Текст книги "Обыкновенный мир"

Глава 24

В конце августа Шаопин уже был готов отправиться на угольную шахту. Он думал съездить разок домой, но потом отказался от этой идеи – боялся, что без него в Желтореченске что-нибудь пойдет не так. Бог удачи оказался слишком щедр на дары, и теперь Шаопин страшился, что все подаренное в последний момент обратится в мираж. Его сердце было научено робеть при каждом повороте судьбы. Оставшись в городе, он тем самым сохранял возможность немедленно обратиться к Сяося, если случится что-то из ряда вон выходящее.

Домашние, пожалуй, до сих пор не знали, что он собирается поехать шахтером в Медногорск. Откуда им было знать? Но это было даже хорошо. Когда они вдруг получат от него письмо с шахты, то наверняка удивятся и обрадуются. Конечно, Шаопин знал, что, когда пройдет первое изумление, родители начнут беспокоиться о его безопасности. Но он верил, что брат найдет для них нужные слова. Когда Шаоань приезжал к нему в город, то убедился, что отпускать Шаопина в большой мир уже не страшно.

Теперь Шаопина больше всего беспокоило, примут ли Ланьсян в университет. В письме она признавалась, что, по собственному ощущению, сдала экзамены неплохо. Но госэкзамены на поступление сдавала вся страна, и ей приходилось теперь соревноваться с другими выпускниками – очень может статься, что отличница из горной деревеньки не одолеет даже середняка из большого города, сидевшего за совсем другой партой. Шаопин в душе не переставал молиться богу удачи в надежде, что тот осчастливит и его сестру…

Вот-вот должны были объявить результаты. Шаопин жаждал узнать новости, прежде чем покинет Желтореченск. Как бы там ни сложилось, он должен позаботиться о ее будущем – теперь эта ответственность ложилась на него. Шаопин был сильно привязан к сестре, он ни за что не позволил бы ей так страдать, как их Ланьхуа.

Летний лагерь закрылся, все готовились к школе. Шаопин больше не был занят поиском работы и проводил дни в совершенной праздности. Сяося увлеклась сбором вещей и прощанием с однокурсниками. Они не бывали вместе так много, как раньше. Шаопин лежал один в своей пещерке и читал книгу, которую она подарила. На сердце было тревожно, как у солдата, готового вступить на линию огня.

Хотя летний лагерь закончился, Жунье упросила Хуэйляна оставить Шаопина в здании парткома. Она была очень рада за «младшего Суня», подарила ему на прощание махровое одеяло и умоляла его быть осторожным на шахте…

Шаопин лежал и читал. На душе скребли кошки. Он думал выйти погулять, но на улице стояла такая жара, что любого прошиб бы пот. Шаопин не хотел пачкать свою новую рубашку с короткими рукавом. Он заметил, что уже привык к своей комфортной жизни, свалившейся на него после прежних будней на дизельном заводе. Вот она, наша косность… Но Шаопин прощал себе свою лень. Он так долго работал как проклятый, что имел на нее полное право.

Тут его покой был внезапно нарушен – в дверь ворвался Цзинь Бо с совершенно искаженным лицом. Не говоря ни слова, он крепко обнял друга.

– Что случилось? – напряженно выдохнул Шаопин.

– Они обе поступили. Твоя Ланьсян и сестренка Сю, – ответил Цзинь Бо.

Шаопин был ошеломлен. Придя в себя, он заключил Цзинь Бо в объятия в ответ. Они вскочили на ноги и стали смеяться и беситься, как дети.

– Когда ты узнал? В какой университет? – спросил Шаопин.

– Ланьсян – в Северо-Китайский политех – ведущий университет страны, на специальность «Астрофизика». Сестренка – в медучилище… – Цзинь Бо вынул из кармана письмо: – Это от них…

Шаопин нетерпеливо открыл письмо и быстро пробежал его глазами.

– Учеба начинается первого сентября, им нужно выдвигаться из дома через пару дней, – сказал Шаопин.

– Я поеду на машине за ними. Уезжаю сразу после обеда, сперва в Баотоу, а там, как вернусь послезавтра, сразу стартану в деревню. Подкину их до Желтореченска.

