Текст книги "Хозяин дома"

«В [опрос]. Когда вы говорите – «помните себя», подразумеваете ли вы под этим вспоминать после того, как мы наблюдали себя, или помнить о вещах, которые, как мы знаем, в нас есть?

О [твет]. Нет, берите это совершенно отдельно от наблюдения. Помнить себя означает то же, что и сознавать себя – «Я есть». Иногда это приходит само собой; это очень странное ощущение. Это не функция, не размышление, не чувство – это другое состояние сознания. Само собой оно приходит только на очень короткие моменты, обычно в совершенно новой обстановке, и человек говорит себе: «Как странно, я здесь». Это – самовоспоминание, в такой момент вы себя помните.

Позже, когда вы начнете различать эти моменты, вы придёте к другому интересному выводу: вы поймёте, что то, что вы помните из детства, есть не что иное, как вспышки самовоспоминания, поскольку всё, что вы знаете об обычных моментах, это лишь то, что они имели место. Вы знаете, что были там, но точно ничего не помните. Когда же происходит такая вспышка, вы вспоминаете всё, что окружало этот момент» [20, с. 18].

Помолчав некоторое время в раздумьях, Денис заговорил:

– Да, я помню это место. Когда я побеждал в поединке, я действительно находился, так сказать, «здесь и сейчас». И в моей жизни были и другие моменты, когда я пребывал в подобном состоянии. В эти минуты я действительно был более осознан, чем обычно.

– Как я уже сказал, в эти моменты ты знал меня, – сказал Пётр. – И ты слышал голос Хозяина, так как я служил для тебя его проводником.

– Знаешь, Пётр, когда ты спросил Дениса о его лучшем бое, я также вспомнил тот день, когда стал кандидатом в мастера спорта по боксу, – вступил в разговор Формовщиков. – Я тогда отправил соперника в нокаут ударом сверху – «кросс» называется.

– Ну и совпадение! – слегка удивился Денис.

«Это не совпадение вовсе», – подумал, но не сказал вслух Сергей Васильевич.

Писатель представлял, какой шок испытали бы все, за исключением его и Петра, если бы Формовщиков и Страхов вдруг назвали дату (именно «дату», а не «даты»), когда состоялся тот самый нокаутирующий «кросс». Однако до этого разговор не дошёл.

– Так вот, в самые ответственные минуты моей жизни, когда на кону стояла не только моя победа, но и моё здоровье, я также испытывал необычайную ясность сознания, – продолжил рассказывать бодрым голосом Формовщиков. – И в таких случаях всегда побеждал.

Анна напряжённо слушала Дмитрия, ожидая, что он упомянет про тот эпизод из своего последнего боя: когда она отвлекла его внимание на себя и он проиграл. Но Формовщиков продолжил говорить о другом:

– В детстве, когда я мечтал стать писателем и пробовал писать книги, я был более свободен психологически, нежели стал впоследствии. Тогда я не привязывался к каким-то конкретным образам, но старался улавливать то чувство прекрасного, ту внутреннюю свободу, которое дарил мне сам процесс творчества. И так было до тех пор, пока в школьном возрасте я не захотел обладать одной девушкой. Прости меня, Аня, что я рассказываю об этом при всех, но тебе Пётр, я не могу об этом не сказать. У меня сейчас вообще возникает какое-то странное ощущение, что я разговариваю не с посторонним человеком, но будто бы… с самим собой.

– И я был с тобой в эти минуты, – с пониманием глядя в глаза Формовщикова, промолвил Пётр. – Как я был с Анной, когда она также пыталась писать свои книги, пока Серов, друживший тогда с её отцом, не оставил свой отзыв о её творчестве со словами «извини, солнышко, но это явно не твоё».

– Так это и был Сергей Анатольевич? – Обидина чуть не подскочила с места от удивления.

– Да, этот «знаток всего и вся», который зализывает сейчас свои раны – вернее, ожоги – вот за этой стеной (Пётр показал рукой в сторону цепи), уже тогда влиял на твою жизнь. И ты его послушала.

– И я его долгое время слушал, – угрюмо глядя в пол перед собой, сказал немногословный в последнее время Болотов, – пока не познакомился с Учением Агни Йоги. Оно оказалось сильнее мнения Серова.

– Сергей, ты действительно замечательно справился здесь с должностью моего заместителя, – с добротой в голосе, явно желая подбодрить захандрившего друга, сказал Пётр. – Я понимаю, как ты сейчас переживаешь и какую ответственность на себе чувствуешь. Но ты всё делал правильно в последнее время. Ведь именно благодаря тебе мы впервые собрались все вместе.

