Текст книги "Обыкновенный мир"

Глава 5

Столица округа – город Желтореченск – был очень древним. Согласно «Запискам об округе Желтого Ключа», изданным в седьмой год правления под девизом «счастливое ликование»[40]40
  Цзяцин – девиз правления императора Цин с собственным именем Юнъянь, соответствующий 1796–1820 годам. Таким образом, придуманная автором книга была издана в 1803 году.


[Закрыть], история его восходила ко времени Чжоу[41]41
  Чжоу – местность и союз племен на территории нынешней провинции Шэньси, завоевавших Иньское царство в 1122 г. до н. э. Чжоуский домен просуществовал до 247 гг. до н. э.


[Закрыть] – здесь жили варвары-байди[42]42
  Байди (букв. «белые варвары») – племя, жившее на северо-западе Китая в эпоху Вёсен и Осеней (Чуньцю, 770–403 гг. до н. э.).


[Закрыть]. После Чжоу разные династии держали на этом месте областные управы, окружные приказы и другие ведомства. Здесь всегда был стратегически важный пункт, где военные переселенцы защищали границы китайских земель и через который проходили потоки товаров и ценностей. Теперь Желтореченск был окружным центром, под его управлением находилось пятнадцать уездов, почти тридцать квадратных километров по площади.

Город стоял на большом речном тракте. Со всех сторон его окружали холмы. Речка Желтый Ключ пересекала Желтореченск с севера на юг и на расстоянии пары сотен ли от города впадала в Хуанхэ. Через реку было наведено два моста, соединявших восточный и западный берега. Мост в самом центре был построен в пятидесятые, его называли старым мостом. Он был довольно узкий – на нем едва могли разъехаться две машины. Выше по течению стоял новый мост, построенный всего два года назад. Он был широкий, но здесь, на окраине, пешеходов и машин было совсем не так много, как на старом мосту.

На юге города текла еще одна небольшая река – она бежала на север, где встречалась с Желтым Ключом возле старого моста. Маленькая речка называлась просто Южной. У слияния рек был холм, густо заросший деревьями и травой. На середине склона, где была небольшая ровная площадка, возвышалась древняя девятиярусная башня. За нее сразу цеплялся глаз. Потому холм и назвали Башенным. С вершины здания весь город был виден, как на ладони.

Центром его был старый мост, разделявший Желтореченск на районы. К востоку лежала Восточная застава, там был автовокзал – главная гавань, куда прибывали посланцы внешнего мира. Здесь было особенно много рыночных прилавков и разных служб быта, рассчитанных в основном на приезжих. Тут же, у моста, обычно и продавалась прибывшая в город рабочая сила. Как на базаре, толпились ремесленники и разнорабочие со всего севера, поджидая занятых вербовкой подрядчиков. Но главная струя городской жизни текла на западном берегу реки. Улицы тянулись с востока на запад, до самых Воробьиных гор, и упирались в большой тракт, проложенный с севера на юг. Он и был главной артерией города.

Когда Шаопин с ветхой укладкой в руках вышел из многолюдного автовокзала на улицу, он остановился, как в трансе, на вокзальной площади. Он оторопело смотрел на зрелище, от которого рябило в глазах. Хотя он бывал здесь прежде, все было ему чуждо и странно.

Шаопин был ошеломлен огромным городом и даже на время забыл о собственном существовании. «То ли это место, где я хочу начать жить? – спросил он себя. – Ты, с пятнадцатью юанями в кармане, с ветхой укладкой на спине, пришел сюда, ничем не вооруженный, беззащитный – выживешь ли ты?»

Он не знал этого. Единственное, что он осознал, – это то, что прибыл на новый континент. Что делать здесь теперь, Шаопин не мог представить. Он постоял еще какое-то время, а потом с трудом шагнул и пошел вперед.

