Текст книги "Хозяин дома"

– Дима, да я уверена, что ничего страшного не произойдёт! – уверяла Формовщикова Варвара, когда Дмитрий, словно зверь по клетке, метался из угла в угол четвёртого этажа (он тщетно караулил Анну у её номера). – Вполне возможно, она просто решила приготовить для тебя какой-нибудь сюрприз. Вот увидишь, скоро она вернётся, и ты будешь смеяться над тем, что так сильно и понапрасну переживал!

В самом деле, на какое-то время Дмитрию от этих слов становилось легче. До обеда следующего дня он охотно принимал от Варвары её обезболивающие утешения, почти сумев внушить себе мысль, что Анна действительно в некотором роде его разыгрывает. К Болотову он идти не хотел. По какой-то непонятной Формовщикову причине Сергей Васильевич и тот мужчина в белом костюме прочно ассоциировались у него друг с другом. Они даже внешне казались ему чем-то похожими.

«А может, сам Сергей к этому как-то причастен?» – пронеслось в мыслях у Дмитрия.

И отогнать от себя вот эту мысль Формовщиков уже не смог. Промаявшись почти сутки и раз шесть поговорив об одном и том же с Варварой, он всё-таки решил сходить к Болотову.

– А, Дима, здравствуй, проходи, – поприветствовал Формовщикова писатель, когда тот зашёл к нему.

– Сергей, скажи мне честно: ты знаешь, где Аня? – без лишних предисловий начал допрашивать Болотова Дмитрий.

– Честно: не знаю. А что, она до сих пор тебе не позвонила?

– Нет, не позвонила… – процедил сквозь зубы Формовщиков. – И телефон её выключен. Уж не поменяла ли она его?..

– Я не знаю, может и поменяла, – развёл руками Сергей Васильевич. – Между вами что-то случилось? Ты какой-то уж больно мрачный сидел тогда в столовой, когда готовился её провожать.

– Да нет, всё было нормально, мы не ссорились, – ответил Формовщиков. – Просто я… был очень удивлён её скорому отъезду и поэтому…

– Забеспокоился?

– Ну да, – признался Дмитрий.

– А тут ещё этот непонятный мужчина, который сажает твою девушку в свою машину и увозит неизвестно куда, – не то сочувственно, не то издевательски проговорил Сергей Васильевич. – Я могу тебя понять: после этого ты вообще, наверное, места себе не можешь найти.

– Сергей, ты точно ничего не знаешь о том, что происходит? – хмурясь, спросил писателя Формовщиков. – Ты не знаком с этим… человеком в белом костюме?

– Лицо вроде бы какое-то и знакомое… Но нет, не знаком, – покривил душой Сергей Васильевич. – А тебе она что сказала перед отъездом?

– Сказала, что давно не видела родителей и, пока летние каникулы не закончились, хотела бы их повидать, – рассказал писателю Дмитрий. – Я уж думал родителям её позвонить, да их телефона у меня нет. Я так и не удосужился у неё спросить, где они живут. Думал, что скоро вернётся.

– Но ты думаешь, что это была всего лишь отговорка? – спросил растерянного собеседника Сергей Васильевич. – Что она не к ним на самом деле поехала, а к этому… в белом костюме?

– Так вот это и не даёт мне покоя! – развёл руками Дмитрий. – Но уж не думаю, что она настолько меня не уважает, что позволила бы своему… любовнику прямо при мне её увозить… Неужели она настолько садистка, что решила вот так откровенно надо мной поиздеваться?!

– Да уж вряд ли её целью было поиздеваться, – Сергей Васильевич решил направить мысли Формовщикова в нужное ему русло. – Мне показалось, что она сама была вся в тревоге, когда прощалась с тобой. Но, Дима, скажу тебе честно: я не знаю, где сейчас Анна и что она делает. Не знаю также, ушла она от тебя к другому или нет. Просто… Знаешь, Дима, у меня тут с ней, по правде сказать, состоялся один разговор, который, возможно, кое-что для тебя прояснит.

– Ну так рассказывай же, не томи! – чуть повысил голос Дмитрий.

– Ты присаживайся, если хочешь, – предложил Болотов.

