Текст книги "Обыкновенный мир"

Шаоань снова попытался сунуть ей деньги, но Ланьсян развернулась и побежала обратно в класс. Шаоань, сжимая купюры, ошеломленно стоял на пустой площадке. Его сердце щемила горькая тоска.

Он не помнил, как вышел со школьного двора. Не помнил, как добрался до Каменухи… Выйдя из машины, он потерянно зашагал в Двуречье. По дороге ком то и дело подступал к горлу. Грудь давило каменной тяжестью. Ему было больно. Он вспомнил: так болело, когда в коммуне его разнесли в пух и прах за самовольное расширение огорода. Тогда он шагал по этой же дороге в деревню. Думал, что это болит от бедности, от беспомощности – но теперь, когда у него за пазухой лежала пачка купюр, боль вернулась с новой силой. Отчего так? Отчего бедность делает людей несчастными, но богатство… богатство творит то же самое?

Пройдя Горшечную, уже перед самым Двуречьем, Шаоань не выдержал: он сошел с дороги, отыскал в поле укромное место, бросился на землю и, обхватив голову руками, заплакал.

Горы безмолвно слушали его стенания. Заходящее солнце вот-вот должно было скрыться на западе, за бессчетными холмами. По округлым вершинам растекался теплый цвет спелого апельсина. Стайка серо-белых диких голубей промелькнула в голубизне неба, громко хлопая крыльями. С реки неподалеку доносилось низкое мычание вола…

Прошло немало времени, прежде чем Шаоань поднялся с земли и отряхнул пыль с одежды. Безжизненным движением он свернул самокрутку, опустился на корточки и тихо закурил. Лицо его было лишено жизни, как у тяжелобольного.

Когда солнце село, он поднял с земли свой портфель и на ватных ногах медленно зашагал к деревне. Обогнув хребет, он замер на краю дороги. Шаоань увидел свое производство, где грохотали кирпичные прессы, и алое пламя вырывалось из жерл семи больших печей. Густой дым взлетал, как гигантский дракон, закрывая огромный кусок неба. Бешеный поток в одно мгновение залил душу Шаоаня. В усталом теле, согбенном, как от побоев, проснулась энергия.

Как бы там ни было, он должен был, смиряя себя, идти по этому явленному ему пути. Все только начиналось. Нельзя было терять самообладание в такой момент. Без сосредоточенности дело бы рухнуло – и последствия трудно себе представить. Он не может расслабляться, нет – он должен впрыгнуть в повозку жизни, как прежде, прочно заняв в ней место. Он должен, напрягая все мышцы и нервы, крича, неистовствуя, продолжать двигаться вперед…

Шаоань быстро свернул самокрутку. Выгоняя из носа дым, он споро зашагал к своему заводику и издалека увидел, что жена с белым тюрбаном на голове стоит у синей кирпичной стены, поджидая его.

Глава 16

Ланьсян превратилась в очаровательную девушку. В этом году ей исполнилось девятнадцать. Было поразительно наблюдать, как нищее захолустье вскормило такую невероятную женщину – старенькая одежда скрывала высокую, стройную фигуру, белоснежное лицо сияло, как глазурованный фарфор, отливая жемчужным блеском. Блестящие черные волосы красивым изгибом обнимали щеки, отчего ее изящный подбородок казался еще милее. Длинные ресницы обрамляли ясные, живые глаза. В тихой задумчивости она была похожа на роденовского «Мыслителя».

Ланьсян, воспитанная в нужде и невзгодах, не особенно обращала внимание на свою красоту. Она рано столкнулась с жизненными трудностями. Ее часто снедала тревога, и Ланьсян с томительным беспокойством глядела на жизнь за пределами собственной: на родителей, на братьев, на старшую сестру. Все они постоянно занимали ее мысли. Увы, она не в силах была помочь им, но каждое несчастье родных болью отзывалось в душе.

Ланьсян прекрасно понимала, чего стоило семье отправить ее учиться. Она ясно чувствовала, что никогда больше не вернется в деревню. Она просто обязана поступить в университет. Когда Ланьсян училась в Каменухе, то думала вернуться в Двуречье, едва закончив начальную школу. Теперь ей было страшно даже помыслить об этом. Зачем возвращаться, не попробовав себя в деле? Это было бы несправедливо по отношению к ее несчастной семье. Только поступив в университет, она сумела бы отплатить им по достоинству.

