Текст книги "Создание Узбекистана. Нация, империя и революция в раннесоветский период"

Авангард революции

Единственным главным органом революционного режима являлась Коммунистическая партия. В отличие от политических партий в многопартийных режимах, с точки зрения большевиков их партия представляла не только избирателей, но и саму Историю. Она мыслилась как авангард революции, хранитель ее идеологической чистоты и творец ее политики. Поэтому предполагалось, что членами партии будут немногие избранные, те, кто сумеет доказать свою приверженность делу. Большевиков неизменно заботил социальный состав партии, уровень политического сознания и идеологической чистоты ее членов. В то же время членство в партии давало доступ к власти и ресурсам, а также шанс реформировать общество. Самопровозглашенная монополия партии на власть сделала ее центром всей политики в стране. Здесь перед большевиками также встал выбор между благонадежностью и чистотой. Они нуждались в посредниках при общении с местным обществом, но, учитывая полное отсутствие каких-либо традиций социалистической политики в среднеазиатском обществе до 1917 года, большинство местных жителей, вступивших в партию в первые годы, имели собственные представления о том, что такое коммунизм, революция и советская власть. Выбор большевиков еще больше ограничивала отчаянная нехватка людей, владеющих русским языком и имеющих приемлемое современное образование, которое позволяло бы работать в планировавшихся большевиками ведомствах.

КПТ была основана лишь в июне 1918 года, но ее ряды быстро пополнялись, так что к началу 1920 года она насчитывала не менее 57 000 членов. Немногие из этих членов соответствовали критериям политической сознательности и идеологической чистоты. Туркестанская комиссия с глубоким подозрением относилась к коммунистам-мусульманам, большинство из которых считала «буржуазными националистами». В апреле 1920 года Турккомиссия задумала распустить КПТ и организовать ее заново[403]403
  РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2920. Л. 64–64 об. После создания БНСР то же самое несколько раз предполагалось сделать и в Бухаре.


[Закрыть]. Постановления Политбюро от июля 1920 года отменили роспуск, но привели к радикальным изменениям. Одним из первых действий Туркбюро стало начало кампании по очистке КПТ от «чуждых» и «политически несознательных элементов». В результате из партии было исключено 42 % членов. Очередная чистка в начале 1922 года сократила ее ряды еще на 30 %, так что всероссийская партийная перепись на 1 августа 1922 года выявила в Туркестане всего 15 273 действительных члена и кандидата[404]404
  Данные взяты из: Коммунистическая партия Туркестана и Узбекистана в цифрах. Ташкент, 1968, С. 32–44. Цифры не всегда точны, а иногда даже противоречивы, но общая картина, которую они рисуют, весьма показательна.


[Закрыть].

Цифры колебались в этом диапазоне до осени 1924 года, когда в рамках общероссийского «ленинского призыва» в КПТ было принято большое количество кандидатов, в результате чего общая численность была доведена до 24 166 человек. Членский состав оставался молодым. На 1 января 1924 года из 12 410 действительных членов 4392 (35,4 %) были моложе 30 лет и только 16 % – старше 40. Женщины в этот период составляли менее 3 %, а, по данным партийной переписи 1927 года, лишь 1,2 % узбекских членов партии принадлежали к женскому полу, тогда как в партии в целом женщины составляли 8 %[405]405
  Социальный и национальный состав ВКП(б): итоги всесоюзной переписи 1927 года. М., 1928. С. 126.


[Закрыть]. КПТ являла собой механизм, с помощью которого молодые мужчины преобразовывали общество.

Партия с самого начала стремилась сформировать в Туркестане идеологически благонадежные кадры. Первая советско-партийная школа открылась в Ташкенте в 1920 году, а к 1923 году в Туркестане существовало шесть таких школ, в том числе Среднеазиатский коммунистический университет[406]406
  Учебная программа первой партийно-советской школы находится в: ЦГАРУз. Ф. 34. Оп. 1. Д. 567. Л. 1; о цифрах за 1923 год см.: Общие условия работы ЦК КПТ // ЦГАРУз. Ф. 25. Оп. 1. Д. 1351. Л. 306.