– Нет, спасибо, постою.

– Анна как-то раз сказала мне, что её очень сильно угнетает то, что ты морально слаб, – сказал Сергей Васильевич и принялся что-то разыскивать на своём рабочем столе.

– Что я слаб? – удивился поначалу Формовщиков.

– Да. Что ты настолько боишься её потерять, что порой напоминаешь ребёнка, у которого норовят отобрать его любимую игрушку.

– Прямо так и сказала? – говоря это, Формовщиков выглядел крайне растерянным.

– Примерно так и сказала. И ещё добавила, что её крайне неприятно удивляет, что человек, не знающий страха в рукопашной схватке, может оказаться настолько слабым и беспомощным в человеческих отношениях. Не знаю, оказалось ли это последней каплей в чаше её терпения, но рассказываю тебе как есть. Ты очень расстроил Анну своей ревностью и самое главное – своей трусостью.

– Трусостью? – опешил Формовщиков и, сам того не замечая, опустился на кровать.

Для него это было сродни нокдауну в поединке.

– Именно трусостью, Дима! – очевидно, отыскав, что ему было нужно, на своём столе, вновь повернулся к собеседнику писатель.

– Да, она говорила мне подобное… – глядя как будто сквозь стену, проговорил Дмитрий.

– Что говорила?

– Что на ринге я словно бесстрашный лев, а как дело доходит до короткого расставания, так напоминаю какого-то мальчишку, – Дмитрий припомнил слова Анны незадолго до их прощания.

– Ну вот и мне она примерно то же самое сказала, – кивнул Сергей Васильевич. – Ты сам разве не замечал, что Анна за последнее время стала намного твёрже, намного сильнее духом?

– Да, в ней что-то переменилось после того пожара, в котором обгорела Варвара, – согласился с писателем Формовщиков. – Она теперь уже не такая… болезненно сентиментальная, как раньше.

– Полностью с тобой согласен, – сказал Болотов и присел напротив Дмитрия на вторую кровать. – Она развилась до нового уровня. А ты всё топчешься на старом.

– В смысле, я настолько морально неустойчив, что она решила… найти кого-то более достойного, чем я? – Формовщиков с огромным трудом выдавил из себя эти слова.

– Может и так, – ответил писатель. – Повторюсь: наверняка я не знаю. Но то, что говорила мне она, и то, что рассказал сейчас ты, явственно говорит о том, что эту битву ты проигрываешь с разгромом.

– Битву?

– Ты же больше меня занимался спортом, Дима. Ты прекрасно знаешь, что выход на новый уровень всегда даётся через упорный труд и зачастую через боль. Но разница вся в том, что в спортивных состязаниях ты силён, а в психологических – аки малое дитя. Вот сейчас ты говорил, что Анна, возможно, решила оставить тебя и найти морально более сильного мужчину – и твой голос дрожал. И мне было жаль это слышать, Дима. Жаль, что ты слабее своих страстей.

– Я не слабее! – как-то машинально вырвалось у Дмитрия.

– Хотелось бы верить, но пока что не верится, – флегматично ответил Болотов. – Складывается ощущение, что если Анна решит от тебя уйти, то для тебя это будет сродни концу света, а твоя жизнь моментально утратит всякий смысл. А когда я видел тебя на ринге, мне, если честно, казалось, что ты самой смерти не боишься.

Формовщиков задумался. Его гордость была задета. На время это даже отвлекло его от той боли, которую он испытывал при мысли, что Анна решила его оставить. Сергей Васильевич прочувствовал это и решил использовать момент.

– Анна часто заходила ко мне в последнее время, – сказал Болотов и протянул Дмитрию листок бумаги с напечатанным на нём текстом. – Она, похоже, серьёзно увлеклась вот этим – тем, что ты сейчас держишь в своих руках. И, как я предполагаю, именно это поспособствовало столь разительным переменам в ней.

– Что это? – рассматривая листок, спросил Формовщиков. – Духовная книга какая-то?

– Духовная, – подтвердил Болотов. – Это Учение Агни Йоги, данное человечеству Учителями Востока через Елену Ивановну Рерих.

