Текст книги "Хозяин дома"

– Считаю, что она испортила свою внешность. Ты начал к ней приставать – и что было дальше?

– Она рассердилась на меня, сказала немедленно прекратить и добавила, что ей крайне неприятно осознавать, с какими целями я к ней пожаловал.

– Но изначально они у тебя были другие?

– Да, Сергей, я же говорю тебе, я просто хотел с ней по-человечески пообщаться.

– А в какой момент тебе расхотелось именно по-человечески с ней общаться?

– Даже не знаю… Ну… наверное… в тот момент, когда стал любоваться ею, вспоминая при этом нашу интимную встречу… Хотя нет, погоди! Когда я заходил к ней, от неё как раз выходил Андрей Змееносцев. Мы перекинулись парой фраз, после чего он пошёл к себе в номер, а я к Соне. Потом уже, когда она выставила меня за дверь, я… совершил её один не самый светлый поступок (Сергей Васильевич видел, что Безделову было стыдно об этом говорить, но он ценил искренность собеседника). Я сам зашёл к Змееносцеву и попросил его привести ко мне куртизанку, – закончил своё повествование о любовных похождениях Безделов.

– Как тебе кажется, Георгий: твоя встреча со Змееносцевым могла отразиться на твоём дальнейшем поведении с Соней? – спросил Сергей Васильевич.

– Сложный вопрос… – задумчиво произнёс Безделов. – От него действительно веет чем-то таким… развратным.

– Подходящее слово, на мой взгляд.

– Пожалуй, ты прав, – согласился Георгий Константинович. – После того, как я увидел Змееносцева, моя фантазия не на шутку разыгралась. Сначала я на миг представил, чем они с Соней занимались за несколько минут до моего прихода; затем стал вспоминать мою близость с ней… и в итоге мой мыслительный процесс… сместился в нижнюю часть тела.

– Теперь ты понимаешь, каким образом Змееносцев воздействует на Соню? – продолжал крайне серьёзно вести разговор Сергей Васильевич.

– Она постоянно испытывает вожделение, когда находится рядом с ним?

– Не только, когда находится рядом. Стоит Соне впустить его в свои мысли, как её тут же охватывает половое бешенство. Но это её испытание, Георгий. А Андрей Змееносцев, можно сказать, её страж порога.

– Её искуситель? Он побуждает её к разврату так же, как Антонина Матвеевна «вдохновляет» меня на «ничегонеделание?

– Рад, что ты смог провести эту параллель, – кивнул собеседнику Болотов.

– Соне нужно помочь, – сочувственно сказал Георгий Константинович.

– Я дал ей материал, который, я считаю, способен оказать на неё благотворное влияние. Но главное усилие всё равно должна сделать она сама.

– Я просто со стыда сгораю из-за того, как вчера себя с ней повёл, – тяжело вздохнул Георгий Константинович.

– А вот Змееносцев сгорит точно не со стыда.

Мужчины ещё недолго побеседовали, и затем Георгий Константинович направился к себе.

 
                                             III
 

Проснувшись от забрезжившего сквозь тюль солнечного света, Анна долгое время не хотела вставать с кровати. Сегодня, в субботний день, она была предоставлена сама себе, ведь все связанные с работой дела закончила ещё вчерашним вечером. Обидина прекрасно знала, чего именно ей хотелось в настоящий момент, но решиться на этот шаг ей было очень и очень трудно. Она боялась, что вновь откроются начавшие рубцеваться раны, боялась, что не перенесёт всей этой боли. Её рвало на части: тянуло к нему, и в то же время что-то не давало ей ступить и шагу с места. В этих внутренних метаниях прошёл весь её день, и вечером, когда уже стемнело, Анна вышла в коридор четвёртого этажа и встала у окна. Мимо прошла Желткова, попытавшаяся разговорить не желавшую общаться с ней Анну. Варвара снова завела свою шарманку про то, что во всех переживаниях Обидиной виноваты мужчины, и не преминула сказать несколько нелестных слов о Формовщикове. Анна не захотела продолжать беседу, и Желткова ушла. Вскоре мимо прошёл Николай Чернобродов, сказавший о том, что Обидина выглядит встревоженной и что ей нужно поберечь себя. Отделавшись от боевика благодарностью за беспокойство, девушка снова осталась одна.