Цзинь Бо больше не осмелился тратить время попусту и сразу же ушел. Шаопин не мог успокоиться и долго ходил кругами по пещерке. Изменения в жизни были настолько быстрыми, что сложно было сразу к ним приноровиться. От счастья рябило в глазах.

Шаопин смирил наконец волнение. Подсознание напомнило, что оставалось еще несколько вполне конкретных дел, с которыми следовало разобраться, а время поджимало.

Он сидел на табурете, склонив голову, положив пальцы на закрытые глаза и пытался сконцентрироваться. Нужно сделать кое-что для сестры… Конечно, родители и Шаоань с Сюлянь тоже постараются обеспечить ее всем необходимым, но есть вещи, о которых они не догадаются. Сперва он купит ей красивый чемодан из искусственной кожи, приличный такой чемодан – он должен быть максимально большим, чтобы вместить все вещи. Цвет пусть будет ярким, но не пошлым… Самые лучшие – в универмаге № 1. На уголке у них желто-красные полоски. Интересно, остались ли еще в продаже?

Еще нужно купить три вещи на лето: две кофточки с коротким рукавом и рубашку с длинным. Говорят, в столице провинции летом невероятно жарко, так что лишняя блузка или кофта не помешает. Без плаща вполне можно пока обойтись – он докупит его уже в Медногорске. К этому Шаопин собирался прибавить душистое мыло, зубную пасту, щетку, носовой платок, крем для лица, сандалии и носки…

Шаопин думал о том, что купить для сестры, одновременно подсчитывая, сколько денег понадобится. Себе он купил все необходимое на выплаты за летний лагерь. Из заработанного на стройке он не потратил ни фэня – кроме тех денег, что отправил домой. У него оставалось чуть больше ста юаней, и Шаопин планировал отложить эту сумму на всякий случай – вдруг что понадобится на новом месте. Но теперь он решил потратить все на сестру.

Внезапно ему пришло в голову, что нужно купить сестре несколько комплектов нижнего белья и прокладок – важных для городской девушки вещей. Вообще-то их должна была приготовить мать, но в таком деле на нее нечего было рассчитывать. Брат с женой, вероятнее всего, и не подумали об этом. Они чувствовали себя как рыба в воде только в деревенской жизни…

Шаопин еще раз как следует обдумал, что ему надо сложить для сестры, заново прикинул, сколько на это уйдет денег, и заключил, что ста юаней должно хватить. Он хотел сразу же побежать по магазинам, но потом решил, что нужно прихватить с собой Сяося. Без девичьего совета не сообразишь, что подходит, а что нет.

На следующий день, когда он рассказал Сяося, что Ланьсян поступила в знаменитый Северо-Китайский политех, та просто опешила. Она никак не могла поверить, что простая деревенская девчушка сумела поступить в такой вуз – особенно на отделение астрофизики.

Сяося с радостью отправилась выбирать подарки для Ланьсян. Она была глубоко тронута его чуткой заботой о сестре… Шаопин остался вполне доволен покупками.

Меж тем Ланьсян и Цзинь Сю должны были вот-вот оказаться в Желтореченске.

После завтрака Шаопин взял кожаный чемодан с подготовленными вещами и отправился на Восточную заставу к Цзюньхаю ждать Цзинь Бо и девочек. Цзюньхай пребывал в таком же радостном возбуждении, как Шаопин. Старый шофер, теперь уступивший место сыну, улыбался во весь рот. Его радость была вполне понятна: сын устроился на работу, дочка поступила в училище – чего еще надо от жизни простому работяге?..

В десять часов приехал долгожданный Цзинь Бо. Из машины выпрыгнули не только Ланьсян и Цзинь Сю, но и Шаоань. Шаопин просиял. Вшестером они втиснулись в маленькую комнатку Цзюньхая, не переставая возбужденно болтать.