С первого дня в уездной школе вступительные экзамены в вуз стали главной целью Ланьсян. После возобновления экзаменов в семьдесят седьмом году десятки студентов из ее школы поступали в университет каждый год. Это изрядно подогревало амбиции Ланьсян.

Именно из-за этого учеба имела для нее первостепенное значение. В течение трех лет Ланьсян входила в число трех лучших учеников всей параллели. Она часто получала высший балл по математике, иностранному языку, физике, химии и биологии. Но ей этого было мало. Она знала, что на экзаменах в вуз ей придется конкурировать с ребятами со всей страны, и получение высоких баллов в школе совсем не гарантирует хороших результатов на вступительных испытаниях.

До экзаменов оставалось всего ничего. Через несколько месяцев должен был наступить решительный момент, призванный определить ее судьбу. Как бы все не повернулось, она знала, что станет иной. Эта решительная битва за будущее была важна не только для нее одной – для всех ее одноклассников.

Лишь некоторые ученики в классе могли надеяться на поступление, у других не было особой надежды. Они знали, что им не хватит ума. Среди них было немало городских: учась в школе, они полагались на свое естественное преимущество и занимались без особой старательности. Теперь же время было упущено – оставалось только полагаться на родителей.

В выпускном классе царило напряжение и растерянность. Где-то в глубине души Ланьсян испытывала страх: она знала, что если провалится на экзаменах, последствия будут ужасными. Она совершенно точно знала, что ждет ее тогда. Через пару лет придется выйти замуж. Но за кого? На что она может рассчитывать? Если брак будет удачным, она сможет, конечно, содержать семью – но что если нет? Ей придется сидеть на шее у родителей и братьев. Пример старшей сестры всегда был перед глазами. Ей часто снилось, что она не поступила. Ланьсян просыпалась в холодном поту.

Все ее мысли были отданы учебе. Ничто другое не вызывало ее интереса. Даже на место старшего по учебной части она согласилась со скрипом, после долгих уговоров классного руководителя. Ланьсян боялась, что административная работа будет мешать ее прогрессу.

Девочки в классе расцвели, засияли, стали тщательно подбирать наряды. В их шкатулках запахло шампунем, кремом, маслом для волос, губной помадой. Те, кто не надеялись поступить, начали встречаться с парнями. Сложно было их винить. Их стремление к красоте трогало сердце. Мир становился прекраснее от девичьей энергии.

Но у Ланьсян не было ничего, кроме кусочка мыла и перламутровой баночки дешевого крема. Она не особо любила краситься. С другой стороны, ей не на что было покупать косметику. У нее не было даже приличного платья, но, к счастью, природная красота с лихвой компенсировала потертость ее старенькой одежды. Ланьсян выделялась среди одноклассниц, вызывая естественную зависть.

С момента поступления она еле-еле сводила концы с концами. Конечно, ей было уже не так трудно, как братьям. По крайней мере, она ела вдоволь, и даже порой могла позволить себе категорию «Б».

Ланьсян очень тяжело пережила разделение хозяйства. Сколько она помнила себя, семья всегда держалась на старшем брате. Как можно было жить без него? Втайне от всех она долго плакала с тоски.

Успокоиться ей помог Шаопин. Она почувствовала, что с ним ей не нужно ни о чем волноваться. Ланьсян все яснее понимала, что брат был незаурядным человеком. Он был таким же выносливым и несгибаемым, как Шаоань, и знал о жизни немало. За его спиной ей нечего было бояться. Она даже подумала, как хорошо было бы найти в жизни своего человека – такого, как старший брат.