«Чего же я так боюсь? – подумала Анна. – Услышать того, что он счастлив с другой? Но ведь это же неправильно расстраиваться из-за того, что кто-то счастлив? Если это и в самом деле так».

И Анна решилась.

Когда голос Дмитрия, в ответ на её стук, разрешил войти, Анна застала Формовщикова одного. Никакого Привязчикова, никакой Леночки – только он один. Его удивлённый взгляд направлен ей прямо в глаза, первые секунды они не говорят ни слова.

– Привет, Дима, – нарушила тишину Анна.

– Привет, – растерянно и немного печально ответил его голос.

– Скажи, если я не вовремя, – сказала Обидина.

Анна сразу же поняла, что её натянутая вежливость была ни к чему. Она же видела, что Формовщиков, пусть и растерян, но рад её видеть.

– Всё хорошо, Аня, – успокоил её Дмитрий.

– Я так давно хотела с тобой поговорить, – голос Анны прозвучал чуть увереннее, чем до этого.

– И я хотел, – с какой-то внутренней досадой ответил Дмитрий.

– Как ты? Как твоя рука? – поинтересовалась Обидина.

– Вот, смотри! – улыбнулся Формовщиков и продемонстрировал почти полностью восстановившуюся подвижность правого плеча.

– Как здорово! Ты уже совсем здоров! – обрадовалась Анна.

– Ну, почти, – сдержанно улыбнулся Дмитрий. – Силёнок пока маловато в руке. Но это дело наживное.

– Какой красивый плакат, – сама не зная зачем, отметила Анна.

Нахмуренные брови Формовщикова дали ей понять, что он не понимает, издёвка ли это с её стороны или же что-то иное.

– И что красивого ты в нём нашла? – чуть усмехнулся Дмитрий.

Обидина решила перестать ходить вокруг да около.

– Ты можешь сказать мне правду, чтобы я в случае чего не строила никаких иллюзий? Ты счастлив с ней?

Взгляд Формовщикова заметно смягчился.

– Аня, я действительно недавно был счастлив. Но причина тому – не она.

Обидина испытующе глядела на него.

– Возможно, и даже, скорее всего, я недостаточно хорошо понимаю женщин. И я знаю, что должен этому научиться. И всё же, мне бы хотелось услышать от тебя напрямую: почему ты тогда ушла?

Повисла пауза. Анна принялась подбирать в голове наиболее подходящее обоснование своему тогдашнему поступку. Однако все объяснения, что приходили ей на ум, как подсказывало ей сердце, были лишь далёкими от истины нелепыми отговорками.

«Не проще ли просто сказать ему правду?» – подумала Анна.

– Я боялась, что ты ищешь лишь наслаждения, – наконец выдавила из себя Обидина.

– Что? Лишь наслаждения? От тебя? – искренне удивился Дмитрий.

Анна, словно наказываемый ребёнок, уставилась взглядом в пол.

– Тебе наверняка неприятно это слышать, ведь я всё больше и больше убеждаюсь в том, что тогда ты был со мною предельно искренен. Ты смелый человек, и тебе сложно будет понять такую трусиху, как я. Но, я думаю, ты понимаешь, что у каждого из нас есть свои слабости и свои душевные травмы. Моя беда – недоверие к мужчинам. Мне всегда кажется, что меня хотят обмануть и бросить. Даже когда это не так.

Формовщиков понял, что свою последнюю фразу она относит именно к нему – и хочет, чтобы он это понял. И её внутренний посыл был им услышан.

Дмитрий не стал говорить лишних слов. Он подошёл к Анне, прикоснулся ладонью к её щеке и поцеловал в губы. Девушка ответила на поцелуй и крепко обняла Формовщикова за шею. При этом его мускулистое тело неприятно напоминало ей о том самом стриптизёре в ночном клубе. Но Дмитрий просто целовал её, осторожно обняв за талию. Как будто ему и этого было вполне достаточно.

