Текст книги "Создание Узбекистана. Нация, империя и революция в раннесоветский период"

Упадок старой культуры в Бухаре

Бегство эмира и приход к власти младобухарцев определили судьбу как традиционной культурной элиты города с ее ориентацией на персидскую письменность, так и воспроизводимой ею придворной культуры. Хотя часть знати поддерживала младобухарцев, свержение старого порядка бесповоротно изменило реалии культурной и политической жизни Бухары. Некоторые представители старой аристократии бежали вместе с эмиром, другие пострадали от гнева младобухарцев. Новые власти незамедлительно предприняли меры против тех, кто с апреля 1917 года возглавил гонения на джадидов: кади калан Бурхониддин, кушбеги Усманбек, раис Изамиддин Садр, муфтий Кутбиддин Судур и многие другие были арестованы и отправлены убирать отхожие места и подметать улицы. То была крайне жестокая перемена ролей и величайшее оскорбление для тех, чье достоинство заключалось в священной неприкосновенности персоны и тщательно культивируемой степенности поведения. Продержав арестованных на этих работах несколько дней, их заставили копать собственные могилы, а затем 18 октября казнили[301]301
  Садр-и Зия Шарифджан Махдум. Рузнама-йи Садр– Зия: вакаи’-нигари-йи тахавуллат-и сияси-иджтима’и Бухара-йи шариф / под ред. М. Шакури-Бухарайи. Тегеран, 1382/2004. С. 290. Протоколы Бухарского революционного трибунала (ЦГАРУз. Ф. 1713) по сей день остаются засекреченными, но сообщения о казнях были опубликованы в прессе: Отилувга маҳкум бўлгонлар // Бухоро ахбори. 1920.29 сентября; Олий инқилоб маҳкамасининг қарори ва протоколи // Бухоро ахбори. 1920. 21 ноября; Дар цмхурият-и Бухоро // Шуълаи инқилоб. 1920. 25 октября. С. 6.


[Закрыть]. Кроме того, новое правительство конфисковало имущество эмира, его семьи и тех, кто бежал вместе с ним. Вместе с тем в Бухару из административной ссылки в Карши вернулся Шарифджан Махдум и был назначен на должность в Управлении вакуфами, созданном новым правительством. Ему возвратили его собственность, конфискованную эмиром в 1917 году[302]302
  Садр-и Зия Ш. М. Op. cit. S. 289–291.


[Закрыть]. В Бухару поспешил вернуться и еще один давний сторонник реформ, домла Икрам, сосланный в Гузар[303]303
  73 сола цавон бухорой // Шуълаи инқилоб. 1920. 27 сентября. С. 8.


[Закрыть]. В контексте бухарской политической элиты это означало падение кухистанской фракции бухарских улемов и взлет бухарской фракции (туманы).

Вначале некоторые представители старой литературной элиты нашли свою нишу при новом строе. В состав Историко-археологического общества (Тарих ва осор-и атица анжумани), созданного Министерством просвещения в июле 1921 года для изучения истории и исторических памятников Бухары, вошли Фитрат и Шарифджан Махдум, но наряду с ними и Мирза Салимбек, неприязнь которого к джадидам насквозь пропитывает страницы его «Тарих-и Салими», истории Бухары, которую он тогда только заканчивал[304]304
  ЦГАРУз. Ф. 56. Оп. 1. Д. 10а. Л. 6 об.


[Закрыть]. Вакуфное управление продолжало принимать на работу членов бывшей фискальной администрации, но теперь они являлись наемными работниками, лишенными прежнего статуса и прозябавшими в нужде[305]305
  [Wennberg 2002: 26–27]. Благополучным не было существование даже тех видных деятелей, которые поддержали младобухарцев. Шарифджан отошел от дел в 1924 году, накануне распада БНСР, и вел тихую жизнь, но, несмотря на это, умер в 1932 году в тюрьме (расположившейся в здании медресе, где некогда преподавал его отец и в которой у Шарифджана была собственная комната), арестованный по неполитическому обвинению. [Шакури 1380/2002: 24–25].


[Закрыть]. Положение старой культуры ухудшалось и в других отношениях. Захват Бухары нанес огромный ущерб городскому наследию. Библиотеки эмира и его ученого дяди Насир-хана Тора были уничтожены в результате бомбардировок и вызванных ими пожаров, а книги из многих других частных библиотек – конфискованы и переданы в новую национальную библиотеку[306]306
  Семенов А. Лицевые рукописи Бухарской центральной библиотеки. Л., 1928. Вып. 2: Иран. С. 89–92.


[Закрыть]. Прочие библиотеки были очищены от «комментариев и [других] ненужных книг»[307]307
  ЦГАРУз. Ф. 56. Оп. 1. Д. 83. Л. 88 (1924).