Когда Шаопин подошел к мосту, то увидел тротуары по обеим сторонам улицы, заполненные людьми в несуразной или изношенной одежде, увешанными, как и он, убогим багажом. У кого-то из вещей торчали молотки, рубанки, стамески, зубила, ручные буры, квадратные линейки, плотничьи угольники, корытца с тушью, отбойные шнуры и сумки для инструментов из старых баскетбольных мячей. Кто-то в растерянности бродил туда-сюда, кто-то сидел в оцепенении, кто-то просто спал на тротуаре, подложив под голову вещи и смирившись со своей судьбой.

Шаопин сразу почувствовал, что это его мир. Он будет похож на этих людей – он так же будет ждать, пока кто-нибудь купит его силу. Юноша присоединился к этому пестрому лагерю и быстро отыскал пустое место – положить багаж. Никто вокруг не заметил, как он влился в их ряды. Его лицо не было таким обветренным и грубым, как у других, но ничем другим он не выделялся. Однако вскоре Шаопин обнаружил, что всю их честнýю компанию не замечают другие люди, идущие по улице. Длинная река машин, велосипедов и пешеходов текла совсем рядом, но будто в другом измерении. Никто из горожан не обращал внимания на скитающихся по улицам чужаков. Шаопин очень волновался сперва, что встретит Сяося или Цзинь Бо, но теперь понял, что то было пустое. Знакомцы не выходили здесь из-за каждого угла, как в Каменухе. И здесь никому до него нет дела.

Он неумело свернул самокрутку и стал курить, опершись на укладку. Был полдень. Речка сияла ярким золотом на фоне заходящего солнца. Дома на западе от реки уже утонули в тени Воробьиных гор. После тишины горной деревушки странный шум города звучал, как грохот водопада. Хотя повсюду сновали люди, Шаопин чувствовал себя, как в пустыне. Он невольно закрыл глаза от одиночества и страха. Реальность исчезла. Он душой видел свое Двуречье, дымок из кухонной трубы, закат над ярко-алой рекой и напившихся воды быков, которые, подняв мордки, спокойно смотрели неотрывным взглядом на далекие склоны…

Он застонал. Суровая реальность предстала перед его скитальческим взором. У него не было ни опыта, чтобы проложить себе дорогу в жизни, ни навыков, чтобы заработать на хлеб. Он приехал в город с одним безрассудством.

Шаопин прислонился к своей ветхой укладке у кирпичной стены и долго-долго не открывал глаз. На душе было сумбурно, мучительно. Он почувствовал, что не властен над своей судьбой, особенно сейчас, особенно здесь.

Вернуться домой? Это легко. Если купить с утра билет на автобус, через полдня уже будешь дома – в другом душевном аду. Но как он может вернуться! «Нет», – выдохнул он и открыл глаза. Шаопин заметил, как несколько человек вокруг смотрят на него с удивлением – небось, считают его ненормальным.

Он попытался приободриться: подумал, что и не рассчитывал на особое довольство. Нужно было просто выжить. Вся прошлая жизнь уже стала историей, а новая начиналась от этого моста. Он подумал о том, сколько молодых людей, таких же, как он, каждый день сталкивались в годы войны со смертью, теперь, в мирное время, ему ничто не угрожает – только тяжелый труд. Разве это не счастье спокойно стоять здесь у моста и готовиться к труду и жизни? Ведь счастье это не только сытная еда и теплая одежда – это смелость, с которой человек встречает трудности….

Эта мысль успокоила Шаопина, и он начал прикидывать, что ему теперь делать.

Он не ожидал, что здесь окажется столько желающих найти работу. Он видел, что всякий раз, когда подрядчик в засаленной рубахе цвета хаки проходил по мосту, дымя цигаркой, его быстро брала в кольцо стайка отходников. Подрядчик глядел на окружавших его людей, словно выбирал скот, да еще и принимался их ощупывать – проверял, нет ли проблем со здоровьем. Выбрав нескольких, он уводил их с собой. Эти угоняемые прочь радовались, словно дети. Оставшиеся разочарованно возвращались к своим укладкам, ожидая следующего «спасителя».

Когда очередной мужик с цигаркой подошел к мосту, Шаопин, не колеблясь, последовал за толпой и оказался на ее переднем крае, с волнением ожидая выбора. Мужик быстро огляделся и сказал:

– Нужны три мастера.