[Закрыть]. Наименование «университет», возможно, слегка вводило в заблуждение, поскольку набор учащихся производился с трудом, и из 405 студентов, зачисленных в 1923/24 учебном году, 50 были неграмотными, а 172 – малограмотными (камсаводлик)[407]407
  Обиз А. Урто Осиё коммунистлор дорулфунуни тарихи порчаси // Коммунистлор маорифи хам унинг тажрибалари / под ред. Зиё Имодий и др. Ташкент, 1927. С. 42.


[Закрыть]. С 1921 года КПТ начала отправлять перспективных молодых членов на учебу в Россию. Эта категория, обучавшаяся в различных институтах (от рабфаков до Коммунистического университета трудящихся Востока, Коммунистического университета им. Я. М. Свердлова и Московского университета) должна была сформировать в Туркестане новое поколение коммунистов с иным мировоззрением. Однако их численность оставалась небольшой, и проблема серьезной нехватки кадров по-прежнему сохраняла актуальность[408]408
  В апреле 1923 года Туркомпрос имел сведения о «примерно 600 студентах в Москве и около 200 в Петрограде», которые получали от него финансовую поддержку в том или ином объеме. Однако в это число входили как европейцы, так и коренные среднеазиаты (ЦГАРУз. Ф. 25. Оп. 2. Д. 1028. Л. 147(14.04.1923)).


[Закрыть].

КПТ была далеко не однородна по составу. Самая заметная граница пролегала между ее туземными и европейскими членами. Коренные жители и европейцы вступали в разные партийные ячейки, которые разделяло нечто гораздо большее, чем просто язык. Секретарь Ташкентского обкома описывал свою парторганизацию как четко разделенную на «европейскую часть… и местную часть, состоящую из местной национальности», причем обе части имели совершенно различный уровень политической зрелости и даже лояльности[409]409
  РГАСПИ. Ф. 62. Оп. 2. Д. 470. Л. 72 (31.08.1926).


[Закрыть]. Здесь таилось то же собственническое отношение к партии и революции, что и у обычных рабочих-европейцев. Высокомерие было свойственно всем слоям до самой верхушки и отравляло взаимоотношения даже среди партийной элиты. Разумеется, рядовые партийцы из коренного населения, члены сельских или районных ячеек, зачастую мало знали о партии, не разбирались в ее целях и политике. «Когда мы рассматриваем партийные организации Узбекистана, – отмечало официальное издание в 1927 году, – то видим, что большинство членов партии не знакомы с ее программой. Это один из главных недостатков Коммунистической партии Узбекистана»[410]410
  Усманхан [Эшонхўжаев]. Икки оғиз сўз // Бутун Иттифоқ Каммунистлар Фирқасининг проғиромаси (ўртоқ Усмонхоннинг сўзбоши билан). Ташкент, 1927. С. 4.


[Закрыть]. Некий товарищ Волков повествует о том, как зимой 1923–1924 годов ему довелось экзаменовать члена Мервской парторганизации, туркмена по национальности:

Тогда мы начинали спрашивать, почему же ты вошел в партию, то он отвечал, что я сам не знаю, и на вопрос, знает ли он, что такое коммунист – хороший или плохой человек, то он отвечал, что он ничего не знает. И на вопрос, как он вошел в партию, то он отвечал: очень просто, что несколько времени назад сюда приезжал товарищ, который говорил, что ты бедный человек, тебе нужно помочь, что ты поэтому должен пойти в партию и за это ты будешь получать и мануфактуру, и спички, и керосин[411]411
  Стенографический отчет пленума ЦК КПТ. Март 1923 // РГАСПИ. Ф. 62. Оп. 3. Д. 16. Л. 43.


[Закрыть].