[Закрыть]. Многие медресе опустели, так как учащиеся бежали от разрухи. Министерство просвещения уделяло пристальное внимание историческим и этнографическим исследованиям, но только тем, которые могли служить нации, и старшие интеллектуалы не могли внести свой вклад в эту область. Образчиками этого нового исторического восприятия являются каталог бухарских древностей, составленный М. Ю. Саиджановым[308]308
  Недавнее издание каталога: Саиджонов М. Бухоро шаҳри ва унинг эски бинолари / под ред. X. Торяева. Ташкент, 2005. О М. Ю. Саиджанове см. [Горшенина 1995: 26–29].


[Закрыть], или заказанные министерством переводы европейских трудов по Средней Азии, принадлежащих таким ученым, как А. Вамбери и В. В. Бартольд. Мало того, это были переводы не на персидский, а на узбекский язык, который младобухарцы объявили государственным языком новой республики. Старшее поколение ученых продолжало сочинять литературные и историографические произведения в устоявшихся традициях, однако его эпоха миновала. В социальном, лингвистическом и эпистемологическом смысле оно утратило связь с современностью.

Государство и ислам в Бухаре

Младобухарцы стремились модернизировать, то есть бюрократизировать и упорядочить ислам и использовать его в своих целях, вместо того чтобы пытаться вытеснить его из общественного пространства. Разумеется, это приводило к трениям с советскими кураторами, но на протяжении всего существования БНСР ислам не терял в ней легитимности. Младобухарское движение возникло в политическом ландшафте, определявшемся фракционной борьбой среди улемов. В то время как консервативные улемы возглавляли оппозицию младобухарцам, на стороне последних выступало несколько видных бухарских улемов, и именно к ним обратились младобухарцы, оказавшись у власти. Только что сформированное новое правительство добилось фетвы, которая объявила свержение эмира соответствующим шариату[309]309
  ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 96. Д. 749. Л. 1 (20.12.1920).


[Закрыть]. Младобухарские власти неоднократно просили улемов-реформистов поддержать их своим авторитетом. «Общество юристов» («Фуцаҳо Джамияти»), созданное около 1922 года, выпускало воззвания к населению от имени младобухарцев и их революции[310]310
  Такие воззвания были должным образом доведены до сведения государственных и партийных органов, в архивах которых и дошли до нас: Нама-и улама-и Бухара (1921) // ЦГАРУз. Ф. 47. Д. 26. Л. 82–83 об.; Мамлакат халқига уламо хитобномаси // РГАСПИ. Ф. 62. Оп. 2. Д. 40. Л. 180; печатное воззвание см.: Хитоб-и Жамият-и фуқаҳо. Бухара, [б. г.].


[Закрыть]. В январе 1924 года правительство организовало конференцию «просвещенных улемов», на которой были приняты резолюции о реформе медресе, против чрезмерной усложненности праздников исламского календаря и – примета времени – против британского империализма на Востоке[311]311
  Бухоро Шуролар Жумҳуриятининг мунаввар ул-афкор уламорлар биринчи қурилтойи // ЦГАРУз. Ф. 57. Д. 27'.


[Закрыть].

Одним из первых декретов нового правительства все кадийские суды были переданы под надзор Министерства юстиции. Кроме того, власти учредили вакуфное управление для контроля за сбором всех вакуфных доходов, а также их расходованием. Последующими законами были упразднены вакуфы, выделенные в пользование потомкам жертвователей (вақфи авлод), а их доходы переданы на культурные и образовательные цели[312]312
  ЦГАРУз. Ф. 47. Д. 70. Л. 4–5 (16.02.1921).


[Закрыть]. В марте 1922 года комиссия во главе с Фитратом пересмотрела закон о вакуфах и заменила прежнее вакуфное управление Управлением по делам вакуфа в Министерстве просвещения. Все вакуфное имущество было по-прежнему освобождено от налогов. Доходы от мечетных вакуфов были оставлены за мечетями, но должны были расходоваться под наблюдением Управления вакуфами. Все прочие вакуфы передавались в распоряжение управления, а доходы с них направлялись на содержание или строительство новометодных школ, медресе и детских приютов, издание газет, журналов и полезных книг – короче говоря, на реализацию джадидской программы культурных реформ[313]313
  Бухоро Халк Шуро Жумҳуриятининг авқоф ишлари ҳақинда Лойиҳаси //ЦГАРУз. Ф. 47. Д. 26. Л. 74–75.


[Закрыть]. Уже в марте 1921 года вакуфное управление расходовало свои (и запрашивало дополнительные) средства на реставрацию исторических зданий (в том числе минарета Калян), поврежденных при штурме Бухары[314]314
  ЦГАРУз. Ф. 56. Оп. 1. Д. 42. Л. 14 (18.09.1922).


[Закрыть], в течение ряда лет отремонтировало несколько медресе и возобновило их деятельность на основе реформированной образовательной программы[315]315
  ЦГАРУз. Ф. 48. Оп. 1. Д. 20. Л. 39 (март 1921).