Шаопин очень заботился о ней: каждый месяц он отправлял из города деньги и часто писал письма, чтобы ободрить и научить ее чему-нибудь. Она обожала перечитывать эти весточки от брата и переписывала многие его слова в тетрадку. Ланьсян тоже часто писала ему, пыталась говорить «о важном». Ее письма уходили Цзинь Бо, а он передавал их брату. Недавно Шаопин прислал сильно взволновавшее ее сообщение:

Милая моя сестричка,

сказать по совести, ты превзошла все мои ожидания. Я не питал больших надежд. Я думал, что у тебя будет славная семья, дети, кров над головой, что ты будешь избавлена от тревог и позора нашей Ланьхуа. Но теперь я вижу, все яснее с каждым днем, что ты талантливее нас с братом. Ты сможешь, я даже не сомневаюсь. По твоим письмам я вижу, что ты многое понимаешь про жизнь. Это глубоко волнует меня. Я чувствую, что в жизни человека рано или поздно настает время прозрения и постижения истины (оставим за скобками тот печальный факт, что многие так и не прозревают). Момент откровения определяет всю нашу жизнь. Он говорит нам, кем мы должны стать и какой жизненный путь выбрать.

Мы все крестьянские дети – не относись к этому свысока, ибо польза даденного нам неисчерпаема. Но мы должны преодолеть узость деревенского мира, должны оставить ограниченность крестьянского сознания ради стремления к высшему смыслу.

Ты должна знать, что это нелегко.

Мы должны полагаться на собственные силы и смело идти в незнакомый нам мир. Не бойся страданий. Поняв их, ты увидишь, что страдания взращивают благородство. Дорогая моя сестричка, как же я хочу, чтобы твоя жизнь была полна радости. Но если жизни угодно будет заставить тебя страдать, ты должна, стиснув зубы, продолжать идти дальше. Один выдающийся человек сказал: «Неужели страдание было напрасно? Оно должно сделать меня великим!»[49]49
  Томас Манн. Тяжелый час / Пер. с нем. А. Федорова // Томас Манн. Собрание сочинений в 10 томах. М.: Художественная литература, 1960. Т. 7. С. 416. – Примеч. ред.


[Закрыть] К тому же я видел на днях, не помню где, очень вдохновляющую историю: дочь одного из американских президентов, не желая, чтобы отец оплачивал ее обучение, мыла в свободное время посуду в одном заведении – и так заработала на колледж… Сестренка, я не имею в виду, что тебе стоит самой доставать деньги. Верю, что мои десять юаней будут приходить к тебе в срок. Так хотелось бы поболтать с тобой обо всем… Если есть минутка, напиши мне. Пиши покрупнее, пожалуйста – порой ничто не мешает вылезать за тетрадную линейку…

Это письмо поразило ее. Она долго думала о словах брата. Сердце никак не успокаивалось. Туманную хмарь, стоявшую перед глазами много лет, прорéзало внезапное солнце – остатки отнесло прочь ветром. Перед ней открылся широкий горизонт жизни. Ланьсян преклонялась перед Шаопином – точно так же, как восхищалась она в детстве своим вторым братом.

На самом деле она уважала его ничуть не меньше – просто вдруг поняла, что братья – совсем разные люди. Она понимала, что старший брат, недополучивший в детстве образования, обремененный тяжелой ношей трудов, как и большинство крестьян, мог работать только ради самых конкретных нужд. Она знала, через что он прошел.

Теперь старший брат наконец-то создал свое производство и был избавлен от прежней бедности. Ланьсян гордилась им. Она надеялась, что его ждут новые свершения – благодаря успехам Шаоаня люди в деревне перестали смотреть на них свысока. Этот новый поворот заставлял ее чувствовать себя более непринужденно, не тушеваться перед одноклассниками…

Но Ланьсян ясно понимала, что в строгом смысле слова старший брат больше не был с ними одной семьей. После раздела каждый должен был заниматься своими делами.

С братом все было понятно, но ведь была еще его жена. Невестка никогда не давала повода усомниться, что она хороший человек, но после раздела Сюлянь, конечно, должна была отстаивать свои собственные интересы – это было вполне нормально и естественно. Теперь любая помощь оставалась только личной инициативой. Как говорится, табачок врозь.

Конечно, нельзя было доходить до мелочей. Сын Шаоаня по-прежнему жил у бабушки с дедушкой, и Шаоань с женой тоже часто помогали по хозяйству. Просто большим тратам нужно было вести учет, иначе Сюлянь бы не обрадовалась.