Многие рядовые члены КПТ были «безграмотны не только политически, но и технически»[412]412
  В архивах имеется множество материалов подобного рода; данная конкретная цитата взята из отчета об инспекции сельских партячеек Ташкентской области за 1926 год (РГАСПИ. Ф. 121. Оп. 1. Д. 43. Л. 2 об. (29.08.26)).


[Закрыть]. Однако, несмотря на все это, появление членов партии изменило расстановку сил в кишлаках и городских районах. Партийные низы, возможно, и не были хорошими коммунистами, но они были признательны за доступ к власти, который обеспечило им членство в КПТ. Как мы увидим в одиннадцатой главе, при наступлении на обычаи и традиции, начавшемся в 1927 году, члены партии и комсомола исполняли роль пешек.

У мусульман, находившихся на вершине партийной иерархии, были другие заботы. Начиная с V Съезда КПТ в январе 1920 года они занимали руководящие посты в ЦК и с 1921 года были допущены в Туркбюро. Первое поколение, возглавляемое Рыскуловым, как мы видели в третьей главе, рассматривало революцию сквозь призму нации и антиколониализма. «Избранное» после его поражения новое руководство по происхождению и траектории мало чем отличалось от рыскуловской группы, разве что работало в условиях более строгой партийной дисциплины. Его члены также принадлежали к обновленческой элите, рвавшейся насадить перемены в обществе и видевшей в советских институтах средство для достижения этой цели; так же надеялись, что новые органы власти приложат усилия к ликвидации колониального наследия и изменению политического ландшафта Туркестана; так же происходили из зажиточных городских семейств, были в основном выпускниками русско-туземных школ и активно участвовали в мусульманской политике в 1917 году. Н. Т. Тюрякулов (1892–1937), новый глава ТурЦИК и первый секретарь КПТ, был казахом из узбекского города Коканда, сыном богатого купца. Тюрякулов с самого начала посещал русские школы и, окончив в 1913-м Кокандское коммерческое училище, в 1914–1916 годах изучал коммерцию в Москве. В общественную жизнь вступил в 1917 году в качестве инструктора Всероссийского земского союза в Тургайской области Степного края. Вернувшись в Коканд, работал в отделе образования областного совета и был редактором его узбекоязычной газеты; в 1919 году Рыскулов перевел его в Ташкент для работы в Мусбюро. В июле 1920 года, после отстранения Рыскулова, Тюрякулов был введен в ЦК и ТурЦИК[413]413
  См. [Бердыбай 1997: 8–9].


[Закрыть]. А. Р. Рахимбаев (1896–1938), который также некоторое время являлся председателем ТурЦИК и секретарем ЦК КПТ, посещал гимназию в Самарканде и продолжил обучение в русскоязычной учительской семинарии в Ташкенте. Занимаясь советской работой в Самарканде, привлек внимание Турккомиссии и в июле 1920 года был стремительно повышен до членства в Центральном комитете[414]414
  Жизнь Рахимбаева была обойдена вниманием историков; краткую биографическую справку см.: Ўзбекистоннинг янги тарихи: в 3 т. Ташкент, 2000. Т. 2. С. 75–76.


[Закрыть]. С. X. Ходжанов (1894–1938), казах из города Туркестана, посещал русско-туземную школу, после чего окончил Ташкентскую учительскую семинарию. В 1917 году был редактором либеральной казахской газеты «Бирлик туы» («Знамя единства»), издававшейся в Ташкенте Мустафой Чокаем. Участвовал в создании Кокандской автономии, но затем перешел на просветительскую и продовольственную работу в советских органах, поднялся до главы Сырдарьинского областного ревкома, будучи назначен Турккомиссией[415]415
  Кульбаев Т. Расстрелян как враг народа // Nomad. Кочевник [Электрон, ресурс]. 2006. 29 мая. URL: https://nomad.su/?a= 15-200605290122 (дата обращения: 11.05.2021).


