Текст книги "Морские волки. Навстречу шторму (сборник)"

– Вы знаете, – сказала Люда фотографу, – сегодня я на «Колумбе» выхожу в море. Дядя Стах согласился взять меня в рейс. Говорит, посмотрит, какая из меня морячка и рыбачка. Он меня назначил помощником Марка, вторым юнгой.

– Это очень интересно, я просто завидую вам. Мне бы тоже хотелось сегодня выехать на «Колумбе», но, согласно моему плану, я сегодня фотографирую Соколиное и быт рыбаков. В следующий раз надеюсь обязательно поехать с вами. Вы тогда уже будете иметь стаж и станете настоящим опытным морским волком.

Люда в ответ звонко рассмеялась. Ей было приятно стоять на палубе шхуны, ощущать горячее солнце, любоваться простором бухты, пейзажем острова и слушать добрые слова. Анч ей нравился. Он разбирался во многих вещах, особенно в спорте, которому она уделяла немало внимания. А еще он очень легко поддерживал веселый разговор.

– Хорошо, – сказала Люда. – Но надо спросить моего прямого начальника. Марко! Ты не возражаешь?

Юнга, не глядя на фотографа – он почему-то чувствовал к нему антипатию, – ответил:

– Если на должность моего помощника, то согласен, но я еще проверю, сумеет ли он уху из рыбы и кашу пшенную сварить.

– О, я согласен, – улыбнулся Анч. – Могу даже борщ из морской воды.

Шутливый разговор прекратился, когда «Колумб» подошел к Соколиному и экипаж заметил на берегу своего шкипера.

– Что, опоздали? – крикнул Левко.

Но Стах покачал головой, что означало – нет.

Познакомившись со шкипером, Анч попросил взять его в следующий раз в море. Стах согласился, даже предложил ехать сейчас, но фотограф с сожалением сослался на свои планы и, отказавшись, распрощался и подался в выселок. Очерет велел команде включить мотор и выходить из бухты.

«Колумб» шел на юг. Там, за горизонтом, на расстоянии примерно тридцати километров, тянулась небольшая мель, где в последние дни рыбаки с Лебединого острова брали много скумбрии. Эта маленькая хищная рыба высоко ценится за свое вкусное мясо, и рыбаки энергично ее преследуют. Она зимует далеко на юге, а весной в огромных количествах идет в наше южное море и расходится по нему большими стаями, ища поживу – мелкую рыбку, рачков, моллюсков. Скумбрия часто меняет свои пути, и случаются годы, когда рыбаки почти не находят ее. Два года подряд рыбакам с Лебединого не везло. Они практически не видели этой рыбы. Неделю назад бригада Тимоша Бойчука обнаружила большое количество скумбрии на этой отмели. И теперь лебединцы наверстывали недолов прошлых лет.

Шхуна шла под мотором. Правда, дул слабенький ветер, но он был практически встречным. Марко пояснил Люде, что это «зюд-тен-вест», иначе говоря, «ветер восемнадцатого румба». Девочка по очереди знакомилась с работой моториста и рулевого, потому что юнга на «Колумбе» давно заслужил право называться помощником обоих и всегда мог заменить и того, и другого. Люда вскоре заметила, что Марко выполняет не только эти обязанности. Записи в журнал тоже делал он, а дядька Стах добавлял только свою корявую подпись. А еще он охотно подстругивал лавки, чинил двери, зашивал паруса, сматывал в бухты (в круг) трос или подменял на руле Андрея. Получив, хоть и в шутку, Люду в качестве своего помощника, Марко показывал ей все, что делал на шхуне. Наконец он вынул из одного ящика радиоприемник и объяснил девушке, что в прошлом году у него появилось желание сделаться радистом. Он раздобыл книги, ходил в Лузанах на радиостанцию консультироваться, купил радиоприемник, выучил азбуку Морзе и мечтал о радиоприемнике на «Колумбе».

– Когда я буду штурманом, мне это пригодится, – объяснил он Люде.

Солнце припекало. На палубе шхуны растапливалась смола, которой был прошпаклеван настил. Смола липла к подошвам. Люда посмотрела на термометр: он показывал 32°.

– Искупаться бы, – сказала она Марку. – Остановить бы шхуну минут на пять.

– Ну, шкипер ради этого останавливаться не будет, – ответил Марко. – А вот когда дойдем до шаланд, там можно будет.

– Я в таких глубоких местах еще никогда не купалась. Как подумаешь про глубину, сразу не по себе становится.