[Закрыть]. Контроль над вакуфными доходами предоставлял государству возможность требовать изменения учебного курса и оказывать влияние на подбор кадров в столичных медресе. В июле 1922 года Управление вакуфами приняло решение вновь открыть 10 медресе, учащиеся которых рассеялись в хаосе революции. Они должны были иметь одобренных преподавателей, утвержденные учебные программы и планы уроков[316]316
  Там же. Л. 154 (08.07.1922).


[Закрыть]. Конечно, не все шло гладко. Вакуф был встроен в столь многослойную толщу обычаев, что его бюрократическое упорядочивание на деле оказывалось гораздо сложнее, чем на словах. Управляющие сдавали вакуфные земли в аренду посредникам (ижорадор), которые пересдавали их мелкими участками отдельным дехканам, собирая с них арендную плату. Прощение платежей как способ облегчить тяжелое положение земледельцев приносило больше пользы посредникам, чем самим дехканам[317]317
  Там же. Д. 64. Л. 15–17 (18.10.1920).


[Закрыть]. Во всяком случае, возможности вакуфного управления контролировать вакуфные дела, особенно за пределами столицы, по-прежнему были ограничены, и многие владения переходили в руки управляющих или конфисковывались местными исполкомами[318]318
  ЦГАРУз. Ф. 47. Д. 83. Л. 11, 10 об. (29.03.1922).


[Закрыть].

В Бухаре первые две группы законов, связанных с вакуфом, явились порождениями мусульманского реформистского проекта. С ужесточением советского контроля над бухарским правительством после чистки кабинета министров в июне 1923 года ситуация с вакуфами также изменилась. По сути, Управление вакуфами, будучи оплотом мусульманских активистов, испытывало на себе такой гнет советских подозрений, какого не ощущало практически ни одно другое бухарское учреждение. В октябре 1923 года правительство организовало конференцию дехкан, работающих на вакуфных землях, которая выдвинула ряд требований: установление арендной платы за пользование вакуфной землей налоговыми органами, а не посредниками или вакуфным управлением, и ограничение ее размера максимум 10 % урожая; использование доходов от вакуфов только на религиозные (диний) и культурно-образовательные (маданий ва илмий) цели по четко (и конкретно) определенным статьям; исследование финансового положения Управления вакуфами[319]319
  Вақфкор деҳқонлар қурилтойи // ЦГАРУз. Ф. 57. Д. 2. Л. 8 об., 7 (08.10.1923).


[Закрыть]. Последний пункт был незамедлительно выполнен: ГПУ провело обыск в помещениях управления и конфисковало его документацию. Последовавший за этим новый закон сформулировал разницу между религиозными и культурно-образовательными вакуфами; доходы с последних должны были использоваться для реформирования старометодных школ и медресе, найма преподавателей, соответствующих требованиям, выпуска учебников и издания газет и журналов, направленных на «борьбу с предрассудками и невежеством»[320]320
  Марказ авқоф идораси учун низомнома // ЦГАРУз. Ф. 56. Оп. 1. Д. 83. Л. 75 об.


[Закрыть]. Связь с законодательством 1922 года была очевидна, но контекст явно отличался.

Консолидация республики

Один вопрос, чего надеялись добиться младобухарцы, и совсем другой – что они могли реализовать, поскольку двух мнений быть не могло: к власти их привела именно Красная армия. Обретение легитимности в глазах собственного населения и укрепление власти, особенно за стенами Бухары, оказались чрезвычайно трудными. Несмотря на все преследования и поборы, которыми эмир обложил свой народ с 1917 года, его легитимность не слишком пострадала, тогда как политический язык, избранный младо-бухарцами, оставался в значительной степени чужд людям. Огромные разрушения, сопровождавшие красноармейский штурм города, еще сильнее дискредитировали притязания младобухарцев на роль освободителей и заставили многих поверить, что революционеры «разорили свою священную родину» [Бальджувани. 1994:71–72]. В следующем году Совет министров вынужден был призвать местные власти доказывать собственной неподкупностью лживость распространенного в народе мнения, что «большевики – бандиты, и наше правительство тоже»[321]321
  ЦГАРУз. Ф. 48. Оп. 1. Д. 5. Л. 30.


[Закрыть]. Ходили слухи, что эмир вот-вот вернется, чтобы возвратить себе трон предков и наказать тех, кто взбунтовался против него[322]322
  Об этих слухах упоминал Ф. Г. Ходжаев в официальном докладе III Съезду народных представителей в августе 1922 года (ЦГАРУз. Ф. 47. Д. 343а. Л. 10), сведения о них постоянно мелькают в различных архивных источниках.


[Закрыть]. Еще более серьезной проблемой являлось повстанческое движение – так называемое бухарское басмачество, не стихавшее в БНСР на протяжении всего ее существования. Его подхлестнули мятежи местных правителей, особенно в горных крепостях Восточной Бухары. Данный регион никогда полностью не контролировался бухарскими эмирами; помимо этого, он был оплотом консервативной кухистанской фракции бухарских улемов – самых непримиримых противников реформ. После свержения эмира к власти здесь пришли местные правители и военачальники. Централизованный контроль было трудно установить и над другими областями. В течение всего периода существования басмачества материалы БНСР называют создавшуюся обстановку гражданской войной и заимствуют термины из истории Гражданской войны в России, изображая басмачей «белыми бандитами» и агентами контрреволюции. И действительно, «гражданская война» – подходящее определение для того, что происходило в эти годы в самой Бухаре и за ее пределами.