– И ты сам этим увлекаешься? – посмотрел на писателя Формовщиков.

– Можно и так сказать. И Анна, судя по всему, нашла в этом новую опору для себя.

– А можно я прямо при тебе это сейчас прочитаю? – спросил Дмитрий.

– Конечно можно, – охотно согласился Сергей Васильевич.

Дмитрий некоторое время молча разглядывал текст, а затем принялся читать его вслух:

«Истинно, нужно принять символ Вершины, как восхождение духа. Каждый ученик должен помнить, что уклонение от Вершины уводит путника от пути. Каждый лишний груз не поможет путнику. Явление Вершины остро, и каждая лишняя привязанность к Миру земному останавливает путника. Но трудно остановиться на склоне, потому будем помнить о Вершине восхождения. Трудно достичь Вершины, если дух не понимает основ Иерархии. Так на пути Огненном нет одиночества и пустоты, но есть лишь отрыв от Мира земного и неудержимое притяжение к Миру Огненному».

Агни Йога. Мир Огненный. Часть третья.

Шлока 22 [13, с. 20—21].

«Путник не может предугадать всех встреч, но он может найти время, чтобы уследить за идущими на перепутье. Не следует огорчаться, если путник постепенно будет оставаться в одиночестве, есть тропы, где трудно пройти многим. Уявление внимания к цели приведёт к новым сопутникам. Необходимо крепко держать цель пути».

Агни Йога. Братство. Шлока 181 [4, с. 107].

Читая это, Дмитрий вспомнил своё детство, когда он мечтал стать писателем. В то время прекрасные неведомые страны снова и снова представали перед его мысленным взором. Он стремился найти дорогу в эти чудесные дали и затем позвать туда и остальных. Пока он был мал, все люди представлялись ему братьями и сёстрами. Ему не хотелось ни от кого ничего скрывать, ведь он ещё не верил, что люди способны предавать и обманывать. Но потом что-то изменилось. Он пошёл вначале в детский сад, потом в школу – и увидел совершенно другое отношение людей друг к другу. Практически все ценили силу и способность влиять на других, но никто не ценил простоту и открытость. И со временем Дмитрий последовал их примеру – он стал закрываться. Когда его отвергла девочка в школе, он окончательно решил закрыть своё сердце на замок. Но Анна, казалось, сумела найти ключ от этого замка, сумела вызволить его из самовольного заточения. Однако теперь её нет. Прекрасная страна, в которую Дмитрий, будучи уже взрослым, надеялся зайти, держа за руку любимую женщину, начинала постепенно исчезать в пучине мрака. Он думал, что остался теперь совсем один, и только этот беспросветный мрак теперь навечно станет его неразлучным спутником.

– Мне нужно побыть одному, – вставая с кровати, сказал Формовщиков. – Я могу взять это с собой?

– Конечно, это для тебя. Заходи, если захочешь поговорить, – сказал Сергей Васильевич.

– Ладно.

Дмитрий вышел из номера писателя и направился к себе.

 
                                                * * *
 

Когда Формовщиков поднялся на пятый этаж, около своего номера он увидел троих постояльцев: Варвару, Эдуарда Арсеньевича и Виктора Драгунского. Не сказать, чтобы Дмитрий удивился их появлению – ему было всё равно. Но эти трое, судя по всему, очень хотели с ним поговорить.

– Дмитрий, добрый день! – пока Формовщиков открывал свой номер, к нему обратился Драгунский. – Давно вас не видел и очень рад нашей встрече. Надеюсь, вы не возражаете, если мы с Эдуардом и Варварой ненадолго зайдём к вам?

Дмитрию, которому снова захотелось, чтобы его кто-нибудь поддержал в его печали, ответил согласием. Когда все собравшиеся зашли в его номер, Формовщиков сел на свою кровать и обратился к Привязчикову:

– Эдуард Арсеньевич, только не нужно мне про сорванный со стены плакат ничего говорить. Мы с Леной расстались и точка.

– Я и не собирался вам об этом говорить, – как всегда учтиво обратился к Дмитрию Привязчиков. – Сегодня я хотел бы сказать вам о другом.

– Ну, говорите, – несколько безразлично ответил Формовщиков.

