Текст книги "ПЗХФЧЩ! (сборник)"

Дед Митяй на эти слова сильно осерчал. Даже раскричался.

– Вам бы только пожрать да на чудеса посмотреть. Сгнобит Антихрист всех верующих, уведет от веры истинной!

– И чего? – удивились опакляпсинцы. – Это ж пусть крещеные волнуются. Мы-то нормальные. Нам-то чего переживать?

– А в геенне огненной гореть не хотите?

– Это что за гиена такая? – спросил любознательный Кирьянов.

– Гиена, – кривляясь, передразнил его дед Митяй. – Гигиена! Геенна, дебилы! Ад, в смысле.

Гореть в аду, конечно, желающих вроде не нашлось, но и тут засомневались опакляпсинцы.

– А за что нам гореть-то? Мы живем тихо, никого не трогаем. Вон даже Антихриста и то пока не обижаем.

Пришлось деду приводить последний довод.

– Он как вырастет, так конец света и настанет. Вы жить хотите, кретины?

Этот довод оказался самым действенным. Жить всем хотелось. Сели подсчитывать, когда же Кузя подрастет, чтоб миром завладеть. Выходило лет через тридцать, не раньше. Супин сказал, что ему тогда за восемьдесят будет, так что ему все равно. Но остальные призадумались. Тридцать лет – срок, конечно, немалый, но время-то летит быстро. В общем, долго совещались и пришли к мнению, что Антихрист все-таки зло, хотя и не такое большое, как, например, демократы. Тем более что тот тоже за конец света отвечает, правда в буквальном смысле. Но что из этого следует, они не знали.

А Кузя рос. Правда, отношение опакляпсинцев к нему после крещения не сильно переменилось. И хотя с его отцом Михаилом ссориться никому не хотелось, но перебороть свою подозрительную неприязнь к Кузьке опакляпсинцы не могли. Иначе как Антихрист его в деревне никто не называл. Называли, правда, за глаза, так как почти все время Кузя проводил либо дома, либо во дворе. Но это до поры до времени.

Кузьме было пять лет, когда он, заметив, что мать отвлеклась, выбежал на улицу в поисках приключений. Отец, как обычно, пропадал где-то на работе. На дворе стояла теплая погода. Первые дни лета. Светило солнце, и все было пестрым, ярким, как тот глянцевый журнал, что уже который год валялся на заднем сиденье автомобиля Тимохина-старшего.

Заметив двух соседских мальчишек, которые сидели на корточках у забора, Кузя первым делом направился к ним. Подойдя ближе, он увидел, что они прибивают лягушку к небольшому деревянному крестику. Лапки лягушки рефлекторно дергались, но силы были неравны. Кузя присел рядом и с любопытством посмотрел на пресноводную мученицу.

– Вы чего делаете? – спросил он.

– А ты кто? – повернулся тот, что был старше, темноволосый парень лет одиннадцати.

– Кузя, – ответил Кузя, расплываясь в смущенной улыбке.

– Так это сынок тимохинский, – сказал второй.

– А-а, – протянул первый. – Антихрист. Чё надо?

Кузя пожал плечами – никаких конкретных просьб у него не было.

– Ну, тогда чеши отсюда. Нам батя запретил с тобой общаться.

– Почему? – удивился Кузя.

– Потому что ты Антихрист.

– Я не Антихрист, – с трудом выговорил сложное слово Кузя. – Я – Кузя.

– Ты Антихрист Кузя, – сказал тот, что был младше. – У тебя папа – дьявол.

Он отвесил Кузе болезненный щелчок по лбу, и Кузя не столько от удара, сколько от неожиданности упал на спину.

– Не отвлекайся, – сказал первый второму.

Кузя встал и, потирая ушибленный лоб, побрел дальше. Он еще улыбался, правда, теперь от растерянности. Щелчок был странной реакцией на его невинное любопытство. Вскоре он заметил шестилетнюю девочку, которая везла маленькую коляску. В ней лежал котенок, закутанный в какие-то тряпки. Котенок отчаянно пищал и мяукал, но выбраться из «смирительной рубашки» самостоятельно не мог.

– Не реви, дура, – приговаривала девочка, покачивая коляску. Тут она заметила Кузю и нахмурилась.

– Тебе чего? – спросила она.

– Ничего, – сказал Кузя. Потом показал на котенка и добавил:

– Ему жарко.

– Ты ничего не понимаешь, – фыркнула девочка. – Это специально. Чтобы он не простудился. И вообще, заведи своих детей, потом и учи.

Кузя смутился. Девочка, кажется, что-то вспомнила и с прищуром посмотрела на Кузю.

