Текст книги "Морские волки. Навстречу шторму (сборник)"

В Лузаны Ковальчук поехал на «Колумбе». Как всегда, шхуна нагрузилась рыбой под конец дня, и почти всю ночь пришлось провести в море.

Инспектор вынужден был поблагодарить колумбовцев за внимание к Найдене и выслушать несколько почти недвусмысленных замечаний в свой адрес, что, мол, бывают опекуны и хуже, но редко. Он постарался пропустить такие замечания мимо ушей и прикидывался исключительно дружелюбным человеком.

Неплохо поспав всю ночь, утром инспектор позавтракал с рыбаками и свел разговор к тому, чтобы узнать, где в Лузанах ближайшая к порту столовая.

– Это кавказская – сразу же возле сквера, напротив пассажирской кассы, – пояснил Левко.

В Лузаны пришли в половине десятого, а пока Ковальчук нашел столовую «Кавказ», часы показывали пять минут одиннадцатого. Из дверей столовой вышел иностранный моряк с перевязанным глазом. Ковальчук замер, когда моряк проходил мимо него, но иностранец не обратил на инспектора никакого внимания.

Обмен корреспонденцией пришлось перенести до обеда. Тем временем нужно было найти и купить портфель. И хотя в магазинах оказалось немало портфелей, такой же, как у профессора Ананьева, ему не попадался.

Переходя из одного магазина в другой, он зашел аж на окраину города и там неожиданно в одном небольшом магазинчике нашел то, что искал. Но как только ему завернули портфель в бумагу и завязали шпагатом, как он услышал рядом с собой голос Марка:

– А говорили, что далеко не пойдете.

– Да вот пришлось. А ты чего?

– Да глазею по магазинам, где что есть. А что вы купили?

– То, что мне нужно.

– А не портфель, часом, а то что-то плоское и широкое?

– Портфель.

– Значит, я угадал.

Ковальчук оставил Марка в магазине и быстро вышел.

В половине третьего Ковальчук зашел в столовую «Кавказ». В просторной комнате стояло примерно пятнадцать столиков, покрытых скатертями из грубого полотна. Между столиками и в углах стояли в кадках несколько пальм и фикусов. В это время в столовой почти никого не было.

За столиком у окна Ковальчук увидел человека в морском кителе и с повязкой на глазу. Это определенно был иностранный моряк, тот самый, которого он утром встретил возле столовой, то есть тот, которого он искал. Три столика рядом со столиком моряка были не заняты. Инспектор подошел и сел за один из них. Положил на столик свернутую в трубку газету, взял меню и минуты три выбирал себе обед. К нему подошел официант.

– Суп можно?

– Минут десять придется подождать.

Ковальчук развернул газету, просмотрел заголовки и, сложив ее вчетверо, снова положил на стол, а сверху, будто для того, чтобы она не разворачивалась, прикрыл ложкой. Иностранец несколько раз внимательно взглянул на Ковальчука, но вскоре перестал им интересоваться, равнодушно развернулся к окну, и, скучая, крутил в руке то вилку, то нож. Вскоре ему подали шашлык, и он начал быстро есть, запивая белым вином. Ковальчук напряженно ждал, когда иностранец уйдет. Очевидно, тот понимал Ковальчука, потому что ел с необычайной скоростью.

Часы медленно пробили три раза, и на эстраде заиграла музыка. Официант принес инспектору суп. И в тот момент, когда иностранец уже доедал свой шашлык, в столовой прозвучал голос Левка:

– Я так и знал, музыку слушает!

Ковальчук окаменел, услышав этот голос. Ему показалось, что под ним проваливается пол. Между столиками к нему подходили Левко, Марко и Андрей – в брезентовых робах и тяжелых ботинках. Он так жалобно оглянулся на иностранца и вокруг, так скривился, что рыбаки рассмеялись еще громче. Каждый из них держал под мышкой по буханке хлеба, а Андрей, кроме того, держал в руке еще и колбасу. Очевидно, они купили в магазине припасы и, идя на шхуну, завернули сюда.