Ответом правительства стало создание Чрезвычайной диктаторской комиссии по Восточной Бухаре (Мухтор комисия), обладавшей широкими полномочиями по утверждению центральной власти, но не добившейся больших успехов[323]323
  ЦГАРУз. Ф. 48. Д. 17. Л. 187–188 (01.05.1921).


[Закрыть]. Основная проблема заключалась в том, что централизованный контроль мог быть установлен только с помощью Красной армии, которая была укомплектована почти исключительно европейцами, а потому выглядела и воспринималась как оккупационные войска. Необходимость содержать красноармейцев за счет той земли, контроль над которой они обеспечивали, приводила к всевозможным поборам, грабежам, насилию и мародерству, которые отнюдь не вызывали у населения симпатий к центральной власти. Младобухарцы не могли существовать без Красной армии, но притом горячо возмущались ею. Недоверие было взаимным и чрезвычайно интенсивным.

Имелись и другие проблемы. Члены старого БКП с самого начала критиковали младобухарцев за идеологическую расхлябанность. Они позиционировали себя как левую оппозицию и осыпали Средазбюро и ЦК критикой и обличениями. Сталин был настолько недоволен ими, что в 1922 году организовал чистку «леваков» и высылку их из Бухары. Более значимым для младобухарцев было ожесточенное соперничество между Ф. Г. Ходжаевым и А. М. Мухиддиновым, не имевшее ничего общего с идеологическими разногласиями и связанное исключительно с личными отношениями и давней торговой конкуренцией между двумя состоятельными семьями [Fedtke 2007: 19–50]. Это соперничество с самого начала привело к борьбе за власть. В апреле 1921 года бухарская ЧК получила донесения о тайном собрании в доме И. М. Мухиддинова, брата А. М. Мухиддинова, целью которого был заговор против Ходжаева и его сторонников с применением таких методов, как убийства и подбрасывание компрометирующих улик[324]324
  РГАСПИ. Ф. 544. Оп. 4. Д. 27. Л. 149.


[Закрыть]. В августе город наводнили листовки некоего «Комитета правды и справедливости», в которых говорилось, что Бухарская революция попала в руки «компании воров и изменников», пристрастившихся к проституции и алкоголю, а потому «сынов Священного Отечества» призывали объединяться, чтобы «быстро освободить свое Отечество из рук этих тиранов и изменников»[325]325
  Русский перевод, сделанный ЧК: РГАСПИ. Ф. 122. Оп. 2. Д. 142. Л. 3–3 об.


[Закрыть]. Ситуация накалилась и в результате вылилась в попытку переворота, предпринятую отрядом приверженцев Мухиддинова, который на короткий срок арестовал нескольких лиц, близких к Ходжаеву (включая Фитрата). Ходжаев бежал к советскому представителю в Кагане, который направил в старый город броневики и предотвратил мятеж, после чего восставшие бежали в Самарканд. Затем министры, верные Ходжаеву, попытались сместить Мухиддинова с поста председателя Ревкома, но, судя по всему, советский полпред К. К. Юренёв разубедил их[326]326
  Подробности этого эпизода до сих пор не выяснены; сами советские функционеры были не совсем в курсе событий. Мой основной источник – телеграммы и переговоры по телексу, которые велись советскими должностными лицами во время и сразу после этих событий: РГАСПИ. Ф. 122. Оп. 2. Д. 142 (об аресте Фитрата упоминается на л. 73 об.).


[Закрыть]. Если не принимать во внимание этот эпизод с защитой Мухиддинова, Юренёв и его преемники склонялись на сторону Ходжаева, который, на их взгляд, пользовался большей поддержкой на месте, а кроме того, был более исполнительным (и русофильски настроенным). Мухиддинова же считали человеком политически слабым, а взаимодействие с ним – более трудным. Советские представители настороженно относились к «его “итальянским” настроениям», притом что видели в нем «националиста, панисламиста и несомненного русофоба»[327]327
  Об «итальянских» настроениях Мухиддинова говорит Позднышев (РГАСПИ. Ф. 62. Оп. 2. Д. 88. Л. 14); замечание о его русофобии исходит от Юренёва и цит. в [Генис 2003: 317].


[Закрыть].

К 1922 году, когда сам Сталин объявил его «опасным»[328]328
  И. В. Сталин – С. Орджоникидзе. 14.05.1922 // Большевистское руководство. Переписка, 1912–1927. М., 1996. С. 251.