– Это ты Антихрист?

Кузя задумался и после паузы кивнул головой – раз его все так называют, куда же теперь денешься.

– Мама сказала, что ты сын дьявола.

– А кто это? – спросил Кузя.

– Не знаю, – пожала плечами девочка. – Но ты ко мне не подходи.

– Хорошо. А можно я рядом пойду?

– Ой, не надо, – испугалась девочка. – Ты Леночку напугаешь.

– Какую еще Леночку? – удивился Кузя.

– Ну ты совсем дебил, что ли? – поджала губки девочка. – Вон же, в коляске лежит.

Кузя посмотрел на котенка. Имя Леночка ему как-то совсем не шло. Тут девочка воспользовалась паузой и быстро засеменила прочь.

Кузя не стал ее догонять. Он перепрыгнул ручей и пошел по сухой глиняной дорожке, петляющей между домами. Иногда ему навстречу попадались взрослые. Женщины шарахались, крестились и сплевывали через плечо. Мужчины угрюмо смотрели и шмыгали носами. Какая-то бабка дала Кузе по голове пустой тряпичной сумкой. Было не больно, но неприятно. Двое подвыпивших мужиков, сидевших на лавочке, заметив Кузю, свистнули ему. Кузя послушно подошел.

– Ты, что ли, Антихрист? – сказал один и сплюнул куда-то вбок.

– Наверное, – сказал Кузя.

– А летать умеешь?

Кузя задумался. На всякий случай сказал «да».

– Тогда сейчас полетишь.

Он взял Кузю за плечи, развернул к себе спиной и пнул коленом. Кузя действительно «пролетел» пару метров и упал на сухую землю. Кожа на ладонях содралась и стала жечь. Кузя поднялся на ноги и стал дуть на ладони. Улыбаться ему теперь совсем не хотелось.

– Чего-то плохо ты летаешь, – крикнул ему мужик. – Ну-ка, иди сюда. Да иди, иди, не бойся.

Кузя совсем не боялся, но мужики были ему неприятны. Тем не менее он подошел.

– А правда, что ты, когда вырастешь, нам пиздец устроишь? – спросил все тот же мужик. Второй по-прежнему молчал и только хмуро раскачивал головой. Казалось, она просто плохо держится на шее.

– Не знаю, – сказал Кузя.

– А летать умеешь?

Наученный горьким опытом, Кузя на этот раз твердо ответил «нет».

– Не умеешь, а полетишь, – засмеялся мужик. Он снова взял Кузю за плечи и стал разворачивать его. Жилистые пальцы мужика больно вцепились в плечо, и Кузя укусил мужика за палец.

– А! – закричал тот. – Кусаешься, сука?

Он побагровел и пнул Кузю ногой уже безо всякой подготовки, наугад. Кузя снова упал на землю. Теперь все его ладони покрылись красными ссадинами и жгли пуще прежнего. Хуже было то, что от падения порвалась правая штанина. Эти брюки ему только вчера купила мама. От обиды и боли Кузя заплакал.

– Ну ладно тебе, Егор, – неожиданно сказал второй мужик. – Чё ты как с цепи?

– Тебе хорошо, – сказал первый, осматривая палец, – тебя-то он не кусал.

Кузя поднялся на ноги и побрел, растирая кулачком слезы, домой.

Дома его ожидала взбучка, но его несчастный вид существенно сбавил градус маминого возмущения.

– Где ты только так исхитрился! – причитала она, яростно драя мылом Кузины руки.

Кузя сопел носом, но молчал.

– И брюки новые порвал! Ну что мне с тобой делать! На четвереньках, что ли, ползал!

– Мам, а почему я Антихрист? – неожиданно спросил Кузя.

– Кто это тебе сказал? – замерла Танька.

– Да все, – пожал плечами Кузя.

Танька вдруг села на табурет и зарыдала, зарывшись лицом в полотенце. Кузя так и остался стоять с мокрыми руками. Ему тоже захотелось заплакать, но почему-то на этот раз слезы не шли.

Очередное доказательство в виде укушенного пальца у Егора подхлестнуло в опакляпсинцах начавший было угасать интерес к Антихристу.

– Все, – сказала со знанием дела Антонина. – Подрос наш Антихрист. Будет теперь людей грызть.

Егор расхаживал по деревне с гордым видом и всем демонстрировал укушенный палец.

– Ничего, – утешали его односельчане. – За веру пострадал. Святое дело. Вроде как теперь в святые можешь подаваться. Сам Антихрист на тебя взъелся. Видать, насолил ты ему крепко.

