Текст книги "Хозяин дома"

Глава шестая

 
                                                I
 

«Называли Терос воителем, истинно, он не жнец и не пастырь. В существе своём Терос завоеватель и победитель, но радость подвига не делает его тираном».

Агни Йога. Шлока 570 [1, с. 378].

Когда Соня ушла, Болотов всё ещё сидел на своей кровати. Уже вечерело. Писателю было очень тоскливо. Сергей Васильевич не хотел прощаться с девушкой именно так, но иначе он поступить не мог. Давать надежду на то, что они будут вместе, а потом уйти в очередную депрессию – когда не захочется видеть не то что Соню, а самого белого света – больше до такого он доводить не хотел. Да, многие сказали бы, что это эгоизм – решать исключительно свои проблемы, при этом отворачиваясь от людей, кому ты действительно можешь быть нужен. Конечно, в своих самых смелых мечтах Болотов осчастливливал каждое страждущее любви сердце, утирал каждую пролитую слезинку, возвращал желание жить каждому утерявшему веру. Но то были его грёзы, а в реальной жизни он пока не мог помочь даже самому себе.

Болотов пока не мог даже понять, тянет ли его к Соне как к женщине или нет. Возможно, что и тянуло – даже несмотря на её, как ему казалось, испорченную пластическими операциями внешность. Отвергать девушку исключительно из-за её наружности, не узнав при этом её внутреннего мира, было не в его правилах. К тому же Сергей Васильевич видел, что за время их знакомства в Сладковой произошли положительные изменения. Она постепенно училась видеть себя со стороны: понимать, какою её видят другие люди, а не только она сама. И ей, по крайней мере иногда, хотелось бежать из собственного заточения – она поверила, что бегство из тюрьмы возможно. И всё же давать Соне надежду на то, что они будут вместе, Сергей Васильевич пока не хотел. Он понимал, что, если они воссоединятся в его нынешнем психологическом состоянии, Сонино сердце будет разбито. А что касается возможной эгоистичности подобного его подхода, то здесь Болотову припомнился отрывок из «Поисков чудесного» Петра Демьяновича Успенского. Достав с полки книгу, Сергей Васильевич решил перечитать этот фрагмент:

«Так, например, было сказано, что кто-то из присутствующих желает помогать людям. Но, чтобы быть в состоянии помогать людям, человек сначала должен научиться помогать самому себе. Множество людей погружено в мысли и чувства о помощи другим из самой обычной лени. Они слишком ленивы, чтобы работать над собой; вместе с тем им очень приятно думать, что они способны помогать другим. Такое настроение означает лживость и неискренность по отношению к самому себе. Если человек взглянет на себя и увидит, что он представляет собой в действительности, он не будет мечтать о помощи другим людям, даже от мысли об этом ему станет стыдно. Любовь к человечеству, альтруизм – всё это очень красивые слова; но они имеют смысл только тогда, когда человек может по собственному выбору и решению любить или не любить, быть альтруистичным или эгоистичным. Тогда его выбор имеет ценность. Но если выбора нет, если человек не может быть другим, если он только таков, каким его сделал или делает случай, если сегодня он альтруист, а завтра – эгоист, а послезавтра – опять альтруист, тогда во всём этом нет никакой ценности. Чтобы помогать другим, человек должен сперва научиться быть эгоистом, сознательным эгоистом. Только сознательный эгоист способен помогать людям. В нашем нынешнем состоянии мы ничего не можем сделать. Человек решает быть эгоистом, но вместо этого отдаёт последнюю рубашку; потом он решает отдать последнюю рубашку, а сам, напротив, отбирает последнюю рубашку у того, кому собирался отдать свою. Или он решает отдать собственную рубашку, но вместо этого отдаёт чью-то чужую и оскорбляется, если кто-то отказывается пожертвовать своей рубашкой, чтобы он мог отдать её другому. Чаще всего случается именно так – и продолжается постоянно» [21, с. 132].

Когда Сергей Васильевич перечитывал эти строки, ему становилось стыдно. За свою жизнь он успел сказать и написать много красивых и даже правильных слов, но сам он пока что и близко не был воплощением этой правильности. Он даже не мог преодолеть собственную апатию, не то что спасти чужую душу.