– Не бойся, инспектор, – сказал Андрей, – мы тебя не разорим, сегодня Левко угощает. Видишь ли, наш старик всю команду отпустил на двадцать пять минут.

– А что случилось?

– Левко выиграл по облигации двадцать пять рублей и решил пожертвовать их на шашлыки, – пояснил Андрей, стоя перед инспектором. Тем временем моторист и юнга уже уселись на стулья.

– Мы подсчитали, что этого хватит на три с половиной хороших порции с пивом. Старик сказал: «Чтоб никому не было обидно, идите, парни, а я постерегу корабль». Но выделил нам на это только полчаса.

Левко уже заказывал двойные шашлыки и по кружке пива на каждого. Андрей тем временем, увидев на столе газету, заметил, что неплохо было бы завернуть в нее колбасу.

Ковальчук обиделся, ответив, что он газеты еще не прочитал. Марко глянул на газету и сказал, что не стоит волноваться – она за прошлую шестидневку. Но Ковальчук потянул ее к себе и утверждал, что именно этой не читал, а потому не может отдать.

Официант принес кружки с пивом. В это время иностранец встал из-за столика, подошел к ним и попросил:

– Газет. Позвольте. Одна минута. Интересно…

– Пожалуйста, пожалуйста, – ответил Ковальчук и даже немного засуетился, отдавая газету. Иностранец поклонился и сел за свой столик. Теперь он не спешил есть, наоборот – еще заказал кофе и пирожные. Он неторопливо просматривал газету, временами откладывая ее. Очевидно было, что читать ему трудно. Рыбаки поглядывали на него и вполголоса обменивались догадками, что это за птица.

– С иностранного парохода, который стоит в порту, – сказал Марко. – Наверное, механик или штурман.

Тем временем столовую наполняли посетители. Какой-то мальчишка отважился сесть за столик рядом с чужаком и бесцеремонно его рассматривал, не сводя глаз. Музыка играла без перерывов. Один из музыкантов время от времени выкрикивал в рупор слова песен. Колумбовцам подали шашлыки, и они перестали обращать внимание на соседей, в том числе и на иностранца. Но тот напомнил им о себе – подошел к Ковальчуку, отдал газету и вежливо поблагодарил.

Иностранец вышел из столовой, когда Марко, проглотив последний кусочек шашлыка, снова взглянул на газету и сказал, что моряк вернул не тот номер, который брал.

Эта газета была на два дня свежее. Ковальчук смущенно посмотрел на юнгу и заохал, что это недоразумение.

Марко предложил свои услуги: догнать иностранца и отобрать газету, если уж она так нужна Якову Степановичу. Юнга уже поднялся со стула, но Ковальчук остановил его и сказал, что и этой газеты тоже не читал, поэтому оставит себе… Пусть уж будет так.

– Вот как он газетами интересуется, – проговорил Андрей, думая про чужака. – Все хочет знать.

Из столовой вышли все вместе. Инспектор спрятал газету в карман. Он неохотно возвращался на «Колумб», но это единственное судно, которое сейчас же отправлялось на Лебединый остров. Машина на Зеленый Камень должна была выезжать только на следующий день.

«Колумб» отошел от пристани. Выходя в море, он прошел мимо иностранного корабля, который стоял на рейде. На белом борту этого парохода чернела надпись «Кайман». На нижнем капитанском мостике стоял человек. Марку показалось, что это и был тот, кто в столовой обменял газету. Но повязки на глазу у него не было. Марко обратил на это внимание Левка и Ковальчука, но человек на мостике повернулся к ним спиной и, пока шхуна проходила мимо парохода, больше ни разу не оборачивался.

– Со спины как-то не похож, – пробормотал инспектор.