– И это ты в своё время подтолкнул меня к тому, чтобы прочитать «Маленького принца» Сент-Экзюпери? – по-детски восторженными глазами посмотрел на Петра Георгий Константинович.

– Да.

– И это ты увлёк меня творчеством Достоевского, читая которого я словно побывала и на небесах, и «на обратной стороне»? – с серьёзным лицом спросила Соня.

– Да.

– Так кто же ты на самом деле такой? – не удержавшись, спросила человека в белом костюме Сладкова.

– Позвольте мне сначала рассказать вам своего рода притчу, – ответил Пётр. – После неё вам будет проще понять мой ответ на твой, Соня, вопрос.

Все присутствующие, затаив дыхание, приготовились слушать рассказ нового, сменившего Николая Чернобродова, управляющего гостиницы.

 
                                             VI
 

В одном городе в очень большом доме жил человек. В здании было семь этажей, дом был просторен и богат: в нём были картины, множество книг, предметы искусства, а дорогие персидские ковры висели практически в каждой из множества комнат. Этому человеку досталось очень большое наследство, так что работать он мог исключительно для собственного удовольствия. И он, надо сказать, любил работать – хотя Высшие Силы о нём уже, можно сказать, позаботились. Я сказал сейчас «Высшие Силы» не ради красивого слова: у этого человека действительно был могущественный покровитель, которого он пока что не мог видеть, но мог слышать, пребывая в ясном сознании. И именно его тихий голос неизменно направлял жителя прекрасного дома в правильном направлении. По крайней мере, так было вначале.

Особенность дома заключалась в том, что каждый его уровень содержал в себе нечто присущее именно ему, отличавшее его от всех прочих этажей. К примеру, когда хозяин дома находился на первом этаже, его мысли занимали главным образом вопросы заработка на жизнь, пропитания себя и содержания своего роскошного жилища в подобающем состоянии. Здесь находился его рабочий кабинет, в котором он занимался тем, что приносило ему неплохой доход – своим творчеством. Вернее сказать, собственно творил он на пятом этаже – о чём я расскажу в дальнейшем. Здесь же, на первом, он решал в основном вопросы доходов и расходов, планировал свой бюджет (иногда делая это и на третьем этаже). К слову сказать, он сам решил однажды написать рассказ про свой дом – но сейчас не об этом. Когда этот человек пребывал в ясном сознании и слышал голос своего покровителя, находясь при этом на первом этаже своего дома, то его воля к жизни была поистине несломимой: он был уверен в завтрашнем дне и не боялся абсолютно ничего – даже, пожалуй, и смерти.

Пребывая на втором этаже, наш человек начинал думать главным образом о семье и о детях. Он грезил о том, как встретит любимую женщину, сыграет с ней свадьбу, приведёт в свой дом, и они будут вести совместное хозяйство, наплодят потомство и будут жить в достатке и изобилии. Он представлял, что со временем они с супругой обучат своих детей ведению хозяйства, дабы со спокойной душой передать им такое внушительное наследство.

На третьем этаже человек испытывал сильное желание наводить порядок – для начала в собственном доме, а потом, быть может, и за его пределами. Он размышлял о том, как можно лучше организовать общественный строй; обезопасить родные земли, модернизировать армию; о том, как усовершенствовать судебную систему – и много ещё о чём (в частности, он осваивал боевые искусства). Не сказать, чтобы этот человек сильно увлекался политическими и социальными вопросами – просто на этом уровне именно они почему-то казались ему наиболее насущными и актуальными. Когда ясное сознание сопутствовало человеку на третьем этаже, он чувствовал в себе смелость и волю к действию. Он не видел перед собой ни единой преграды, которую он не был бы в состоянии преодолеть.

Четвёртый этаж был особенным. Вернее, каждый из семи уровней, как я уже отмечал, имел свои неповторимые черты – но здесь я хочу сказать о другом. Четвёртый уровень отличался от нижних трёх намного более разительно, чем первые три отличались друг от друга. И когда наш человек приходил сюда с чистым сознанием, его словно озарял очень мягкий и чистый свет, который шёл, казалось, от самого Бога. Всё вокруг он начинал видеть иначе – с необычайной ясностью, которая зачастую открывала его сознанию новые смыслы. Материальные ценности на этом уровне бесповоротно отходили на второй план, а значимо было лишь то, какие чувства были связаны с конкретной вещью. Как писал в «Цитадели» Антуан де Сент-Экзюпери: «Тот, кто, желая понять сущность дома, разбирает его, видит кирпичи, черепицу, но не находит ни тишины, ни уюта, ни прохлады, которым служили кирпичные стены и черепичная крыша. Кирпичи, черепица – чему способны они научить, если распался замысел зодчего, который объединил их воедино? Камень нуждается в сердце и душе человека» [18, с. 43].