Все трое гостей продолжали стоять перед ним, не присаживаясь.

– Я пересмотрел своё отношение к Анне, – с сочувствующей интонацией произнёс Привязчиков. – Да, пусть она не так ослепительно красива, как ваша бывшая, Лена – но в ней есть что-то особенное, чего, я уверен, нет ни у кого другого. Поэтому я считаю нужным сказать, что, если и не разделяю ваш выбор, то, по крайней мере, уважаю его.

– У меня есть подозрение, что Анна ушла от меня, – угрюмо пробурчал Формовщиков.

– Да, Варварочка сказала нам с Виктором Александровичем про это ваше опасение, – ответил Эдуард Арсеньевич. – И, поверьте, я не соль на рану пришёл вам сейчас сыпать. Я просто хотел бы, чтобы между нами, как и прежде, воцарилось взаимопонимание и обоюдная поддержка.

– С Анной бы ещё воцарилось… – тяжко вздохнул Дмитрий. – А то она считает меня моральным слабаком.

– А вот теперь позвольте мне сказать своё слово! – вступил в разговор Драгунский. – Неужели она настолько глупа, что может называть человека, который бесстрашно вступает в схватку с лучшими бойцами континента, моральным слабаком?! Это немыслимо!

– Она говорит, что я силён в бою, но слаб и зависим от неё в отношениях.

– Это она хочет видеть вас зависимым от неё, поэтому и бравирует тем, что вы, якобы, под её каблуком, – невозмутимо отреагировал Драгунский. – На самом же деле она нуждается в вас гораздо сильнее, чем вы в ней. И скоро она вернётся сюда и будет со слезами вымаливать ваше прощение – можете поверить моему слову.

– Хотелось бы, конечно, чтобы вернулась, – с надеждой в голосе проговорил Дмитрий.

– Конечно, если не вернётся, будет жаль, – сказал Привязчиков, – но в этом случае вы непременно найдёте себе новую девушку, Дмитрий! Ту, которая будет нравиться вам так же сильно, как Анна, и будет привязана к вам столь же крепко, как Леночка. И я, как ваш давний друг и советчик, всячески этому поспособствую!

– Эдуард Арсеньевич абсолютно прав, – поддержал Привязчикова Виктор Александрович. – Толпы девушек сочтут для себя высшим счастьем встречаться с таким мужчиной, как вы, Дмитрий! Поэтому выше нос, отважный воин!

– Почему-то теперь я не могу думать ни о ком другом, кроме Анны… – покачал головой всё ещё безутешный Формовщиков. – Она словно стала для меня всем… всей моей жизнью…

– Я прекрасно вас понимаю, Дмитрий, – обратился к страдальцу Привязчиков, – Анна является настоящим олицетворением плодовитой и пышущей здоровьем женской особи. Вся её наружность пронизана женственностью и какой-то, я бы сказал, материнской теплотой. Теперь я увидел, как хорошо вы смотритесь вместе: ваш мужественный облик ещё сильнее оттеняет всю её нежность и мягкость. Но мы обязательно сделаем так, чтобы рядом с вами была та, которая подходила бы вам больше всего – будь то Анна или какая-то другая ваша избранница.

После слов Привязчикова Дмитрий почувствовал, словно его горло сдавили каким-то невидимым обручем и внутри образовался ком жалости к себе. Не успел он обрести настоящее счастье – и вот любимой уже нет рядом с ним. И неясно, вернётся ли она к нему вообще. Вдруг она действительно ушла от него навеки? А то, что даже Эдуард Арсеньевич теперь признавал все прелести Анны, делало Формовщикову ещё во сто крат больнее.

«Как же быстро ты поменял свои взгляды! – подумал про своего соседа Дмитрий. – Анну вот теперь «по-настоящему ценишь», смотри-ка!»

– А вот и я, мои дорогие друзья! – донёсся из дверей пронзительный голос Варвары.

Дмитрий даже не заметил, как во время его беседы с Драгунским и Привязчиковым девушка успела сбегать к себе и принести… бутылку водки.

– Ну что, будем? – с радостью предложила Желткова.

– Нет, Варвара, я уже несколько лет, как не пью, – возразил было Дмитрий.