А Дмитрию и впрямь не хотелось ничего другого. Лишь держать её в своих объятиях и нежно целовать её губы. Не нужно думать, что его инстинкты полностью умолкли, нет. Просто сейчас для него было важнее другое. Он был с женщиной, к которой испытывал чувства, и которую он при этом не жаждал непременно «сделать своею». Как будто безвозвратно ушли в прошлое все эти непобедимые супергерои, все эти хладнокровные покорители ослепительных красавиц… а осталось лишь тепло двух трепетных сердец.

«Чего же он ждёт? Или уже не знает, чего ждать от меня?» – терялась в догадках Обидина.

И Анна дала Дмитрию понять, что сегодня ночью она хочет остаться с ним – и его глаза просияли счастьем, когда он понял это. Страстные поцелуи Дмитрия начали осыпать шею девушки, разливая приятную слабость по всему её телу… но вдруг Обидина сказала:

– Подожди…

Формовщиков обескураженно посмотрел на девушку.

– Я просто хотела спросить: а что же с ней? – и Анна указала на фотоплакат, на котором воин в доспехах обнимал роскошную брюнетку.

Дмитрий подошёл к стене и резким движением сорвал с неё недавно подаренный ему плакат.

Анна не нуждалась в иных разъяснениях. И не покидала Дмитрия всю долгую и пылавшую любовью ночь.

 
                                                * * *
 

Посреди ночи Анна просыпается. Под её щекой тихо вздымающаяся от дыхания грудь спящего Дмитрия. Она молча смотрит на него и тихо млеет от счастья. Вместе с ним она чувствует себя целостной как никогда прежде. За маской показной силы она смогла разглядеть в нём нечто большее – трепетное и ранимое сердце, которое он тщетно пытался укрыть бронёй из металла и холода. Но её появление в его жизни начало постепенно срывать с него маски – и вот он уже почти открылся ей. С ней он не стремился выглядеть невозмутимым и холодным, каким он всегда хотел казаться остальным – и от этого она буквально таяла сама.

Сквозь тихо накатывавший прилив сна Анне припомнились все недавние события, из-за которых она никак не могла обрести душевного равновесия. Неудачи с мужчинами, измена Алексею и мучительное расставание с ним, наступившая за этим депрессия… и вот теперь она и телом, и сердцем с ним, с Дмитрием. Наступившее счастье после долгой череды неудач. Но могло бы это счастье наступить сейчас, не настрадайся Анна перед этим? Можно ли бесследно вырвать из жизненной книги несколько страниц и всё равно рассчитывать на её связность и целостность? Неужели цель рождения человека лишь в том, чтобы упиваться собственным счастьем, а не в том, чтобы своим – душевным и физическим – трудом прокладывать к этому счастью дорогу?

В какой-то момент, уже почти отпустив себя в объятия безмятежного сна, Анна почувствовала, что смогла без остатка принять всю свою жизненную дорогу, не выбрасывая из неё по собственной прихоти ни единого шага. Горести и счастье, падения и взлёты, поражения и победы на какой-то миг стали неотделимыми друг от друга, представляя собой Единое Целое – Жизнь. Анна буквально физически почувствовала, как в её груди становится тепло, словно бы там загорелся огонь. Но вскоре она, как и Дмитрий, уже тихо спала мирным сном.

И не увидела она, как в этот момент некто своей нежной и тёплой, даже огненно горячей, рукой по-отечески ласково поглаживал её по голове, вмиг испаряя выступившие на её глазах слезинки счастья. Затем он некоторое время смотрел на слитых в объятиях двух любящих друг друга людей – и его огненное сердце пылало от этого безграничной радостью.

Через некоторое время (минуты ли, мгновения ли – кто знает?) он беззвучно ушёл. Пусть его и не видели, но он был очень рад вернуться сюда снова.

 
                                                 * * *
 

Проснулись Анна с Дмитрием весьма рано: не было ещё и семи часов утра. Они лежали в обнимку на кровати, и им не хотелось никуда идти. Разве что лёгкий завтрак не помешал бы. Буфет в гостинице открывался лишь в девять, поэтому позавтракать пришлось лапшой быстрого приготовления. Утолив голод, Анна и Дмитрий вернулись в постель, где у них завязался разговор по душам.