И здесь замысел и суть были поистине намного важнее отдельных деталей. Более того, на этом уровне своего дома наш человек испытывал больше радости от дарения, нежели от получения чего-либо. Воистину, отдавая, он в то же время и получал.

На пятом этаже, как я упомянул ранее, наш человек занимался творчеством. Свет и радость, которые он приносил с собой с четвёртого уровня, здесь словно побуждали его материализовать себя, воплотить себя в конкретную форму. Пришедшая мелодия просилась быть записанной и проигранной на инструменте, либо быть пропетой голосом – либо и то, и другое. Обдуманные идеи просились стать частью произведения, которое бы соединило их подобно тому, как храм сливает воедино разрозненные некогда камни. Здесь человек испытывал огромную радость от того, что ему выпадает честь уподобляться самому Творцу – он и вправду постепенно строил свой новый мир.

На шестом этаже своего дома человек видел то, что не мог распознать на более низких уровнях. Всё то, о чём он здесь думал, всё, на что он обращал своё внимание, начинало казаться связанным со множеством других вещей и феноменов. Думая о следствии, он легко устанавливал его причину; зная же причину, он мог предсказать серию наиболее вероятных следствий. Мир здесь вовсе не казался хаотичной мешаниной бессмысленных и случайных происшествий – он был исполнен смысла и построен по замыслу, казалось, не то, что гениального, а божественного строителя, который в равной степени сочетал в себе умения архитектора и садовника. Любоваться этим чудесным мировым строением было практически самым любимым занятием нашего человека.

Я сказал «практически» не просто так. В этом доме было ещё кое-что, что затмевало даже захватывающие дух панорамы шестого уровня. И для этого человеку следовало подняться на последний, седьмой этаж своего дома. Перемена, которая происходила здесь, была наиболее разительной: только переход с третьего этажа на четвёртый мог бы хоть как-то с нею сравниться. Здесь, на седьмом этаже, исчезало то, что заставляло человека мыслить себя отделённым от окружающего его мира. Сознание здесь было наиболее ясным, а голос покровителя уже слышался намного более отчётливо, и человеку казалось, что ещё немного, и он увидит его. Здесь человек переставал чувствовать себя крохотной песчинкой, затерявшейся на безграничных просторах Вселенной, и переставал считать Вселенную чем-то внешним, для чего крохотная песчинка – он сам – якобы не имела никакой важности. Здесь он и был самой Вселенной. Он был в ней, и она была в нём – между ними не пролегало никаких границ. Наряду с безмерной радостью от причастности к чему-то большему, чем его личность – к самому мирозданию – возникало чувство огромной ответственности. Поскольку ты являешься самим миром, ты более не можешь творить произвол, рассчитывая на то, что последствия тебя не затронут. Ты – больше не маленькое тело, путешествующее по бескрайним просторам мира, но твоё тело – сам мир. И всё, что происходит в мире, непременно имеет отношение к тебе самому. Все последствия останутся в тебе, ведь в каком-то смысле ты – причина всего произошедшего, пусть вначале это могло и не быть для тебя очевидным. Анна не даст соврать, что недавно, зайдя к ней в гости, я в её присутствии перечитывал фрагмент из «Братьев Карамазовых» Фёдора Михайловича Достоевского. Там были следующие слова:

«Ибо знайте, милые, что каждый единый из нас виновен за всех и за вся на земле несомненно, не только по общей мировой вине, а единолично каждый за всех людей и за всякого человека на сей земле. Сие сознание есть венец пути иноческого, да и всякого на земле человека» [7, с. 149].

Вот это «сознание-венец» и просыпалось в человеке на седьмом этаже его дома. Ты един со всеми и вся – но ты за всех и вся и ответственен. Только двух вещей пока что боялся наш человек: выйти за пределы здания, поднявшись на его крышу, или же спуститься в подвал. Но об этом также чуть позже.