– Ты про это не думай. А плавать здесь, как мне кажется, легче, нырять же очень глубоко неинтересно. Я люблю нырять там, где можно доставать дно. Нырнуть и вынести с собой на поверхность горсть песка или камень…

– А ты хорошо ныряешь? Под водой долго держишься?

– Да нет, так себе.

Стах рассматривал море в бинокль и заметил вдалеке шаланды. Крикнул Андрею взять немного влево.

– Пусть Люда станет у руля, – сказал Андрей, выполнив команду. – Вот рыбаки удивятся, когда увидят, что это она «Колумб» привела.

– Если хочет, пусть становится, – согласился шкипер.

– Становись сюда, дивчи´на, – позвал Люду Андрей.

К шаландам они шли еще полчаса, и все это время Люда с гордостью не выпускала из рук руля. Когда шхуна подошла к рыбакам и они увидели нового рулевого, ее приветствовали громкими возгласами. Девушка раскраснелась от похвал и, передав руль Андрею, который за это время с удовольствием скурил несколько толстенных самокруток, сказала шкиперу, что в качестве награды просит разрешения искупаться. Ее поддержали моторист и Марко. Стах согласился и сказал, что, как только нагрузит шхуну рыбой, даст им десять минут на купание.

Немедленно принялись за работу, помогая рыбакам перегружать рыбу и размещать ее на шхуне.

Затем «Колумб» отошел от шаланд, чтобы не мешать рыбакам, и шкипер дал команде пятнадцать минут на купание.

Разделись за полминуты. Левко и Люда первые прыгнули в воду. Марко задержался на шхуне, выбросил за борт толстый трос, прикрепленный к мачте, и объяснил, что это будет вместо трапа. Потом, крикнув Люде, чтобы она обратила на него внимание, бросил в море монету и сам прыгнул за ней. С шумом прорвал водную поверхность и исчез. Прошла целая минута, прежде чем из воды показался кулак, а потом голова парня. Он отфыркивался, тяжело дышал и искал глазами своих товарищей. Увидев, показал монету, которую поймал под водой.

– Здорово, – сказала Люда, повернув голову к Левку.

– Да что там здорово, – хитро улыбаясь, ответил Левко. – Я могу лучше.

– Ну, покажите лучше.

– Да пожалуйста! – Левко поплыл к шхуне.

Моторист вылез на палубу, достал из кармана своей робы монету, бросил ее за один борт, а сам, вытянув руки вперед, прыгнул за другой. Он очень долго не появлялся, и, наконец, выплыл у кормы. Он тяжело дышал. Подплыв к Марку и Люде, показал монету. Люда была поражена, ей не верилось, что такое действительно можно сделать. Она посмотрела на Марка, тот смеялся.

– Это фокус, – заявила девушка. – Надо было пометить монету.

– И как же я этот фокус провернул?

Люда догадалась быстро.

– Монета была у вас во рту.

– Молодца, правильно… Ну, давайте вылезать.

Первым вылез Марко и заявил, что еще раз нырнет. Он спрыгнул с кормы и исчез. Не дожидаясь, пока Марко появится из воды, Люда и Левко поднялись на шхуну. Марко все не выплывал. Люда одевалась и не сводила с моря глаз. Юнги все не было. Прошло минуты три-четыре – Марко не появлялся. Люда сжала губы, неприятное предчувствие вызвало холодок в груди. Стах, глянув на нее и, очевидно, сообразив, в чем дело, сердито сказал:

– Ну хватит ему уже баловаться.

Левко и Андрей улыбнулись. Люда удивленно взглянула на них.

Через минуту все выяснилось. Возле шхуны всплыло перевернутое вверх дном ведро. Вот оно перевернулось, и из-под него показалась Маркова голова. Левко объяснил Люде этот фокус. Марко, нырнув, проплыл под водой до кормы, куда заранее сбросил ведро. Набрав еще раз воздуха, он нырнул с ведром на голове. Это требует большой ловкости, потому что наполненное воздухом ведро рвется на поверхность. Нужно взять ногами какой-нибудь груз, рассчитав, чтобы он был не слишком легким и не слишком тяжелым, потому что в первом случае человека вынесет на поверхность, а во втором потянет на дно. Под водой человек с ведром на голове может пробыть куда дольше, чем без него, потому что ведро играет роль воздушного колокола, в которых когда-то спускали под воду водолазов.

Люда заинтересовалась этими фокусами, и, когда Марко взобрался на шхуну, она попросила, чтобы в ближайшее время он непременно научил ее нырять с ведром. «Колумб» под мотором и парусами взял курс на Лузаны.