– Дима, расскажи, почему ты выбрал такой образ жизни? Почему единоборства, бои без правил?

– Знаешь, Аня, я всегда хотел быть сильным, физически в том числе. С ранних лет меня отдали в секцию дзюдо, к семнадцати я получил звание мастера спорта. Через какое-то время я попробовал себя в боксе и стал кандидатом в мастера спорта. Ну а потом уже бои без правил. Ну и в тренажёрный зал хожу с подросткового возраста. Это тоже, несомненно, пригодилось. Но, как я сказал вначале, спусковым крючком послужило моё стремление к силе, желание побеждать.

– А ты помнишь, когда оно впервые возникло – это желание побеждать? – поинтересовалась Анна, которая в этот момент лежала на груди Дмитрия.

– Ну, в детстве я смотрел мультфильмы про роботов и всяких мутантов-рептилий, которые сражались со злом и почти всегда одерживали верх. Был, правда, один сериал про единоборства, состоящий из двадцати двух серий, где победило в итоге зло – но это скорее исключение.

– И ты обычно сопереживал положительным героям?

– Ну, почему же, нет, – улыбнулся Формовщиков. – Поначалу мне нравились в основном отрицательные персонажи. Уже в более зрелом возрасте я стал болеть за добрых. А до этого в основном за злых.

– Интересно, почему? – спросила без какого-либо удивления Анна.

– Сложно сказать. Возможно, потому, что они «что хотели, то и воротили». И мне, пожалуй, хотелось того же – но я не всегда мог себе это позволить. Мешали внутренние барьеры.

– Хотелось чувствовать свободу и безнаказанность?

– Да.

– А на стороне добра это тяжелее, правильно? – спросила Анна.

– Думаю, что да. Добро в моём понимании не может иметь ничего общего с произволом. А вот с ответственностью оно может и обязано иметь много общего. Я только на третьем десятке лет это осознал. И, поскольку хотел считать, что не боюсь ответственности, я и решил, так сказать, перейти на сторону добра, – Дмитрий улыбнулся. – Хотя, когда честно спрашиваю сам себя, ответственен ли я, то не могу дать однозначного ответа. Я научился дисциплине в спорте, но вот по отношению к другим людям – здесь пока большой вопрос.

– А ты помнишь что-нибудь до этих драчунов, роботов и мутантов? Что-нибудь из совсем юного возраста? Были какие-нибудь другие мечты, не связанные с желанием доминировать?

– Я почти никому не рассказывал об этом, Аня. Но тебе скажу. Я точно помню, что лет в пять я мечтал стать писателем: описывать в своих книгах волшебные миры, радовать этим других людей. Да в том возрасте мне вообще весь мир казался волшебным! – восторженно проговорил Дмитрий.

– До школы?

– Да. Потом всё начало меняться. И не в лучшую сторону, я бы сказал. Вот ты любила ходить в школу, Аня?

– Если честно, нет. По крайней мере, большую часть из этих десяти лет – точно нет. Я ведь учителем по русскому языку и литературе работаю, как ты знаешь. Гуманитарные науки всегда были мне ближе, интереснее. В школе же упор делался на науки точные. Я никогда ничего не имела против них, но меня возмущало, что их как будто бы ставили выше, чем преподавание родного слова.

– А сейчас в школе тенденция та же? – поинтересовался Дмитрий.

– Да, гуманитарные науки стремительно теряют популярность. Лично меня это очень сильно расстраивает. Но ты говорил о своей мечте стать писателем. Потом её не стало?

– Да, ближе к школе я стал думать об этом всё меньше и меньше и в младших классах уже не думал совсем.

– А о чём думал?