Погрузившись в переживания, Болотов даже не заметил, что дверь его номера была раскрыта нараспашку: ушедшая в расстроенных чувствах Соня решила ею на прощание не хлопать. Таким образом, на время комната писателя превратилась в проходной двор, а один «проходимец» уже стоял на её пороге.

– Здравствуйте, Сергей Васильевич! Давно к вам не заходил, – с удовольствием в голосе заговорил Серов. – Можно к вам?

– А мне кажется, что мы и не прощались, – вместо ответа на вопрос промолвил Болотов.

Впрочем, Сергей Анатольевич в его ответе особо не нуждался. Он понимал, что в состоянии, в котором Болотов в данный момент пребывал, он не стал бы противиться его присутствию. И поэтому на территории писателя Серов себя чувствовал совершенно по-хозяйски: он принялся кипятить стоявший на небольшом столике чайник, затем налил себе и Болотову чёрного чаю и расположился на кровати, стоявшей напротив болотовской.

– Сигарету? – предложил отрешённо смотревшему в одну точку писателю Сергей Анатольевич.

– А, чёрт с вами, давайте…

Серов разом закурил две сигареты и одну из них протянул «гостеприимному» хозяину номера.

– Чисто случайно довелось увидеть, как от вас выходила Соня Сладкова, – возобновил беседу Сергей Анатольевич. – И сдаётся мне, что уходила она от вас в расстроенных чувствах.

– Да, пожалуй, – неохотно ответил Болотов, глотнул чаю и затянулся сигаретой.

– На её лице я словно увидел следы обманутых надежд, – продолжал Серов.

– Вероятно, – безразлично ответил Сергей Васильевич.

– Да никак она влюблена в вас! – восторженно воскликнул Сергей Анатольевич.

– Ну, и что дальше?

– А дальше действительно ничего, – резко сменил свой тон на холодно-рассудительный Серов. – Как ни крути, а чего-то стоящего с этими женщинами ну никак не выйдет. И здесь я вас прекрасно понимаю, Сергей Васильевич, ибо всё уже успел познать на собственном опыте.

– Я ничего подобного не говорил, – попытался было возразить Болотов.

– Да тут говори не говори – всё и так ясно, – возобновил свои рассуждения Сергей Анатольевич. – Вся эта прекрасная и святая любовь между мужским и женским началом – слащавая сказка для наивных романтиков. «Мы рождены, чтобы быть вместе», «наш брак заключён на небесах», «мы умрём в один день» (от этой последней фразы Болотов на мгновение будто переменился в лице) – все эти пафосные, но бессмысленные высказывания успели набить оскомину не одному поколению здравомыслящих людей.

– К коим вы и себя относите, разумеется? – чуть оживился вдруг Болотов, и Серов этого, судя по всему, не ожидал.

– Ну конечно! И себя, и вас всенепременно отношу! – утвердительно закивал Серов. – И поэтому надеюсь и верю, что вы не позволите себе глупости связывать себя с такой… сомнительной, я бы сказал, девушкой, как Соня.

– А с кем бы вы посоветовали себя связать? – искренне полюбопытствовал Сергей Васильевич. – Или, может, вообще ни с кем?

– Ну почему, один достойный вариант я всё же вижу, – чуть прищурил глаза, как бы призадумавшись, Сергей Анатольевич. – Антонина Матвеевна пусть и утратила часть своей красоты после недавнего пожара, но, на мой взгляд, может послужить идеалом женщины. Варит, стирает, из дома никуда не выходит, в мужские дела не лезет – чего ещё можно от женщины желать? Дал бы Бог ей здоровья! А то мало нынче подобных женщин, ох мало!..

– А какие, на ваш взгляд, нынче женщины? – Сергей Васильевич решил получше изучить отношение своего собеседника к противоположному полу.

– Я считаю, что женщина стала лезть не в своё дело, – крайне серьёзно ответил Сергей Анатольевич. – Она пытается подавать свой голос, где следует и где не следует, стремится конкурировать с мужчинами за лидерство, считает, что способна сотворить что-нибудь помимо плода в утробе. И что более всего меня в них раздражает, так это то, что они в глубине души считают себя мудрее нас, мужчин!