Именно поэтому Ланьсян не взяла у брата те полсотни юаней. Она знала, что старший брат был искренен, но она также знала, что он предлагал деньги втайне от жены. Если бы Сюлянь узнала об этом, то, очень может статься, стала бы страшно ругаться. Разве Ланьсян могла пойти на такое из-за каких-то денег?

Потом она много раз возвращалась мыслями к этому эпизоду и решила, что поступила совершенно верно. Это вовсе не означало, что ей помешали бы полсотни юаней. С десяткой, приходившей от Шаопина, ей удавалось вполне нормально питаться, но на остальное денег не хватало. Одни книги для вступительных экзаменов стоили приличную сумму. К счастью, в начале полугодия Шаопин оставил ей чуть больше двадцати юаней, отдав восемь пятьдесят за заявку на участие в экзаменах, Ланьсян осталась с дюжиной юаней на руках. Она ловко употребила их, чтобы покрыть неизбежные расходы. Ланьсян не смела обзаводиться экстравагантными претензиями. За полгода она даже ни разу не сходила в кино – с одной стороны, из-за экзаменов и необходимости повторять материал, но в то же время, пожалуй, в большей степени из-за нежелания расходовать ни один фэнь на собственную блажь.

Ланьсян мечтала только об одном – о блузке с короткими рукавами. У нее было только две рубашки с длинными, которые она носила через день. Скоро должна была начаться жара. С первым палящим днем ей осталось бы только закатать рукава наверх и мучиться, как в тесной обуви.

Но приличная блузка стоила больше десяти юаней, а у Ланьсян на руках оставалось всего ничего. К тому же она твердо решила тратить их только в крайнем случае.

Как бы там ни было, деньги Шаоаня брать было нельзя. Просить у Шаопина тоже было неловко. Вполне можно носить рубашку с длинными рукавами, главное – не доставлять никому хлопот…

На третий день после визита Шаоаня у одной из одноклассниц случился приступ острого аппендицита. Ее прооперировали в уездной больнице. Все одноклассники ходили ее навещать. Ланьсян тоже собиралась проведать подругу, но вот загвоздка – с пустыми руками идти было неудобно. Выходило так, что деньги, как ни крути, придется потратить.

Ланьсян собиралась купить какое-нибудь лакомство, но тут пришла Цзинь Сю с целым пакетом вкусностей и предложила пойти вместе. Ланьсян поняла, что ее дорогая подруга все знала – она купила подарки как бы от них двоих.

Ее ровесница Цзинь Сю превратилась в настоящую красавицу. Это был совсем иной тип женской красоты: низенькая, ладная, фигуристая, с широко распахнутыми чувственными глазами. Она никогда не была отличницей, скорее, крепким середнячком, зато по всем предметам. Цзинь Сю и Ланьсян были очень близки, почти как сестры. Цзинь Сю собиралась поступать в мединститут в столице провинции, а вот Ланьсян все еще не имела ни малейшего понятия, куда ей подать документы…

Гуляя в одиночестве по тихой улице, она часто закидывала голову и, хлопая безмерно красивыми глазами, в смятении глядела на темно-синее высокое небо, на кружок яркой луны и частые звезды. Ланьсян долго и напряженно думала. Жизнь и вселенная казались таинственными и загадочными. На ум невольно приходили неизвестно где прочитанные стихи: «Минут тысячи гор и бессчетные воды – не вступить в твой чертог…»[50]50
  Цитата из стихотворения известного лирика военного поколения Го Сяочуаня (наст. имя Го Эньда; 1919–1976) «Глядя в звездное небо» (1933).


[Закрыть]

В такие моменты у щедро одаренной природой Ланьсян появлялись разные дикие фантазии. Однажды по дороге в школу она внезапно подумала, что обязательно должна слетать на космическом корабле в космос. Интересно, есть в Китае места, где учат такому? Надо поспрашивать у учителей, – если есть, она точно подаст туда документы.

Глава 17

Рано утром, прежде чем солнце взошло из-за гор на том берегу реки, обитатели Двуречья услышали сквозь прерывистый сон грохот машин, идущий со стороны дальней лощины. Это начался очередной напряженный день на кирпичном производстве Шаоаня.