– Ну сегодня же особый случай, Дима! – весело заговорила Желткова. – Как-никак старые друзья наконец-то собрались вместе, чтобы поддержать тебя в столь трудную минуту. Давай хоть ненадолго забудем обо всём плохом и просто душевно посидим! Эдуард Арсеньевич, у вас есть рюмки?

– Да, Варварочка, сейчас принесу, милая!

Через минуту Привязчиков вернулся с двумя парами рюмок и недолго сопротивлявшийся Формовщиков напился горькой на несколько лет вперёд. Его собутыльники, поначалу скромно стоявшие перед ним, вскоре по-хозяйски развалились в мягких креслах. В какой-то момент Дмитрию даже стало весело. Потом стало грустно – а через некоторое время снова весело. Потом тоска снова взяла своё, и Дмитрию захотелось поругать Анну за то, что она так «бессовестно» с ним обошлась. В этот момент к компании присоединился Николай Чернобродов, который с особым удовольствием выслушал все жалобы Формовщикова на свою пассию, и, сказав, что «он ведь говорил», добавил несколько нелестных комментариев и от себя, не забыв при этом упомянуть и Болотова. Варвара сказала, что, по её мнению, писатель вполне может иметь к этому непосредственное отношение, поскольку «в его личной жизни происходит не пойми что, вот он и решил от зависти подгадить своему ближнему». Драгунский согласился с этим предположением, и особенно точной ему показалась формулировка «от зависти». Когда Дмитрий в очередной раз повеселел, Эдуард Арсеньевич предложил Формовщикову «предстать перед безмерно ценящими его друзьями во всей красе» и надеть свой костюм любимого героя. Пусть и не сразу, Дмитрий согласился и на это. Этот облик ассоциировался в сознании Формовщикова с его жизнью до Анны, поэтому ненадолго ему стало легче. Потом боль всё же вернулась, но «друзья снова поддержали». Когда же ещё двумя литрами водки на Земле стало меньше, Дмитрий до утра следующего дня принял горизонтальное положение. «Друзья» не стали снимать с него костюма и, немного прибравшись после застолья, оставили поверженного алкоголем героя одного.

 
                                             IV
 

Анна с нетерпением ждала вестей из гостиницы, но звонков от Болотова пока что не поступало. Своего номера он ей не оставил, сказав, что, когда будет нужно, позвонит сам. Пётр вышел на связь лишь сегодня, сказав, что зайдёт незадолго до обеда. Таким образом, первые пару дней девушка провела в полном одиночестве, не выходя из дома и проводя время в чтении Достоевского и в мыслях о Дмитрии.

«Как он там? Что думает о моём отъезде? Что чувствует?» – едва ли не каждую минуту думала Обидина.

Сама Анна чувствовала сильную тревогу и в то же время то, что правильнее всего было бы назвать чувством долга. Она всё яснее и яснее осознавала, что это не вопрос счастья отдельной личности (или даже нескольких личностей), но вопрос существования чего-то большего, чем все они, возможно даже, вместе взятые. С тех пор, как Анна встретилась с Хозяином, её главной мечтой стало познакомить с этим могущественным огненным человеком своего любимого мужчину. Она хотела, чтобы Хозяин принял её и Дмитрия в свою пока что неведомую ей жизнь. При этом Обидина очень хорошо помнила предостережение Болотова о том, что знакомство Хозяина с Дмитрием может закончиться для последнего трагически, если он не подготовится к этой встрече должным образом. И вот сейчас Анна, Сергей Васильевич и Пётр путём нелёгкого испытания готовили Формовщикова к этой захватывающей дух встрече.

Через какое-то время из прихожей донёсся звук открывающегося дверного замка.

– Здравствуй, Анна, – поздоровался, проходя в квартиру, Пётр.

– Здравствуй! – с радостью и с надеждой в глазах посмотрела на гостя Обидина.

Анна встала со светло-коричневого дивана, отложив в сторону «Братьев Карамазовых», и направилась навстречу посетителю, который принёс ей провизии на несколько дней вперёд.

– У тебя есть какие-нибудь новости о Диме? – спросила девушка, забирая у гостя пакеты с продуктами.

