Текст книги "Петербургские тайны. Занимательный исторический путеводитель"

История мостовых

Более 300 лет назад – 12 сентября 1715 года – Петр 1 издал странный на первый взгляд указ: он строго запрещал жителям столицы подбивать сапоги и башмаки скобами и гвоздями. Однако это вовсе не было одним из очередных чудачеств, славного своими экстравагантными выходками царя.

Петр I озаботился сохранностью тротуаров, которые поначалу мостились из дерева. Поэтому в указе говорилось: «Великий Государь указал в Санкт-Петербурге публиковать свой Великого Государя указ, чтоб с сего времени впредь скобами и гвоздями, чем сапоги мужские и женские подбивали, никто не торговал и у себя их не имел; также и никто, какого б чину кто ни был, с таким подбоем сапогов и башмаков не носил; а если у кого с таким подбоем явятся сапоги или башмаки, и те жестоко будут штрафованы, а купецкие люди, которые такие скобы и гвозди держать будут, сосланы будут на каторгу; а имение их взято будет на Его Великого Государя».

Заложив Петербург, Петр I сразу же принялся заботиться о его улицах. Прокладка каждой новой улицы утверждалась им лично.

Сперва, это были всего лишь просеки. Даже главная улица – Невская перспектива – была только просекой от Адмиралтейства к Новгородской дороге. Никакой мостовой на ней не было: по краям для отвода воды были прорыты две обычные канавы Но если тротуары можно было выложить досками, то чем мостить новые улицы? Ведь пригодных для этого камней в округе не оказалось.

Но решительный Петр и тат нашел выход из положения. Нет камней? Значит, будут привозить! Для этого царь издал «Указ о привозе на речных судах и сухим путем на возах… определенного числа диких камней». Сочинили специальную инструкцию, кто и сколько должен везти. Каждый прибывающий в столицу корабль был обязан доставить не менее 30 камней, каждая лодка – 10, а каждая телега – 3. А каждый житель города был обязан доставить не менее ста камней. За неисполнение тоже полагался штраф. Царь был крут и виновных карал беспощадно. Эти его строгие указы действовали до 1770 года, их отменила только Екатерина II.

Прекрасная аллея

Как только появился строительный материал, улицы стали мостить камнем и они начали наконец походить на настоящие городские магистрали. Уже в 1721 году камер-юнкер Берхгольц с восторгом писал о новой столице: «Въехал в длинную и широкую аллею, вымощенную камнем и по справедливости названную проспектом, потому что конца ей почти не видно. Она проложена за несколько лет и исключительно руками пленных шведов… Она необыкновенно красива по своему огромному протяжению и чистоте, в которой ее содержат (пленные шведы должны каждую субботу чистить ее), и делает чудесный вид, какого я нигде не встречал». Нетрудно догадаться, что речь шла о Невском проспекте, который называли тогда Большой першпективой. Она шла поначалу от нынешней площади Восстания до Адмиралтейства. Мостили дороги, конечно, не только пленные шведы. Эти работы стали выполнять крестьяне-сезонники. Уже к концу XVIII века большая часть улиц в Петербурге была замощена. При этом существовало два способа мощения: выпуклый – для стока вод с тротуара, и вогнутый – со стоками в середине улицы. Мостовые были покрыты крупным булыжником и не всегда ровно, а потому проносившиеся по ним телеги и кареты производили страшный грохот. Громко звенели о камень и копыта подкованных лошадей. Находившихся же в экипажах ездоков на камнях безбожно трясло. «Всю душу вытрясет!» – это говорили тогда о езде по булыжным мостовым.

Торцовые мостовые

Не случайно, что именно в Петербурге было сделано изобретение – появились деревянные торцовые мостовые. Эта честь принадлежит некоему В. Гурьеву. На твердое основание накладывались восьмиугольные деревянные шашки. Первыми ими были вымощены Миллионная и Большая Морская, где было много богатых домов и важных учреждений. В городе сразу стало тише, а довольный изобретатель с гордостью констатировал: «Экипажи сохраняются, а здоровье людей, особливо нежного пола, получило новый быт от приятной езды». К 1830 году до 30 главных улиц Петербурга уже были вымощены деревянными шашками.