Человек долгое время жил в этом чудесном доме один и в какой-то момент встретил прекрасную женщину. Они полюбили друг друга, и она переехала к нему жить. Наш человек был бесконечно счастлив: он стал мечтать о создании крепкой семьи, о рождении детей, о ведении со своей будущей женой совместного хозяйства. Она вдохновляла его на творчество, ради неё он был готов совершать подвиги, а также осваивать новые, доселе неведомые ему территории и пространства. Всё, что ему было нужно – чтобы она была с ним. И вдруг по какой-то непонятной ему самому причине он стал безумно бояться её потерять. При этом голос своего покровителя он с каждым днём начинал слышать всё хуже…

И вот здесь, друзья мои, берёт начало трагедия нашего героя и его спутницы. Испытав неописуемое блаженство от того, что любимая женщина находится рядом с ним, человек никак не мог отделаться от мысли, что однажды он может её потерять, что она уйдёт к кому-то другому. Он сделался подозрительным и ревнивым. Женщина сразу начала замечать перемены в их отношениях и с каждым днём всё более и более отдалялась от ревнивца. В конце концов она решила уйти. Человек пришёл в отчаяние, но уже не мог ничего исправить – при таком его поведении она не могла более с ним оставаться. Однако вместо того, чтобы дать женщине вновь почувствовать себя свободной, наш человек решил пойти другим путём.

Дело в том, что когда женщина решила уйти от ревнивого собственника, о его надвигающейся беде узнало семеро, скажем так, лиц. Они пришли к горевавшему человеку и предложили ему свою помощь – но на определённых условиях. Он должен был позволить им заселиться в свой дом, а взамен они сделали бы так, что его вожделенная женщина навсегда осталась бы с ним. Вне себя от страха потерять предмет своего обожания, человек согласился на их предложение.

Он выполнил своё обещание, а они выполнили своё. Заселившись в роскошный дом, каждый из этих «помощников» занял место на отдельном этаже – таким образом, все семь этажей отныне стали занятыми. Что касается собиравшейся уйти женщины, то её призванные на помощь «ассистенты» заковали в кандалы, и она, как и было обещано, осталась в доме нашего человека. Теперь он мог делать с ней всё, что хотел. Однако всё оказалось не так радужно, как вначале предполагал исконный хозяин дома.

Женщина физически продолжала оставаться рядом с нашим человеком, но она ужасно страдала в неволе. А её боль передавалась ему, и он чувствовал, словно его самого заковали в кандалы и лишили свободы. Но что было самым страшным для нашего человека, так это то, что голоса своего покровителя он отныне больше не слышал – он променял его на семь других голосов. При этом само нахождение в родном доме сделалось для нашего человека тягостным. Атмосфера на каждом из этажей кардинально изменилась после переселения туда «помощников» и после содеянного ими. Когда человек проходил по первому этажу здания, он начинал чувствовать полное безразличие ко всему происходящему – даже наличие поблизости его желанной женщины переставало его радовать, а сама жизнь словно бы превращалась в зловонное болото. При проходе по второму этажу человек уже не думал о детях или семье – он просто желал слиться телами со своею – отныне – пленницей. И он шёл к ней – даже без её согласия; и он снова претерпевал боль – её и свою собственную.

На третьем этаже человек отныне чувствовал полную беспомощность и совершенно утрачивал волю к действию. Более того, очень часто он и вовсе оказывался парализован безумным страхом за свою жизнь. Он боялся, что и его женщина, и он сам исчезнут – и трепетал от ужаса. На четвёртом, срединном, этаже наш человек испытывал невыносимую боль в сердце. Ему как воздух была необходима любовь его женщины – но он понимал, что теперь утратил её навеки. И всё же отпустить женщину на волю он не был готов, поскольку и в этом случае ему стало бы нестерпимо больно.

На пятом этаже наш человек также страдал. Образ объекта его вожделения то и дело представал перед его мысленным взором – и на мгновение он становился счастлив, что эта женщина «в его власти». Однако её боль продолжала передаваться ему каждую минуту, и он не знал, как от неё избавиться. Он снова шёл к своей узнице, но и это давало ему лишь мимолётное избавление от страданий. Оказавшись между двух огней, человек не мог теперь отыскать выхода на свободу.

На шестом этаже больше не было никаких прозрений и откровений. Мир стал казаться хаотичным и неуправляемым, связь между событиями перестала прослеживаться, человек перестал понимать и мир, и самого себя. На самом же верхнем уровне отныне царило гнетущее чувство одиночества. Ставшее постоянным ощущение отчуждённости от мира и людей причиняло саднящую боль, и только попытка признать себя «самым лучшим», возвышаясь над всеми остальными, ненадолго подслащала эту горечь. Человек гордился тем, что «в его распоряжении» находится столь прекрасная женщина, что такой нет больше ни у кого другого – но всё вновь оканчивалось невыносимым страданием.