Правда, чем Егор мог так уж насолить Антихристу, никто не знал. Вряд ли добрыми делами, каковые за Егором вроде не числились. Но укус есть укус. Егора угощали водкой, а он за это в сотый раз пересказывал историю с Кузей. И конечно, в его интерпретации все выглядело более устрашающе, чем было на самом деле. Оказывается, он просто сидел на лавочке, никого не трогал, а тут откуда ни возьмись появился Кузьма и, хищно улыбаясь, укусил его за палец. На этом месте рассказ заканчивался, и Егор гордо демонстрировал место укуса. Ему наливали водки, и он, тяжело вздохнув, ее выпивал. Надо сказать, что ранка от укуса была такая маленькая, что Егору перед каждым таким визитом приходилось расковыривать ее, чтобы придать ей товарный вид. В итоге она становилась все больше и зарастать не собиралась.

– Надо же, – охали бабы, глядя на палец. – Вот он, укус сатанинский ядовитый. Не затягивается.

– Да, Егор, – вторили бабам мужики. – Он у тебя вроде даже еще пуще распухает. Сходил бы ты к врачу, не ровен час гнить начнет.

Но к врачам Егор не собирался. Ему как потерпевшему везде и наливали, и закуску давали. Кто ж от такого счастья добровольно откажется? Главное, чтоб рана была видна. А уж об этом он позаботится.

Одновременно с увеличивающейся в размерах раной обрастал новыми леденящими кровь подробностями и рассказ Егора. Вот уже и не просто «откуда ни возьмись» появился Кузя, а вроде как из-под земли выкарабкался. Вот уже и не просто за палец укусил, а предварительно хриплым голосом Егору скорую смерть напророчил.

Бабы охали. Мужики качали головами. Вскоре и сам Егор стал верить в то, что напридумывал. Горько плакал, роняя пьяную голову на стол. Причитал хнычущим голосом. Бил себя в грудь. Говорил, что все равно от веры своей не отступит, пусть его даже сто Антихристов будут терзать. А придя домой, ковырял, морщась от боли, подзатянувшуюся рану, чтобы на следующий день история повторилась. Так бы оно и шло, если бы через неделю такого самоистязания палец действительно не начал гноиться. Стала побаливать рука, потом поднялась температура, началась тошнота. Сначала Егор подумал, что просто где-то паленой водкой траванулся, но пил-то он только у односельчан и не один. А такой реакции ни у кого не было. В итоге он не вытерпел и вызвал скорую. Скорая добиралась почти четыре часа. Санитары приехали злые и пьяные, однако самовольничать не стали – отвезли в больницу. Там Егору поставили диагноз: сепсис или, проще говоря, заражение крови. Укушенный, правда, к тому времени был уже без сознания. Собрались было что-то делать, назначать комплексное лечение, промывать рану, но так ничего и не успели. Не приходя в сознание, Егор помер.

В Опакляпсино эта новость вызвала эффект разорвавшейся бомбы. Мало того что Антихрист напророчил Егору скорую смерть, так, оказывается, ее еще и сам своим укусом вызвал. Не успели опомниться, как подоспела и другая новость. Из райцентра. Акушерка, что Кузю принимала, из окна выпала. На самом деле Нина Ивановна полезла окна мыть, вот и поскользнулась, но кого это интересовало? Главное ж – выпала!

Из категории мелкой и досадной неприятности Кузя плавно перешел в категорию большой и непоправимой беды. С одной стороны, жить рядом с таким стало страшновато, с другой – теперь уже не было сомнений, что он – Антихрист, и скоро, как говорил дед Митяй, всем пиздец. Кстати, дед Митяй был почти единственным в деревне, кто, завидев Кузю, не шарахался и не крестился. Более того, дружелюбно подмигивал Кузе и строил тому пальцами рожки – мол, как дела, рогатый? Кузя смеялся. А дед Митяй довольно усмехался в бороду:

– Ишь ты, тоже, видать, папашку своего любит.

Правда, на улицу Кузя теперь один не выходил. Мать не пускала. Дома было, конечно, скучно, зато никто не обзывался и не заставлял «летать». Летать Кузе не понравилось. Ссадины на ладонях быстро затянулись, а обида прошла не скоро.