Ковальчук был встревожен. В глубине души он проклинал Анча и иностранца, а больше всего Марка и Левка, всем интересующихся и везде сующих свой нос. Встревоженный, он ушел на корму, примостился там и попытался задремать, но не смог. Стоило открыть глаза, как он видел Марка, который сидел на корточках и задумчиво расплетал обрубок троса, готовя швабру для мытья палубы. «Кто его знает, не догадался ли о чем-то этот мальчишка, не появились ли у него подозрения. Выбросить бы его ночью за борт, но он сильный, гром бы его побил. И не тонет, как та медуза». Такие мысли теснились в голове Ковальчука.

На обратном пути больше ничего не случилось, что могло бы его растревожить, поэтому на остров Ковальчук прибыл, почти успокоившись. Дома про все подробно рассказал Анчу. Тот, насупившись, ругался сквозь зубы. Потом взял газету, заперся в комнате и начал проявлять зашифрованное письмо. Он не вставал из-за стола часа примерно два. Наконец закончил чтение и сжег газету. Потом позвал Ковальчука и сказал:

– На пароход нужно передать еще одно письмо. Не забывайте, этот пароход заберет нас отсюда. – Он сверлил инспектора холодными суровыми глазами. – Это случится скоро, а пока что у нас много дел. Мы должны уничтожить профессора Ананьева. Я возьмусь за его бумаги, а вы поможете мне спровадить его на тот свет. Неплохо было бы, чтобы ему составили компанию колумбовские ребята. Надо об этом подумать. Пошевелите, мой друг, мозгами.

Ковальчук почувствовал, что окончательно оказался в руках диверсанта. Не то чтобы он собирался сопротивляться или отказываться выполнять его приказы, однако внутри все холодело и в груди образовалась какая-то пустота. Страх сжимал его сердце, хотя он целиком полагался на Анча.

В ту ночь диверсант окончательно составил план действий. Кое-чем он поделился и с Ковальчуком, но далеко не полностью изложил ему свои преступные намерения. Анч не доверял никому, и меньше всего – людям типа Ковальчука.

В бухту входил военный корабль. Рыбаки издалека узнали, что это был «Неутомимый Буревестник». Две невысокие мачты были украшены десятками разных флажков. Корабль поздравлял население острова с рыбацким праздником.

«Буревестник» был построен по образцу эсминца «Новик», который с 1911 по 1916 год считался самым сильным эсминцем мира. Известно, что водоизмещение «Новика» равнялось 1300 тоннам, его вооружение составляли четыре тритрубных торпедных аппарата и четыре стомиллиметровые пушки. Ходил «Новик» со скоростью тридцать шесть миль в час, то есть за минуту проходил больше километра. Переоборудованный после гражданской войны «Буревестник» обладал и большей огневой мощью, и большей скоростью.

Встав в бухте напротив Соколиного выселка, корабль салютовал выстрелами из пушек. В ответ с берега зазвучало «ура», загудела ручная сирена, которую крутили молодые рыбаки, члены Осоавиахима, и послышалось несколько выстрелов из ракетных пистолетов. На «Колумбе», который стоял у берега, наскоро вывешивали весь имеющийся комплект сигнальных флажков, не придерживаясь никаких правил сигнального кода, и зря сигнальщики «Буревестника» пытались что-то прочитать. Команда «Колумба» решила сделать это для пущей пышности.

С «Буревестника» спускали шлюпки. В первой на берег съехал командир, во второй – оркестр, и сразу же, на радость соколинцам, грянул громкий марш.

Командование посылало «Буревестник» на праздник на Лебедином острове, потому что Соколиный выселок шефствовал над «Буревестником», хотя на самом деле это «Буревестник» шефствовал над выселком. К тому же почти все молодые рыбаки Лебединого отбывали военную службу во флоте, и соколинцы славились как хорошие боцманы, торпедисты, штурвальные, часто занимавшие первые места на различных соревнованиях.