– Помню, как во мне словно появилась какая-то трещина. И связана она была с женщинами – с вами, прекрасным полом. Когда во мне впервые стал просыпаться интерес к противоположному полу, я поначалу считал, что любить и быть любимым – это в порядке вещей, своего рода закон природы. Но на деле вышло совсем не так. Когда я проявил знак симпатии к понравившейся мне девочке, она… посмеялась надо мной. У меня аж мороз по коже тогда побежал. И после этого я начал думать, что нравиться противоположному полу – это не норма, а нечто из ряда вон, и что это доступно лишь сильным. Под силой я понимал умение доминировать и побеждать. Тогда я стал стремиться к этому и, действительно, какие-то девушки стали обращать на меня внимание. Но серьёзные отношения так и не складывались. Лишь с тобой, Аня… я впервые не захотел «брать верх».

– Именно это и привлекло меня в тебе, – Анна улыбнулась и нежно поцеловала Дмитрия в губы.

– Борьба, состязание – это всё порождает неимоверное внутреннее напряжение и как будто перекрывает внутренний ток силы, – продолжил после короткого молчания Дмитрий. – Я не хочу сказать, что нужно «стремиться к поражению». Я имею в виду, что нужно уметь достойно его принять, если ты его потерпел. Нужно уметь смириться. А я никогда этого не умел.

– А сейчас? – тихо спросила Анна.

– После моей недавней травмы во мне какое-то время не прекращалась борьба. Какая-то часть меня не желала отпускать то, что она считала «силой». Однако сама Жизнь словно поставила меня в условия, когда я должен был примириться с происходящим. И когда я увидел, что ты принимаешь меня не за то, что я склонен был считать в себе самым привлекательным, а за нечто другое, что смогла разглядеть во мне лишь ты одна, для меня стали открываться новые грани меня самого. Ты показала мне, что под моей маской есть кое-что ещё. Быть может, это и есть моё настоящее лицо, которое я всё время боялся показать окружающим.

– Я ведь тоже знакома с внутренней борьбой, Дима, – голос Анны был немного печальным. – И тоже знаю, что значит недоверие к противоположному полу. В нашей семье женщины старших поколений постоянно внушали мне мысль, что мужчина – это завоеватель, и что он во что бы то ни стало будет пытаться покорить женщину, вернее даже сказать, подавить. Причём сделав это, заполучив чувства девушки и её тело, вскоре мужчина может отправиться на новую охоту, оставив предыдущий «трофей» за ненадобностью. Наша женская природа не приемлет этого: мы склонны привязываться к тому, кем по-настоящему дорожим, мы хотим стабильности и уверенности в завтрашнем дне. Понимаешь, для женщины в каком-то плане даже не существует будущего: лишь настоящий момент, который она всеми силами старается продлить в вечность. Мужчина же привык ставить цель, добиваться её, а затем ставить новую. Бесконечная протяженность – с одной стороны, и начало и конец – с другой. И как же совместить их, чтобы не было разрыва, чтобы точка соприкосновения всё же нашлась?

– Или бесконечность соприкосновения, – задумчиво произнёс Дмитрий.

– Как красиво ты сказал… – лицо Анны просияло. – Ты знаешь, мне ведь и вправду теперь кажется, что у тебя имеются задатки писателя!

– Думаю, я давно похоронил его в себе, – несколько обречённо проговорил Дмитрий.

– А вдруг он не умер – этот писатель! – в голосе Анны прозвучала радостная надежда. – Вдруг он живёт где-то в тебе, а ты о нём просто забыл?

– Не знаю, Аня…

– Мне кажется, мы иногда недостаточно знаем сами себя. В книге Петра Демьяновича Успенского «Четвёртый путь» я прочитала одну восточную метафору, которая говорит о том, что «внутри нас есть большой дом, полный прекрасной мебели, с библиотекой и многими другими комнатами, но мы живём в подвале и на кухне, даже не пытаясь покинуть эти помещения. Если люди говорят нам, что этот дом имеет верхние этажи, мы не верим им, смеёмся и называем это суеверием, сказками или баснями» [20, с. 12].

– А ты сама писательницей никогда не хотела стать?

– Не поверишь, Дима, хотела, – улыбнулась Обидина.

– А тебе что помешало? – улыбнулся в ответ Дмитрий.