– Ну, и я думаю, что они в чём-то мудрее нас, – Болотов не просто выводил Серова на откровенный разговор, он говорил искренне.

– Ну и что толку нам от их мудрости, Сергей Васильевич? – чуть наклонился в сторону собеседника Сергей Анатольевич. – Что радостного может женщина привнести в нашу жизнь? Наплодить детей, которые сначала не дадут спать по ночам, а потом не принесут и кружки воды в старости? Измотать все нервы своими непоследовательными и им самим непонятными желаниями? Бросить в трудную минуту, когда их поддержка наиболее всего нужна? В этом их мудрость, по-вашему?

Болотов ничего не отвечал. О чём пытался ему сказать Серов, он понимал. Но он не собирался верить в то, что это единственный путь, по которому мужчина и женщина могут пойти вместе.

– Ну а вы-то что предлагаете? – решил не уступать инициативу в разговоре Сергей Васильевич.

– Я что предлагаю? – поднял брови Сергей Анатольевич. – Ну, либо найти такую женщину, как Антонина Матвеевна, которая будет ухаживать за вами, ни на секунду не забывая про своё место – у стиральной машины, под вами в постели и у плиты. Либо же и попросту оставаться в гордом одиночестве, всегда помня о том, что все эти россказни о счастье, братстве среди людей и священном союзе мужчины и женщины – жалкая выдумка слабовольных, погружённых в сладостные юношеские мечтания людей. Знать всю жестокую правду – вот на что вы имеете право рассчитывать.

«Ага, ты-то много о правде знаешь», – подумал, но не сказал вслух Болотов.

Сергей Васильевич не первый день знал Серова и отдавал себе отчёт, что логическими доводами убедить его было невозможно. Да и нужно ли было его убеждать? Он неуязвим на территории рассудка, но ничего не смыслит в неком ином измерении…

Болотов поднялся с кровати и направился к книжной полке, с которой взял книгу Учения Живой Этики. Затем он вернулся на своё место и принялся отыскивать определённую страницу.

– Ещё бы поменьше книжек бестолковых читали, вам бы во благо пошло, – как-то раздосадованно произнёс Серов.

– Подождите, я тут вспомнил про один фрагмент, и мне прямо сейчас захотелось его перечитать, – листая книгу, сказал Сергей Васильевич.

– Ох, да какой в этом смысл… – сказал свою излюбленную фразу заметно занервничавший Серов.

– Вот, слушайте, – бодрым голосом обратился к «нелюбителю бестолковых книжек» Сергей Васильевич. Писатель громко и отчётливо зачитал вслух:

«Слушайте!

Ибо хочу, чтобы вы могли подойти ко Мне радостными и светлыми в день Великого Мрака!

 
Правда.
 
 
Я доверил вам многое.
Я дал вам сроки и предостережения.
Я дал вам возможность победы
И открыл вам Тайны Наших решений.
 
 
Вы можете победить и просветиться,
Но дайте Мне дар ваш.
Если у кого есть страх,
Дай Мне страх.
 
 
Если у кого есть сомнение,
Дай Мне сомнение.
 
 
Если у кого есть гнев,
Дай Мне гнев.
 
 
А если дадите пригоршню малых вещей,
Я приму и эти пыльные игрушки,
И перелью их в Моей башне.
 

Правда, если пожелаете опять использовать в жизни ваш дар,

Не забудьте, чего достоин тот, кто отнимает однажды подаренное.

Итак, Я принял и страх, и сомнение, и гнев, – это Мне.

А вам – путь к свету,

Ибо Хочу, чтобы могли подойти ко Мне радостными и светлыми в день Великого Мрака перед Восходом».

Агни Йога. Листы Сада Мории. Зов [8, с. 153—155].

– Ну? Ну и к чему всё это? – боязливо спросил Серов. – Зачем тут всякие заклинания читать? Думаете, я поверю во всё это?