Человеку казалось, что выхода из тупика, в который он сам себя загнал, не может быть в принципе. Но, как бы там ни было, однажды у него появился ещё один шанс всё исправить. Прогуливаясь за пределами своего дома, наш страдалец встретил другого человека – и между ними завязался разговор. Незнакомец попытался подсказать горемычному хозяину дома выход из сложившейся ситуации, а ещё сказал удивительную для него вещь: он знал его покровителя! Более того, в отличие от нашего человека, он до сих пор слышал его голос! И поэтому он мог подсказать страдальцу возможное решение его проблемы. Для этого ему нужно было, во-первых, спуститься в подвал здания и, во-вторых, подняться на его крышу. Первое направление было названо незнакомцем «Святый Крепкий», второе – «Святый Боже»; и также было сказано, что оба направления, если следовать им неотступно, в итоге приведут нашего человека в одно и то же место назначения, которое называется «Святый Безсмертный». Однако хозяина дома предупредили, что на этом пути ему придётся принять добровольное и сознательное страдание – и только тогда он обретёт внутреннее равновесие и счастье. Если он будет успешен на этом непростом пути, то его любимая навсегда и по собственной воле останется с ним, все незаконные жители будут навечно удалены из его дома, а он снова почувствует своё единство с окружающим миром. Сначала наш человек решил, что поступит именно так и уже приготовился добровольно выпить свою чашу страдания. Однако в какой-то момент он засомневался, что этот шаг приведёт его к желаемому. Затем он почувствовал до боли сильное нежелание страдать – пусть и добровольно. А потом он и вовсе испугался того, что может не выдержать столь сурового испытания – и погибнуть в муках. Вместо этого наш человек нашёл другой способ убежать от проблемы – он забылся.

И в один день человек проснулся и уже не помнил о том, что было вначале. Он забыл о том, что пленил свою любимую женщину, прибегнув к помощи поселившихся в его доме «ассистентов». Те же, в свою очередь, воспользовались его забытьем и надёжно спрятали пленницу в только им семерым известном месте, которое, как бы там ни было, совершенно точно находилось в пределах здания. Жизненные силы узницы, которые тем временем стремительно убывали, отныне стали пить только они семеро – и не делились больше ни с кем. Сам же человек более не помнил о пленнице, но непрестанно испытывал сильнейший энергетический голод. У него было ощущение, что он утратил нечто жизненно важное – но где это отыскать, он теперь не знал. Он по-прежнему считал себя хозяином дома, в котором жил, но в то же время полагал, что пришедшие к нему «на помощь» семь «подсказчиков» имеют полное право оставаться с ним под одной крышей. У него теперь и в мыслях не было пытаться выгнать их из своего дома – напротив, он стал считать этих «суфлёров» своею опорой, хранителями своего очага. О прежнем своём покровителе он, само собой, ничего уже не помнил…

Но изменилось и кое-что ещё. Со временем жителей в доме стало становиться ещё больше и в конечном итоге, если не принимать в расчёт «подсказчиков», их число достигло шести. Однако исконный хозяин, бывший теперь одним из этих шести, этого факта не осознавал. Парадокс заключался в том, что, когда один из жителей дома бодрствовал, остальные пятеро спали. Они закрывались в своих комнатах и засыпали крепким сном, а единственный бодрствующий и знать не знал, что под одной крышей с ним (или с ней) живут и другие личности. При этом каждая из этих вновь поселившихся в доме личностей считала себя единственным хозяином своего жилища. Иногда единственному бодрствующему жителю начинало казаться, что в доме поселился кто-то ещё – и он спрашивал об этом у «подсказчиков». Однако те всегда отвечали одно и то же: «Здесь – только ты. Только ты владеешь этим домом».

И казалось, что так будет продолжаться всегда. Однако в один день двое жильцов, которые, само собой, мнили себя единственными хозяевами этого дома, встретились. Вначале они не поняли друг друга и поссорились. Но потом они возобновили своё общение. Через некоторое время все шестеро познакомились между собой. А прямо сейчас они все собрались в одной комнате и внимательно выслушали мой рассказ.

