Текст книги "Морские волки. Навстречу шторму (сборник)"

За Людой щелкнул автоматический затвор в двери. Перед ней на полу, оперевшись спиной о стену, сидел Марко, а рядом с ним стояла на коленях Яся с мокрой тряпкой в руках. Помещение было настолько тесным, что если бы они захотели лечь на пол, то не смогли бы поместиться. В нем не было никаких вещей, только пол, стена и потолок с лампочкой над дверью. Потолок нависал так низко, что Люда чувствовала, как касается его волосами. Когда девушка увидела своих друзей, она даже вскрикнула от радости. После тяжелого допроса, во время которого Анч задавал ей многочисленные вопросы, на которые ей нужно было немедленно придумывать ответы, она снова почувствовала себя среди своих, родных. Она видела – захватчики не особо верили этим ответам, но поскольку девушка отвечала на каждый вопрос, они вели себя с ней довольно вежливо. Теперь, когда девушка оказалась рядом с товарищами, она обрадовалась и в то же время содрогнулась от боли, увидев избитого Марка. Наклонилась к нему, собираясь спросить, как парень себя чувствует, но тут же замерла, услышав оскорбление:

– Негодяйка, трусиха! Прочь от меня!

Люду даже охватил страх, но, посмотрев Марку в глаза, она поняла его. Марко боялся, что их подслушивают, и продолжал игру, начатую в каюте командира подводной лодки.

Люда села рядом с ним, не говоря ни единого слова. Она улыбнулась ему, но Марко отвернулся. Этого девушка уже не понимала: ведь они были здесь одни.

Яся не знала, в чем дело, и поэтому удивленно смотрела то на Люду, то на Марка, не решаясь что-то сказать.

Юнга растянулся и повернулся к Люде спиной. Девушка продолжала сидеть неподвижно. Через какое-то время почувствовала, что Марко взял ее за локоть и крепко сжал. Потом пожал несколько раз всей рукой, а после этого только большим пальцем. Она не понимала, в чем дело. Пожатие продолжалось. Это ей что-то напоминало, но что именно? Он пожимает то всей рукой, то только большим пальцем. Между этими пожатиями определенные интервалы. Так… так… один раз всей рукой, один пальцем, два всей рукой, интервал, один пальцем, два всей рукой, один пальцем, интервал, один всей рукой, один пальцем… Что же это означает? Ага! Точка, точка, точка, интервал. Точка, тире, точка, точка, интервал. Точка, точка, точка, тире, интервал. Точка, тире, интервал. Точка, тире, тире, тире. Теперь она поняла. Марко разговаривает азбукой Морзе. Так их никто не услышит и не увидит. Она напрягает память, вспоминает знаки азбуки Морзе.

Марко рассказывал, как допрашивали его и Ясю, и опасался, что их могут не только подслушивать, но и каким-то незаметным способом подсматривать за ними, поэтому нужно быть очень осторожными. Он спрашивал про ее допрос. Люда подробно рассказывает. Она много напридумывала о военных кораблях, о разных переменах на острове и на побережье. Спрашивали про отца, про торианит, но она все начисто перепутала. Только, кажется, ей не особо верят. Она согласна с Марком – нужно их запутать. Но ей тяжело видеть, как с ним обращаются. Парень отвечает, что так и должно быть. Все равно придется погибнуть. Просто нужно бороться, может, у них еще получится нанести диверсантам вред. Пусть он погибнет первым, но она пусть продолжает их обманывать. В такой ситуации это единственный выход. Сейчас он предлагает начать разговаривать вслух. Пусть она объясняет ему, почему все рассказала, он в ответ будет ее ругать. Если их подслушивают, то так даже лучше. Она согласна и даже просит Марка, чтобы тот ее побил. В ответ на это Люда почувствовала нежное пожатие руки. Это никакой не знак Морзе. Это просто дружеское, искреннее пожатие, возможно, последнее в жизни. Когда девушка начинает говорить, у нее на глазах выступают слезы. Эти слезы звучат в ее голосе. Если их подслушивают, то слова, которые она говорила, безусловно, производили то впечатление, которого ожидал Марко.