День был ясный, солнечный. Белые облачка, словно укрытые снегом стога, медленно плыли по небу, оповещая рыбаков о долговременной хорошей погоде. На острове пахло травами, пели птицы, едва-едва, словно играя, шуршал прибой. Все рыбацкие дома были украшены, белели обмазанные мелом стены, дворы были убраны чисто и аккуратно. На тропинках хрустел свежий песок. Ближе к морю стояли столы, накрытые грубыми белыми скатертями, с большими караваями хлеба, солонками, ложками, вилками и ножами. У столов хозяйничали жены и матери рыбаков.

Напротив, на небольшой площадке, где обычно проходили танцы, были натянуты брезентовые тенты над скамьями для музыкантов.

Праздник начинался митингом, конец всех выступлений сопровождался тушем и громким «ура». Затем участники праздника перешли к столам, на которых их ждал вкусный обед. Из всех поданных блюд самым вкусным считалась камбала, приготовленная способом, который знали только хозяйки Лебединого острова. Кухней заведовал восьмидесятилетний Махтей, самый старший мореход Лебединого острова, который когда-то объездил весь мир, служа матросом и коком, а теперь доживал свой век здесь, на маяке.

За столом каждый занимал заранее определенное место. Люда заметила, что место Марка не занято. Она не видела юношу с самого утра, и ее это удивляло. Возможно, он где-то задерживался, но на обед должен был прийти. Видимо, старый Махтей вызвал юнгу себе на помощь, потому что считал его единственным человеком на острове, который когда-нибудь может стать коком на большом пароходе. Это случилось после того, как юнга угостил деда обедом на «Колумбе».

Чаще всего на глаза попадался Анч. Он шатался в толпе и вокруг нее, щелкая фотоаппаратом, иногда просил наклониться, повернуться, засмеяться и придумывал множество других просьб, как обычно делают фотографы. Желающих сфотографироваться нашлось много. Анч обещал всем снимки, аккуратно записывал фамилии сфотографированных, особенно краснофлотцев. В конце концов он закончил свою деятельность и сел за стол, поближе к профессору и командиру эсминца. Он перебрасывался шутками со своими соседями, но одновременно внимательно прислушивался к разговорам.

Вскоре появился Марко, и, здороваясь, занял свое место напротив Люды. Он почему-то был сдержан и насторожен, и даже постоянная его веселость исчезла, и улыбался он лишь изредка и то как-то невпопад.

– Марко, – окликнул его Левко, – у тебя живот не болит?

Юнга отрицательно покачал головой.

Между тостами за лучших рыбаков, за богатые уловы кефали и скумбрии говорили про распорядок сегодняшнего дня. Анч выяснил, что после обеда начнутся танцы, а позднее, до захода солнца, поедут кататься на лодках и на «Колумбе» в море. Если же начнется ветер, то выйдут все шаланды.

– Ночь сейчас лунная, чудесно покатаемся! – говорил Стах Очерет, приглашая к себе на шхуну капитан-лейтенанта Трофимова и профессора Ананьева.

Профессор сразу согласился, а командир поблагодарил, обещал пустить на прогулку свои шлюпки, но сам собирался остаться на «Буревестнике», потому что у него там была работа.

После обеда Марко исчез так же незаметно, как появился. Люда рассердилась на него, но начались танцы, Анч пригласил ее на вальс, и она забыла про Марка. Особенно ловко Анч танцевал румбу, танго, фокстрот, которых почти не знали в Соколином. Шквалом аплодисментов наградили зрители Анча и Люду за венгерку и лезгинку. Анч не смог станцевать только гопак. Тут его заменил Левко. Из земли полетели комья, поднялась пыль, когда моторист пошел вприсядку вокруг Люды. Закончив, он тоже заметил отсутствие Марка, потому что юнга, как считал моторист, танцевал гопак и другие танцы раз в десять лучше его самого.