[Закрыть], Мухиддинов заметно проигрывал Ходжаеву. Но соперничество неминуемо должно было обостриться, и, как мы увидим в главе девятой, впоследствии оно серьезно повлияет на определение узбекского и таджикского народов и их взаимоотношения.

Будучи всем обязан Советам, Ходжаев тем не менее последовательно стремился к максимальной самостоятельности, как своей, так и своего правительства. Самый главный его аргумент – местное своеобразие Бухары.

Нельзя, конечно, отрицать, что работа наших учреждений имеет некоторые дефекты, – писал он в 1921 году главе Турккомиссии М. П. Томскому, – но за эти дефекты нельзя нас обвинять слишком строго. Советроссия, имевшая в своем распоряжении большие силы, тоже не в состоянии устроить и наладить все сразу. <…> Мы прекрасно знаем, что всякое упорство с нашей стороны и насильственные меры [призванные форсировать темпы изменений в Бухаре] с Вашей будут пагубны и иметь как для Вас, так и для нас чреватые последствия[329]329
  Ф. Г. Ходжаев – М. П. Томскому. 28.08.1921 // РГАСПИ. Ф. 122. Оп. 2. Д. 142. Л. 13, 14.


[Закрыть],

способные погубить дело революции на Востоке. Действительно, причиной слабости его правительства было отсутствие у Бухары полного суверенитета. В апреле 1922 года Ходжаев писал Л. М. Карахану, заведующему Восточным отделом Наркомата иностранных дел:

Для укрепления в массах сознания независимости и полного освобождения Бухары необходимо, чтобы Российское Правительство широко продемонстрировало свои отношения в Бухаре, объявляя во всеуслышание о ее полной независимости и неприкосновенности ее суверенных прав[330]330
  Цит. по: Большевистское руководство… С. 254.


[Закрыть].

В 1923 году, когда Средазбюро приступило к унификации экономик и валют трех среднеазиатских республик, Ходжаев всеми силами пытался противодействовать этому. Объединение экономик трех республик, утверждал он, превратит Бухару в российскую провинцию и лишит ее независимости. «Мы против одного принципа – экономического объединения среднеазиатских республик, если вы от него откажетесь, мы примем ваше предложение»[331]331
  Весьма примечательную стенограмму этого пленума можно найти в: РГАСПИ. Ф. 62. Оп. 1. Д.6.Л. 50–59 об.


[Закрыть]. Кроме того, Ходжаев настаивал на праве Бухары выпускать собственные деньги и возмущался, когда советские пограничники, патрулировавшие бухарско-афганскую границу, превысили полномочия и арестовали бухарского сотрудника таможни[332]332
  Ф. Г. Ходжаев – советскому полпреду А. А. Знаменскому. 08.01.1924 //РГАСПИ. Ф. 62. Оп. 2. Д. 88. Л. 2.


[Закрыть]<sup>[333]333
  [Kocaoğlu 2001: 42]; РГАСПИ. Ф. 62. Оп. 2. Д. 5. Л. 231.


[Закрыть]</sup>. Все усилия оказались напрасны, однако эти попытки красноречиво свидетельствуют о том, чего именно надеялся добиться Ходжаев.

Его двоюродный брат У П. Ходжаев пошел другим путем. Избранный в сентябре 1921 года председателем Центрального исполнительного комитета БНСР, через три месяца он перешел на другую сторону. Во время поездки по Восточной Бухаре совместно с военным министром А. X. Арифовым Ходжаев при нападении на советский гарнизон в Душанбе возглавил бухарские части, в результате чего были взяты в заложники несколько высокопоставленных советских командиров. Ходжаев объявил войну русским войскам в республике, призвав «всех, у кого под рукой есть оружие», присоединиться к борьбе с «вражеской агрессией», длящейся вот уже полстолетия. Хотя Красная армия сумела прорвать осаду, захватить Ходжаева в плен не удалось; затем он пытался сотрудничать с Энвер-пашой, после чего в апреле 1922 года отправился в Афганистан, чтобы обратиться за помощью к Аманулле, а также к англичанам [Baysun 1943: 65] ¹⁰°. Ему не суждено было вернуться. Ходжаев оказался в Турции, где под именем Османа Коджаоглу сформировал ядро среднеазиатской эмигрантской общины.

Тайные общества

Говорили, что многих младобухарцев шокировал масштаб разрушений, причиненных городу во время красноармейского штурма[334]334
  См. [Бальджувани 1994: 70].


[Закрыть], и по крайней мере некоторые из них начали прорабатывать возможные пути развития вне советской орбиты, одновременно добиваясь максимальной независимости БСНР в пределах оной. Бухара, таким образом, сделалась центром ошеломляющего множества политических махинаций, в равной мере циничных и утопических, однако подкрепляемых стремлением к национальному освобождению.