– Поверишь рано или поздно, – сурово произнёс Болотов. – Дело в том, что сомнение и уныние способны найти пристанище в душе человека именно в тот момент, когда он страстно желает чего-либо для себя. Например, когда он хочет вместо апатии и уныния во что бы то ни стало почувствовать радость жизни. Однако, по сути, это очередное желание для себя, эгоизм. В этот момент человек настроен именно на получение – радости от жизни, своего счастья. Когда же он настраивается на отдачу, на дарение себя и своих трудов другим – уныние начинает терять свои позиции, уступая их безграничной радости. И в какой-то момент человек может оказаться готовым отдать всё, чем он являлся и чем обладал.

– Зачем всё это, повторяю?! – не выдержав, вскричал и подскочил с места Сергей Анатольевич.

– А за тем, что я решил отдать своё сомнение, – твёрдо ответил Сергей Васильевич.

– Кому? – голос Серова прозвучал истерично.

– Мне.

Это ответил не Болотов. Справа от Серова стояла огненная человеческая фигура.

– Пожалуйста, не надо! – взмолился Сергей Анатольевич. – Я ведь помочь ему только хотел, подсказать!

Но огненный человек уже схватил «подсказчика» за горло правой рукой, и ничего кроме сдавленного стона последний уже издать не мог.

Сергей Васильевич с благоговением наблюдал за действиями пришедшего Хозяина, хотя видеть, как отслаивается от лица обгоревшая кожа Серова было зрелищем не для слабонервных.

– Сергей Васильевич, – прохрипел Серов, не в силах даже дотронуться до руки огненного человека, иначе он лишился бы своих собственных, – помогите… Мы же с вами друзья!

– С такими друзьями и врагов не надо, – ответил ему Болотов, ощущая, как его сильно болевший копчик будто загорается огнём, постепенно снимая внутренний зажим в организме.

Серов, у которого были изрядно обожжены голова, грудь и шея, которую всё ещё не отпускал огненный человек, кажется, уже потерял сознание. В конце концов, огненный Владыка отпустил Серова, и тело советчика-скептика громко шмякнулось об пол.

– Спасибо тебе, – растроганно проговорил Сергей Васильевич.

– Это я должен благодарить тебя, – прозвучал зычный голос Хозяина. – За то, что я снова нашёл сюда дорогу.

– Я неправильно обошёлся с Соней, – с сожалением произнёс Болотов.

– Ты всё исправишь, – сказал Хозяин. – Сними картину со стены.

Сергей Васильевич послушался огненного человека.

– Видишь? – спросил Хозяин.

– Вижу, – ответил Болотов, после чего повесил работу Николая Рериха обратно на место.

– Хвалю тебя. Дело продвигается. Я приходил к Анне, но пока что во сне.

– Я так и понял.

– Дмитрий тоже на верном пути, хотя ещё и не готов.

– Мы начали общаться с ними двумя.

– Знаю. А сейчас я вынесу его отсюда, – указал на Серова своей огненной рукой Хозяин.

– А если тебя увидят те, кто пока не готов?

– Сейчас на первый этаж спускается Анна. Она готова меня увидеть.

 
                                              II
 

Болотов и Хозяин вышли из номера писателя. Продолжавший гореть Серов без сознания болтался на раскалённом плече огненного Владыки.

– Открой его номер.

С этими словами Хозяин из рук в руки (и без малейшего для Болотова вреда) передал Сергею Васильевичу ключ от комнаты Серова. Владыка бросил обгоревшего скептика на пол его комнаты, а писатель уже собирался закрыть дверь на ключ. Однако огненный человек остановил его:

– Не нужно его запирать. Это лишь отсрочит окончательную победу.

Болотов понял, что имел в виду огненный Владыка, поэтому просто бросил ключ на пол комнаты своего соседа, после чего затворил дверь.

– Вот и она, – указал Хозяин на шедшую в буфет Анну Обидину.

– Может, не заметит? – предположил Сергей Васильевич.

– Заметит.

Разумеется, прав оказался Хозяин. Анна вдруг как будто бы случайно повернула голову направо и увидела Болотова со стоящим рядом с ним человеком, черты которого были скрыты горевшим вокруг него пламенем огня. Девушка явно опешила и не знала, как ей поступить – убегать, остаться на месте, или же…

– Подойди к нам, – обратился к Обидиной Хозяин.