– Разнорабочие нужны? – спросил кто-то.

– Нет.

Мастеровые с чувством превосходства, оттеснив растерянных разнорабочих, стали спрашивать:

– Сколько каждому?

– По старой ставке. Четыре юаня на брата.

Мастеровые стали напирать, но подрядчик выбрал трех лучших и увел их. Шаопин в отчаянии отступил назад к кирпичной стене.

Последние лучи солнца исчезли за Воробьиными горами, небо начало темнеть. Зажглись фонари на улицах и на мосту. Наступала ночь. Толпа стала редеть. Шаопин все еще стоял, сгорая от нетерпения, у кирпичной стены. По всему выходило, что работу найти не так уж просто, – по крайней мере, сегодня не было никакой надежды.

Куда пойти ночевать? Можно было бы пойти к Цзинь Бо, но Шаопин не хотел идти к нему – в таком-то виде. Конечно, он мог пойти в гостиницу: у него все-таки было с собой пятнадцать юаней. Найти ее было легко: на грязно-белых улицах Восточной заставы и тут и там красовались стрелочки, указывавшие на разные места, где сдавались комнаты. Они вели на восток, вглубь лабиринта строений под Платановым холмом.

Но Шаопин просто не мог расстаться с деньгами. Он вновь переминался с ноги на ногу на улицах Восточной заставы. Город ночью выглядел еще великолепнее, чем днем, яркие огни очерчивали переливающийся всеми цветами радуги пейзаж, слепивший глаза. Молодые мужчины и женщины, держась за руки и счастливо улыбаясь, спешили в кинотеатр. Из окна горящего огнями общежития лилась музыка – играл магнитофон.

Шаопин тащил свою укладку и желтую сумку, избегая слепящего света фонарей, вдоль темной стены обратно к началу моста. Мост уже успел стать его случайным домом. Отходники схлынули, тротуары были оккупированы мелкими торговцами.

Он подошел к середине моста, прислонился к бетонному парапету и стал смотреть на огни, плывущие по реке. В голове было сумбурно. Теперь Шаопин целиком сосредоточился на размышлениях о том, где же провести ночь. Внезапно он вспомнил, как отец рассказывал, что в городе живет двоюродный дядька Шаопина. Он работал в производственной бригаде на севере Желтореченска, в Голой Канавке. Отец велел обращаться к нему в случае чего. В общем-то это был довольно дальний родственник, но все лучше, чем идти к совершенному незнакомцу. Может, податься к нему?

Но Шаопин подумал, что не знает дороги и нужно будет спрашивать у прохожих – уж лучше дождаться утра. Он был в тупике. Был май, но до настоящего тепла было еще далеко, особенно ночью. Будь хоть чуточку теплее, он бы просто переночевал в горах. На улице спать было решительно невозможно – не дай бог заберут в отделение, потом вообще никому ничего не докажешь. К друзьям идти не хотелось. Тут Шаопин вспомнил про поэта Цзя Бина, с которым они познакомились, когда приезжали в Желтореченск школьниками, и окольными путями отправился на поиски его дома.

Ранним утром следующего дня Шаопин, решивший не злоупотреблять гостеприимством поэта, быстро шагал по тихим улицам, подставляя лицо холодному утреннему ветру. Все виделось ему как сквозь дымку. Он решил отправиться на поиски своего дальнего родственника. Когда Шаопин добрался до Северной заставы, уже рассвело.

Он спросил у старика, подметавшего улицу, дорогу до Голой Канавки, свернул у гостиницы и нашел небольшой ров. Овраг был довольно узким, с обеих сторон, как соты, гудели домики и пещеры. Судя по разнице между ними, здесь жили вперемешку крестьяне, рабочие и номенклатура.

Шаопин шагал по грунтовой дороге на дне рва и тоскливо думал, что отыскать крестьянский дом в таком муравейнике будет очень сложно. Навстречу порой выезжали люди на велосипедах, выходили пешеходы, но Шаопин не заговаривал с ними. Они явно не выглядели, как люди, работающие на земле, – вряд ли они могли знать, где живет хлебороб Ма Шунь.