– Марко, пойми меня! От нас же не требуют ничего страшного… Нам только задают вопросы, и мы должны отвечать, иначе нас будут мучить и поубивают. Разве то, что мы расскажем, имеет такое большое значение? Это же мелочи! Ничего важного мы все равно не знаем.

– Дура! – кричит он ей в ответ. – Трусиха! Убить тебя мало.

– Марко, как они тебя избили! Марко, я боюсь…

– Гадина проклятая! Молчи! Иначе я тебя задушу. Скажи мне, что ты там рассказала?

Люда, всхлипывая, стала рассказывать о допросе. Марко перебивал ее ругательствами, обещал жестоко с ней расправиться. Так прошло несколько минут. Люда замолчала и, пожимая парню руку, требовала, чтобы он ее побил. Но Марко не решался этого сделать. Наконец он несколько раз замахнулся на нее, но не ударил. Кулак его здоровой руки прошел мимо нее и легко ударил в стену. Найдена, наблюдая за их ссорой, все это воспринимала серьезно. Она вскочила и обняла Марка, чтобы не дать ему ударить Люду. Люда отвернулась лицом к стене и закричала не своим голосом. В тот же миг открылись двери, и на пороге появился Анч. За ним стоял тот самый матрос, который караулил Марка в коридоре. Люда повернулась к нему лицом, испачканным кровью. Перед этим она так ударилась носом о стену, что выступила кровь. Анч, выругав Марка, забрал девушку с собой.

Двери снова закрылись, и юнга с Ясей остались одни. Марко погладил девочку по голове, но она резко отвернулась от него. Парень горько улыбнулся: он боялся, что Найдена так никогда и не поймет его. Попробовал заговорить, но в ответ девочка только укоризненно посмотрела на него.

Время тянулось чрезвычайно медленно, но наконец-то двери открылись, и знакомый уже матрос поставил перед ними тарелки с едой и хлебом. Оставляя их, он словно случайно толкнул Марка. А когда тот обратил на него внимание, указал глазами на подставку с хлебом.

Как бы Марко за этот день ни натерпелся, но здоровый организм переборол все, и у него проснулся волчий аппетит. Он приглашал Ясю попробовать, чем их кормят, но девочка отпила одну ложку и больше ничего не ела.

– Что будет – увидим, а сейчас давай есть, – говорил он ей. Но Яся отрицательно покачала головой.

Ломая хлеб, Марко вспомнил, как матрос, словно специально, выразительно указал на него глазами. Марко осмотрел подставку для хлеба. Она была накрыта белой салфеткой, а под салфеткой что-то лежало. Он убрал ее и увидел несколько маленьких листочков бумаги и коротенький обломок карандаша. На одном из этих листов, сложенных вдвое, что-то было написано на русском языке. Вспомнил свои попытки заговорить с тем матросом в коридоре. Тогда матрос не отвечал, но на вопрос «который час» показал ему, что понимает язык. Юнга начал разбирать написанное:

«Вы герой. Вас ждет смерть. Помочь я вам не смогу. Но я вам сочувствую. Если хотите написать письмо родителям или друзьям, то я обязуюсь его переслать на указанный вами адрес. Будьте осторожны, вас подслушивают. Ваш друг».

Значит, здесь, на пиратской лодке, есть человек, который ему сочувствует! Неизвестный «друг»… Несомненно, это и есть матрос, который только что принес им обед. А может, это провокация? Но нет, какие у него основания так думать? И потом, скорее всего, уже обещали бы освобождение. А здесь ничего такого. Неизвестный друг сочувствует, хотя помочь ничем не может. Ясно. Он здесь только один. И обещает ему передать письмо родителям и друзьям. Письмо после смерти… Значит, он должен умереть…

Что же делать? Вероятно, нужно поспешить с письмом, ведь каждую минуту сюда может зайти Анч или кто-то другой, и тогда он лишится возможности отправить свое последнее письмо.

Но Марко не знал, сколько времени он сможет писать, поэтому должен был поспешить. Вот его письмо:

«Мои любимые и самые дорогие! Я должен умереть. Собственно, мы должны умереть. Нас схватили враги, которые подошли к Лебединому острову на подводной лодке. Мы умираем с мыслями о вас, о Лебедином острове, о “Колумбе”, о нашей Родине. Кроме меня, это письмо подписывает Яся Найдена. Ваш Марко».