– Так же нетерпелива, как и твой Дмитрий, – с грустной иронией подметил снимавший свои белые туфли Пётр. – Сейчас всё расскажу тебе, не сомневайся.

– Да, прости. Что ж я так с порога-то! Ни чаю, ни кофе даже не предложила! – виновато посмотрела на одетого в белый костюм гостя Анна.

– Кофе выпил бы с тобой с удовольствием, – ответил Пётр и прошёл в единственную комнату квартиры-студии.

– Сейчас, минуту, всё сделаю, – засуетилась Обидина.

Пётр, сев за стоявший поперёк комнаты стол, с ласковым умилением посмотрел на заметно взволнованную, но не терявшую при этом ни капли своего обаяния Анну.

– Достоевского читаешь? – спросил Пётр, увидев оставленную на диване книгу с закладкой.

– Да, вот, «Братьев Карамазовых» решила перечитать, – разливая чёрный кофе по фарфоровым кружкам, ответила Обидина.

– Я полистаю? – спросил гость.

– Конечно-конечно!

Пётр взял с дивана книгу и, сев обратно за стол, открыл то место, на котором остановила своё чтение Анна:

«Любите друг друга, отцы, – учил старец (сколько запомнил потом Алёша). – Любите народ божий. – Не святее же мы мирских за то, что сюда пришли и в сих стенах затворились, а, напротив, всякий сюда пришедший, уже тем самым, что пришёл сюда, познал про себя, что он хуже всех мирских и всех и вся на земле… И чем долее потом будет жить инок в стенах своих, тем чувствительнее должен и сознавать сие. Ибо в противном случаем незачем ему было и приходить сюда. Когда же познает, что не только он хуже всех мирских, но и пред всеми людьми за всех и за вся виноват, за все грехи людские, мировые и единоличные, то тогда лишь цель нашего единения достигнется. Ибо знайте, милые, что каждый единый из нас виновен за всех и за вся на земле несомненно, не только по общей мировой вине, а единолично каждый за всех людей и за всякого человека на сей земле. Сие сознание есть венец пути иноческого, да и всякого на земле человека. Ибо иноки не иные суть человеки, а лишь только такие, какими и всем на земле людям быть надлежало бы. Тогда лишь и умилилось бы сердце наше в любовь бесконечную, вселенскую, не знающую насыщения. Тогда каждый из вас будет в силах весь мир любовию приобрести и слезами своими мировые грехи омыть…» [7, с. 149]

– «…Пред всеми людьми за всех и за вся виноват…» – проговорил вслух Пётр.

– Да, я только дочитала до этого места, как ты ко мне пришёл, – присаживаясь на стул напротив гостя, сказала Обидина.

– Каждый виноват перед каждым… – задумчиво произнёс Пётр.

– Я думала об этом, – сказала Анна. – О том, что это имеет место и в моей жизни. Возможно, в том, что Дима сейчас страдает, есть и моя вина.

– Если и есть, то это не отменяет его личной ответственности, – ответил Пётр и отхлебнул горячего кофе. – Если ты признаешь свою вину, а он не осознает своей, то «не умилится сердце наше в любовь бесконечную, вселенскую, не знающую насыщения». Пока что о вселенской любви в случае Димы речи не идёт. Его личная жажда видеть тебя рядом с собой излишне довлеет над ним, над его сущностью. И я должен ещё кое-что сказать тебе относительно твоего чувства вины. Ты нередко его испытываешь. Тебе необходимо научиться отличать голос твоей совести, говорящий о том, что ты поступаешь неправильно, от давления на тебя общественных стереотипов. Одна из таких установок – возложить всю вину на женщину.

– Из серии того, что «женщина – источник всех грехов»? – спросила Обидина.