Тем временем Анч снова пригласил Люду, к огромной досаде множества краснофлотцев. Во время танцев фотограф спросил девушку, едет ли она кататься на «Колумбе».

– Безусловно, – ответила девушка. – Ровно в девять вечера мы выходим в море. Вы ведь тоже с нами?

– Обязательно. Но мне еще нужно забежать домой перезарядить кассеты.

– Давайте быстрее, потому что к вечеру сложно фотографировать.

Прошло примерно часа два, соколинцы после обеда уже успели подремать и вернулись посмотреть на танцы. Снова пришел и профессор. Возле него стоял старый Махтей, курил свою трубку и что-то рассказывал. Танцы не прекращались. В домах, наверное, не осталось ни одного человека. Анч сказал Люде, что идет за кассетами, и покинул танцы.

Домой он пошел через выселок, неся в руках фотоаппарат, футляр с кассетами и портфель, который Ковальчук привез ему из Лузан.

Люда потанцевала с краснофлотцами, но, почувствовав усталость, решила отдохнуть. Она села на камне рядом с другими зрителями и начала оглядываться, ища глазами Марка. Недалеко от нее Гришка пробовал танцевать в компании своих ровесников. Люда позвала мальчика и спросила, не видел ли он Марка.

– Лежит под вербой возле дома дядьки Тимоша – во-о-он там. – Мальчик показал на вербу метров через триста от них.

И действительно, Люда нашла там одинокого Марка.

– Ты чего скис? – поинтересовалась девушка, подходя к нему. Парень обрадовался, увидев ее рядом с собой. Но видно было, что он чем-то раздосадован.

– Хорошо фотограф танцует? – спросил он.

– Отлично. Но сам он какой-то неприятный, кто его знает почему. А ты почему не танцуешь и вообще стал какой-то сам не свой? Весь Лебединый остров празднует, а тебя не видно.

– Предположим, не весь. Отец мой маяк не бросил. Ну и еще двоих здесь не видно.

– Кого?

– Найдены, хоть это не так уж и странно, и рыбного инспектора. Ты его видела?

– Нет.

– Слушай, Люда, я вот лежу и думаю про Шерлока Холмса. Ты же читала о нем? Мне хотелось бы сейчас на некоторое время Шерлоком Холмсом стать. Как, по-твоему, почему этот фотограф остановился у Ковальчука?

– Не знаю.

– Я тоже не знаю. Но мне не нравятся ни он, ни Ковальчук. Несколько дней назад…

И Марко рассказал ей про свои наблюдения за поведением Ковальчука в Лузанах и про случай с иностранцем и газетой.

– Вот я и решил понаблюдать за ними.

Люда села возле Марка, и они больше часа перечисляли по памяти разные случаи подозрительного поведения Анча и Ковальчука. По правде говоря, ничего такого они не припомнили, но сомнения росли.

– Нужно и дальше следить, – пришел к выводу Марко.

– Знаешь что, – сказала Люда, – я думаю, нам поможет Найдена.

– Это правда.

– Хочешь, пойдем сейчас к Ковальчуку и пригласим Найдену на праздник. Заодно и выясним, где инспектор.

– Хорошо.

– Только давай идти так, чтобы не встретить Анча. Он отправился туда перезаряжать кассеты.

– Что-то долго его нет, – заметил Марко. – Скоро солнце зайдет, как же тогда фотографировать?

– Тогда пошли.

– Есть, капитан!

Фотокорреспондент удачно выбрал нужное ему время. В выселке он не встретил ни единой живой души, а когда зашел во двор Стаха Очерета, то испугал разве что курицу, клевавшую что-то у двери дома. Анч потрогал дверь – она была заперта на засов. Открыть такой было совсем несложно. Он вытащил из портфеля проволоку, согнул ее буквой «Г», коротким концом засунул в щель двери и быстро отодвинул засов. Замочек на двери профессора тоже поддался легко. Вместо ключа к нему подошла узенькая бляшка.