Многие деревенские не знали, что у дельного малого, которому они так завидовали, были свои поводы для переживаний. Как говорится, трава на чужом поле всегда зеленее.

После возвращения из уездного центра несколько дней тому назад Шаоань, не изменяя прежнему курсу, с головой ушел в повседневную суету, но на душе у него было тяжело. Заплаканные глаза сестры то и дело всплывали перед ним. Он работал и не переставал страдать. Шаоань прекрасно знал, отчего сестра не взяла у него денег. Умница Ланьсян заботилась о нем и боялась, что Сюлянь станет шуметь. Пару лет назад ему бы и голову такое не пришло. Дела шли в гору, но семья трещала по швам.

С другой стороны, разве мог он винить Сюлянь? С тех пор как она вошла в этот дом, Сюлянь только и делала, что пахала, и теперь, изнуренная, тащила с ним на пару все их производство. Она разрывалась между домом и кирпичным заводом, работая, как вол, до кровавых мозолей. И хотя Сюлянь настояла на разделении хозяйства со стариками, по словам деревенских, держала себя чин по чину. Она всегда приносила им что-нибудь вкусное со своего стола. В холодные дни Сюлянь штопала и стирала все ночи напролет – лишь бы помочь свекрови, у которой начало садиться зрение. Она сама покупала старикам соль и масло. Правда, когда Шаоань захотел дать родителям просто так довольно значительную сумму, Сюлянь заартачилась. В их семье за деньги отвечала она – и от нее нельзя было скрыть ни одного фэня.

Обдумав всю ситуацию с разных сторон, Шаоань почувствовал, что после раздела он сам не уделял семье должного внимания. Ведь можно было найти способ – но он был занят своими делами и не заботился о том, что творится с родными.

Что делать теперь? Если втайне от жены давать им немного денег, это не решит проблемы, будут только ссоры…

Шаоань думал об этом с тревогой.

Потом в голову ему внезапно пришла мысль: лучше всего будет убедить Шаопина вернуться и работать вместе с ним. Точно, он тратит немаленькую сумму на зарплату двум совершенно посторонним людям, в то время как его брат пашет на дядю в совершенно непонятном месте. Сколько он там делает за месяц? Ценой каких усилий? Если брат вернется работать бок о бок с Шаоанем, они станут партнерами – поделят всю прибыль поровну и окажутся в большом прибытке. Сюлянь не найдет что возразить. Шаоань верил, что сумеет убедить жену. Это решило бы проблему в корне, и они снова стали бы одной семьей.

Шаоань быстро свернул самокрутку. Он начал думать, как привести этот план в действие. Чем больше он думал, тем сильнее волновался. Шаопин парень образованный, наверняка быстро сможет сам управляться с машинами. Не нужно будет отдавать кругленькую сумму мастеру из Хэнани. Один будет заниматься заводом, другой – «дипломатией». Кто знает, может, скоро они развернутся еще сильнее.

Шаоань выпустил дым через нос и рот. Докурив до конца, он принял решение завтра же поехать в Желтореченск за Шаопином. Он был уверен, что уговорит брата вернуться. Шаоань знал, что Шаопин зарабатывает в городе не так уж много. Не захотел остаться, сбежал в город – это все можно понять, дело молодое. Если бы не необходимость тянуть на себе семью, Шаоань в юности тоже с превеликим удовольствием поработал бы где-нибудь еще. Шаопин, конечно, стал бы кусать локти, упустив такую возможность. Что до прописки, то с этим все просто, можно все откатить назад. Деревня не станет отказываться от человека, который в ней родился и вырос.

Вечером перед сном Шаоань сказал жене, что поедет в Желтореченск. Разумеется, он ни словом не упомянул о том, что поедет за Шаопином – мол, один знакомый сказал, что в городе можно купить по дешевке списанный из какого-то учреждения электродвигатель, он хочет поглядеть на него, через пару дней вернется. Шаоань не мог сейчас раскрыть свой план жене. Вот когда Шаопин вернется, тогда они и поговорят. Тут уж сделанного не воротишь, придется согласиться.

Шаоань сначала думал поговорить и с отцом, но потом решил, что в этом нет необходимости. Если Шаопин готов вернуться и работать с ним, отец определенно не станет возражать – он будет очень счастлив. Убедить нужно только Шаопина.