– Те, кто не желает, чтобы человечество выбралось из своих оков, пытаются внушить людям именно это. Видишь, Анна, началось всё с того, что два начала, два полюса Вселенной – Дух и Материя, которые в основе своей неделимы, решили объявить разделёнными и независящими друг от друга. Сознание, которое является свойством материи, её неотъемлемым атрибутом, её жизненной силой, многие нынче считают лишь продуктом отдельно взятого органа – головного мозга, без которого якобы сознания нет и быть не может. Всё остальное в человеке якобы лишено сознания, а, скажем, сердце является лишь насосом, качающим кровь. Материя, таким образом, стала считаться отдельным от Духа, от сознания, феноменом, имеющим независимое от него существование. И этот бездуховный материализм стал постепенно завоёвывать человеческие умы. Также была создана теория, что Вселенная состоит из отдельных бесконечно малых кусочков материи, взаимодействие которых между собой хаотично и не подчинено никакой всеобъемлющей идее, никакому замыслу.

– Да, в школах учат именно этому, – со знанием дела подтвердила Обидина.

– Почему Фёдор Михайлович писал о том, что все виноваты за всех? Да потому, что он, как истинный провидец, знал, что взаимодействие «кусочков материи» вовсе не хаотично, а подчиняется сознательным влияниям! Всё – от камня до человека – имеет сознание, но, разумеется, различной степени. И чем выше эта самая степень, тем более сильное влияние способно оказывать сознание на материальные частицы. Человеческое же сознание обладает поистине колоссальными возможностями и воздействует на материю Вселенной гораздо сильнее, нежели сознание камня или животного. Однако сам человек этого зачастую не осознаёт. Те же, кто сумел осознать наличие у себя подобной возможности, способны влиять ещё сильнее. И поэтому каждый виноват за каждого, а вина человека за происходящее в мире поистине огромна.

– Серов, скорее всего, думает иначе, – сказала Анна.

– Или же заставляет вас думать иначе, – ответил Пётр и продолжил: – Вследствие того, что людей заставили поверить в хаотичность происходящего, их ценности кардинально изменились. Дух и сознание, которое человек имеет возможность расширять безгранично, в глазах большинства людей стали вовсе не чем-то святым, прикоснуться к чему было бы для них наивысшим счастьем. Сознание стало считаться ими всего-навсего производной от якобы независимой от него материи, и после смерти самой плоти оно будто бы обречено на исчезновение. Таким образом, материя стала для людей единственным желаемым объектом обладания.

– Но при этом Женское Начало в их глазах всё же «греховно», – подметила Анна.

– Оно стало тем, чем человечество, в том числе и женщины, возжелало обладать, – сказал Пётр. – Дух же якобы иллюзия. Сознание – побочный продукт материи. Какая там вечная жизнь? Какое посмертное существование? Для нынешних людей всё это звучит крайне несерьёзно. Большинство из них считает, что им дана короткая, лет на семьдесят-девяносто, жизнь, за которую нужно успеть как следует поублажать себя. Основной источник удовольствия для них – присвоение себе «комбинаций материальных частичек», которые они предпочитают. Под этой «комбинацией» может подразумеваться и человек, но для многих людей намного более ценны камни и металлы – «драгоценные», как они их называют. При этом на самом-то деле Дух – это та же самая материя, только очень тонкая, которую нельзя присвоить себе насильно, но можно приобрести, а вернее раскрыть в себе, лишь путём намеренных сознательных усилий, зачастую причиняющих человеку неимоверные страдания. Но, повторюсь, в эту тонкую материю человечество в массе своей уже не верит и пытается заполучить лишь наиболее грубые, наиболее ощутимые её формы. При этом человеческий – а, быть может, и не только человеческий – ум, который довёл людей до подобного мировоззрения, как огня боится Женского Начала. И все обвинения в его якобы греховности – это отчаянная попытка отвратить людей от раскрытия в себе как раз Женского Начала, которое, будучи уравновешенным с Мужским, привело бы к раскрытию в человеке заложенных в него сил.

– Знаешь, Пётр, когда наши отношения с Димой только начинались, он сказал мне, что, когда я с ним, он перестаёт бояться быть слабым, – вспомнила свой разговор с Формовщиковым Анна.