Однако довольно скоро обнаружилось, что это покрытие может обернуться большими неприятностями. Во время катастрофического наводнения 1812 года мостовые вспучились, деревянные торцы смело разбушевавшимися волнами, и они нанесли немалый ущерб домам. В 1826 году пробовали поверх булыжника положить каменные или деревянные настилы – колесопроводы, но эти опыты были неудачными.

Появление асфальта

Почти одновременно с мостовыми стали мостить и тротуары. Сначала их делали из «путиловской плитки» – известняка. Были тротуары, выложенные досками, а кое-где тротуары делали из каменных плит. До сих пор огромными гранитными плитами вымощены тротуары вокруг Исаакиевского собора, а также многие набережные. Это вечное покрытие, над которым время не властно. В 1839 году появился асфальт. Впервые им покрыли набережную реки Фонтанки у Соляного городка. Но его тогда не умели делать хорошо и от него надолго отказались. Первая целиком заасфальтированная улица – Большая Конюшенная – появилась только в 1892 году.

Когда грянула революция, а затем Гражданская война, то властям стало не до мощения улиц и укладки тротуаров. Город пришел в запустение. Среди шашек торцовых мостовых выросла трава. Но потом работы по благоустройству возобновились. С 1932 года основным материалом для мощения улиц и тротуаров стал асфальт. К 1940 году 30 процентов улиц Ленинграда были покрыты асфальтом. А когда после войны мощности асфальтовых заводов утроили, к 1950 году уже половина улиц оказалась заасфальтированной, а к 1990 году все они покрылись асфальтом.

Металлическая мостовая

Появилась в Петербурге и совершенно уникальная мостовая – металлическая, а точнее, чугунная. Кружевными чугунными решетками покрыли часть дороги на Пеньковом мосту и Якорную площадь в Кронштадте. Образец привезли из США. Его увидел великий князь Константин Николаевич и приказал произвести эксперимент. Однако в 1941 году чугун с мостовых сняли, использовав для производства корпусов для мин. Воссоздали уникальные мостовые только в 1975 году. Однажды появилась в нашем городе даже… резиновая мостовая.

Произошло это во время съемок фильма режиссера Светозарова «Преступление и наказание». Чтобы имитировать каменную мостовую, на набережной канала Грибоедова разослали резиновое покрытие с выпуклостями, напоминающими булыжники. Правда, просуществовала эта «мостовая» недолго. Сразу после окончания съемок ее убрали.

Не пропадать же добру!

Однако самый неожиданный способ мощения улиц был придуман, как мы уже писали, все-таки в советские времена. Для поребриков тротуаров стали использовать… могильные плиты с кладбищ! Последний раз их обнаружили не так давно при капитальном ремонте Большой Конюшенной улицы. Рабочие раскопали плиты черного гранита с именами усопших: некоего Лаптева, Васильевой, вероятно, из купеческих родов, относящиеся к XIX веку. Такие находки в городе делали уже не раз: плиты с могил нашли при ремонте фонтана на площади Ленина, в других местах. Большевики были людьми практичными и в бога не верили, а потому и решили использовать при мощении улиц плиты с уничтоженных в советские времена кладбищ – Митрофаньевского и других. Не пропадать же «народному добру»! Так что именно к советским временам можно теперь отнести зловещую легенду о том, что Петербург построен на костях. Десятилетиями ничего не подозревавшие горожане и туристы беспечно разгуливали по могильным плитам. А кое-где и сегодня продолжают гулять.

Город на костях

Несколько лет назад в Петербурге на реке Карповке была сделана страшная находка: оказалось, что фундамент жилого дома выложен из могильных плит с уничтоженного коммунистами старинного кладбища. Могилы уничтожали, а мрамор и гранит с надгробий в советские времена использовался как строительные материалы для мощения улиц и в фундаментах домов. Петербург оказался городом множества заброшенных или уничтоженных кладбищ и безвестных захоронений.