 
                                              VII
 

Утро того же дня. За три часа до приезда Сергея Болотова и Петра к Анне Обидиной

В семь часов утра Соню и Сергея Васильевича, ночевавшего в эту ночь в номере Сладковой, разбудил звонок мобильника Болотова. Громко заиграла любимая песня писателя, которую он уже давно установил мелодией вызова на своём телефоне. Эта композиция безмерно нравилась и Соне, но в этот момент в её случае едва не сработало правило «поставишь любимую песню на будильник, и нет больше любимой песни». Правда, в этом случае это был не будильник, а входящий звонок, которому суждено было сыграть роль первого.

– Серёжа, ну выключи скорее! – умоляюще простонала Сладкова. – Так же поспать ещё хочется!

Сергей разделял желание своей девушки: спать в буквальном смысле этого слова они с ней начали всего-то четыре часа назад. И всё же писатель знал, кто может звонить ему в столь ранний час и понимал, что причина у этого звонка однозначно веская. Болотов принялся впотьмах отыскивать свой сотовый, оставленный в сложенных на стуле брюках, а исполнитель песни продолжал петь мужественным голосом на английском языке:

«И сейчас я в нашем тайном месте… один в твоих объятиях… в месте, где безвозвратно стёрлись все мои ошибки… прощённый тобой…»

– Алло. Да, слушаю тебя, – отыскав, наконец, свой телефон, ответил Болотов.

– Сергей, сегодня у меня может появиться возможность принять управление нашим домом, – Болотов услышал из трубки голос Петра. – Сегодня могут преуспеть и Формовщиков, и Страхов. Нам с тобой следует съездить к Анне и разъяснить ей некоторые вещи. От её понимания также будет зависеть очень многое. Возможно, сегодня она поедет вместе с нами обратно домой. Только Соню с собой не бери – пусть она дожидается тебя в гостинице.

– Хорошо, я всё понял, – ответил Сергей Васильевич.

– Через час я буду ждать тебя недалеко от гостиницы, в нашем с тобой месте. Звоню заблаговременно, чтобы ты не планировал никаких других дел и был готов. И ещё одна вещь. Если сегодня во второй половине дня, когда мы всемером соберёмся у тебя в комнате, ты вдруг задремлешь и тебе приснится сон, то я хочу, чтобы ты знал, что этот сон – правда. Однако попрошу тебя не рассказывать о нём остальным – они всё поймут уже на крыше здания, в самом конце.

Болотов несколько секунд помолчал и ответил:

– Я тебя услышал.

– До встречи.

– До встречи.

– Кто это звонил? – протирая заспанные глаза, спросила Соня.

– Один мой знакомый. Через час нам нужно будет кое-куда съездить.

Сладкова, которая уже неплохо изучила своего мужчину, решила не задавать вопросов вроде «какой знакомый?» и «куда съездить?» Вместо этого она предложила Сергею вместе позавтракать.

– Хорошо, сейчас яичницу нам с тобой пожарю, – согласился Болотов, которому после разговора с Петром вмиг расхотелось спать. – А где сковорода, не помнишь?

– В раковине посмотри. Нет? Ну, может, тогда в холодильнике на верхней полке. Кстати, Серёжа, а что там дальше в припеве этой песни, которая у тебя на звонке стоит?

В ответ Болотов тихо и мелодично пропел собственный русский перевод текста:

– «Всё, что прежде обещал… каждый раз, когда я врал… Ты, вернув домой, сказал: «Да, ты – прощённый!»

– Сам перевёл? – легонько улыбаясь, спросила Соня.

– Сам.

– А группа эта как называется, я забыла опять?

– Это группа Skillet, а песня называется «Forgiven» [22].

– А название песни в переводе на русский звучит как «Прощённый»? – уточнила Соня.

– Верно, – ответил Сергей Васильевич.

Готовя себе и Соне завтрак, Болотов думал о том, что скоро, возможно, вернётся домой и будет прощён.

 
                                              * * *
 

«Многие из лучших понятий извращены. Прекрасно звучит „всепрощение“, но люди умудрились сделать из него уродливое обличие – „Высшие Силы всё прощают“; таким образом, все преступления допускаются. Но дело не в прощении, которое вполне возможно, но в изживании содеянного. Справедлив закон пространственного заживления. Нанесённая рана требует врачевания. Самоисцеление требует времени, ибо порванная ткань должна починиться. Лучшее созвучие Аум может способствовать залечиванию ткани. Но все созвучия цвета и аромата могут способствовать, если психическая энергия допустит такое сотрудничество».

Агни Йога. Аум. Шлока 340 [2, с. 187—188]