Шаопин заметил, что сестра была в новом платье, но оно выглядело совсем по-деревенски – не то, что у Цзинь Сю. На ней было модное платье из магазина, а одежду Ланьсян наверняка шила Сюлянь. Вещи Цзинь Сю были уложены в большой кожаный чемодан, а Ланьсян тащила деревянный короб – единственное, что нашлось у них дома. Это была материн короб, в котором лежало в прежние годы ее приданое. Красный лак почти полностью облез по бокам.

Шаопин показал сестре с братом купленный новенький чемодан.

– Надо переложить в него вещи, – сказал он Шаоаню. – А укладку ты забери домой, больно старая…

Шаоань не ожидал, что брат купит для Ланьсян столько вещей.

– Времени было мало, – процедил он с легким налетом неловкости. – Ничего толком не успели. И вообще – кто знает, чего ей в городе понадобится…

Ланьсян была тронута до слез, но умело держала себя в руках. Она знала, что не стоит слишком благодарить младшего брата, чтобы не обидеть старшего. Шаоань обегал все, что мог до отъезда, лишь бы обеспечить ее всем необходимым…

Цзюньхай бросился накрывать на стол, но Шаоань остановил его. У него были другие, более грандиозные, планы. Он собирался отметить их маленький праздник совместным походом в самый дорогой ресторан Желтореченска.

Они вышли на улицу, и Цзинь Бо повел их в южную часть города, где располагался ресторан «Желтый Ключ». Именно там Шаопин угощал в свое время Сяося.

Вскоре они сидели за большим круглым столом, заставленным едой и напитками. Шаоань подрагивающей рукой поднял стеклянный стакан и сказал:

– Я так рад. Даже не знаю, что сказать. Пару лет назад такое не могло и присниться… – Он судорожно сглотнул и оглядел всех шестерых. – Все изменилось. Перед нами открывается прекрасное будущее. Шаопин и Цзинь Бо теперь рабочие люди, а Ланьсян с Цзинь Сю – студентки. Это двойная радость. Давайте отметим ее! До дна!

Все вскочили на ноги и подняли стаканы.

Часть 3

Глава 1

Шаопин ехал без багажа. Свою старую укладку он в порыве жалости подарил товарищу. Новое постельное белье, что купила Сяося, оставил сестре, сохранив на память одну лишь простыню, даже сумку, купленную в Желтореченске, он велел Шаоаню отвезти домой. Он снова ехал с потрепанной желтой сумкой, своей спутницей в бесконечных скитаниях. Она изорвалась еще сильнее, на драном ремне было навязано несколько узлов. Сумка сверкала заплатами, поставленными женой секретаря Цао, чуть было не ставшей его тещей.

Все вещи умещались в этой выцветшей сумке: несколько смен заношенной одежды, несколько пар рваных ботинок и носков и, конечно, подарок Сяося, аккуратно сложенный и завернутый в полиэтиленовую пленку, как сувенир.

Шаопин взволнованно и почти бесшумно прорезал гудящую толпу и залез в грузовик. Он ухватился за борт обеими руками, бросив последний взгляд на знакомый и трепетно близкий город. Прощай, мой милый Желтореченск, я всегда буду помнить все, что ты оставил в моем сердце – и печаль, и радость. Они обернутся сладостью. Я всегда буду скучать по тебе. Спасибо, родной…

Шаопин и его спутники знали, что едут работать на шахту Речной Зубец в районе Медногорска. Никто не представлял себе, что это за место. Они не сомневались только в одном: место хорошее.

Все сорок с лишним человек были из деревни. Для них внезапное превращение в рабочих было настоящим жизненным переломом. Без сомнения, будущее рисовалось им в радужном блеске.

Кроме места рождения ничто не роднило Шаопина с этими людьми. Единственный из всех, он был настоящим крестьянским сыном. Его спутники были по большей части детьми руководителей коммун или начальников городских служб. Мужчины часто работали за пределами деревни, а женщины оставались на земле. Так происходило по всему округу. Детей прописывали по месту жительства матери, а потому многие руководители, даже став большими людьми в уезде, ничего не могли поделать с тем, что их отпрыски продолжали по всем бумагам оставаться «деревенскими». Несмотря на всю власть в руках у местных начальников, они никак не могли обойти государственное законодательство. Обычно рабочих не набирали в деревне – оставалось надеяться только на чудо.