– Это потому, что ты помогла ему увидеть в себе именно Женское Начало, которое он всячески задавливал в себе своим беспрестанным бегством от чувства собственной слабости, – пояснил Пётр. – Как яркий представитель современного однобокого мужского мышления, Дмитрий всегда стремился именно к победе, к подчинению себе других, к обладанию. Подчеркну, что и очень многие женщины, переняв подобный образ мышления, в настоящее время стремятся к тому же самому. Но сила Женского Начала именно в том, чтобы уметь дарить, уметь бескорыстно отдавать, уметь принимать, вмещать в своё сознание. Это сила смирения. Именно эта сила преобразует принятое, смиренное поражение в победу, принятую потерю – в новое приобретение, принятый страх – в бесстрашие. Для человеческого ума это всё звучит как парадокс, но истинно это так. И, начав впускать тебя в свою жизнь, Дима стал постепенно раскрывать в себе эту новую для него силу. Но этот его урок ещё не пройден им до конца.

– То есть я для него пока ещё «предпочитаемый им вид комбинаций материальных частичек», которым он желал бы владеть? – задумчиво спросила Обидина.

– Для его эгоистического ума – да. Но мы побудим его увидеть в тебе значительно большее, чем это. Он уже начинает это видеть.

– Так что там нового у Димы? – решила вновь спросить Анна.

– Пока что он страдает и жалеет себя. Думает, что потерял своё «заслуженное счастье».

– Он считает, что я бросила его… ради тебя?

– В некотором смысле так и есть.

– Что ты хочешь этим сказать? – не поняла Обидина.

– Но вернее было бы сказать, что ты сделала это ради Хозяина. И ради заточённой в вашем доме пленницы. Я – лишь звено на пути к ним, своего рода этап.

– Да, я часто думаю об этой узнице, – опустив свои печальные глаза, сказала Анна. – О том, как же невыносимо ей томиться в неволе. А ты, Пётр – ты не знаешь, где она?

– Где-то в здании, но я не могу указать конкретного места, – ответил Пётр. – Поэтому мы и заняты сейчас этим трудным делом. Поэтому и заставляем вас намеренно страдать, чтобы освободить её и позволить Хозяину найти к вам дорогу.

– Вы с Сергеем поможете Диме чем-нибудь? – опять-таки с надеждой в голосе спросила Обидина.

– Сергей пытается ему помочь. Вчера у них был разговор. На данный момент те, из-за которых вы не слышите голоса Хозяина, говорят излишне много и излишне громко. Пока что Дима в первую очередь слышит их. Но мы должны сделать так, чтобы он услышал самого Хозяина. И он услышит.

Анна, о чём-то призадумавшись, некоторое время помолчала, сделала несколько глотков уже начавшего остывать кофе и потом спросила:

– Ты очень интересно, на мой взгляд, выразился: «Я – лишь этап на пути к ним». Что ты хотел этим сказать?

– Скажем так, на данный момент вы, стремящиеся работать в одной команде для достижения определённой цели, испытываете значительные трудности в понимании друг друга. Ты, памятуя о своём общении с Димой, полагаю, понимаешь, о чём я говорю (Анна кивнула). Я же тот, кто научился понимать вас лучше, чем вы понимаете и сами себя, и друг друга.

– А нескромный вопрос можно? – спросила Анна.

– Задавай.

– Ты выглядишь примерно на тридцать. Может, немногим моложе. Сколько тебе лет на самом деле?

– Я уже и сам не знаю. Может, вечность. А может, меня и нет вовсе – и ты сейчас просто разговариваешь сама с собой, – с небольшой улыбкой на своём красивом и в то же время мужественном лице сказал Пётр.

Анна, поняв, что более конкретного ответа не получит, решила прекратить допрос. Пётр же добавил:

– Наиболее важной задачей для всех вас, кто проживает в этой гостинице, которая ранее, замечу, была вовсе не гостиницей, а обычным, нормальным, домом, является следующее. Во-первых, определить тех, кто проживает там законно. Хозяин своими приходами и своими порою, казалось бы, разрушительными действиями ясно вам на это указывает. А во-вторых, найти между законными жильцами точки соприкосновения, общие интересы и устремления. Найти то, что поможет вам двигаться к намеченной цели, которую я сегодня уже упоминал и которую, я уверен, ты уже способна сформулировать самостоятельно (Анна снова кивнула в ответ). Обрати внимание, что жизненные пути некоторых из жильцов имеют сходства.