Анч застал профессора Ананьева дома. Ученый сидел в своей комнате, листая книгу. Он радостно поприветствовал гостя и спросил про фотографии.

– Некоторые принес, – ответил Анч. – Остальные в ближайшие дни. Я уже говорил Людмиле Андреевне, что хочу сделать для вас специальный альбом, посвященный Лебединому острову.

– Давайте ваши фотографии и садитесь, – пригласил профессор Анча. – Я сегодня отдыхаю. Утром закончил статью, в которой изложил свой взгляд на проблему добывания гелия в этой местности. Теоретическо-техническая проблема добывания ториогелия решена.

Анч положил несколько фотографий на стол перед профессором. Пока хозяин внимательно рассматривал работы фотографа, последний быстро оглядел комнату и стол. Он отметил, что окна открываются довольно легко, что двери без защелки изнутри, а простой деревянный стол с одним ящиком служит письменным. На столе лежали стопки книг и бумаг. В раскрытой папке он увидел рукопись – профессор, по всей видимости, только что закончил ее просматривать и править. Справа, на стопке газет, лежал толстый новый портфель с расстегнутыми ремнями и ключиком в замке.

Профессор Ананьев просмотрел фотографии, отложил их и закрыл папку.

– Признаться, я не ожидал, что фотографии окажутся такими удачными, – сказал он Анчу. – Техника их изготовления безупречна, она говорит о художественном вкусе.

– Вы делаете мне комплименты, – Анч слегка наклонил голову.

– Нет, нет, – запротестовал профессор Ананьев, раскрывая портфель и засовывая туда папку. К сожалению, он не видел хищного выражения глаз своего посетителя, который следил за каждым его движением.

– Рассказывайте, как вы устроились, рассказывайте про свои успехи, – с необыкновенной любезностью обращался профессор к Анчу. – Чаю хотите?

– Нет, спасибо. Пить не хочется. А вот если позволите выкурить сигарету…

– Пожалуйста, пожалуйста…

Анч вытащил портсигар, взял из половинки, где лежали три сигареты, крайнюю, внимательно посмотрел на нее: нет ли на мундштуке пометки карандашом, и закрыл портсигар. Но в тот же миг словно задумался, снова открыл портсигар и протянул профессору.

– Простите за невнимательность… Может, закурите?

Профессор колебался.

– Ох, искушение… – проговорил профессор и… капитулировал. Он все-таки взял из портсигара сигарету.

Анч спрятал портсигар, вытащил коробку со спичками, чиркнул и предложил профессору огонь.

Но тот поднялся, прошелся по комнате, а к тому времени, как вернулся, спичка догорела. Анч чиркнул второй. И снова Ананьев не закурил сигареты. Он ходил по комнате и излагал какую-то университетскую историю. Фотограф прикурил сам, выбросил дотлевшую спичку, а потом спокойно зажег третью, держа ее в вытянутой руке. На этот раз профессор забрал у него спичку, разворошил край сигареты и закурил, сразу же глубоко затягиваясь.

Если бы в комнате был посторонний наблюдатель, он заметил бы, что фотограф словно успокоился. С его лица исчезло выражение какого-то глубокого, хоть и едва заметного волнения, вместо этого в глазах возник интерес, а во всей фигуре – ожидание. Он глянул на часы. Профессор Ананьев продолжал ходить по комнате и говорить. Иногда он останавливался, набирал дыма и искусно выпускал его большими серо-синими пушистыми кольцами. Докурив сигарету, он выбросил окурок в открытое окно и снова сел в большое деревянное кресло, которое Стах Очерет сделал собственными руками. Оно очень понравилось профессору, и сейчас он объяснял гостю, что именно в этом кресле к нему всегда проходит вдохновение.

Анч взглянул на часы. Прошло десять минут с момента, когда профессор выбросил окурок в окно. Глаза фотокорреспондента фиксировали все изменения на лице профессора. Где-то в глубине своего сознания он повторял заученное «неожиданная головная боль, синеют губы и ногти, отказываются слушаться руки и ноги». Но пока что никаких изменений он не замечал. Однако тут профессор потер рукой лоб и сказал:

– Засиделся, знаете ли, в комнате, а может, от сигареты отвык. Вроде бы голова заболела.

– А вы встаньте возле окна, – предложил Анч.

– Да, действительно. А какое сегодня роскошное море и горячее солнце. Как же я люблю наше южное море, особенно летом.