Вскоре Шаопин увидел у колодца старика, вытягивавшего воду. Он был одет вполне прилично, но все равно походил на землепашца, – люди в городе одевались, конечно, куда лучше, чем в горах.

Он подошел к старику. Первая же попытка увенчалась успехом – мужчина указал на солнечную сторону холма:

– Вон там, мы с Ма Шунем в одной бригаде раньше работали.

Сердце Шаопина взволнованно забилось, и он полез вверх по земляному склону.

Ма Шунь с женой только встали, не успев даже вылить ночной горшок. Двое их детей все еще спали на кане. Шаопин сбивчиво объяснил им, кто он такой, и дядька с женой, никогда прежде его не видавшие, скрепя сердце приняли своего «племянника».

Ма Шуню на вид было лет сорок. У него было большое, грубое лицо с живыми маленькими глазками. Он оценивающе посмотрел на Шаопина и спросил:

– Ты что, прям так, с пустыми руками из деревни приехал?

– У меня вещи лежат в другом месте, и я подумал…

Но Шаопин не успел закончить. Дядькина жена зло закричала через весь дом:

– За водой кто пойдет?

Шаопин услышал ее голос и понял, что она говорит это специально, для него.

– Давай я натаскаю, – тут же предложил он. Глаза его уже искали ведра.

Те стояли в задней части комнаты. Не сказав ни слова своим неприветливым родственникам, он подхватил гремящую жесть и вышел на улицу. Пока Ма Шунь с женой соображали, что делать, Шаопин уже прошагал во двор. Дядька вылетел наружу и прокричал:

– Колодец-то, небось, не найдешь…

– Найду, – сказал Шаопин, не оглядываясь.

Он сделал четыре ходки с ведрами и натаскал воды. Бочка была полна до краев.

После этого супругам Ма было неловко снова нападать на него. Лица у них стали попроще.

– Ты крепкий парень, – сказал Ма Шунь. – Я тут вспомнил: наш секретарь бригады укрепляет себе помещение, давай зайдем с тобой спросим, не нужны ли им лишние руки. Ты чего умеешь-то?

– Ничего, только разнорабочим, – честно признался Шаопин.

– Сейчас припоминаю: кто-то приезжал года два назад из Двуречья – рассказывал, что ты у них вроде как учителем… Разнорабочим – это значит камни таскать, сдюжишь?

– Ты только не говори, что я учитель…

– Ладно, пошли.

Ма Шунь привел Шаопина к дому секретаря. Тот сидел дома, на кане, за маленьким столиком, и пил пиво с каким-то мужиком, похожим на номенклатурного работника. На столике стояли блюдца с закуской. Пахло мясом.

Когда вошли Шаопин с Ма Шунем, секретарь не обратил на них никакого внимания – он продолжал, улыбаясь, беседовать со своим гостем:

– Эта-то земля вся вашими молитвами, товарищ Лю, иначе нам бы ее вовек не видать… Угощайтесь!

Секретарь поднял свою бутылку и звонко чокнулся с бутылкой товарища Лю. Они припали губами к горлышкам и выпили по доброй половине. Хлопнув бутылкой о столик, секретарь повернулся:

– А, Ма Шунь… Чего тебе надо?

– Привел вот тебе работничка – не знаю, надо ль?

– Не, у меня уже все есть, – ответил секретарь, опять поднося бутылку ко рту.

Пока он пил, одним глазом поглядывал на Шаопина.

– Кушайте, кушайте, – сказал он гостю. – Я выйду с ними на секундочку.

Во дворе он спросил Ма Шуня:

– Что по деньгам?

– По старой ставке – два юаня, как всегда.

Секретарь скривился и втянул в себя воздух.

– Полтора, – тут же сказал Шаопин.

Секретарь шумно выдохнул и радостно пропел:

– Можешь сегодня начинать.