Пока опакляпсинцы размышляли, что им делать, раз у Кузьки такая власть над людьми появилась, Михаил стал подумывать о переезде. Танька и так до рождения сына все время дома сидела, но там хоть подружки были, а теперь смотрят на нее косо, за спиной сплетни про Антихриста разводят, да и Кузьме скоро прохода давать не будут. Сам-то Михаил не больно страдал от односельчан. Во-первых, он и раньше только с Ленькой Филимоновым да с Киркой Образцовым дружил (теми, что в райдом мотались). Во-вторых, его лично не трогали, в гости по-прежнему звали, правда, сами в гости к Тимохину не ходили – побаивались. Но жене и сыну становилось все тяжелее. Да и в школу надо будет Кузе скоро, а в местной-то, как пить, заклюют мальца. Так что переезда было, похоже, не избежать. Теперь Михаилу приходилось часто отлучаться, мотаться на дополнительные заработки, чтобы скопить денег. Дом-то в Опакляпсино не продашь, а если и продашь, то за гроши. А новое жилье – дело дорогое. Переедешь в город – не в комнатушке же втроем ютиться.

Танька, пока муж по делам мотался, следила за хозяйством – коровой Машкой и курями. Кузя, как правило, сидел дома – либо читал, либо смотрел телевизор. Как-то раз, когда Танька возилась в курятнике, во двор зашел Ленька Филимонов.

Услышав скрип калитки, Танька выглянула.

– Тебе чего, Ленька? – удивилась она, так как к ним уже давно никто не заходил. – Если ты к Мишке, так он только послезавтра будет.

– Да? – как-то вопросительно шмыгнул носом Ленька и посмотрел куда-то вдаль.

– Да, – ответила Танька и сдула с лица прядь волос. – Или ты спросить чего хотел?

– Прям не знаю, как начать, – замялся Ленька.

Танька насторожилась.

– Ну, давай выкладывай, коли пришел.

– Я, собственно, не к Мишке. И не к тебе.

– Вот как? – опешила Танька. – А к кому же?

– Я к Кузьме.

– А Кузьма-то тебе зачем?

– Долго объяснять, – махнул рукой Ленька и скривил рот.

– А я не тороплюсь, – расставив ноги и уперевшись кулаками в бока, сказала Танька.

– Да понимаешь… Галинка-то от меня ушла.

– И правильно сделала, – хмыкнула Танька. – Ты б пил больше. И руки распускал. И без работы сидел. И деньги ее спускал. И за домом не следил.

Почувствовав, что список может продолжаться бесконечно, Ленька быстро перебил Таньку.

– Это да… Но мне ж обидно. И потом, все ж одно к одному. Со склада-то меня выгнали.

– Нечего было запчасти воровать, – сухо сказала Танька.

– Это да, – снова согласился Ленька. – Но мне ж обидно. Запчасти-то я воровал, чтоб Галинке шмотки красивые купить. И потом, мне тетка из Воронежа деньжат подбрасывала, а тут померла. Вот так. Короче, хочешь режь меня, хочешь ешь меня, а дошел я, блин, до края.

– Ну и при чем тут Кузя?

– Хочу ему продать душу. Больше-то некому.

– Какую еще душу? – нахмурилась Танька.

– Ну какую, какую… такую, – смутился Ленька, который не знал никаких синонимов к слову «душа». – Хочу, так сказать, на службу к Сатане податься. Как там это называется… в слуги дьявола, что ли?

– Ты выпил, что ли? – побагровела от злости Танька.

– Да нет, – испугался Ленька. – Совсем не пил. Хочешь, дыхну. Мне б на пару минут с Кузей переговорить и все. Дело-то быстрое. Не машину ж продаю.

– А ну топай отсюда, – сделала угрожающий шаг по направлению к гостю Танька. – А то я Михаилу расскажу, он тебе башку отстрелит.

– Ладно, ладно, – поднял руки вверх Ленька, как бы сдаваясь, и стал отступать к калитке. – На нет и суда нет.

Едва он скрылся за забором, Танька, чертыхаясь, полезла обратно в курятник. Однако Ленька и не думал исчезать. Сообразив, что скрип калитки выполняет в некотором роде функцию колокольчика, как в магазине, он, тихо матерясь, стал карабкаться через забор. Перелезая на ту сторону, сорвался и плюхнулся на землю. Но, поднявшись на ноги, отряхнулся как ни в чем не бывало и стал красться к дому. Несколько раз замирал, слыша кудахтанье из курятника, но к цели своей шел упорно. Наконец, выбрал подходящий момент и юркнул в приоткрытую дверь дома. Кузя сидел на диване и смотрел телевизор. По телевизору кого-то убивали. Тот, кого убивали, издавал душераздирающие крики, хрипел и бился в конвульсиях.

«Ага, – подумал Ленька. – Вот такое кино мы смотрим».

Он посчитал это добрым знаком и поздоровался. Кузя оторвался от телевизора и удивленно посмотрел на вошедшего – чужих в доме он никогда не видел.