– Наверное, я недостаточно верила в свои силы. Как-то раз, ещё лет в двенадцать, я написала небольшой рассказ. Маме с папой он очень понравился: они сказали даже, что у меня талант. Но нашёлся один человек, папин знакомый, который узнал о моей пробе пера и попросил дать ему прочесть. Я с радостью согласилась, надеясь и на его похвалу, но он сказал мне: «Извини, солнышко, но это явно не твоё». Это и надломило меня, и я больше никогда ничего не писала.

– Серов обычно отзывается в подобном тоне, когда рассуждает о перспективах окружающих, – подметил Формовщиков.

Анна вдруг сделалась необычайно серьёзна, как будто бы что-то припоминая.

– Что случилось, Аня? – озадаченно спросил Дмитрий.

– Нет, ничего, всё в порядке. А ты с Сергеем Болотовым много общался? Он ведь тоже, как мне известно, пишет. И в отличие от нас с тобой, похоже, до сих пор верит в свои силы.

– Не сказать, чтобы много, – ответил Формовщиков. – Так, несколько раз беседовали с ним о единоборствах. Он, оказывается, раньше сам боксом занимался. Расспрашивал меня про тренировочный процесс, про психологический настрой перед боями. Было видно, что ему это интересно, просто по какой-то причине он сам прекратил боксировать.

– Видимо, не уверовал в собственные силы? – с грустноватой улыбкой произнесла Анна.

– Кто знает… Только он сам, наверное.

– Наверное.

– Мы здесь все собрались такие разные, – задумчиво проговорил Дмитрий, – но в то же время у некоторых из нас находится что-то общее. И один другого как будто бы в чём-то дополняет. Я тут подумал: собери всех нас воедино – и получится совершенный человек.

– Ты это слышал? – вдруг резко насторожилась Обидина.

– Шум какой-то. Кажется, внизу, – прислушался Формовщиков. – Я сейчас схожу, узнаю, что там происходит.

Дмитрий принялся разыскивать свою одежду. Анна последовала его примеру.

– Я пойду с тобой. Надеюсь, это не пожар на моём этаже.

 
                                                 * * *
 

Но это был именно пожар, пусть уже и потушенный. Впрочем, когда Анна с Дмитрием спустились в коридор четвёртого этажа, никаких признаков возгорания не было видно. Тем не менее, у номера Варвары Желтковой, как совсем недавно и у комнаты Пастуховой, собралась толпа постояльцев.

«Боже, неужели она пострадала?» – забеспокоилась Анна и рысью метнулась к номеру своей соседки.

Около комнаты Варвары уже толпились санитары скорой помощи, Змееносцев, Привязчиков, Пастухова, Серов, Драгунский и, конечно же, громко бранившийся Николай Чернобродов. Несмотря на своё заметное охлаждение к Варваре, Обидина в данный момент не желала ей вреда. Формовщиков быстрым шагом последовал за своей девушкой.

– Варвара! Варвара! – закричала Обидина, подбегая к собравшимся постояльцам.

Однако на пути девушки встал Чернобродов, преградив ей дорогу своим могучим телом.

– Анечка, тебе нельзя на это смотреть, – пробурчал ветеран. – А мы все тебя обыскались! В твоём номере тебя не слышно, уже дверь хотели ломать. Где ты была этой ночью?

– Она была у меня, Николай Александрович, – не стал ничего утаивать Формовщиков. – Что здесь произошло?

– У Варвары в номере случился пожар. Скорее всего, этой ночью или уже под утро, – ответил стоявший неподалёку Эдуард Привязчиков.

Обидина достала из кармана халата ключ от своей комнаты и спешно открыла её. Убедившись, что в её номере отсутствуют какие-либо следы возгорания, девушка закрыла дверь и обратилась к Чернобродову:

– А из-за чего это всё происходит в нашей гостинице? Вы-то что думаете, Николай Александрович?

– Я буду изучать все возможные варианты: от предумышленного поджога до неисправности электропроводки. Сейчас сюда приедет бригада электромонтажников, будут проверять проводку по всему зданию.

– Вы считаете, кто-то мог сделать это специально? – изумилась Обидина.

– Считаю, что и такой вариант исключать нельзя, – ответил бывший военный.