Профессору хотелось поговорить. Он рассказал Анчу про свои детские годы, проведенные на этом острове, когда здесь было всего семь или восемь домиков и одна-две исправные шаланды.

Рыбачить в море выходили больше на каюках или ходили по мели с острогой в руке и выискивали в прозрачной воде камбалу. В домиках царила жуткая бедность, хотя в бухте было много рыбы, а на острове – птицы. Поставлять рыбу в город было сложно, приходилось отдавать ее перекупщикам за половину цены.

Такие вот воспоминания о детстве. Мальчику повезло. Когда ему было лет двенадцать, его забрал к себе дальний родственник-моряк и отдал в школу. Учился мальчик очень хорошо. Удалось получить высшее образование. Но таких, как он, были единицы.

Анч молча слушал и посматривал на свои часы. Прошло уже двадцать пять минут, но никаких признаков действия трифенилометрина он не замечал. Неужели у этого человека такой крепкий организм? Анчу казалось, что на его лбу выступает испарина. От нервного напряжения разболелась голова.

Профессор продолжал рассказывать, как революция застала его в университете, как он участвовал в гражданской войне, правда, участие его было небольшим: он всего лишь командовал санитарным отрядом. В университете увлекся химией и биологией, а после войны его заинтересовала геология, и он стал геохимиком. Рассказывал о своих первых научных работах.

Анч ощутил внутреннюю дрожь. «Но это невозможно, – хотел он сказать сам себе вслух, но выработанная долгими годами выдержка заставляла его не меняться в лице. – Неужели сигареты с пометкой остались в портсигаре?» Он достал из кармана, словно машинально, портсигар, взял в нем последнюю сигарету и, делая вид, что слушает профессора, начал разглядывать мундштук третьей сигареты. И тут же побледнел. В висках тяжело застучало. На мундштуке последней сигареты не было никакой карандашной отметки. Это была сигарета без трифенилометрина. Может, ту сигарету выкурил он сам?

Профессор был вынужден внезапно остановиться. Его слушатель вдруг вскочил на ноги, бросился к двери, оставив ее открытой, и вихрем помчался по выселку к дому Якова Ковальчука.

Профессор Ананьев удивленно смотрел ему вслед. Потом подошел к столу, надел очки, сел в кресло и промолвил:

– Не думал, что он такой экспансивный.

Выбежав за выселок, Анч остановился. Посмотрел на часы и замедлил шаг. Наконец он пришел в себя. Потому что это глупость. Прошел почти час, и за это время трифенилометрин уже подействовал бы, если бы он действительно выкурил отравленную сигарету. Снова проверил портсигар – там лежала сигарета без отметки. Значит, отравленную сигарету выкурил или он сам, или профессор. Нет, тут какая-то ошибка. Его мозг напряженно работал, пытаясь разгадать это недоразумение. Куда же он сунул ту сигарету? Черт его знает, к кому она может попасть. Нужно быстрее добраться до ковальчукового дома и проверить, куда он дел ту сигарету. Ускоряя шаг, Анч все больше отдалялся от Соколиного. Ковальчук был дома. Инспектор очень быстро вернулся из Зеленого Камня и теперь, стоя перед своим двором, разглядывал дохлого поросенка и ругал Найдену за то, что она за ним недосмотрела.

Анч спросил его, почему он так быстро вернулся. Ковальчук объяснил, что попал на моторную лодку Зеленокаменского колхоза, которая приходила на Лебединый остров за рыбой, а назад ему помогал ветер.

– Лодочку я достал невероятную. Одному на руках целый час нести можно. На ней можно поставить небольшой парус, с легким ветерком просто летит. Но в большую волну, баллов на пять, она уже не годится, на волне не держится.

– Где же лодка?

– Спрятал ее в проливе, в камышах.

– Нужно перенести ее на морское побережье и прятать где-то в вербах, над морем.

– Ночью перенесем.

– Ладно. Какие еще новости?

– Видел людей, которые приехали сегодня на машине из Лузан. Рассказывали, что ночью пришел иностранный пароход. Что-то с ним случилось в море: машина поломалась, или еще что, вот он в ближайший порт и зашел.

Анч смотрел на инспектора с подозрением. Что-то слишком уж ему повезло: мотор доставил его туда, там он быстро купил лодку, встретил людей на машине из Лузан и привез новость, которую фотограф уже ждал. Но если пароход действительно пришел в Лузаны, то нужно ускорить события.

– И чего вы страдаете по этому поросенку, будто он вам родственник? – спросил Анч.