Нынешний набор шахтеров был делом исключительным. Разумеется, все рабочие места оказались разобраны детьми аппаратчиков. Работа шахтера мало походила на дело мечты, зато это была работа в госсекторе. Все знали, что с такой работой ничего не сделается. С нее не увольняют. И потом, никто не заставлял всю жизнь горбатиться на шахте. Ну, покрутишься немного, а там, гляди, и переведешься в нормальное место. Некоторые еще до прибытия на шахту стали хлопотать по знакомым. Они не собирались задерживаться.

Машина ползла на юг по извилистым дорогам Лессового плато, переваливаясь через хребтины гор и спускаясь в овраги, катилась вдоль быстрых ручьев, мимо бурных рек, и после целого дня бесконечных подъемов и спусков, ухая вниз, как самолет, спрыгнула наконец с гребней высокогорья. Дорога становилась все зеленее и зеленее.

В сумерках грузовик въехал в городские кварталы. Перед будущими шахтерами засверкали яркие огни, зашумела суета большого города. Прокачавшись весь день на ухабах, они лежали вповалку в кузове, но тут повскакали на ноги, и глаза их просияли от восторга, приветствуя блистательный финал путешествия.

Но радость их была преждевременной – их ждало совершенно другое место. Когда машина остановилась на привокзальной площади, многие сразу же схватились за багаж, но старший выскочил из кабины водителя и крикнул развеселившимся парням:

– Так, отливаем по-быстрому и трогаем.

Шахты Речного Зубца лежали к востоку, в ущелье, до них оставалось еще километров двадцать. Когда обрадованные парни услышали, что им предстоит ехать дальше, все их приподнятое настроение растворилось без следа: они уже успели вообразить, что домом их станет именно это сияющее место.

Необычайный вид горящего огнями ночного города оставил в памяти лишь краткую вспышку: грузовик быстро въехал в темное глубокое ущелье. Они даже не успели увидеть проехавший мимо поезд – от него донесся только пугающий долгий вой и лязг колес по рельсам. Они ушли вниз, в овраг, как две капли воды похожий на их родные места…

Грузовик, полный заносчивых молодых людей, остановился на небольшой грунтовой площадке перед рудником. Они не знали, что это была главная площадь Речного Зубца. На стене трехэтажного здания рядом был растянут красный транспарант, приветствующий новых рабочих. Из громкоговорителя лился женский голос, зачитывавший обращение с сильным местным выговором.

Яркие огни и теплая атмосфера обещали завораживающие возможности. Все пришли в восторженное настроение. Всем рассказывали о том, насколько тяжела работа на угольной шахте, – а вы поглядите, все не так плохо, разве не похоже на шумный, веселый город? Отличное место.

Но когда старшие повели их размещаться, все возбуждение первых минут начала стремительно испаряться. С содроганием смотрели они на полуразрушенные большие пещеры. Внутри было шаром покати. Пол был покрыт многолетним слоем пыли, черные от копоти стены покрыты грязью и следами засохшей мокрóты.

Это их дом? Впервые перед ними предстала вся суровость шахтерской жизни. Не успели новобранцы передохнуть, как шахтенный начальник трудресурсов, больше похожий на резкого инструктора военной части, заорал с порога, чтобы они шли заносить нары и лавки. Кто вас должен тут обслуживать, давай-давай, пошли-пошли. Это еще цветочки, остальное все впереди.

В каждой пещере разместили по десять человек. Как только поставили нары, начальник повел их ужинать. Гуськом все молча засеменили в столовую. Каждому выдали по большой миске тушеных овощей и три булки.

– А суп будет? – спросил кто-то.

Начальник скривился:

– Какой еще суп? Ешьте уже давайте.

После еды все вернулись в общежитие, начали застилать кровати и раскладывать вещи. Настроение было странное.