Он быстро сунул в Ясину руку карандаш и, водя ею, написал и ее имя. Девочка послушно подчинялась. Потом написал адрес, свернул письмо в тоненькую трубочку и вместе с карандашом положил назад под салфетку. Он еще раз пробежал глазами записку матроса, скомкал и проглотил.

Только он закончил, как дверь внезапно открылась. Вошел Анч, а за его спиной показалось хмурое и напряженное лицо матроса. Казалось, матросу полегчало, когда ни он, ни Анч ничего особенного в пленниках не заметили. Матрос забрал тарелки и подставку с хлебом и вышел, вынося спрятанное под салфеткой письмо.

Анч посмотрел на пленников и сказал:

– Командир лодки дает вам еще два часа на раздумья. Если вы не согласитесь дать точные сведения, которые от вас требуются, то можете считать свою жизнь законченной. – Затем помолчал и продолжил: – Марко Завирюха, может быть, вы готовы говорить уже сейчас?

– Мне нечего отвечать.

– А ты, Найдена?

Девочка молча отвернулась к стене.

– Ну что ж, считайте тогда секунды последних двух часов. – Анч закрыл за собой двери.

Марко обнял Ясю, и она склонила голову ему на плечо. Юнга думал о Люде: где она? Останется ли живой? Вряд ли! Потому что она не сказала им и слова правды.

– Марко, – прошептала Яся ему в ухо, – что делать?

– Главное, Яся, не бойся, – так же тихо ответил ей Марко. – Мы покажем, что мы не боимся смерти. Что бы они ни делали, не скажем ни единого слова.

– А Люда?

Губы Марка чуть шевельнулись, и Яся скорее догадалась, чем услышала: «Она… но так нужно… Ее ждет то же самое».

Конец дня Люда провела в маленькой каюте с единственной койкой. Туда ее привел Анч. Его рассердило поведение Марка, он обещал его жестоко наказать, успокаивал девушку и обещал, что он и командир корабля сделают все, чтобы она как следует отдохнула и чувствовала себя как можно лучше. Он даже напомнил ей, как хорошо они танцевали во время праздника на Лебедином острове.

Девушка просила Анча не причинять вреда Марку и обещала рассказать все, что знает, только пусть их всех оставят в живых. Особенно просила, чтобы к ней привели Найдену и не разлучали их. Анч обещал поговорить об этом с командиром и выразил надежду, что тот разрешит, если Люда будет послушной. Он включил свет и вышел, оставив девушку одну.

Осмотрев каюту, девушка решила, что здесь, судя по всему, жил кто-то из командного состава подводного корабля, а быть может, и сам Анч. Откидная пружинная койка, рядом с ней специальный сундучок с бельем, плюшевым одеялом, одной обычной и несколькими резиновыми надувными подушками. Рассматривая их, Люда догадалась, что одновременно они предназначены служить спасательными поплавками. Кроме того, в каюте были: зеркало, откидной умывальник, электрический вентилятор, столик, полочка для книг и вещей. В углу стоял маленький закрытый шкаф. Ящик в столе тоже был закрыт. Люда сразу осмотрела все, не нашла ничего интересного, откинула койку, надула резиновую подушку и легла на нее.

Ей не спалось. Ныло все тело, болели ноги, голова, и, казалось, она чувствовала усталость по меньшей мере как после какого-то непомерного физического труда. Люда думала о том, что будет дальше. Представить ближайшее будущее, пусть и через час или два, не могла. Она погибнет, она не верит, что ее выпустят отсюда живой. Если уж погибать, то почему бы не пустить на дно и этот пиратский корабль? О, если бы здесь пробыть еще какое-то время вместе с Марком! Вдвоем они, несомненно, что-нибудь придумали бы. А может, им еще удастся спастись. Она бы хотела знать, как их будут убивать… Вспомнила рассказ Яси о смерти рыбного инспектора и Тимоша Бойчука. Их, должно быть, тоже схватили эти же пираты. Вероятно, допрашивали, а потом убили. Яся рассказывала, что на них не обнаружили никаких следов насильственной смерти. Они утонули. То есть, их утопили. Скорее всего, пираты всегда топят своих пленников. Только вряд ли они просто выбрасывают их из лодки, не принимая никаких других мер, потому что в таком случае Тимош Бойчук, безусловно, доплыл бы до берега. Если же Тимоша так быстро выбросило море, значит, его утопили недалеко от берега. Вероятно, все-таки в бухте, где его схватили. Люда представила себе, как ее погружают головой в воду и держат так, пока она не задохнется… Перед этим ей еще придется наглотаться воды… От этих мыслей стало жутко.