Ма Шунь оторопел, силясь понять, зачем его племянник продает себя за такую низкую цену. Но Шаопин был согласен и на юань. Сперва он задал самый важный для себя вопрос:

– А есть где переночевать?

– Да, есть пещерка, довольно просторная, но без окна.

– Это неважно.

Когда обо всем уговорились, Шаоань почувствовал, как легко ложатся на дороге удаляющиеся шаги. Только тогда он начал замечать, что происходит по обеим сторонам улицы. Магазины еще работали, повсюду галдели шумные толпы. Витрины переливались всеми цветами радуги. Девушки первыми сбросили зимнюю толстую одежду и надели яркие свитера и водолазки. Сжимая в руках модные сумочки, они несли свои гордо поднятые груди сквозь толпу. На тротуарах качали соцветиями белые акации. Их аромат наполнял город.

Тело Шаопина словно бы избавилось от тяжелого, твердого панциря, а руки и ноги наполнились гибкой упругостью. Он чувствовал, как весенний ветерок овевает кожу с нежностью касающейся лица ладони. Сердце наполнялось радостью. Наконец-то у него была «работа»!

Шаопин дошагал до дома секретаря. Жена секретаря оказалась сообразительной и расторопной – казалось, что она заправляет по крайней мере половиной всех дел в доме. Она провела Шаопина внутрь и отправила его в комнату, где жили работники, а потом позвала родственника, который заведовал стройкой, и представила ему нового человека.

Комната была выстлана пшеничной соломой. На ней лежало восемнадцать расстеленных скаток – яблоку негде упасть. Шаопину пришлось ложиться у самой двери.

После обеда он принялся за работу. Конечно, самую тяжелую – таскал на себе камни из карьера на середину склона.

С камнем килограммов в пятьдесят, тащась по крутому откосу, невозможно было даже распрямиться под тяжкой ношей каторжанина. Шаопин чувствовал себя тягловой скотиной. Он никогда не работал так тяжело, но стиснул зубы, лишь бы не отстать от других. Шаопин знал, что для наемного работника-отходника первые три дня самые важные. Если начать проседать с самого начала, тебя уволят. У моста на востоке полным-полно желающих занять твое место.

Всякий раз, когда он поднимался на холм с камнем на спине, сознание едва не покидало его. Неподъемный камень почти придавливал Шаопина к земле. Пот бежал по лицу ручьями, но он не мог отереть его. Глаза щипало от соленых капель. Он шел, полуприкрыв веки. Ноги тряслись, грозились вот-вот подломиться. Ничего не существовало, кроме мысли, бившейся в одной точке: идти вперед, дотащить этот чертов камень до пещеры, вырытой в лессе. Каждый раз это было почти недостижимой и великой целью.

Через три дня Шаопин изуродовал себе всю спину. Он не мог видеть, что творится там сзади, но саднило так, как будто драли щеткой. Руки опухли, кожа истерлась и стала, словно прозрачная бумажка. Сквозь нее проглядывали тоненькие сосуды. Брать ладонями новые щербатые камни было больно, словно обнаженное лезвие.

Ночью все тело горело огнем. Во сне ему мечталось о прохладе, которая погасила бы охватившее его пламя.

Несмотря на невыносимую боль, Шаопин был благодарен судьбе, что его не выгнали на излете третьего дня. Он преодолел первый рубеж. Но после этого ничего не изменилось. Он продолжал, стиснув зубы, нести свое бремя изнурительного труда. Шаопин не задумывался, зачем он должен мириться со своими страданиями. Ради полутора юаней? И да и нет. Он думал, что наконец-то живет своей жизнью…

Ночью спина болела так, что он мог лежать только на животе. Пока другие спали, Шаопин задирал одежду, чтобы прохладный ветерок успокоил жар его изодранного тела.

Однажды он почувствовал, как кто-то мягко трогает его голову. Шаопин испуганно открыл глаза и увидел женщину, сидевшую на корточках рядом с ним. Он узнал жену секретаря и быстро опустил рубашку, прикрывая спину.

– Кем ты работал раньше? – шепотом спросила она.