Прибытие 31 декабря 1920 года в Бухару Ахмет-Заки Вали ди, по-видимому, послужило катализатором образования тайной организации. Валиди, с которым мы познакомились во второй главе, в своем стремлении к башкирской автономии проделал сложный путь, сначала примкнув к белым, а затем перейдя к сотрудничеству с большевиками. К лету 1920 года ему стало ясно, что автономия по-советски – это не то, чего он хотел. В июне 1920 года Валиди был приглашен в Москву для переговоров с большевистским руководством, где встретился с другими тюркскими лидерами, в том числе Солтангалиевым и Рыскуловым. В своих воспоминаниях он пишет, что именно тогда в Москве недовольные национал-коммунисты из различных мусульманских общин решили объединиться вне партии для достижения национальных целей, которым партия не сочувствовала [Togan 1999: 275]. Тем не менее башкирский деятель не порвал с большевиками открыто, а ушел в отпуск[335]335
  Исхаков С. М. А.-З. Валидов: пребывание у власти // Отечественная история. 1997. № 6. С. 63.


[Закрыть]. Он присутствовал на I Съезде народов Востока в Баку, не будучи ни приглашенным гостем, ни избранным делегатом. Оттуда Валиди направил Ленину и Сталину длинное письмо с осуждением их «колониальной» политики по отношению к Востоку. Его главная жалоба – то, что национальную интеллигенцию превратили в «легко победимого классового врага». Он выдвинул ряд требований: чтобы центр прекратил преследования национальной интеллигенции, считал ее «преданными Советской власти кандидатами на занятие ответственных советских постов» и разрешил, «если возможно, участвовать в организации Советской власти и партии в новой Бухарской Советской Республике»[336]336
  А.-З. Валидов – В. И. Ленину, И. В. Сталину, Л. Д. Троцкому. 12.09.1920 //Россия и Центральная Азия. 1905–1925 гг… С. 289–292. Валиди в изгнании вспоминал это письмо несколько иначе [Togan 1981: 403–404].


[Закрыть]. Валиди закончил письмо в хорошем партийном стиле, «коммунистическим приветом», но Ленин и Сталин были не восприимчивы ни к критике, ни к требованиям. Не получив ответа, Валиди пошел на окончательный разрыв с большевиками. Он перебрался в Бухару, где поселился на нелегальном положении и взялся за создание тайной организации для борьбы за национальное освобождение [Togan 1999: 309], пользуясь поддержкой, если не активной помощью, ряда высокопоставленных членов бухарского правительства.

В апреле 1921 года бухарские, туркестанские и несколько казахских деятелей образовали Федерацию национальных мусульманских обществ Средней Азии (Ўрта Осиё Миллий Авомий Мусулмон Жамиятлари Иттщоди), или «Миллий иттиход», с общей программой[337]337
  Характерно, что противоречивы сведения даже о полном названии этого объединения. Валиди в своем первом отчете о создании организации [Togan 1981: 408] именует ее Федерацией среднеазиатских мусульманских национальных революционных организаций (Орта Осиё Мусулмон Миллий Авомий Ихтилол Жамиятларининг Иттиходи), но опускает слово «революционных» в более поздних своих мемуарах [Togan 1999: 321], где воспроизводится печать организации, на которой отчетливо видно название, используемое здесь мною.


[Закрыть]. В 1922 году название было изменено на Туркестанское национальное единство (Туркистон миллий бир-лиги). Первоначально в его задачи, по словам Валиди, входило обеспечить независимость «Туркестана» и удостовериться, что его судьба находится в руках «туркестанцев». Этот Туркестан должен был стать «демократической республикой» с полной свободой в вопросах религии и отделением церкви от государства, обзавестись собственной национальной армией и экономической самостоятельностью, стремиться развивать современное образование и науку, имея прямую связь с европейской цивилизацией (а не через посредство российской). Доступ к природным ресурсам страны должен был обеспечиваться каждой национальности пропорционально ее доле в составе населения [Togan 1981: 408–409]. В более поздних версиях программы и территориальные границы, и основные требования были сформулированы более четко. Название «Туркестан» широко использовалось для обозначения всей российской Средней Азии – Туркестанского края царских времен, Бухары, Хивы, Казахской республики (то есть бывшего Степного края) и областей, населенных башкирами[338]338
  Поздняя, гораздо более пространная версия устава (низомнома) организации, не датированная, но написанная в турецком изгнании в конце 1920-х годов, воспроизводится в [Andican 2003: 761–765]; см. также карту этого предполагаемого «Туркестана» в [Togan 1999: 542].


[Закрыть]. Притязания на независимость основывались на принципе национального самоопределения и были направлены против русских переселенцев и Российского государства. «Туркестан» явно мыслился как государство тюрков, тем не менее о тюркских территориях, находившихся под управлением Китая или Афганистана, в программе не упоминалось. Для «Миллий иттиход» наиболее важен был российский политический контекст.

Отчет ГПУ о допросе одного из секретарей Валиди (1922) дает несколько иную формулировку целей организации: «достижение полной автономии Восточных Совреспублик»; объединение их в федерацию; обретение «широких национальных прав»; вывод всех российских войск и создание национальных армий, с тем условием, что российские войска по-прежнему могут охранять внешние границы федерации; формирование нового правительства во главе с «Миллий иттиход»[339]339
  РГАСПИ. Ф. 62. Оп. 1. Д. 4. Л. 30 (21.10.1922).