Неспешной и несмелой походкой Анна подошла к Сергею Васильевичу и огненному Владыке.

– Кто вы? – дрожа от волнения, спросила Обидина.

– Не обращайся на «вы», – ответил Хозяин.

– Как? Почему?

– Во мне нет множества.

– Сергей, ты… ты с ним знаком? – всё ещё сильно волнуясь, спросила писателя Анна.

– И ты с ним знакома. Просто не помнишь об этом.

– А вы… ты… ты хозяин этой гостиницы? – нашла в себе смелость обратиться к огненному человеку Обидина.

– Да. Но не все об этом знают. Поэтому и превратили мой дом в гостиницу.

– Что ты имеешь в виду?

– Вы пустили сюда посторонних, доверив им управление. Этому нужно положить конец.

– Кто же они? Кто эти посторонние? – спросила Обидина.

– Те, кто не выносит огня.

К удивлению Анны, возникший при первом виде Хозяина страх очень быстро уступал место какому-то внутреннему восторгу и благоговению перед объятым пламенем пришельцем. Это чувство внутренней радости напомнило девушке обо всех самых счастливых моментах её жизни: о любви к детям в школе, о любви к родителям, о любви к искусству, литературе… и о её любви к Дмитрию.

– Боже… – прошептала Анна. – Это ты приходил в ту ночь…

– Да. Дмитрий ещё не готов. Но вам следует держаться вместе. Что бы ни случилось.

Огненная фигура исчезла.

– Аня, – обратился к крайне взволнованной, но в то же время буквально лучившейся счастьем девушке Сергей Васильевич, – пройдём ко мне. Нам есть что обсудить.

– Конечно, пойдём, – согласилась Обидина.

Когда Сергей Васильевич и Анна прошли в номер писателя, девушка недоумённо спросила:

– Боже, что за беспорядок тут у тебя?

На полу комнаты лежал сигаретный бычок и опрокинутая чашка, из которой по линолеуму был разлит чёрный чай, а на белой стене чернели несколько мазков сажи.

– Аня, присядь, пожалуйста, и послушай меня, – попросил девушку Сергей Васильевич и присел на свою кровать.

Обидина расположилась напротив.

– Он был у тебя? – не терпелось узнать о произошедшем Анне.

– Да. А до Хозяина ко мне заходил Сергей Анатольевич. Убеждал меня, что от женщин одни неприятности, и что ничего хорошего от них лучше не ждать. Хозяин же всегда придерживался иной точки зрения. Он за женщин горой. И в тот момент, когда я в этом вопросе встал на сторону Хозяина, он пришёл сюда и причинил Серову жуткую боль.

– Он слышал ваш разговор с Сергеем Анатольевичем? – Анна ещё не знала достаточно о способностях огненного человека, поэтому и задавала этот вопрос.

– Да, слышал. Он, можно сказать, телепат.

– Господи, и что же теперь с Сергеем Анатольевичем? – находясь в ужасе, спросила Анна, припомнив, что Болотов и Хозяин стояли у номера Серова в тот момент, когда она спускалась к буфету.

– Его постигла участь Варвары и Антонины Пастуховой.

– Боже мой! – схватилась за сердце Обидина. – Он жив?

– Жив.

– Так, может, скорую ему вызвать? Чего же ты медлишь? – подскочила с места Анна.

– Аня, я прошу тебя внимательно меня выслушать, – невозмутимо проговорил Сергей Васильевич. – Сергей Анатольевич будет жить. Если не веришь на слово мне, можешь считать, что это сказал сам Хозяин.

– Я… я верю ему. И тебе верю, Сергей, – уверила писателя Анна, садясь обратно на своё место. – То есть Сергей Анатольевич несильно обгорел?

– Несильно, – слукавил к своему неудовольствию Болотов. – Тебе сейчас важно знать другое. Знать, почему это всё произошло.

– И почему же? – Обидина была ещё не в силах выбросить из своей головы случившееся с Серовым, но приготовилась внимательно слушать писателя.

– Дело в том, что дом, в котором мы с тобой живём, и который привыкли называть гостиницей, захвачен.