Лежа на койке, она вытянулась, сложила руки, как покойник, и заснула. Это был короткий, тяжелый и беспокойный сон. В сонном воображении роились ужасные видения. Ей казалось, что кто-то незнакомый, страшный нападает на нее, а она не может даже пошевелиться, чтобы защитить себя. Она знала, что это только сон, хотела проснуться и не могла.

Наконец Люда проснулась. В каюте никого не было. Повернулась на бок и лежала так, пока не принесли еду. Есть не хотелось, но она заставила себя, зная, что нужно сохранять силы.

Во время обеда почувствовала, как лодка содрогнулась, легкое дрожание под палубой говорило о работе электромоторов. Подводная лодка снялась с грунта и куда-то пошла, очевидно, выплывая на поверхность, потому что, когда у нее забирали тарелки, она услышала сквозь открытые двери, как в коридоре кто-то сказал:

– Глубина тридцать семь метров.

Позднее лодка останавливалась, потом снова начинала двигаться. Временами ей казалось, что она поднимается, а потом снова погружается. Заснула во второй раз и, вероятно, спала долго, потому что, когда ее разбудили, почувствовала прилив свежих сил.

Разбудил ее матрос и знаками показал следовать за ним. Девушка подошла к зеркалу поправить растрепанные волосы и помятое платье. В подводной лодке был сухой воздух и высокая температура, поэтому на ней все успело высохнуть. Матрос деликатно вышел на минутку за дверь. Девушка, стоя перед зеркалом, видела, как в нем отражается полка над койкой. Там лежало несколько резиновых подушек, на одной из которых она спала. Люда быстро повернулась, схватила одну из тех подушек, смяла ее и спрятала под платьем. Матрос снова вошел в каюту и движением головы приказал идти за ним – к знакомой уже каюте командира подводной лодки. Ей пришлось немного подождать в коридоре, прежде чем ее позвали туда. Как девушка и думала, в каюте она застала командира и Анча.

– Уважаемая Людмила Андреевна, – очень вежливо обратился к ней переводчик, – садитесь, пожалуйста.

Люда села.

– Командир нашего корабля просит высказать вам благодарность за ваше поведение. Вы сразу нас поняли и не встали на путь молчания и возражений. Видите, мы тоже относимся к вам как можно лучше. Пока что освободить вас мы не можем. Но, должно быть, вы беспокоитесь о вашем отце, как, следует полагать, и он о вас? Командир разрешает вам написать отцу письмо.

Люда удивленно и настороженно слушала Анча. Что скрывается за этой любезностью?

– Я могу написать в письме все, что захочу? – спросила она.

– Да, с одним только исключением – ни единого слова об этом корабле и людях на нем.

– Позвольте, про что же я могу писать?

– Вы можете писать о своих чувствах, спрашивать о домашних делах, наконец, о том, что вам грозит опасность, что вы попали в очень трудное положение, но ничего не пишите о своем местоположении. Кажется, достаточно.

– Да, спасибо. Я подумаю.

– А про что, собственно, думать?

– Думаю, как нелегко писать такое письмо в моем положении… Я должна написать так, чтобы вы его пропустили, но мне ведь хочется сказать что-то о себе…

– О, я вас понимаю. Если хотите, могу помочь вам составить письмо. Кстати, вот что… Если вы напишете отцу, чтобы он немедленно приехал в Лузаны увидеться с вами, то… тем самым вы спасете его от смертельной опасности, которая грозит ему в эти дни на острове… и… не обманете его… К тому времени все закончится, и вы с ним увидитесь.

Анч обратился к командиру, переводя ему разговор с Людой.

Девушка смотрела на них непонимающими глазами. Она очень боялась каким-то движением или взглядом выдать, что понимает их язык. Посмотрев на одного и второго, она опустила глаза и, глядя себе под ноги, мысленно переводила то, что они говорили.