– Ты кто? – спросил он Леньку.

Ленька поскреб небритую щеку, потом крякнул и упал на колени.

– Я твой раб, Сатана! Прими меня в свои ряды. Буду служить верой и правдой. Душу свою готов тебе отдать… продать в смысле. Прошу, помоги, наставь на путь истинный… в смысле не истинный… в смысле истинный для тебя, а для Бога – не истинный…

Тут Ленька запутался.

– В общем, направь туда, куда считаешь нужным. Только помоги.

Потом подумал и добавил:

– Хорошо бы деньгами. И вообще отведи от меня всякие беды и напасти. А я со своей стороны обязуюсь… обещаю…

Тут Ленька снова запнулся, так как не очень понимал, что он может обещать. С Богом было как-то проще – обещаю молиться, например, или обещаю в церковь ходить, соблюдать заповеди, баб чужих не трогать, водку не пить. Здесь же надо было обещать, видимо, то же самое, только наоборот, то есть вести беспутный образ жизни, пьянствовать и бездельничать, но язык как-то не поворачивался такое обещать, тем более Ленька и без обещаний так жил.

– В общем, что надо, то и обещаю, – выкрутился он из щекотливого положения.

Кузя засмеялся – уж больно смешной был этот дядька на полу. Ленька расценил этот смех как знак высшего расположения, подполз к дивану вплотную и зашептал, глядя Кузе прямо в его большие карие глаза:

– Ты не думай… я давно созрел… моя душа очень даже для тебя пригодная… Жену-то мою первую… это ж я ее ухандокал… Бил по пьяни, а она упала и об телевизор затылком… Вот так. Но это между нами. Все-то думают, что она сама. А Галинке изменял. В райцентре с продавщицей одной… Ну, пока деньги были. Потом деньги кончились, и продавщица смылась. Продажная оказалась. А Супину я денег должен пять тысяч… но отдавать мне нечем… а сейчас Галинка ушла и что мне делать? Я ж даже за свет заплатить не смогу… И еще пью много…

Кузя выслушал весь этот сбивчивый монолог с некоторым недоумением. Которое стало еще больше, когда Ленька вдруг осторожно взял Кузину руку и поцеловал ее.

– В общем, присягаю. Кстати, если что подписать надо, ну, там кровью или чем, то я тоже готов. Хотя если честно, то я и на устный договор согласен. Ты мне только знак какой-нибудь дай, а?

– Какой знак? – поморщился Кузя, вытирая о диван обслюнявленную руку.

– Ну что ты типа меня услышал. Услышал и подумаешь. Ты услышал?

– Услышал, – пожал плечами Кузя.

– Вот и хорошо, – обрадовался Ленька.

– Это еще что такое?! – вдруг раздался за его спиной Танькин визг, и Ленька почувствовал болезненный пинок в спину.

Он хотел что-то объяснить, но Танька уже схватила его за шиворот и потащила вон. Ленька не стал сопротивляться, но на пороге зацепился пальцами за дверной проем.

– Так ты не забудь! – закричал он Кузе из последних сил. После чего был грубо выпихнут сначала в прихожую, а потом и на улицу.

– И чтоб духу твоего здесь не было! – крикнула ему Танька и хлопнула дверью.

Тем же вечером Лёнька всем в деревне рассказал, что продался дьяволу. Вообще-то он был уверен, что односельчане его поколотят, но уж больно не терпелось поделиться такой новостью.

– Ну кто-то же должен мне помочь, – оправдывался он перед опакляпсинцами. – Вот я и решил, была не была.

Но его никто и не думал осуждать. Все были, скорее, заинтригованы таким хитрым ходом.

– А он тебе чё? – спрашивали благодарные слушатели.

– Да ничего, – говорил Ленька. – Сказал, что подумает. И потом, я ж ничего не подписывал. Просто поговорили и все.

– Хитро́, – качала головой Антонина.

Некоторые, впрочем, не совсем одобряли такой договор. Особенно возмущался самый яростный борец с Антихристом крановщик Дегтярев.

– Зря это ты, – говорил он Леньке. – Он тебя съест и выплюнет.

– А куда меня дальше-то выплёвывать? – хмыкал тот. – Я и так по жизни выплюнутый.

– Ну, смотри… Как бы потом не пожалеть. Вон он как Егора со свету сжил.

– Если он меня сразу не покусал, значит, все нормально. Я ж с ним вежливо. И потом, сам подумай, если он убивать может, значит, и награждать тоже. Не бывает так, чтоб он одно зло творил.

– Так он на то и Антихрист, чтоб только зло творить.