[Закрыть]. И. X. Хидыралиев (1891–1929) также был выпускником русско-туземной школы. Родившийся в кишлаке близ Намангана, в марте 1917 года Хидыралиев был избран в комитет общественной безопасности родного кишлака, а в ноябре 1917 года – в администрацию Ошской городской думы (ни один из этих органов не был революционным). В партию вступил только в январе 1919 года, когда была образована ячейка в старом городе Маргелана, но после этого был централизованно направлен на борьбу с басмачами за контроль над Ферганской долиной. В 1919–1920 годах служил в Красной армии и ЧК, был избран в Ферганский областной комитет КПТ, а в 1922-м назначен в Туркбюро. Затем стал наркомом земледелия в Туркестане, а также видным деятелем всесоюзного уровня: в 1923–1925 годах являлся членом Реввоенсовета СССР, в апреле 1924 года ездил в Лондон в составе советской делегации, которая вела переговоры о торговом соглашении с Англией[416]416
  Хидыр-Алиев И. Автобиография. 22.02.1923 // РГАСПИ. Ф. 62. Оп. 4. Д. 633.
  Л. 73–77. Фотография Хидыр-Алиева среди членов советской торговой делегации опубликована в лондонской газете «Таймс» за 11 апреля 1924 года (с. 18).


[Закрыть]. Туркмен К. С. Атабаев (1887–1938) родился в Тедженском уезде в известной семье, но в шестилетнем возрасте осиротел. Учился в русско-туземных школах, окончил Ташкентскую учительскую семинарию. До революции трудился учителем и переводчиком, в 1919 году, работая в советских органах, вступил в партию. Быстро поднялся по служебной лестнице и в сентябре 1920 года был введен в ЦК КПТ. В 1920–1922 годах возглавлял Туркестанский Совнарком[417]417
  Империя Сталина: Биографический энциклопедический словарь / под ред. К. А. Залесского. М., 2000. С. 36–37; [Edgar 2004: 104].


[Закрыть].

Основной проблемой для партии являлся поиск национальных кадров, с которыми она могла бы общаться и которые занимали бы определенное положение среди коренного населения. Учитывая малочисленность мусульман, имевших современное образование и владевших русским языком, у партийных властей не было иного выбора, кроме как ориентироваться на одних и тех же людей. К тому же партия не могла позволить себе разбрасываться драгоценными человеческими ресурсами. Когда местные коммунисты совершали оплошность, им лишь объявляли выговор. В сентябре 1922 года Тюрякулова, Рахимбаева и Атабаева обвинили в том, что им не удалось арестовать курбаши Бахрама, когда он находился в окрестностях Самарканда. Средазбюро сочло это преступной халатностью, но вместо того, чтобы арестовать или исключить этих лиц из партии, отправило их в Москву, на работу в ЦК[418]418
  РГАСПИ. Ф. 62. Оп. 1. Д. 4. Л. 4 (протокол Средазбюро от 05.10.1922).


[Закрыть]. Рахимбаев и Атабаев вернулись в Туркестан на следующий год и возобновили карьеру. Тюрякулов работал в Центральном издательстве народов СССР в Москве до 1928 года, когда был назначен советским консулом в Королевство Хиджаз, в Джидду. В 1932 году, когда дипломатическим отношениям между новообразованным государством Саудовская Аравия и СССР был придан более высокий статус, Тюрякулов стал советским послом [Мансуров 2005]. Рыскулов вернулся в Туркестан в 1923 году, возглавил Совнарком республики и входил в состав Средазбюро; его возвращения потребовал Я. Э. Рудзутак, председатель Средазбюро, который ценил административные и организационные способности Рыскулова [Hallez 2012: 650; Коцыратбаев 1994: 306–307].