Еще в начале XX века известный в те времена писатель Дмитрий Мережковский с присущим ему мистицизмом отмечал, будто «Петербург – исполинская могила, наполненная человеческими костями. И кажется иногда в желтом тумане, что мертвецы встают и говорят нам, живым: «Вы нынче умрете!» Такие кошмарные предсказания и зловещие образы «города на костях», растиражированные пылкой фантазией писателей и поэтов, впрочем, – обычные для Петербурга.

Об этом стали говорить почти сразу же после основания северной столицы, возникшей не так, как другие мегаполисы, а созданной по прихоти одного человека среди безлюдных «топей и блат». Под холодным дождем и по колено в воде его в лихорадочной спешке строили десятки тысяч крестьян, согнанных со всей России, и многие действительно почти сразу же нашли свои могилы среди бревен, вбиваемых под фундаменты зданий. Сколько их было, этих безвестных жертв? Польский поэт Адам Мицкевич, Россию ненавидевший, писал о создателе Петербурга:

 
«Вогнать велел он в недра плавунов
Сто тысяч бревен – целый лес дубовый, —
Втоптал тела ста тысяч мужиков,
И стала кровь столицы той основой».
 

Но откуда появилась именно эта цифра – сто тысяч, в точности неизвестно. Разумеется, что во времена строительства «града Петра» погибших при стройке рабочих никто не считал. Как никто не считал, число рабов, погибших во время сооружения египетских пирамид, или при основании новых столиц в Южной Америке. А потому не нужно преувеличивать. Есть в мире города, в самом буквальном смысле, стоящие на кладбищах, как например, Рим. Под «вечным городом» на десятки километров тянутся подземные галереи-катакомбы, превращенные еще в древности в колоссальные могильники. Там хоронили веками. К тому же цифра погибших при основании Петербурга, какой бы большой она ни была, не идет ни в какое сравнение с сотнями тысяч, погибших во время гитлеровской блокады и захороненных потом в братских могилах.

Первые кладбища

Первое кладбище появилось в Петербурге только в 1710 году, а до этого жителей хоронили прямо возле домов или церквей. Город рос так стремительно, что очень быстро поглотил свои первые кладбища Сампсониевское и Ямское. Их следы сегодня уже невозможно найти. Могилы утрамбовали и покрыли сверху слоем земли, на котором возвели новые постройки, устраивали сады и огороды. Таким путем к началу XX века, по подсчетам историков, были ликвидированы 14 старых городских кладбищ. Это делалось на основе распоряжений городских властей, открыто, все горожане об этом знали. Точно также поступали и в других городах мира, иначе мегаполисы просто не могли бы расширяться.

Тайные могилы

Секретные захоронения стали появляться в нашем городе после революции и Гражданской войны, когда начались массовые расстрелы. Людей тайно расстреливали по ночам и закапывали потом в никому неизвестных местах, некоторые из которых не обнаружены до сих пор.

Могилы в СССР, государстве атеистов, вообще потеряли ореол святости, надгробия разбивали, с церквей сбрасывали кресты, храмы взрывали, в массовом порядке вскрывались мощи святых. Началось систематическое и варварское уничтожение кладбищ, которые-де «мешали строительству нового, социалистического города». Так, уничтожили Митрофаньевское кладбище за Варшавским вокзалом, Фарфоровское кладбище (в районе нынешней станции метро «Ломоносовская»), Малоохтинское кладбище, Римско-католическое кладбище на Выборгской стороне и некоторые другие.

Другие кладбища оказались в жалком запущенном состоянии. Старожилы помнят, как в советские времена на Смоленском, например, кладбище, что на Васильевском острове, среди склепов весело играли в волейбол, студенты готовились к экзаменам, загорали, а на могилах после получки рабочие местных заводов выпивали и закусывали. Именно в те времена юмористы сочинили и весело распевали с эстрады циничные стишки:

 
«А на кладбище, все спокойненько,
От общественности вдалеке.
Все культурненько, все пристойненъко
И закусочка на бугорке!»
 

Коммунистические власти в тайне организовали целое производство на базе разбиваемых могильных мраморных и гранитных плит. Их распиливали на куски и делали поребрики, которыми ограничивали тротуары. В 1999–2000 году газеты сообщали, что при ремонте Инженерной улицы и площади возле цирка, с которой убирали трамвайные пути, а также сквера возле Казанского собора была найдена масса таких гранитных поребриков, некоторые из которых сохранили старинные могильные эпитафии. Кучами они лежали возле разрытых дорог.