– Умный ты, Санька, а глупый, – презрительно фыркнул Ленька. – Вот Бог милует? Милует. Помогает? Помогает. А карает? Карает. Значит, выходит что? Зло и добро в одном флаконе. Врубился? А ежели мне Бог не помогает, значит, куда мне надо податься? Правильно. К врагу его. И потом, дьявол же не может все время в одиночку работать, ему, наверное, и помощники нужны.

Под давлением такой мудреной диалектики Дегтярев не нашелся, что возразить.

А через пару недель произошло странное событие. Ленька Филимонов вдруг получил извещение. Из Воронежа. Так, мол, и так, Леонид Петрович, сын вашей недавно умершей тетки Константин Филимонов, то бишь ваш двоюродный брат, попал на днях в аварию и погиб. Семьи у него не было, так что его трехкомнатная квартира, а также однокомнатная квартира тетки и все содержимое этих квартир наследует единственный родственник второй очереди, двоюродный брат покойного, то есть вы. Приезжайте оформлять ваше наследство.

Леньку все, конечно, бросились поздравлять – мол, накрывай поляну, Ленька! Счастье-то привалило – двоюродный брат помер!

Ленька растерянно принимал поздравления и не верил глазам своим.

– Да чего я? – отмахивался он смущенно. – Это всё сами знаете кто.

В тот же вечер Ленька купил большую коробку конфет и ночью положил на крыльцо к Тимохиным. А сверху записочку двусмысленного содержания: «Спасибо, Кузя! Привет папе!».

Конфеты Танька от греха подальше выкинула – боялась, что Кузю отравить хотят, но Ленька этого не знал, поэтому всем говорил, что Кузю отблагодарил чин чинарем. Опакляпсинцы на это задумчиво качали головами – надо же! Вот, мол, власть-то какая у Кузьки. А мы-то лопухи.

Не прошло и недели, новая новость. Ленька съездил в Воронеж, встретил там девушку и влюбился. Фото девушки показывал всем, кому не лень. Девушка и вправду была симпатичная.

– И чего она в Леньке нашла? – хмыкали бабы. – На деньги его, что ли, позарилась?

– Сами вы деньги, – отвечали мужики. – Это ж Антихрист ему все устроил. Околдовал девку, и все дела. Для него это как в колодец поссать.

Но и это еще не все. В Воронеже Ленька случайно встретил своего бывшего одноклассника, которого со школьных времен не видел. Тот, оказывается, заматерел, стал бизнесменом, имел свою фирму. Узнав, что Ленька без работы, с ходу предложил ему должность. И не каким-то там сторожем, а чуть ли не собственным замом. С условием, правда, что Ленька квасить не будет, в смысле без запоев. Ленька, не задумываясь, согласился, хотя, по его мнению, воздержание от алкоголя вступало в некоторое противоречие с его договором с дьяволом. Он же вроде как, наоборот, должен был бы еще сильнее пить и буянить. Но не отказываться же от такого подарка.

Тут уж у опакляпсинцев никаких сомнений не осталось: Антихрист все это Леньке организовал. А главное, как быстро-то. Не успел попросить, как на тебе: и дом, и деньги, и работу, и семью. Прямо комплексный обед. Не зевай – рот разевай. Смущало только то, что чужому Леньке Антихрист помог, а мамке родной помогать что-то не спешил. Она-то никаких кладов в курятнике не находила и извещений об умершем дяде в Америке не получала, крутилась, как белка в колесе. Но и на этот довод нашелся контраргумент. Мамка-то – она завсегда мамка. Успеется. Да и потом, Танька сама виновата, она ж в отличие от остальных опакляпсинцев в Антихриста не верила. Так что с чего ей такая радость? Вот поверит, и будет ей счастье.

Прослышав, что Ленька пить перестал и работу нашел, вернулась к нему и Галина, но только он ее выгнал.

– Ты, Галина, – сказал он, – в трудную для меня минуту от меня отвернулась.

Галина попыталась было возразить – мол, отвернулась она не в трудную минуту, а когда Ленька ей чуть череп стулом не проломил и сам из дома выгнал, пригрозив, чтоб та больше на глаза ему не показывалась. Но Ленька ничего доказывать не стал, у него теперь новая жизнь образовалась: он в Воронеж переезжал. Дом свой, впрочем, продавать не стал – оставил Галине. Пусть помнит его доброе сердце. Потом собрал вещи, со всеми попрощался, вернул Супину долг в пять тысяч и сел ждать утреннего рейсового автобуса. Спать не хотелось. Побродив по пустому дому, Ленька решил, что надо бы и с Кузей попрощаться. Он надел куртку и пошел в круглосуточный продмаг, что был на окраине Опакляпсино, рядом с автобусной остановкой. Там накупил всяких конфет и игрушек, после чего прокрался к дому Тимохиных и аккуратно сложил купленное добро на крыльцо. Немного подумав, положил еще немного денег. Затем обошел дом сбоку и тихонько постучал в окно. Через пару секунд занавеска дернулась, и за стеклом показалось сонное лицо Таньки. Она вопросительно вскинула подбородок – чего?