[Закрыть]. Подобная формулировка по терминологии гораздо ближе к советским дискуссиям и указывает на выраженную связь с представлениями Мусбюро 1920 года или устремлениями национал-коммунистов, которые, в отличие от Валиди, решили остаться в партии (Рыскулов, Солтангалиев). Такое видение требовало революции, но революции на условиях мусульманской интеллигенции. Поэтому оно не обязательно с самого начала было антисоветским, хотя в изгнании, безусловно, сделалось таковым. Подражание русским революционным образцам было характерно для практики национальных тайных обществ и в других отношениях. «Миллий иттиход» имел Центральный комитет и периодически проводил «съезды», на которых решались практические и политические вопросы, так же, как это делали все российские партии с 1917 года. Существование подпольных обществ, несомненно, беспокоило советскую госбезопасность (которая усматривала в них темного двойника самих большевиков), и по обвинению в принадлежности к этим организациям на смерть было отправлено немало людей, однако эти общества были не столь уж чужды советскому строю, как виделось большевикам. Подражания и географический размах амбиций «Миллий иттиход» свидетельствуют о том, что данная организация являлась таким же продуктом российской политической сцены, как и большевики.

Тот факт, что Валиди мог инкогнито путешествовать по Средней Азии и скрываться от ЧК в конспиративном жилье, свидетельствует об уровне организации и определенном проникновении в советский аппарат. Тем не менее значение «Миллий иттиход» как политической силы легко преувеличить. Сам Валиди признает, что между основателями имелись многочисленные разногласия. Бухарцы хотели использовать тайное общество прежде всего для того, чтобы добиться максимальной независимости от Советов, тогда как туркестанцы тяготели к формированию более обширной среднеазиатской платформы для достижения того, чего они не смогли добиться в Туркестане [Togan 1981: 406–421; Togan 1991: 312–313, 320–321; Абдурашидхонов 2001: 194]. Вдобавок к этому у нас крайне мало конкретных сведений о том, чем именно занималась эта организация. Показателен, во-видимому, эпизод, поставивший вопрос о тайных контрреволюционных обществах в повестку ЧК. В марте 1921 года чекисты арестовали в Аулие-Ате двух человек, которые направлялись в Китайский Туркестан с письмами, адресованными консулам Японии и Великобритании в Кульдже и Кашгаре соответственно. В этих письмах, подписанных целым рядом заметных фигур (главнокомандующим Национальной армией Ферганы, руководителями «комитетов независимости» – истицлолият цўмитаси — Бухары и Хивы, главой Центрального комитета «Миллий иттиход»), содержалась просьба к обоим правительствам о помощи «оружием, деньгами и другими необходимыми средствами» для борьбы Туркестана с «деспотическим вмешательством и безжалостными притеснениями» большевиков[340]340
  Эти письма воспроизведены и переведены П. Сартори [Sartori 2007:118–139].


[Закрыть]. Человек, утверждавший, что является главой «Миллий иттиход», оказался муфтием Садриддин-ханом, членом Кокандской автономии, который в 1918 году отправился в Стамбул с одной из миссий. С тех пор он являлся активным участником подпольных организаций и якобы возглавлял ташкентское отделение «Миллий иттиход». Однако данные письма он написал по собственной инициативе, должность в «Миллий иттиход» присвоил себе сам, а бухарский и хивинский «комитеты независимости» были плодами его воображения. Тайная организация, очевидно, не имела возможности контролировать действия своей разветвленной сети контактов. Важнее другое: если эти два послания являются показателем размаха деятельности «Миллий иттиход», то он, судя по всему, был весьма скромен.

Вероятность того, что письма, написанные на витиеватом узбекском языке и отправленные на отдаленные аванпосты имперской дипломатии, могли принести хоть какой-то результат, была ничтожно мала. Тем не менее для ЧК эти послания оказались достаточным доказательством существования масштабного контрреволюционного заговора с участием иностранных держав. Агенты ЧК арестовали в Ташкенте нескольких человек, в том числе Садриддин-хана и Мунаввара Кары. Последний просидел в тюрьме до декабря и был освобожден; других обвиняемых судили и приговорили к смертной казни. Однако приговор Садриддин-хану смягчили до пяти лет заключения (возможно, по просьбе Джемаль-паши), из которого он бежал в Афганистан[341]341
  Инқилобий сурог // Кизил байрок. 1921. 23 декабря; 1921. 31 декабря; 1922.
  3 января; 1922. 6 января; Туркистонда // Камбагаллар товуши. 1922.17 января. О заступничестве Джемаль-паши упоминал сам Садриддин-хан [Baysun 1943:33–34].