На следующее утро Шаоань надел заботливо выстиранную женой «дипломатическую» униформу, спустился на дорогу у дома и подал знак водителю автобуса – до окружного центра. С легким волнением он сел в машину, помахал жене и сыну, которые провожали его, и покатился в далекий город…

Около двух часов дня Шаоань добрался до Желтореченска. Когда он вышел из здания автовокзала с пыльным черным портфелем, то был ослеплен видом города. Голова шла кругом, в глазах рябило. Он посмотрел в небо и увидел солнце. На секунду ему показалось, что оно стоит совсем не так, как в Двуречье, и собирается зайти на востоке.

Бог мой, неужто это и есть Желтореченск? Такой большой город! От одного квартала до другого, небось, дальше, чем от Двуречья до Горшечной. Нужно спросить, где находится почтовое отделение района Восточной заставы. Там он разыщет первым делом Цзюньхая и его сына. Кто знает, где вертится этот Шаопин. Они помогут его найти – все равно все письма из дома приходят к ним.

Шаоань подошел к пожилому мужчине, подметавшему улицу, и протянул ему сигарету. Старик был поражен. Шаоань поспешно улыбнулся и спросил:

– Уважаемый, не подскажете, где у вас тут почта? – Шаоань любезно достал зажигалку.

Старик был тронут. Он, вероятно, никогда не встречал такого вежливого прохожего. Вскинув метлу, он с большим энтузиазмом расписал весь путь до почты. На самом деле она была практически за углом. Шаоань поблагодарил старика и поспешил вперед. На сердце стало спокойно.

Едва он переступил порог почтового отделения, как его громко окрикнул вахтер, сидевший на входе. Когда Шаоань сказал, кого ищет, тот объяснил, что Цзюньхай с сыном поехали развозить почту и их не будет дня два.

Что же делать? Шаоаня прошиб пот. Он совсем не знал города. Куда было идти? Где узнать про брата? Он в панике вышел на улицу, встал перед небольшой бакалейной лавкой и стал думать, что теперь делать.

Вспомнил о Жунье. Во всем Желтореченске Шаоань знал только Цзинь Бо, его отца, Жунье и ее дядьку – Тянь Фуцзюня. У него на работе, может статься, в дверях стоит охрана – просто так не войдешь. Поговаривали, что Жунье работает теперь в окружном комитете комсомола, но Шаоаню не хватало смелости пойти к ней…

По теням деревьев и телефонных столбов на земле Шаоань понял, что близится вечер. Нужно было искать место для ночлега – скорее двигать в какую-нибудь гостиницу. Если там не окажется свободной койки, придется сидеть на мостовой всю ночь.

На стенах домов попадалось много стрелочек, указывавших путь в разные гостиницы. Опыт подсказывал Шаоаню, что большинство из них были частными. Шаоань боялся останавливаться в непонятном месте, потому что с собой у него было несколько сот юаней – не дай бог, украдут, что тогда делать? Говорят, в городе полно воришек. Тут крутятся такие деньги, что все воры слетаются в город. В деревне рассказывали, что их земляк Цзинь Фу «работает» в Желтореченске таким манером.

Шаоань решил остановиться в госсекторе. Он испытывал традиционное чувство доверия к казенным заведениям и чувствовал, что там будет безопаснее. О своих деньгах стоило позаботиться. Шаоань впервые отъехал так далеко от дома и немного не рассчитал – прихватил куда больше, чем нужно. И потом, он не знал, как дела у брата, – вдруг придется дать ему на расходы.

Шаоань с портфелем на плече прорезал толпу, пересек старый мост и направился вдоль по большой улице на противоположном берегу. Всю дорогу он искал глазами, где бы остановиться. Шаоань был уверен, что государственные гостиницы будут сосредоточены в самом проходном месте.

Но нигде не было мест. Шаоань начал немного нервничать. Да, большой город не для деревенских простаков – даже с деньгами не отыщешь угла, чтобы приткнуться. Шаоань, сгорая от беспокойства, дошагал почти до Северной заставы, но так и не нашел себе места.