Анч работал уверенно, быстро, но без излишней поспешности. С первого раза, когда он увидел портфель Ананьева, он решил подменить его, еще не зная, как это получится. Но обстоятельства сложились наилучшим образом: он мог даже не подменять, а просто забрать портфель или то, что в нем было. Однако решил, что удобней забрать портфель, оставив вместо него свой, набитый старыми газетами. Так можно было надеяться, что исчезновение бумаг обнаружится не раньше, чем завтра днем.

Анч помнил слова Ананьева о том, что решение технической проблемы добывания гелия из торианита лежит в его портфеле. Затем, навещая профессора и осматривая комнату, он окончательно убедился, что самые главные бумаги хранятся именно в портфеле, потому что на Лебедином острове Ананьев мог за них не бояться. Подмена портфеля заняла десять-пятнадцать секунд. Анч в последний раз осмотрел комнату и, не обнаружив больше ничего достойного внимания, вышел и старательно закрыл двери на засов. По тропинке через сад он выскочил на улицу и направился к дому Ковальчука.

Курица снова подошла к двери и спокойно продолжила выбирать рассыпанные крошки.

Анч вернулся домой почти одновременно с Ковальчуком, который приехал из Лузан через Зеленый Камень. В руках инспектор нес корзинку, закрытую на замочек.

– Молодцы, – сказал фотограф, увидев эту корзинку. – Они – потому что сумели передать, а вы – потому что сумели взять.

– Вы знаете, что здесь? – спросил Ковальчук.

– Я просил эту штуку в предыдущем письме. Письмо мне есть?

Инспектор протянул Анчу скомканный, грязный листок газеты.

– Хорошо. Ну, вы отдохните минут двадцать, пока я прочитаю… Сегодня у нас еще много работы.

Теперь Анч не высылал Ковальчука из комнаты, а проявлял и расшифровывал письмо при нем. Делал он это поспешно.

Тем временем Ковальчук позвал Найдену и приказал дать воды помыться, а затем быстренько согреть чаю, потому что он очень устал. Холодная вода взбодрила его, а крепкий горячий чай освежил и успокоил. В чай он подлил себе водки.

Анч закончил расшифровку и поднял взгляд на Ковальчука. Найдена в этот момент вышла в сени.

– Слушайте, Ковальчук, наши дела на две трети закончены. Сегодня до рассвета, когда зайдет месяц, мы будем с вами на борту «Каймана». Остаются последние минуты. Сейчас вы сядете в свой каюк и отправитесь в Соколиный. Причалите к «Колумбу», чтобы удобнее было сойти на берег. Вы возьмете с собой эту корзину и, когда будете переходить шхуну, оставите ее там. Если на «Колумбе» никого не будет, а я уверен, что там никого не будет, потому что весь экипаж на празднике, спрячьте корзину как можно лучше. Потом покажетесь среди людей и будете оставаться там, пока «Колумб» и лодки не выйдут на прогулку. Профессор Ананьев и его дочь собираются ехать на шхуне. Если профессор передумает, сделайте все возможное, чтобы он все-таки поехал, иначе нам еще долго придется оставаться на этом острове. Как только шхуна отойдет, гоните на каюке через бухту. Я жду вас возле нашей байдарки.

– Но что же в этой корзинке? – дрожащим голосом спросил Ковальчук.

– Сейчас увидите.

Анч открыл замочек, поднял крышку и вытащил из корзинки толстый шерстяной платок. Под платком лежала жестяная коробка с часами, похожими на будильник.

– Только не пугайтесь, – предупредил Анч. – Вы весь день везли эту вещь, и ничего не случилось… Это – адская машинка. Сейчас мы определим время, когда она должна взорваться. Выедут они около девяти, могут опоздать, но в десять часов точно выйдут.

Анч перевел стрелку на 10 часов 45 минут, а потом завел машинку.