[Закрыть]. Остаток жизни он вынужден был провести в изгнании, сначала в Иране, затем в Афганистане, сделавшись довольно авторитетной фигурой среди туркестанских изгнанников, но живя в крайней нищете и под подозрением у афганских властей[342]342
  О жизни Садриддина-хана в изгнании см. [Andican 2003 Cedidizm'den Bağımsızlığa, Passim].


[Закрыть].

В целом перспективы подпольных организаций в Средней Азии были чрезвычайно ограниченны. Большая часть правительства (и вся армия) находилась в руках европейцев, и у тайных обществ не было возможности проникнуть в структуры власти, а без контактов с иностранными державами вероятность осуществить заметные изменения стремилась к нулю. Однако подпольные организации имели значение для политической полиции, которая рассматривала их как неиссякаемый источник противодействия советской власти. В воображении ЧК и ОГПУ «Миллий иттиход» располагал гораздо более серьезными возможностями, чем на самом деле.

Менее пагубным, но, вероятно, более актуальным являлось по-прежнему существовавшее в Туркестане стремление к автономии в духе 1917 года. В апреле 1922 года, в разгар басмаческого движения и вступления в борьбу Энвер-паши, у Политбюро возникли подозрения. Оно направило руководителя Кавказского бюро ЦК РКП(б) С. Орджоникидзе в инспекционную поездку по Средней Азии с отдельной задачей выяснить, «насколько велика опасность [потери] Бухары и Ферганы»[343]343
  И. В. Сталин – С. Орджоникидзе. 21.04.1922 // Большевистское руководство… С. 247.


[Закрыть]. Орджоникидзе посетил Среднюю Азию в компании Элиавы, который двумя годами ранее возглавлял Турккомиссию. Ситуация показалась им весьма тревожной. Бухара находилась в состоянии «почти всеобщего восстания»[344]344
  С. Орджоникидзе – И. В. Сталину. 12.05.1922 // РГАСПИ. Ф. 85. Оп. 23. Д. 46.
  Л. 1–6 (также в: Большевистское руководство… С. 250).


[Закрыть], в других местах положение было немногим лучше.

В Ташкенте оба грузина добились встречи с А. А. Махмудовым, С. Мирджалиловым и Мунавваром Кары, которых они признали лидерами «беспартийной национальной группы». Эти деятели, связанные с Кокандской автономией, не фигурируют в документах «Миллий иттиход», но, очевидно, они по-прежнему имели некоторое влияние в Ташкенте. Орджоникидзе и Элиава отобедали с ними в приятной обстановке, и им были предъявлены неожиданно пространные требования от имени «национально-прогрессивной мусульманской группы»[345]345
  С. Орджоникидзе – И. В. Сталину. 15.05.1922 // РГАСПИ. Ф. 85. Оп. 23. Д. 53. Л. 4; [Абдурашидхонов 2001: 191–193].


[Закрыть]. Группа настаивала на отмене «партийной диктатуры» и введении «всеобщего равного избирательного права трудящихся». Туркестан должен был стать частью Советской федерации, но «по примеру Украины… вполне самостоятельной и независимой в своем внутреннем управлении», с контролем над внутренней безопасностью и собственной валютой. Также республика должна была самостоятельно контролировать свою финансовую политику и внешнюю торговлю, иметь право устанавливать отношения с другими членами федерации и с соседними государствами. Следовало совершенно отменить «передвижение переселенцев внутренних частей Федерации в Туркестан», а переселенцев, прибывших «сюда по причине голода или и другим обстоятельствам, постепенно эвакуировать обратно». Надлежало возвратить прежним владельцам конфискованную или насильственно отчужденную в хаосе революции землю, признать право собственности и запретить все действия, оскорбляющие религиозные чувства и установки мусульманского населения. Федерация должна была отвечать за внешние сношения, внешнюю оборону, организацию почтового и транспортного сообщения и прочих подобных сфер управления[346]346
  Тезисы к докладу национально-прогрессивной мусульманской группы Туркестана // РГАСПИ. Ф. 85. Оп. 23. Д. 108. Л. 1, 1 об.


[Закрыть]. Через четыре года после разгрома Коканда эти требования демонстрировали поразительное сходство с надеждами и перспективами 1917 года. В представлениях национального движения советский строй явно не был необратим[347]347
  Мысль о том, что «коренная реформа» необходима для преодоления «полной отчужденности трудящихся масс от Советской Власти, полной неспособности Советского аппарата Туркестана в его современной конструкции и составе управлять», была выдвинута и одним из ключевых членов Мусбюро С. Турсунходжаевым, который помимо этого потребовал от имени коммунистов-мусульман полной внутренней автономии Туркестана, установления экономических отношений с центром на основе договоров и соглашений, реструктуризации местных советов с допуском в них беспартийных членов (РГАСПИ. Ф. 85. Оп. 23. Д. 69. Л. 1–2 об. (20.05.1922)).


[Закрыть]. Смогло бы национальное движение доминировать в такой автономной республике или же уступило бы власть консервативным улемам либо басмачам – другой вопрос, который авторы этих требований предпочитали не поднимать.