«Молодые коммунисты»

Первый вызов руководству КПТ в начале 1920-х годов был брошен группой самопровозглашенных «молодых коммунистов». Эти люди были еще более юны и успели получить некоторое образование в партийных учебных заведениях. Помимо этого, они были затронуты повсеместной радикализацией молодого поколения среднеазиатских элит, обусловленной борьбой в мусульманском обществе. В 1924 году члены этой группы бросили вызов тогдашнему мусульманскому руководству КПТ, обвинив его в соглашательстве, патриархальности и карьеризме и настаивая на более быстрых изменениях, особенно в сфере культуры. Однако социальное происхождение «молодых коммунистов» мало чем отличалось от социального происхождения их старших товарищей. Группу возглавлял У Ишанходжаев (1899–1937), еще один выпускник русско-туземной школы и гимназии в Андижане, пришедший к общественной деятельности через журналистику и с 1921 года трудившийся в Наркомпросе. В 1920 году он одним из первых среди туркестанцев поступил в Коммунистический университет им. Я. М. Свердлова; в 1922 году назначен редактором газеты «Туркистон» – официального органа КПТ; в январе 1924 года избран в ТурЦИК[419]419
  См. [Шамсутдинов 2001: 338–375].


[Закрыть]. Еще один «молодой коммунист», Р. А. Иногамов (1902–1938), к 1924-му провел в университете им. Свердлова уже три года[420]420
  РГАСПИ. Ф. 62. Оп. 2. Д. 88. Л. 102.


[Закрыть]. X. X. Бурнашев (1900–1938) родился в татарской семье в Намангане. Также выпускник русско-туземной школы, в 1917 году он бросил ташкентскую гимназию и занялся общественной деятельностью. Работал в «Иштирокиюне», в 1919 году вступил в партию. Быстро поднялся по ступеням партийной иерархии при Туркбюро, будучи избран в парткомитеты Ташкента, а затем Сырдарьинской области, после чего в сентябре 1921 года стал секретарем Ферганского обкома[421]421
  Единственный опубликованный биографический очерк о Бурнашеве – стандартная позднесоветская биография в кн.: Революцией призванные. Ташкент, 1987. С. 290–292.


[Закрыть]. А. И. Икрамов (1898–1938) происходил из чрезвычайно уважаемой ташкентской семьи мусульманских ученых, до революции активно занимавшихся общественной жизнью. Один его дядя участвовал в издании официальной «Туркистон вилоя-тининг газети», а другой был избран во Вторую думу единственным «туземным» депутатом от Ташкента[422]422
  Икрамов К. Дело моего отца: Роман-хроника. М., 1991. С. 15–20.


[Закрыть]. Икрамов получил вполне типичное для молодых людей его круга воспитание. К 1917 году его женили на дочери одного из деловых партнеров отца. Но революция заставила Икрамова интересоваться общественной жизнью совсем в ином ключе, чем его семья, и он проделал традиционный для первых местных коммунистов путь от преподавания и издательской деятельности до членства в КПТ. Икрамов быстро поднялся по партийной лестнице и в 1922 году был направлен в Коммунистический университет им. Я. М. Свердлова. Он развелся с женой и позднее женился на русской еврейке Е. Л. Зелькиной, с которой познакомился в университете. Политическое неповиновение в данном случае сопровождалось личным.

В своей декларации о намерениях «молодые коммунисты» объявили, что они наиболее «марксистски образованные» среди коммунистов-мусульман и поэтому выступают «против всех… фракционно-карьеристских, патриархально-консервативных демагогических влияний» в жизни партии. Их «программа максимум» предполагала «как окончательную эмансипацию партии (именно всей партии) от всякого прошлого», которая «пока еще не выполнена», как минимум же они хотели очистить КПТ от всех членов с «патриархальными предрассудками»[423]423
  К общей характеристике «здорового партийного течения» в Туркестане, письмо И. В. Сталину. 30.03.1924 // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 738. Л. 170–171.


