.

Потом воображение рисовало замёрзшее картофельное поле. Вот она, спотыкаясь, бежит по снегу. Она бежит по снегу в носках за собакой, утащившей с веранды драгоценный килограмм сливочного масла. Пёс удирает с куском масла в клыках, за ним гонится свора бездомных собак, а за собаками бежит Вера и истошно кричит: «Отдай моё масло! Отдай моё масло!» Потом падает и плачет.

Вдруг день сменился ночью. Вера опять идёт по картофельному полю. … Стужа. … При ходьбе по кочкам ноги словно ломаются в голеностопных суставах. … Потом она бережно несёт воду в ведрах по застывшим рытвинам и колдобинам. Руки отмерзают, а чёрная вода расплёскивается и затекает прямо в калоши.

Внезапно всё исчезает, и теперь она дома. Детей не слышно, но Вера знает, что они где-то прячутся. Она сидит на корточках перед печкой, а печь чёрным нутром смеётся ей в лицо, и мокрые поленья не разгораются.

 
                                          * * *
 

Дальше вспоминать было уже выше её сил. Тепло шло от печи, а Веру колотило под одеялом, как от лихорадки. По лицу бежали слёзы, душа просила пощады от воспоминаний, но карма преследовала по пятам. Нет, это нельзя вспоминать, да и забыть невозможно. Этот ужас надо прожить, его надо простить, если не других, то хотя бы саму себя.

Нет, уважаемая Любовь Андреевна, это не цирк, это ад, которому нет места на земле. Усилием воли Вера подавила страх перед тем, что с ней случилось три года назад. Теперь всё изменилось. Главному врачу больницы нельзя быть слабохарактерной женщиной. Что было дальше? Последовательность воспоминаний терялась… Надо её восстановить во что бы то ни стало.

 
                                          * * *
 

Это случилось перед ноябрьскими праздниками. В Андрюшино они жили всего два месяца, и совхоз выделил семье врача грузовик, чтобы перевезти вещи из Казахстана на новое место проживания. Женя вещи из Мирного привёз, но мешки с картошкой заморозил, зато в кузове грузовика в Сибирь приехал Пират с будкой.

Всё, с этого дня никто Женю трезвым не видел, даже в школу он ходил пьяным.

Пьяный учитель не новинка в деревне. Такого всеобщего пьянства, как в Андрюшино, Вера не видела за всю свою жизнь. Напивались вусмерть все, родители и их дети, больные и больничные работники, пили всё, что попадалось в руки, утрами, вечерами и днями напролёт!

Никому не было дела, что муж врачихи напивался тоже, что он ночами курил коноплю у пропащего человека Гришки Волкова, в его покосившейся избушке, что стояла по соседству с врачебным домом.

 
                                          * * *
 

Теперь воспоминания приходили, словно их листали по календарю.

 
                                          * * *
 

6 ноября.

В белом халате сидит Вера за своим врачебным столом и трясётся от страха. Перед ней стоит Женя, упираясь кулаками в крышку стола. Листы назначений разбросаны по всему кабинету.

– Ты, тварь недобитая, дай деньги!.. Не дашь?

Вера отрицательно качает головой, муж злобно дышит, раздвигая ноздри.

– Я сейчас твоего Петра Петровича как скворчонка одной рукой …и готов! …Дай, дура, деньги! Я знаю, у тебя есть… Не дашь? Иду в кабинет к твоему Петеньке. Прощай!

Тут из рукава куртки мужа выпал молоток, Вера ойкает и даёт последние 70 рублей. Жить не на что… Но это не главное, в тот момент она понимает, что теряет авторитет врача и честь женщины, и уже навсегда.

8 ноября.

Вера дома перебирает раскисшую картошку. Она выбирает из кучи подмороженной картошки ту, которую можно ещё употребить в пищу. Картошка в деревне не продаётся, в магазине – тоже. Женя уходит из дома, потом опять приходит…

Вот он лежит на куче тюков с детской одеждой и читает синюю Библию, и держит Святое Писание грязными маслянистыми руками. Это кощунство перевёртывает сознание Веры.

– Господь не в силах сохранить своё слово в почёте!

Теперь Вера еле сдерживается, чтобы не попросить Иисуса с верою, как он учил, о смерти для мужа. …но Бог в своём слове повелевает жене терпеть безумство мужа… Значит, выхода нет. Вера загнана в угол: терпеть сил нет, умереть – не пришли сроки, что осталось… Самоубийство?

Внезапная мысль поражает сознание: самоубийство – грех, но одним грехом можно покрыть несколько!

«Закрыть задвижку в печи раньше срока и вечный покой обеспечен, – думает она, затаив дыхание. – А дети? …Детям будет проще, к ним придёт вечный покой как дар. Им не надо будет мучиться, выбирая свой путь, я …принесу им покой. Только Женя пусть живёт, он избран этим миром, пусть сам в нём и живёт».

В высоте этой мысли падает из рук, пахнущих гнилью, картошка и катится к Вите.

– Мама, водовозка тебе большую картошку привезла.

Вера берёт картошку из рук сына и смахивает слезу.

– Верочка, опомнись! – молит её кто-то внутри. Может быть, её сердце? – Подумай о детях, ведь они без тебя пропадут…

– Дети? У них нет выбора.

В голове царит невообразимая паника.

Вдруг вырисовывается картина: Витя стоит у открытой печки и смотрит, как папа шурудит кочергой красные угли, от нестерпимого красного жара мальчик жмурится, и красным цветом отливают глаза Жени, у него во рту торчит папироса, прикурить которую он собрался от кочерги, но просчитался, от взмаха его руки раскаленная кочерга описывает красную дугу и на глазах у Веры …сносит голову сына.

Нокаут.

Прошло какое-то время, пока до сознания матери не дошло, что Витя по-прежнему жив, он стоит рядом, целый и невредимый. Вера хочет что-то сказать, но не может, спазм в горле.

– Мам, мам, что с тобой?.. Катя, мама! Катя, иди скорее! Мама окаменела!

Поздний вечер. Вера говорит, но заикается. Перед сном моет в тазике детей, чисто символически, потом в той же воде ополаскивается сама.

На тот свет надо идти чистыми.

К ночи Женя отправляет Веру к Волкову, потому что тот «отдаёт кранты».

Переступив порог дома Волкова, она понимает, что переступила порог преисподней. Ночь на воскресенье Вера не спит. Она дописывает истории болезни, не хочет оставлять после себя долгов.

9 ноября.

Утром. Солнце скрылось. Туман. Вера теряет силы жить. Вместо обеда она пиликает на пианино шлягерные мелодии, потом поёт романсы с надрывом, потом с революционными песнями ложится на матрас, расстеленный на полу, и переходит на исполнение русских народных песен, которые рвут душу.