В этот момент в дальнем крыле здания Анна заметила Георгия Безделова. Вначале он пристально наблюдал за происходящим, а затем направился в сторону лестницы.

«Куда это он, интересно? И почему не подошёл к нам?» – подумала Обидина.

Когда Николай Александрович вступил в разговор с медицинской бригадой, Анна тихо обратилась к стоявшему за её спиной Формовщикову.

– Дима, нам надо поговорить.

 
                                              IV
 

За пять лет до излагаемых событий

Из дневника Сергея Болотова

Я сидел в кафе и читал газету, освещавшую перипетии международных отношений, тщетно пытавшимися установить на планете хоть какое-то подобие мира. Смуглолицая официантка с ненаигранной приветливостью принесла мне кофе, при этом будто бы желала подбодрить меня, видя всю унылость моего взгляда.

А ведь я действительно устал. Устал оттого, что все мои старания идут прахом. Я как будто бы борюсь с тенью – сколько я ни сопротивляюсь, а она всё равно берёт верх. Сколько же нужно ещё приложить сил, чтобы остановить захват этого мира нечистыми силами? Что для этого необходимо сделать? Найду ли я ответ? Что мне дадут мои победы в битвах, если враг не только не слабеет, но, напротив, поглощает мои силы, становясь ещё сильнее? Я должен найти ответ.

Слыша, как какой-то развязный богатенький армянин со свойственной ему вульгарностью пытается охмурить миловидную официантку, я потупил взгляд и на время утонул в своих мыслях. Я долго смотрел в одну точку на тротуаре, а однотонный светло-серый асфальт как будто даже успокаивал меня своей унылостью. Но вдруг я увидел совсем иную картину, чем светло-серый монолит.

Передо мной как будто бы возник человечек из прошлого (не знаю, почему, но я сразу подумал именно так), одетый в бело-голубые доспехи и стоявший передо мной на коленях. На его голову был надет белый шлем с голубой маской на лице, а ростом он был, наверное, не более метра. На его плечах и запястьях я увидел белые шипы, закреплённые на голубых пластинах. Человечек этот словно молился, сжав вместе свои маленькие ручонки, и глядел на меня, отчего у меня возникло понимание, что молится он… мне.

Человечек тряс соединенными руками у своей головы, будто бы моля меня о чём-то, а затем начал хвататься руками за торчащие из плеч шипы, явно пытаясь их оторвать. Наконец он схватился обеими руками за свой шлем, потом за маску, изо всех сил стараясь их снять, но у него ничего не получалось. Вконец обессилевший человечек упал на четвереньки и через какое-то время снова посмотрел на меня. В его маленьком, сокрытом маской личике читалась мольба. Он просил меня о чём-то. Я не сразу понял, о чём…

Но спустя какое-то время я начал осознавать. Он просил меня не повторять его ошибок, которые он однажды совершил, как будто бы эти ошибки был обречён повторить не кто иной, как я. Но какие ошибки? И почему он явился именно мне? Разве так много в нас общего? И кто этот умолявший меня воин? Кстати, где он?

В этот момент я обнаружил, что человечка передо мной больше нет. Передо мной лишь непреклонный в своей серости асфальт, а за правое плечо меня осторожно, если не сказать с опасением, трогает всё та же, видимо отделавшаяся от армянина, официантка. Оказывается, она уже давно принесла сдачу, но я отказывался её замечать. Я общался с убитым горем незнакомцем…

Официантке я сказал большое спасибо и прочитал в её глазах сочувствие. Возможно, я действительно выгляжу настолько же разбитым, как и этот рыцарь…

 
                                                * * *
 

– Всё хорошо, Георгий? – с порога спросил своего гостя Сергей Васильевич, хотя уже чувствовал, что что-то здесь не так.

– Новое возгорание, – ответил запыхавшийся Безделов.

Болотов не увидел в старике того же потрясения, которое тот испытывал при прошлом возгорании на его собственном этаже. Однако волновался Безделов всё же достаточно сильно.

– А что с Соней? – спохватился вдруг Сергей Васильевич. – Ты видел её? Она в порядке?