[Закрыть]. Весной 1924 года «молодые коммунисты» начали массированное наступление, как внутри, так и вне КПТ, по вопросу о положении женщин в обществе, требуя, чтобы партия наложила запрет на тяжелые ткани и закрывающие лицо сетки из конского волоса, которые обычно носили женщины в оседлых сообществах Средней Азии. По терминологии РКП(б), «молодые коммунисты» являлись «левыми», и потому есть соблазн причислить их к «левым уклонистам», выдавливавшимся из партии в эти годы. Однако их размолвка со «старой гвардией» произошла главным образом из-за культурной политики. Кроме того, нетерпеливое стремление «молодых коммунистов» к переменам обусловливалось антиколониальным настроем и заботой о нации, о ее быстром прогрессе, которому, по их мнению, препятствовали карьеризм, недостаточная преданность революции и столь же недостаточная критика местного русского руководства. Как писал в своей первой редакционной статье Ишанходжаев, став редактором партийной газеты,

в историческом смысле последними завоевателями Туркестана являлись славяне, и Туркестан был освобожден от их гнета только после великой социальной революции. Но освобождение это формальное. Пролетариат, который стремится к объединению с местными трудящимися, вышел из господствовавшей нации, и болезнь колониализма крепко засела в его сознании. Это крайне негативно отразилось в переменах в Туркестане[424]424
  Усманхан. Туркистон // Туркистон. 1922. 13 сентября.


[Закрыть].

Его надежда на то, что советская власть излечит эту «болезнь сознания» и изменит соотношение сил на практике, мало чем отличалась от надежд Рыскулова.

Партийное руководство в те годы не слишком благосклонно относилось к подобным «левым эксцессам» в национальных республиках[425]425
  См. речь И. В. Сталина на совещании национал-коммунистов в июне 1923 года в: Тайны национальной политики ЦК РКП: Четвертое совещание ЦК РКП с ответственными работниками национальных республик и областей в Москве 9-12 июня 1923 г. (стенографический отчет). М., 1992. С. 83–85.


[Закрыть]. В 1922 году Центральный комитет осуществлял контроль за чисткой и изгнанием левых из Бухарской коммунистической партии. В Туркестане реакция была более гибкая. Ишанходжаева и Бурнашева отправили в Коммунистический университет им. Я. М. Свердлова, прочие же остались в Туркестане и в следующем году заняли важные посты во вновь образованном Узбекистане. ЦК уже давно питал недоверие к ташкентской старогородской парторганизации. Одним из первых действий И. А. Зеленского по прибытии в Ташкент в качестве нового главы Средазбюро в 1925 году являлся надзор за отстранением «старой гвардии» и ее заменой новыми людьми. Ташкентский комитет партии был поставлен под непосредственный контроль московского ЦК[426]426
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 67. Д. 220. Л. 1 (11.03.1925).


[Закрыть]. Икрамова назначили секретарем Центрального комитета новой Коммунистической партии Узбекистана (КПУз), а Иногамов стал первым народным комиссаром просвещения. «Молодым коммунистам» предстояло сыграть важную роль в культурной политике следующих лет.