– Кем же? – слегка опешила Анна.

– Группой лиц, формально выступающих управленческим штабом этой гостиницы. Но в действительности они осуществляют манипулирование законными жильцами этого здания в своих корыстных целях. И Сергей Серов – один из них.

– И какие у них цели? Откуда ты всё это знаешь? – Анна не могла поверить услышанному.

– Сделать законных жильцов зависимыми от себя, при этом не давая обрести самостоятельность, не позволяя развить собственную волю.

– Откуда у тебя такие сведения, Сергей?

– У тебя сейчас всё хорошо с Димой? Вы счастливы находиться вместе? – вдруг спросил Болотов.

– Да, конечно. А почему ты об этом спрашиваешь?

– Как ты считаешь, Варвара Желткова обрадовалась бы, если б узнала об этом?

– Варвара? Ох, я же до сих пор так и не навестила её в больнице! – досадуя на саму себя, сказала Анна. – Если честно, то не уверена в этом. Она, как правило, отзывалась о Диме негативно, предостерегала меня от сближения с ним. Но я всегда думала, что у неё были благие намерения, что она тем самым пыталась уберечь меня от новых душевных травм…

– Вот её намерениями точно вымощена дорога в ад, – ответил писатель. – Как видишь, ты поступила наперекор «подруге», и вы с Димой теперь счастливы. Понимаю, что у тебя ещё сохранилась некоторая привязанность к Варваре, ведь вы общались очень плотно. Но вот тебе первый пример, когда ты, не поддавшись манипуляциям своей советчицы, в итоге преуспела.

Обидина крепко призадумалась, а Сергей Васильевич продолжал:

– Похожий пример я наблюдал в жизни Георгия. Пока его «на голом энтузиазме» обхаживала Антонина Матвеевна, он не занимался ничем кроме сна, лёжки и просмотра телевизора. Любой сознательный труд был ему в тягость. Когда мы стали с ним общаться – чему крайне не обрадовались и Пастухова, и Чернобродов – Георгий увлёкся чтением и стал значительно менее ленивым. Он пока никому об этом не рассказывает – видимо, потому что ещё не добился заметных результатов – но, скажу тебе по секрету, он уже второй месяц бегает кроссы.

– Да, я, кстати, заметила, что он немного схуднул, – кивнула Анна.

– У меня самого в разное время было два «советчика»; один из них немного прожарился несколько минут назад. Сперва Виктор Драгунский, а затем Сергей Серов. Оба были крайне щедры на советы и отзывы о моём творчестве, однако их мнения были диаметрально противоположны: Драгунский пел мне дифирамбы, а Серов – разносил в пух и прах.

– И оба обгорели в пожарах! – сообразила Анна.

– Именно так.

– И оба раза приходил… Хозяин?

– Совершенно верно.

– Сергей, погоди, если я правильно помню то, о чём мне говорили здесь ранее, то Хозяин в своё время самовольно покинул гостиницу. И теперь он снова сюда возвращается?

– Помнишь, о чём я сказал тебе в начале нашего разговора? В этот дом вторглась шайка самодуров, которая начала стремительно захватывать контроль над местными жителями. И исконный хозяин этого дома, который должен по закону управлять этим местом, не смог более доводить свои распоряжения до жильцов. Они перестали слышать его, а кто-то и вовсе позабыл о его существовании.

– И виной всему эти горе-советчики? – казалось, начала понимать картину происходящего Анна.

– Да. То, что пропагандируют они, противоположно и враждебно принципам, которых всегда придерживался и будет придерживаться Хозяин. Вместо стремления к действию они склоняют нас к безделью; вместо бесстрашия пропагандируют доходящую до трусости осторожность; вместо радости и упоения жизнью внушают, что наше существование бесцельно и бессмысленно; вместо светлой и бескорыстной любви к противоположному полу доводят до полового бешенства…

– Соня… – прошептала Анна.

– Верно, у неё тоже нашёлся свой искуситель. Вместо любви к миру во всём его великолепии и беспредельности они внушают нам ничтожную привязанность к вещам и формам, да простит меня Дима со своей железной маской. А вместо бескорыстной и всепрощающей любви толкают нас к замкнутости и обидам.