Постепенно атмосфера разрядилась. Все начали болтать, спорить, кто где будет спать, стучать крышками чемоданов. Как бы там ни было, теперь у них была работа. Парни начали разворачивать яркую пленку, в которую были завернуты их одеяла и простыни. У каждого было по большой сумке и минимум по паре комплектов постельного белья. Когда все чистенькие, новые до хруста комплекты были разложены, темная пещера засияла веселыми красками, осветилась ярким блеском. Рабочие открывали свои кожаные чемоданы или большие деревянные сундуки с медными углами и вынимали оттуда вещи, словно хвастаясь содержимым, а потом нерешительно убирали обратно…

Только Шаопин молчал. Он положил свою единственную потрепанную сумку на незанятый настил в углу. Никто не обращал на него внимания. Он выглядел слишком бедно в своей старенькой одежде и с этой выцветшей сумкой. У него не было даже самой простой постели. В презрительных взглядах соседей читался немой вопрос: «Как ты вообще здесь оказался?»

Шаопин даже немного пожалел, что отдал свое старое белье. Он думал тогда, что теперь, когда у него появится работа, все как-нибудь устроится. Ему и в голову не пришло, что могут возникнуть проблемы. Погода будет становиться все холоднее, что делать без матраса и одеяла? В Желтореченске это решительно ничего бы не значило – все рабочие жили в такой же бедности. Никто не стал бы над ним смеяться, но здесь…

Но выхода не было. В кармане у Шаопина лежало меньше десяти юаней. «Слава богу, – подумал он, – что у меня есть тельник. С месяц, наверно, удастся продержаться. А там выдадут зарплату, и первым делом добуду себе постель».

Соседи начали умываться и чистить зубы. Затем они садились на нары, резали яблоки, угощали друг друга папиросами и пенистым пивом из прозрачных бутылок.

Шаопин посидел какое-то время на краю кровати, а потом вышел на улицу. Он стоял у разбитой кирпичной стены во дворе и курил дешевую сигарету, делая затяжку за затяжкой. Было уже около полуночи, но шахты не спали. Долину заливал яркий, почти ощутимо плотный свет, поднимаясь со дна оврага до самых вершин. Со всех сторон доносились незнакомые, суетливые звуки. На противоположной стороне вырастали ряды нечетких силуэтов. То были горы.

Радость отчего-то наполнила его сердце. Что значили все эти трудности? Не так давно ты был бесприютным бродягой, скитальцем, перекати-поле. А теперь у тебя есть работа, тебе есть где жить, есть где спать… Все будет, и хлеб будет[52]52
  Отсылка к фильму «Ленин в 1918 году», где в сцене свидания товарища Василия с женой он говорит: «Ничего. Не плачь. Не плачь. Все будет. И хлеб будет. Вот посылают меня за хлебом в Царицын. К Сталину. Владимир Ильич посылает. Хлеб будет».


[Закрыть].

Он постоял у кирпичной стены, подбадривая сам себя, и наконец вернулся в пещеру. Все уже спали. Шаопин снял резиновые тапочки, положил желтую сумку на подушку и лег на голые нары.

Ночь он спал плохо – его беспокоили звуки, особенно резкие гудки паровоза, разрезавшие тьму, непривычные, тревожные. Он думал о деревне – о синей речке и скользящих над ней медленных облаках. Листья финиковых деревьев на Храмовом холме уже должны были загореться осенним алым, а долина стать золотисто-желтой. Осенний ветер нес свежий сыроватый запах. На старой софоре у дома старика Ванью наверняка прибавилось несколько сорочьих гнезд… Потом его мысли вернулись к Желтореченску: к Башенному холму, к мосту у Восточной заставы, его пещерке без дверей и окон и рабочим, лежащим на пшеничной соломе…

На следующее утро все повскакивали и выбежали из пещеры посмотреть при дневном свете, на что похож Речной Зубец. Все великолепие ночных огней исчезло, солнце осветило невзрачный поселок. Немногочисленные улыбки на лицах мгновенно потухли. Рудник выглядел унылым, неухоженным, нестройным. Здесь не было ни цветов, ни фонтанов, ни бульваров – ничего, что они так рассчитывали увидеть. Только черный уголь, серые корпуса, грубые, хрипловатые звуки механизмов. На домах красовались пятна сажи, листья деревьев были покрыты угольной пылью, и даже речка на дне оврага казалась иссиня-черной… День и ночь на руднике не имели между собой ничего общего.