– Да черт бы его побрал, – ответил инспектор, – но меня зло берет из-за этой глупой девчонки, которая встретила меня в городском наряде.

– Надеюсь, вам уже недолго терпеть, – сказал Анч, наблюдая за инспектором.

Ковальчук вопросительно поглядел на него и, наклонившись, шепотом прохрипел:

– Может, этим пароходом?

То, что Анч прочитал в глазах инспектора, уменьшило его подозрения в два раза – столько там было понятных ему желаний и надежд.

– Послушайте, Ковальчук, вы уверены, что ваша Найдена такая уж дефективная? Только говорите правду.

Инспектор нахмурился. Он, наверное, предпочел бы не отвечать на вопрос, но Анч смотрел на него требовательно и решительно.

– Во всяком случае я воспитывал ее именно с такой мыслью о самой себе. В детстве, по-моему, она безусловно такой была. В последние годы я тоже не замечал ничего, что могло бы изменить мое мнение, – закончил Ковальчук уже не с такой уверенностью, как начинал.

Анч ничего не сказал, и они пошли в дом. Найдены там не было. Фотограф задумался и стал молчаливым.

– В следующий выходной в Соколином будет рыбацкий праздник, – сказал инспектор. – Возможно, приедут из города.

– Что это за праздник? – поинтересовался Анч.

– А этот праздник бывает каждый год в этот же день. Он уже стал традиционным. Обычно в это время подытоживают улов за первую половину сезона, проверяют результаты соревнования между бригадами, устраивают коллективный обед, танцы, играет музыка. В бухте проходят соревнования по плаванью и гребле.

– Суеты во время праздника много?

– Конечно, и если что-нибудь нужно сделать, то это будет самая удачная оказия. Но вам, наверное, нужно быть осторожным из-за приезда чужих. Приезжает их, правда, немного, но наведываются почти всегда.

– Кто в прошлый раз приезжал?

– Приходил эскадренный миноносец «Неутомимый».

– Хорошо. Это не так страшно. Документы мои в порядке. А вот вам новое задание. Завтра нужно поехать в город, купить там портфель, точно такой же, как у профессора Ананьева. Зайдите к нему и увидите этот портфель на столе. Кроме того, вы передадите мои письма.

– Письма? Кому? – испуганно вскинулся Ковальчук.

– В ближайшей к порту столовой «Кавказ» каждый день, с девяти до десяти утра, с двух до трех дня и с семи до восьми вечера завтракает, обедает и ужинает иностранный моряк с повязкой на глазу. Вы сядете за соседний столик. В руках будете держать местную газету, свернутую в трубку. Когда увидите, что моряк обратил на вас внимание, развернете газету, просмотрите ее, потом свернете вчетверо и положите на стол, прикроете ложкой. После того как моряк закончит есть и уйдет, вы пересядете за его столик, а газету положите на стул рядом с собой. Через несколько минут моряк вернется, попросит прощения, скажет, что забыл газету, возьмет со стула вашу и уйдет. Когда вы закончите есть и будете выходить из столовой, то захватите газету, которую оставит моряк, но на другом стуле. Это тоже будет местная газета. Берегите ее, как самый важный документ, и привезите мне. Поняли?

– А если…

– Что – если? Никаких «если». Все должно быть сделано так, как я говорю, вот и все. Держитесь нормально, равнодушно, к иностранному моряку можете выказать любопытство, но без настойчивости.

После этого разговора Анч начал разыскивать изготовленную утром сигарету.

Он просмотрел свои вещи, внимательно оглядел комнату и каморку, но нигде не нашел сигареты с пометкой. Он допускал, что мог забыть пометить сигарету и положил ее вместе с другими во вторую половину портсигара.

Но кто же видел его портсигар? Правда, он оставлял его в каморке, когда выходил с колумбовцами во двор, пока Люда помогала Найдене переодеваться. Допустить, что девочки заходили в каморку и вытащили отравленную сигарету, он не мог. Лишь он один знал про эту сигарету, изготовленную без свидетелей.

Анч ощущал беспокойство. «Нужно быстрей заканчивать здешние дела», – твердо решил он.

Закрывшись в каморке, развернул на столе местную газету, достал из чемодана бутылочку с ярлычком «фиксаж-раствор» и начал, макая в него перо, писать на газете. Это были специальные химические чернила, которыми он записывал двойным шифром на газете все нужные ему сведения. Записи заняли время почти до вечера.

Поздно ночью Ковальчук и Анч перенесли через остров легенькую лодку и спрятали ее в кустах над берегом, километрах в пяти к востоку от дома.