Трагедия блокады

Однако самой большой трагедией для города стала блокада. Сотни тысяч его жителей погибли от голода, артобстрелов и бомбежек. Хоронить их, как полагалось, в лютые морозы ни у кого не было ни сил, ни возможностей. Трупы возили грузовиками, сваливали кучами в громадные братские могилы. Пожалуй, ни в одном другом городе мира нет таких огромных общих захоронений, как в Ленинграде-Петербурге. А в пригородах, которые теперь стали частью города, погибших нередко закапывали прямо в воронках из-под бомб или в противотанковых рвах. Еще ждут цивилизованного захоронения останки тысяч безымянных советских солдат, павших в сражениях в лесах и болотах вокруг Ленинграда, так и оставшихся засыпанными в своих блиндажах и окопах.

Мистики считают, что души этих погребенных без христианского обряда людей витают над городом и до сих пор не дают нам покоя. Как знать, скольких бед и напастей мы могли бы избежать и сегодня, если бы не страшные исторические трагедии «города на костях».

Великий эксперимент

Несколько лет назад по одному из центральных каналов российского телевидения был показан сериал под названием «Институт благородных девиц», якобы посвященный жизни воспитанниц известного Смольного института. Надо ли говорить, что события на экране имели весьма отдаленное отношения к тому, чем на самом деле было созданное в Петербурге Екатериной II это первое учебное заведение для девушек? А каким же оно было на самом деле?

В 1764 году Екатерина II разослала всем русским послам в Европе тайный приказ: добыть программы государственных воспитательных заведений для девиц. Дипломаты удивились, почесали в затылках: «Что за новая блажь у матушки?» Однако ж повеление императрицы бросились исполнять. Но, несмотря на все старания, выполнить его не смогли. В Европе того времени такое заведение оказалось только одно – пансион под Парижем, учрежденный Людовиком XIV, но программы у него не оказалось…

Приказ Екатерины вовсе не был блажью. Она задумала великий эксперимент… вывести новую породу людей, перевоспитать общество! Начитавшись Вольтера и Дидро, императрица мечтала о России, как о государстве, построенном по законам «разума и порядка», для которого ей нужен был «новый человек», воспитанный, благородный, добродетельный, способный к созиданию. Но как это сделать? Откуда взять этого «нового человека»? И мудрая Екатерина, понимая, что указами эту задачу не выполнишь, решила сначала создать воспитателей – воспитать матерей, которые будут таких людей рожать и воспитывать. Поручила она это дело Бецкому.

Друг человечества

Именно он и стал тем человеком, который «придумал Смольный», разработал программу создания в Петербурге Института благородных девиц. Иван Бецкий, незаконный сын князя Трубецкого (именно поэтому он получил от отца только половину фамилии), был необыкновенным человеком. Все поражались его способностям, энергии и целеустремленности. Державин посвятил ему оду: «Луч милости был, Бецкий, ты». Много лет он провел за границей, служил дипломатом. А потом в Петербурге тридцать лет возглавлял Канцелярию строений. Именно благодаря ему были построены гранитные набережные Невы, с его именем связано строительство Эрмитажа и здания Академии художеств и самого Смольного института. В мае 1764 года он представил императрице устав для учреждения «Общества для воспитания двухсот благородных девиц».

Здоровый дух

Бецкий был убежден, что, прежде всего надо думать о здоровье воспитанниц, ибо только в здоровом теле – здоровый дух. А потому он советовал с ранних дел приучать детей к стуже, в Смольном в спальнях температура не превышала 16 градусов. Воспитанницы спали на жестких кроватях, по утрам делали гимнастику, а умывались холодной водой из Невы.

Воспитание в Смольном было закрытым, чтобы избежать вредного влияния извне, девочки имели очень мало контактов с семьей. Прежде всего, как учил Бецкий, следовало бороться с леностью, которая есть «мать всех пороков», в то время как трудолюбие – отец всех добродетелей. В качестве положительного примера должен быть живой совет воспитателя и пример книги.