– На пару слов, – полушепотом сказал Ленька.

Танька хотела было послать его куда подальше, но потом все-таки раскрыла ставни.

– Ну, чего еще?

– Ты Кузьке передай, что я, мол, уехал.

– Делать мне больше нечего, – хмыкнула та.

Ленька протянул ей бумажку.

– Вот тут мой адресок в Воронеже. Чтоб он знал, как меня найти.

– Да на кой ляд дитю малолетнему тебя в Воронеже искать?! – разозлилась Танька, ничего не соображая со сна.

– Баба, она баба и есть, – с досадой сплюнул Ленька. – Это ж не только для Кузьки, это… ну, ты поняла.

И он стал многозначительно вращать глазами и странно двигать шеей.

– Шел бы ты отсюда, пока я Михаила не разбудила, – зевнула Танька и захлопнула окно.

В последнюю секунду Ленька все-таки успел вбросить скомканную бумажку в дом. Через секунду окно снова открылось, и бумажка вылетела обратно.

Ленька чертыхнулся.

– Что за народ эти бабы! Мозгов как у курицы!

И, подняв бумажку с адресом, побрел домой.

Ленькин отъезд взбудоражил опакляпсинцев не на шутку. Все завидовали счастливчику.

– Все ж таки как ни крути, а Антихрист – это сила, – говорили мужики. Силу они уважали.

Бабы ничего не говорили, только задумчиво кусали губы. Видно было, что и их зависть мучает. Общее мнение выразил Супин.

– Коль за ним такая сила стоит, то, может, зря мы тут ерепенимся, а? Надо ему поклониться, и будем, как Ленька, в шоколаде.

Его поддержала Антонина.

– И вправду, девки. Глупо с новой властью-то воевать. Она пришла, она тута. Куда от нее деваться? Надо с ней как-то уживаться. Тем более крещеных среди нас нет. Святых вроде тоже не видать. Чем мы хуже Леньки?

– В смысле чем мы лучше Леньки, – поправил ее дальнобойщик Сдобин – все-таки надо было учитывать смену плюса на минус.

– Ну да, – кивнула Антонина. – Чем мы лучше Леньки?!

Даже ярый борец с Антихристом Дегтярев согласился.

– Я, – сказал он, – в прошлом, конечно, против него был. Но теперь вижу, что ошибался, и хочу исправиться.

В день рождения Кузи, что случился аккурат через пару недель после Ленькиного отъезда, у дома Тимохиных собралась толпа. В руках у пришедших были свертки, пакеты, коробки.

Услышав шум, Михаил вышел во двор. Хмуро осмотрел толпу.

– Вам чего?

Вперед вышел Супин как самый представительный. На плече у него был водружен трехколесный велосипед.

– Ты, Михаил, на нас не сердись. Кто былое помянет, тому глаз вон. Мы пришли, чтобы Кузю с днем рождения поздравить и… в общем, дальше в мире жить. Если мы его, тебя или Таньку чем обидели, ты, короче, прости.

Михаил бросил недоверчивый взгляд на односельчан. Те в подтверждение супинских слов закивали головами.

– Можем подарки здесь оставить, – сказал Супин, – хотя, конечно, хотелось бы лично вручить. Но это как ты скажешь.

– Если безобразничать не будете, можете в дом зайти.

Опакляпсинцы повалили в дом.

– Только по очереди! – закричал Михаил. – А то Кузю задавите.

Услышав свое имя, Кузя отвлекся от подаренной мамой книжки и с удивлением посмотрел на входящих людей.

– Ну, привет, Кузьма, – сказал Супин и первым подошел к дивану. Он попытался вспомнить, что говорил на его месте Ленька, но так и не вспомнил. Леньке-то хорошо, у него вагон времени был, а когда за тобой такая толпа, по душам-то особо не поговоришь.

– В общем, с днем рождения тебя… И это… желаю тебе всего… Ну, ты понял.

Супин многозначительно подмигнул и поставил трехколесный велосипед на пол у дивана. После чего пожал Кузе руку и отошел.