Обидина ненадолго замолчала. Она только что поняла очень многое.

– Я могу чем-то помочь Диме? – спросила наконец Анна. – И не только ему – Денису, например?

– С Денисом, надеюсь, всё обойдётся. А что касается Димы, то прошу тебя до поры до времени не рассказывать ему о том, о чём ты только что узнала. А также обо всём, что связано с Хозяином. В своё время он сам обо всём узнает – и, возможно, уже скоро.

– Хорошо, я не скажу ему, – согласилась Анна. – Только вот что меня беспокоит, Сергей. Для тебя же не секрет, что Чернобродов настроен по отношению к тебе крайне враждебно. Ты не опасаешься, что он, когда обнаружит пострадавшего Серова, может, скажем, полицию сюда вызвать? И тебя арестуют, ведь ты, как я понимаю, присутствовал при том, как Хозяин расправлялся с Серовым?

– Нет, он этого не сделает.

– Откуда такая уверенность? Скорая же сюда неоднократно приезжала. Где гарантия, что не приедет и полиция?

– Дело в том, что я могу испугаться полиции, а Чернобродов будет вынужден меня защищать, – немного загадочно улыбнулся Сергей Васильевич.

– Ты сейчас серьёзно?

– Абсолютно, – ответил Болотов и тут же сделался предельно серьёзен. – Скорая это одно, а вот полиция в данном конкретном случае – совершенно другое. Всё дело в том, что у Чернобродова имеется распоряжение от контролирующих его структур, чтобы он защищал всех живущих в этом здании. И меня в том числе. Если сюда приедет полиция, то я, моя свобода и, что самое главное, моя безопасность будут под угрозой. И Чернобродов по условию своего договора не имеет права подвергать меня риску. Здесь его личная антипатия ко мне не играет никакой роли. Если я в опасности и мне страшно, он обязан явиться и предложить мне свои услуги. Поэтому не стоит ожидать, что он сначала сам поставит меня под удар, а через минуту будет вынужден идти меня защищать. Нет, Аня, он не настолько глуп. Серов на этот раз выкарабкается, а вот рисковать одним из жильцов Николай Александрович не станет. Я скорее поверю, что Денис со страху может вызвать сюда полицию, но не Чернобродов.

– Я помню, когда Андрей Змееносцев старался задеть мои чувства, напомнив мне об одной неприятной истории из моей жизни, Николай Александрович тут же пришёл и заступился за меня, – Анна вспомнила свою первую беседу со Сладковой после Сониного «преображения».

– Да уж, Чернобродов в беде не оставит! – улыбнулся Сергей Васильевич. – У него, как и у остальных его сообщников, иная цель – не избавиться от нас, но сделать психологически от себя зависимыми. Это, в свою очередь, не позволит Хозяину снова найти сюда дорогу. Поэтому полиции я сейчас не опасаюсь совершенно.

– А разве она не приезжала сюда после первого возгорания? – уточнила Анна. – Мне Варвара, кажется, как-то раз об этом рассказывала.

– Да, один раз полиция здесь была. Но тогда её вызвал другой человек – не наш славный ветеран, – ответил Болотов. – Однако после того визита полицейских сам Чернобродов, контролирующие его структуры и ещё один человек, с которым ты, возможно, однажды познакомишься, помогли закрыть это дело. Николай Александрович считает это здание своей крепостью, своим владением, и сделает всё возможное, чтобы этому ничто не угрожало. Поэтому опасаться нам следует не правоохранительных органов. Для нас, как ты, полагаю, только что поняла, есть кое-что пострашнее.

– Получается, что Варвара всё-таки пострадала из-за меня, – глядя на Болотова печальными глазами, заключила Анна.

– Тебе придётся выбирать, Аня: либо Варвара, либо Дима. Компромисса не получится.

– Я уже выбрала.

– Я рад и поддерживаю твой выбор. И ещё у меня к тебе просьба. Мы можем сейчас зайти к тебе в номер? Мне нужно посмотреть, есть ли там какие-либо изменения, возникшие вследствие пожара на твоём этаже.