– Я… трудился, как все, в поле, – промямлил Шаопин.

Жена секретаря покачала головой и сказала:

– Нет, давай честно.

Шаопин знал, что не сможет ничего скрыть от неожиданной ночной гостьи. Он отвернулся к стене и сказал:

– Я был учителем в деревне…

Жена секретаря молчала. Потом он услышал, как она вздохнула и ушла.

Шаопин больше не мог уснуть. Он смотрел сквозь открытую дверь на яркую луну. Тишину ночи прорезал далекий гул трактора… Шаопин подумал: может быть, завтра его выставят на улицу – где он тогда станет искать новую работу?

Но на следующий день, к немалому удивлению Шаопина, его не только не выгнали, но, наоборот, дали работу из «хороших» – поставили сверлить шпуры. Новая работа, конечно, была много проще. Обычно за такую легкотню отвечали родственники или друзья прораба. Не стоит и говорить, что другие разнорабочие, таскавшие с ним камни, были удивлены его неожиданным «повышением».

Шаопин в глубине души знал, что причиной тому было сострадание хозяйки. Его до слез тронула ее доброта. Конечно, хорошо было перейти на легкую работу, но еще важнее было для него почувствовать тепло человеческого сердца.

Через полмесяца Шаопин постепенно привык к своей новой жизни: на спине появились сухие струпья, боль притупилась, стала не такой острой, как вначале. Кожа на руках опять отросла, и касаясь камня, он больше не чувствовал его остроты.

Зарядил первый нескончаемый весенний дождь. Работа встала, и вся бригада, не теряя времени даром, со страстью отдалась беспробудному сну. Тяжелый храп прокатывался по их комнате, как гром. За простой не платили, но кормили исправно.

На второй день ливня Шаопин, выспавшись как следует, решил прогуляться по улице. За прошедшее время он заработал больше двадцати юаней. Шаопин хотел взять десятку авансом и, сложив ее со своими пятнадцатью, купить пальто. Его одежда уже выглядела как лохмотья – перед людьми стыдно. Взяв деньги у хозяйки, Шаопин одолжил у одного из рабочих драную соломенную шляпу и вышел под дождь.

Пешеходов было мало, машины проезжали мимо, поднимая фонтанчики брызг. Где-то далеко стонала переполненная водой река. Шаопин прошел по грязной дороге Голой Канавки и вынырнул у больших железных ворот гостиницы. Там он невольно задержался, пытаясь заглянуть внутрь. Там текла иная жизнь, которой он не знал…

Покинув роскошь большого отеля, Шаопин вдруг вспомнил о Сяося. Они вновь жили в одном городе. Педучилище было совсем рядом. Но Шаопин знал, что больше никогда ее не побеспокоит. Теперь она была студенткой, а он – непонятно кем, разве мог он досаждать ей? Разрыв в их статусе становился все больше и больше, и прошлое, казалось, отдалялось с невероятной быстротой. Шаопин подумал, что если Сяося встретит его сейчас, они будут друг другу чужими…

Шаопин отправился в один из крупнейших универмагов и со всей тщательностью выбрал себе темно-синий комплект из дакрона. Светясь от радости и зажав покрытую целлофаном одежду под мышкой, он погулял еще немного по городу, а потом вернулся в Голую Канавку. Денег почти не осталось. Шаопин решил пойти поспать – все лучше, чем топтаться без толку по улицам.

Когда он вернулся, рабочие спали мертвецким сном. Он раскрыл свою желтую сумку и положил в нее только что купленную одежду. Только тут Шаопин заметил внутри книгу. Это был «Овод» Войнич, подаренный Цзя Бином. За полмесяца Шаопин совсем позабыл про него. По чести сказать, он даже забыл, что умеет читать. Ну ладно же, он может прочесть ее сейчас, пока идет дождь.

Шаопин ощутил сильное волнение. Он быстро упал на латаное одеяло, торопливо открыл книгу и, не удержавшись, прочел вслух: «Артур просматривал вороха рукописных проповедей в библиотеке духовной семинарии в Пизе…»