За казенный счет

Смольный институт был рассчитан на воспитание за казенный счет 200 благородных девиц от 6 до 18 лет. Принимали дочерей дворян, лиц, не ниже полковника и действительного статского советника. Они делились по возрасту на четыре класса. Для каждого возраста были разработаны специальные форменные платья определенных цветов: в младшем возрасте – кофейного, во втором – темно-синего, в третьем – голубого и в старшем возрасте – белого. Более светлые тона символизировали возрастающие образованность и аккуратность.

В программу обучения входили: русская словесность, география, Закон Божий, арифметика, история, архитектура, геральдика, иностранные языки, музыка. Учили также танцам, рисованию, рукоделию, светским манерам, различным видам домоводства. Много времени уделялось гимнастике. Кроме этого их приучали умению быть приятными в обществе. Словом, предметов было куда больше, чем тот минимум, что предлагает сегодня для школы наше министерства образования.

Смолянки учились также воспитанию детей, домашней экономии: каждую неделю сами производили подсчет расходов, договаривались с поставщиками, обучались платить по счетам, а, начиная с третьего класса, сами шили себе платья и т. п. На каждую девицу, поступавшую в институт, ассигновалось по 50 рублей, эти деньги клали на ее имя в банк и ко времени окончания считались вместе с процентами ее приданным.

Воспитание в радости

Во главе института стояла начальница. Совершенно непохожая на ту скучную зануду, какой ее показывают в нынешнем сериале. От начальницы требовались особые качества: она должна была быть любимой и почитаемой, а самое главное «должна была вести себя кротко, весело, ей вменялось в обязанность «изгонять все то, что имеет вид скуки, задумчивости и печали». Такое требование было не случайным, поскольку речь шла о воспитании «в благородстве и радости».

Надо ли говорить, что в институте соблюдалась строжайшая дисциплина, подъем был в 6 часов утра, а занятия продолжались в течение восьми часов. В отличие от того, что показывают в сериале, были, конечно, немыслимы интрижки с учителем танцев или что-то подобное. Учительницами были женщины, учителей разрешалось приглашать только в крайнем случае.

Конечно, воспитанниц готовили для светской жизни. По воскресеньям в институт приезжали дамы из общества и светские молодые люди. Воспитанницы давали концерт, разыгрывали спектакль, или же время посвящалось просто приятному разговору. Иногда устраивались балы, на которые приглашали кадетов. Воспитанницы старших классов должны были уметь играть роль приветливых и учтивых хозяек. Устав требовал от воспитанниц приветливости и благородства не только в обращении с равными себе людьми, но и самыми низшими.

Золотой вензель

На выпуском публичном экзамене смолянок присутствовали сначала императрица, а потом император и члены его семьи. По окончании шесть лучших институток получали «шифр» – золотой вензель в виде инициала императрицы Екатерины II, который носили на белом банте с золотыми полосками.

Екатерина всячески рекламировала свой эксперимент. Смольный показывали каждому иностранцу, посещавшему Петербург. И у всех них он вызывал восхищение. Ведь впервые в Европе задача воспитания была поставлена и решалась на государственном уровне! Дидро с восторгом писал: «Была решена неразрешимая проблема – воспитывать без принуждения. Там воспитываются дамы благородные и очень образованные. Там у каждой есть возможность найти применение своим силам и развиваться. И было совершено настоящее чудо – была создано школа, которой никогда не было, нет, и вряд ли появиться».

Конечно, «великий эксперимент» Екатерины II по созданию «нового человека» и преобразованию России так и не был осуществлен. Но Дидро был прав, чудо произошло. Из смолянок вышло целое поколение русских женщин – носительниц высоких идеалов чистоты, благородства, человеческого достоинства, веривших в то, что эти идеалы осуществимы, несмотря на все тяготы жизни. Ведь не случайно, что потом именно из смолянок вышли жены декабристов, без колебаний отравившиеся за своими мужьями на каторгу в Сибирь. Возник чистый и светлый образ русской женщины, в котором находили потом свое вдохновение Пушкин, Лермонтов, Тургенев, Толстой.