– Ладно… Пойдём… – немного неуверенно согласилась Обидина. – Но я не заметила там ничего странного: пожар только номер Желтковой затронул.

– Мне нужно посмотреть, Аня.

– Хорошо, идём.

 
                                             III
 

Когда они с Анной зашли в её комнату, Болотов попросил:

– Аня, закрой, пожалуйста, дверь на замок. Если я найду то, что рассчитываю найти, тебе до поры до времени не стоит никому этого показывать. Даже Диме.

– Ну… ладно, – голос Анны прозвучал подозрительно.

– Так, вот центр твоей комнаты, – рассуждал тем временем вслух Сергей Васильевич, – и здесь стоит шкаф.

– Да, там одежда, – растерянно проговорила Обидина, которая ещё не понимала, что в данный момент намеревался сделать писатель.

– Я сейчас его немного отодвину, чтобы посмотреть, что за ним.

– Тебе помочь?

– Нет, не нужно.

Болотов чуть отодвинул стоявший посередине комнаты шкаф и заглянул за него.

– Так… – Сергей Васильевич принялся разглядывать желтоватого оттенка стену за шкафом. – Да, точно! Вот, иди сюда, смотри.

Обидина подошла к писателю и посмотрела на то, на что он ей указывал.

– А это что такое? – в изумлении спросила Анна.

В стене имелась выбоина, из которой виднелось что-то наподобие звеньев очень толстой цепи. И верх, и низ её исчезали в разломе стены, а на полу была рассыпана кирпичная крошка.

– Я не могу сказать с уверенностью, что это, – не сразу ответил на вопрос Сергей Васильевич. – Но по центру моей комнаты я сегодня утром наблюдал в точности то же самое.

– Такую же… цепь? – спросила Анна, разглядывая выступавшее из стены подозрительное металлическое крепление.

– Да, в точности такую же, – подтвердил Болотов. – Когда я жил на седьмом этаже по соседству с Драгунским и там случился первый пожар – после этого в моём номере также обнаружилась подобная штуковина. Потом меня переселили на первый этаж. Надо ещё Георгию об этом всём рассказать. Пожар на его этаже случился раньше, чем на твоём, но пока что я не рассказывал ему про эту цепь. Я хотел удостовериться, что это явление связано именно с приходами сюда Хозяина и с возгораниями, которые после этого обычно происходят. И сейчас я в этом убедился.

– И всё-таки что это может быть? – вновь задумчиво спросила Анна.

– Когда Хозяин приходил ко мне в первый раз – после того, как я частично освободился от тлетворного влияния Драгунского – он рассказал мне о том, что где-то в этом здании заточена пленница. И что она стремительно теряет свои силы.

– Господи, какая пленница? – перепугалась Обидина. – Где она? Нужно же срочно её отыскать!

– Конечно, нужно, – не стал спорить Болотов, – но это далеко не тривиальная задача, Аня. И сделать это можно только сообща: объединив друзей и нейтрализовав врагов. Мы уже начали обсуждать это у меня.

– Да, конечно, я не забыла. Но только представить себе: мы тут едим, пьём, спим, развлекаемся кто как может, а в этих самых стенах заточена узница! И мы ничем не можем ей помочь! Разве с этим можно смириться, Сергей?!

– Поверь мне, Аня: эта мысль также не даёт мне покоя, – скорбно произнёс Болотов. – Однако Хозяин и ещё один человек, о котором я в разговоре с тобой уже однажды упоминал, ясно дали мне понять, что разобщённые усилия ни к чему не приведут. Пленница так и останется ненайденной и, скорее всего, погибнет.

– Нет… – на глазах Обидиной выступили слёзы. – Этого нельзя допустить! Нельзя…

– Давай настраиваться на лучшее, – как мог, постарался успокоить Анну Сергей Васильевич. – Уже трое из нас лично встретились с Хозяином. Осталось ещё столько же.

Сказав это, Болотов принялся ставить на место отодвинутый от стены шкаф.

– А Хозяин и этот твой второй знакомый не могут сказать тебе, где именно она находится, эта пленница? – немного поразмыслив, спросила Анна.

– Хозяин ответил, что «она заточена в каждом из нас».