– В десять часов сорок пять минут мы услышим взрыв в море. От «Колумба» и его пассажиров только кусочки всплывут.

Ковальчук содрогнулся, хотел возразить Анчу – ведь столько жертв… Он же не думал, что его заставят убивать. Анч либо угадал его мысли, либо нет, но он так решительно приказал инспектору немедленно ехать, что у того и язык не повернулся возразить. Он послушно взял корзинку и вышел из дома. За ним поспешил и Анч.

В сенях диверсант обратил внимание на Найдену, которая с равнодушным видом раздувала сапогом старый самовар. Анч подозрительно посмотрел на девочку, но промолчал. Проводив Ковальчука к берегу, он подал в каюк корзинку, улыбнулся, пожелал успеха и несколько минут наблюдал, как тот гребет одним веслом. Потом вернулся назад.

Во дворе стояла Найдена в платье, подаренном ей Левком, смотрела на бухту, где плыл одинокий каюк, и, казалось, прислушивалась к музыке, которая долетала из выселка. Анч медленно подошел к ней и спросил, не собралась ли она на праздник. Девочка утвердительно кивнула головой. Тогда он попросил, чтобы она сначала достала ему из погреба малосольных огурцов.

Найдена пошла за огурцами, а Анч взял свечку, чтобы ей посветить. Девочка спешила. Погреб у Ковальчуков был очень примитивный: яма четырех метров длиной, прикрытая дощатой крышкой, камышовый курень над ней – вот и все. Спускались в погреб по длинной и узкой лестнице.

Анч помог девочке снять крышку, зажег свечку, полез с ней по тонким расшатанным ступенькам. Ступеньке на второй он остановился. Найдена уже стояла на дне погреба и, наклонившись над бочонком, выбирала огурцы. Ее провожатый внезапно вылез наверх, бросил свечку, которая, падая, погасла, и потащил за собой лестницу. Он успел вытащить ее раньше, чем Найдена смогла опомниться. Девочка осталась в глубокой темной яме, вскрикнула и замолчала.

Анч положил крышку на место, бросил сверху несколько охапок сухого камыша и спокойно пошел в дом.

– Так будет гораздо лучше, – бормотал он себе под нос. – Дефективная, дефективная, а кто знает, что она слышала в сенях, что поняла.

Зайдя в комнату, он оперся рукой о стол и громко сказал:

– Время отправляться.

Осмотрев все свои вещи, он повесил на плечо фотоаппарат, забросил на него плащ, взял портфель профессора и в последний раз вышел из дома Ковальчука.

Солнце, приближаясь к горизонту, золотило море на западе. В воздухе царил покой. Музыка, очевидно, перестала играть, потому что от выселка не доносилось ни звука. Неизвестно, кричала ли, плакала ли Найдена, закрытая в погребе. Анч о ней не думал. Открыв калитку, он бросил прощальный взгляд на двор, махнул рукой Разбою, который грыз у свинарника кость, и пошел без тропинки и дороги на юго-восточное побережье острова.

Он отошел довольно далеко от двора, когда услышал внезапный лай Разбоя. «На кого это он?» Прислушался. Разбой залаял снова, но вскоре перестал. «Что бы это могло означать? Неужели вернулся с кем-то чужим Ковальчук?»

Прошла минута – и со двора инспектора послышался жалобный вой собаки. Это выл Разбой. В чем не могло быть никаких сомнений. Но почему он выл? Может, почувствовал, что что-то случилось с Найденой, или, возможно, предвещал кому-то смерть в эту ночь? Солнце зашло за горизонт. Анч спешил, время от времени поглядывая на море. Вскоре случится то, что пророчит Разбой своим воем… «Умный пес. Хорошо, что ты ничего не сможешь сказать!»

Вечерело. Чайки и мартыны возвращались с моря на остров. Далеко во дворе Ковальчука выл Разбой…