– Сергей, я думаю, что с Соней ничего не произошло. Её я, по крайней мере, не видел. А пострадала в этот раз Варвара Желткова, – ответил Безделов, который начинал постепенно успокаиваться.

– Желткова? – казалось, Болотов был слегка удивлён услышанным. – А Анну Обидину ты видел?

– Видел. Они вместе с Димой Формовщиковым пришли на четвёртый этаж, когда уже приехала вызванная Чернобродовым скорая помощь.

Георгий Константинович заметил в лице Болотова какую-то трудноуловимую перемену, по которой он понял, что писателя что-то обрадовало в только что сказанной им фразе.

– Георгий, располагайся поудобнее, нам есть о чём поговорить, – пригласил старика Болотов.

– Он опять приходил? Хозяин? – в голосе Георгия Константиновича звучали одновременно тревога, неподдельный интерес и какое-то внутреннее торжество.

– Полагаю, что да.

– Тогда нужно срочно составить с Анной разговор! – резко засуетился Георгий Константинович и, казалось, уже собрался было бежать за Обидиной.

– Не торопись! – остудил пыл старика Сергей Васильевич. – Во-первых, мы ещё не знаем наверняка, она ли послужила причиной возгоранию.

– Вот поэтому я и хочу привести её сюда, чтобы мы с тобой её поподробнее допросили! – не унимался Безделов.

– Георгий, повторяю: не спеши и успокойся. С Анной мы обязательно поговорим, я этого не отрицаю. Но ты же сам сказал, что видел её вместе с Димой.

– Ты думаешь, они…

– Думаю, что да. Скорее всего, они уже вместе. И я пока не могу спрогнозировать его реакцию, когда он услышит про возвращение сюда Хозяина.

– Сергей, твоя осведомлённость меня порой не то, что пугает, но слегка настораживает, – сказал Георгий Константинович. – Ты как будто бы знаешь что-то наперёд, но не торопишься или даже не намерен этого разглашать.

– Поверь мне, я сам знаю далеко не всё, – серьёзно, даже несколько сурово, произнёс Болотов. – Но кое-чем я действительно намерен сейчас с тобой поделиться.

– Я весь – внимание, – приготовился слушать Георгий Константинович.

– Я полагаю, тебе доводилось задумываться о том, что все постояльцы пребывают в этой гостинице не просто так. И, быть может, даже имеют друг к другу какое-то отношение.

– Да, конечно, я размышлял об этом, – ответил Безделов. – Всегда считал, что в жизни ничего просто так не случается. Однако применительно к нашему коллективу мне пока не удалось обнаружить каких-либо взаимосвязей. Разве что мы с тобой оба любим книги, а ты вдобавок ещё и пишешь их сам. Но всё-таки, на мой взгляд, все жильцы этой гостиницы мало чем похожи друг на друга. Ты – писатель, я – беспечный рантье, про Соню пока промолчим, Дима Формовщиков – профессиональный боец, Анна – учитель в школе, Денис – страховой агент…

– Кстати, ты Дениса когда в последний раз видел? – вдруг резко насторожился Болотов.

– Гм… вроде, достаточно давно… – пытался припомнить Безделов. – Давно его не встречал: ни в буфете, ни на улице, ни в коридорах. Думаешь, стоит его проведать?

– Пожалуй, стоит. Но сначала давай договорим. Скажи мне, а ты в курсе, что Соня тоже преподавала в школе, в начальных классах?

– Нет… об этом она мне вроде бы не говорила… – поморщил лоб, стараясь вспомнить, Георгий Константинович.

– Всё же некоторых из нас объединяет не только место жительства, – продолжил Болотов, – но также и некоторые наклонности. И я должен сказать тебе, Георгий, что у меня действительно имеется ещё один источник информации, о котором ты пока что не знаешь. Очень надеюсь, что однажды не только ты, но и другие, не чуждые мне люди, смогут встретиться с ним. Но пока об этом, к сожалению, не может быть и речи.

– Он как-то связан с Хозяином? – поинтересовался Георгий Константинович.

– Да. И он встречается с ним значительно чаще, чем ты или я.