И все же, несмотря на все старания Зеленского, приручить новообразованную Коммунистическую партию Узбекистана оказалось непросто. Слишком многие из ее национальных членов, включая тех, кому было доверено возглавить партию, имели собственное мнение. Для руководства КПУз, даже для «молодых коммунистов», революция по-прежнему означала национальный подъем, уничтожение колониального наследия, стремление к «подлинному равноправию» и, возможно, главное – право голоса при определении повестки советской работы в республиках. Если, как писал Ишанходжаев, болезнь колониализма «засела в сознании» русского пролетариата, то коммунисты-мусульмане ожидали, что советский режим примет какие-то меры. Но все это не входило в повестку партии. Поэтому надежды на быстрые изменения с участием коренного населения не оправдались, и коммунисты-мусульмане не получили власти у себя на родине. Контроль центра (через назначенное Средазбюро) дополнялся назначениями европейцев, осуществлявших множество важных функций, и на другие посты. Даже в ЦК КПУз узбеки не превосходили численностью европейцев, а ответственный секретарь оставался русским. Местные русские сохранили собственническое отношение не только к партии, но и к революции и советскому строю в целом. Что еще важнее, партия оставалась европейским пространством, в котором даже представители узбекской элиты были чужаками. Поэтому трения между европейцами и «туземцами» представляли собой ярко выраженную черту партийной жизни того периода. Отсутствие у местных кадров контроля над политической повесткой или хотя бы над темпом перемен привело к заметному недовольству, которое проявлялось в несанкционированных формах. На II пленуме ЦК КПУз в декабре 1925 года 18 членов и кандидатов в члены ЦК из коренного населения подписали краткое заявление следующего содержания: «Ввиду создавшихся ненормальных условий для дружной и плодотворной работы, просим освободить нас от работы в Узбекистане и откомандировать в распоряжение ЦК РКП(б)»[427]427
  РГАСПИ. Ф. 62. Оп. 2. Д. 188. Л. 1 (21.11.1925); см. также: Зайченко Ж. А. Из истории одного заявления // Человек и политика. 1991. № 1. С. 90–96.


[Закрыть]. Так началось «Дело восемнадцати». Основной его предпосылкой являлось недовольство грубым вмешательством в назначения со стороны Средазбюро и общее ощущение того, что партийцы европейского происхождения считают национальные кадры не заслуживающими доверия и политически неблагонадежными. Партия отреагировала мгновенно: комиссия для допросов 18 человек была образована еще до окончания пленума. Двое подписавших заявление были исключены из КПУз, остальные получили предупреждение, некоторые назначены на должности в труднодоступных местностях. Но хотя наказание не было суровым, партия развернула кампанию по осуждению 18 недовольных. В течение следующих недель многочисленные партийные собрания по всему Узбекистану принимали пространные резолюции, осуждающие это краткое, состоявшее из единственного предложения заявление. Партийное руководство быстро лишило этот эпизод местной специфики, истолковав выступление 18 человек как работу «буржуазных националистов», которые стремятся сорвать предстоящую земельную реформу. Таким образом, заявление было подано как разновидность «правого уклона» – типичного партийного явления, и именно под этим соусом данный эпизод вошел в официальную партийную историю[428]428
  Резолюции, принятые различными парторганизациями, надлежащим порядком передавались на хранение в Средазбюро; многие из них находятся в РГАСПИ (Ф. 62. Оп. 2. Д. 188). Первое публичное извещение о «заявлении восемнадцати» появилось в форме его критики как разновидности группи-ровщины: Могун. 18ларнинг чиқиши // Қизил Ўзбекистон. 1926. 4 января; стандартное описание эпизода в более поздней советской историографии см.: Очерки истории Коммунистической партии Узбекистана. Ташкент, 1974. С. 210–213.


[Закрыть]. Очень похожее «дело тридцати» имело место чуть ранее в том же году в новообразованной Киргизской автономной области; в последующие несколько лет в Средней Азии возникнет еще несколько подобных дел[429]429
  О «деле тридцати» см. [Loring 2008: 115].


[Закрыть]. Несоответствие между надеждами национал-коммунистов на равноправие и стремлением партийных властей контролировать ход событий являлось определяющей чертой их трудных отношений. Десять лет спустя оно оказалось роковым для многих представителей среднеазиатской партийной элиты.

И все же в 1926 году настрой партийного руководства был оптимистичным. Национальное размежевание дало ЦК и Средазбюро ощущение силы и уверенности в своей власти над Средней Азией, которого у них раньше не было. Они были готовы установить контроль над той культурной сферой, которая возникла в первые послереволюционные годы, а также стремились упорядочить состав самой партии, «большевизируя» ее. Эта вновь обретенная напористость привела к открытию в Средней Азии «идеологического фронта», которому предстояло трансформировать культурный и политический ландшафт региона.