Следом по очереди стали подходить остальные опакляпсинцы. Они тоже жали Кузе руку, произносили что-то вроде «с днем рождения», пару секунд топтались на месте в надежде, что Кузя запомнит их лицо. После клали подарок и отходили. Вскоре у дивана выросла внушительная гора подарков. Последним паломникам уже приходилось переступать через свертки и коробки, чтобы пробраться к Кузе. Правда, среди оставшихся пяти посетителей возникла легкая ссора. Каждому хотелось подойти самым последним – у последнего и времени больше, да и запоминается он лучше остальных. Кирьянов на этой почве разбил локтем губу Сеньке Образцову, а тот в свою очередь больно толкнул Раису. Это не понравилось Михаилу, который быстро растащил драчунов.

– Так, либо поздравляем, либо марш на улицу.

Испугавшись, что их вообще могут лишить аудиенции, те быстро свалили помятые подарки у дивана, поздравили Кузю и ушли.

– Чего это с ними? – спросила Танька, когда за последним «паломником» закрылась дверь.

– Спятили, наверное, – пожал плечами Михаил.

– За Кузьку страшно, – жалобно сказала жена.

Михаил Улыбнулся:

– Не бойся. Все будет хорошо… – и тихо добавил:

– Переезжаем мы. Есть хорошая работа в одном месте.

– Да?! – обрадовалась Танька. – Что ж ты молчал?!

– Сюрприз тебе хотел сделать, – развел руками Михаил и улыбнулся своей хмурой улыбкой: – Не вышло. Только ты пока никому не говори.

– А кому мне говорить? – хмыкнула Танька. – Мне и некому.

– Вот и ладно. А то дурные тут все какие-то сделались, не знаешь, чего ожидать…

На улице толпа долго не расходилась. Обсуждали, как быстро на них должно свалиться счастье. Одни утверждали, что через две недели, как и Леньке, другие говорили, что быстрее, потому что их много, а Ленька был один, а совместные усилия должны ускорить процесс, третьи же считали, что наоборот – теперь их много, а стало быть, чтоб их всех обслужить, потребуется больше времени. Как в магазине, где одна продавщица.

Долго препирались, в итоге решили, что, сколько бы времени процесс получения счастья ни занял, торопиться им некуда.

Однако терпение стало подводить опакляпсинцев уже через пару недель. Поначалу даже казалось, что вот-вот и свалится на деревню массовое счастье: укладчик Бутко ни с того ни с сего нашел сто рублей, Леха Пантелеев добился взаимности от Галины, за которой долго и безуспешно ухаживал, у бабки Катерины обвалилась крыша в сарае и придавила лису, которая курей воровала. Но все это было какое-то странное счастье. Бутко найденные сто рублей тут же пропил, а по пьяни потерял кошелек с тысячей рублей и документами. Леха Пантелеев с Галиной переспал, а она его какой-то дрянью заразила. А про бабку Катерину и говорить нечего. Лису-то придавило, да только на следующий день вслед за провалившейся крышей поползли стены, и рухнул вообще весь сарай, похоронив вслед за лисой всех кур. В общем, не счастье, а сплошное издевательство. Но это-то опакляпсинцы, может, и пережили бы. Бутко, тот вообще отнесся к потере философски: лучше, сказал он, сто рублей найти и тысячу с документами потерять, чем все то же самое потерять, ничего до этого не находя. Однако оптимизм оптимизмом, а хотелось бы чего-нибудь более существенного. Не зря ж подарки дарили. На всякий случай стали искать способы доказать свою верность. Но столкнулись с тем же, с чем столкнулся в свое время Ленька: выражать верность дьяволу оказалось делом затруднительным, атрибутов-то никаких. И стали выдумывать. Дягтярев нашел где-то икону и повесил ее у себя дома вверх ногами. Кирьянов во дворе устроил что-то вроде жертвенного алтаря, где каждую ночь в качестве жертвоприношения сжигал пойманных мышей, кротов и белок. Антонина придумала специальную молитву во славу Антихриста, которую за пятьдесят рублей продавала всем желающим. Хотя первая же покупательница Раиса быстро сбила цену, продав ее дальше, чем сильно обидела Антонину. Выкручивались, как могли. Один дед Митяй ничего не делал, потому что и не дарил Кузе ничего. Не потому, что не верил, что тот – Антихрист, и не потому, что таким верующим был, а просто не любил стадных чувств. Ленькино счастье он с Кузей никак не связывал, говорил, что везение само по себе случается и никаких причин к нему не бывает. Опакляпсинцы деда не слушали – ждали счастья. А счастье все не шло и не шло. А затем произошло непредвиденное.