Но Шаопин чувствовал радость, несмотря на всеобщее разочарование. Как славно, что это место оказалось под стать ему. Шаопин подумал, что все даже лучше, чем он воображал. Он не ожидал, что рудник окажется таким большим и мощным. Строения плотными рядами выстилали долину: магазины, учреждения, школы – все, о чем можно только мечтать. Внушительный корпус для обогащения угля, подъемный шкив, груды породы, рев поезда. Даже разбросанные то тут, то там обломки стальных конструкций казались впечатляющими. Для избалованного горожанина все здесь было грязно, черно, лишено красоты и очарования, но для него это было место великого богатства, новой, вдохновенной жизни. Шаопина вполне можно было понять. За плечами у него уже была сложная жизнь, полная лишений.

В это утро по уставу шахты все должны были пройти осмотр. Около десяти часов вчерашний строгий начальник повел их на холм, мимо железной дороги, прямо к госпиталю на западных отрогах. Это было уже второе обследование новобранцев, и оно сильно смахивало на осмотр призывников. Сперва шла визуальная проверка – смотрели кости, суставы, искали следы травм или кожных болезней. Двоих завернули уже на этом этапе. Особенно боялись кожных хворей, потому что шахтеры каждый день мылись в общем бассейне.

Шаопин успешно преодолел эту часть осмотра, но отчего-то в душе его поселилась неясная тревога. Он слишком ценил эту работу, означавшую резкий поворот в прежней жизни, и страшно боялся, что в этот последний момент что-то сорвется.

Как говорят, пуганая ворона куста боится. Шаопин был крепким парнем без очевидных изъянов, но бессмысленная тревога подвела его к самому краю катастрофы – он застрял на измерении кровяного давления. Пока врач накачивала воздух в манжету, его сердце билось так бешено, словно собиралось взорваться. Верхнее давление подскочило до ста шестидесяти пяти.

После всех проверок начальник объявил в коридоре амбулаторного отделения, что для прошедших медкомиссию во второй половине дня предполагается свободное времяпрепровождение, можно выйти за покупками, погулять по району. Те, кого отбраковали, поедут домой. Всем, у кого зафиксировали высокое давление, завтра утром будет проведена дополнительная проверка, если показания не изменятся, они тоже отправятся домой…

Домой? В голове у Шаопина словно что-то взорвалось. Страшно было подумать, какие бы цифры показал на сей раз тонометр. В глазах потемнело, лица людей закружились перед ним.

Как шутит над нами судьба! Чего стоило ему оказаться здесь после всех невзгод, и для чего – чтобы вернуться обратно? Куда? В Двуречье? В Желтореченск? В толпу у моста, с грустью ожидающей появления подрядчиков?

Он не помнил, как добрел до общежития. Шаопин ухнул на нары, подложив под голову сумку, и тупо смотрел в черный потолок. В комнате никого не было, все ушли гулять. Он совсем не слышал шума снаружи, просто лежал, погруженный в тоску. Он ждал завтрашнего дня. Завтра он услышит последний приговор, который определит его судьбу. Если давление не опустится, Шаопин подхватит свою драную сумку и покинет рудник… Но куда он отправится?

Ясно одно: домой ему хода нет. Это совершенно невозможно. В Желтореченск путь тоже заказан – какой смысл возвращаться обратно на север? Если его выставят с шахты, он отправится в Медногорск и станет искать там работу – любую черную работу: чистить нужники, подметать улицы, все что угодно…

Вдруг он подумал, что давление поднялось наверняка из-за нервов. Разве можно отступать из-за такой ерунды?

– Нет! – выдохнул он.

Шаопин вскочил с кровати. Он подумал, что не должен безвольно ждать удара судьбы. Все должно быть так, как сказал великий Бетховен: «Я схвачу свою судьбу за глотку! Ей не удастся сломить меня»[53]53
  Цитата из письма Бетховена другу юности Вегелеру (Вена, 16 ноября 1801).


[Закрыть].