Тут он заметил вывеску гостиницы «Желтая речка». Он знал, что это было место высокого класса, – пустят ли они человека с улицы?

Другого пути не было, и Шаоаню пришла в голову смелая идея попытать там счастья. Он собрал все свое мужество, и с колотящимся сердцем переступил порог роскошного отеля. Шаоаню повезло: в «Желтой речке» не проходило никаких слетов, и они селили гостей.

– Мне бы комнату… – Шаоань робко подошел к стойке регистрации и, запинаясь, обратился к девушке.

Та с любопытством подняла взгляд и посмотрела на него.

– На сколько человек?

– Я один, – ответил Шаоань с вымученной улыбкой.

Девушка начала выписывать счет.

– Документы, – протянула она.

– В смысле? – изумленно спросил Шаоань.

Регистраторша опять подняла голову и перестала писать.

– Откуда прибыли? Какая организация?

– Я из деревни. Приехал вот к брату. Без документов, – честно сказал он.

Девушка вроде бы поверила.

– Направление? Турпутевка?

Увы, Шаоань забыл взять у Тянь Хайминя официальную бумагу.

– Согласно регламенту, мы не можем заселить вас без направления, – девушка отложила ручку.

– Товарищ дорогой, я тут первый раз, все в новинку, ничего не знаю. Всю улицу насквозь прошагал – нигде мест нет. Сделайте доброе дело, а? Одну ночь всего перекантуюсь, – просил Шаоань.

Девушка поколебалась, потом выписала счет и сказала:

– Завтра вам придется съехать. С вас восемнадцать юаней.

Восемнадцать юаней за одну ночь?! Если бы он заранее знал, что тут так дорого, то лучше заночевал бы на улице.

Но теперь Шаоань уже не мог идти на попятную. Девушка пустила его в нарушение всех правил. Нельзя просто взять и растоптать ее доброе отношение.

Хрен с ним, мужик сказал – мужик сделал, нечего нюниться, сказано восемнадцать – значит восемнадцать. Шаоань расстегнул пальто, снял булавку с пачки купюр в кармане нательной фуфайки и вынул две хрустящих десятки с изображением великого сплочения народов. Он вручил их администратору.

Оформив проживание, Шаоань поднялся на третий этаж среднего корпуса. Коридорный долго изучал и счет и самого постояльца, прежде чем проводить того в номер.

Шаоань вошел в комнату и застыл от удивления. Она была огромной. Весь пол был застелен коврами, в центре красовалась мягкая двуспальная кровать, постельное белье слепило белизной. На столе стоял телевизор… Да, пожалуй, это стоило восемнадцати юаней.

Он положил свой портфель на ковер в углу и с любопытством осмотрел комнату еще раз. Шаоань толкнул маленькую дверь в проходе и обнаружил, что за ней прячется еще одна маленькая комнатка. Это была ванная, да еще и с туалетом.

Шаоань метнулся внутрь и выкрутил до упора кран эмалированной ванны. Прыснула струя воды, обрызгав его с головы до ног. Шаоань аж подпрыгнул от испуга. Постепенно он понял, что гибкая металлическая трубка с распылительной головкой на конце, торчавшая посередине стены, соединялась с краном. Вот это да! Здесь можно было не только отмокать в ванне, но при случае и принять душ. Какой прогресс!

Шаоань вытер влажные волосы полотенцем и вышел. Он вновь с беспокойством подумал, что нужно отыскать брата. Делать это надо было тем же вечером – завтра его выставят из номера, и придется снова искать жилье. Правда, номер и так стоил столько, что Шаоань не посмел бы снова потратить такую безумную сумму – даже если бы его пустили.

Он подошел к окну, положил руки на подоконник и с тревогой посмотрел на улицу. Небо стало темнеть, тут и там зажглись огни. Вдруг Шаоань вспомнил про дочь Фуцзюня. Шаопин рассказывал, что она учится в педучилище и они регулярно общаются. Она вполне может знать, где его брат.

Да, надо найти эту Сяося. Шаоань развернулся, спрятал портфель под одеялом и поспешно вышел из комнаты. На улице он спросил, как пройти в педучилище, и бодро зашагал на север, позабыв, что даже не ужинал…