– Кажется, здесь будет лучше, чем там, – сказал командир.

– Возможно, – ответил Анч. – Хотя я не ожидал от нее такой покорности и страха перед нами.

– А с теми надо кончать.

– Тем же способом?

– Это лучший способ, но в этом случае, если парня вынесет на берег, могут обратить внимание на характер ранений. Я думаю, мы еще до утра выкинем их в открытом море. Они в таком состоянии, что через десять минут пойдут на дно.

– Трупы, в конечном итоге, может вынести на берег.

– К тому времени следов избиения никто не различит, а больше физический вред мы им причинять не будем, – улыбаясь, объяснил командир.

Люда почувствовала, как у нее тяжелеет голова, ей хотелось закричать: «Разбойники, убивайте меня вместе с моими товарищами. Я понимаю вас. Все равно ничего от меня не добьетесь». Но, напрягая всю силу воли, сдерживала себя. Если бы Марко знал, он бы полностью одобрил ее поведение.

Командир нажал кнопку звонка, и на сигнал вошел матрос. Ему приказали привести пленного юношу. Анч обратился к Люде.

– Ну, вы можете идти и писать письмо. Я вас проведу.

– Вы обещали, – сказала Люда, – перевести ко мне Найдену.

– Найдену? А, да, действительно. Командир не возражает против вашего свидания, поговорите с девочкой, уговорите ее изменить свое поведение. Если она это сделает, ее поместят вместе с вами.

– А когда можно ее увидеть?

– Это можно сейчас. – Затем, повернувшись к командиру, думая, что Люда его не понимает, добавил: – Устрою ей последнее свидание.

Выйдя из командирской каюты, в коридоре встретили Марка. Заметив, что за ними следит Анч, парень отвернулся от Люды. Анч провел девушку в каюту, где была Яся, и оставил их одних.

Возвращаясь, шпион приказал Марку идти за ним в командирскую каюту. В ней командира не застали. Он, очевидно, вышел в рубку, оставив двери, которые туда вели, неприкрытыми. Марко, посмотрев в рубку, догадался, что сейчас или ночь, или лодка погрузилась глубоко под воду. Сквозь иллюминатор не пробивалось ни единого лучика света. Чувствовалось, что лодка набирает скорость.

Анч сел в кресло командира и, не приглашая Марка садиться, обратился к нему резким голосом, с явной издевкой:

– Итак, прославленный герой, прошло два часа. Сейчас состоится наш последний разговор. Надеюсь, вы за это время подумали о своем поведении и передумали. А?

– Да, я подумал, – с ненавистью в голосе ответил Марко. – У вас не получится ничего из меня вытащить. Возможно, это мой последний час, но ваш последний тоже близок. За меня сумеют отомстить.

– О, юноша, не нужно красивых слов. Лучше послушайте меня. Вы, естественно, знали тех людей с Лебединого острова, которые недавно погибли. Одного из них звали Тимош Бойчук. Обоих уже нет. Но вы ничего не знаете об их последних минутах. Первого утопили, как мышь. Его наклонили из лодки, а два матроса держали его за ноги. Мне пришлось возиться с его головой. Он бился, как дельфин. Временами ему удавалось вытащить голову на поверхность: глаза были вытаращены, как у жабы, а из носа и изо рта вытекала вода. Он ее неслабо напился, но это, как вам известно, не слишком вкусный напиток. Мы провозились с ним больше пяти минут, пока его живот не набрал достаточно балласта, а из легких не вышел весь воздух. Тогда он погрузился без промедлений. А с Тимошем Бойчуком возни было больше, но лишь до тех пор, пока его не запаковали в мешок. Он начал буянить, и потом я недосчитался на своем кителе одной пуговицы, – а позже второй, которую вы, кажется, молодой человек, оторвали… Но как только мы упаковали его туда, работа стала легкой: мы бросили его в воду на несколько минут, а потом вытащили неподвижное чучело, чтобы вытряхнуть его из мешка. Тот мешок хранится у меня, как памятка. Показать его вам?

– Сволочь!

– Не ругайтесь, не поможет. Ваше последнее слово?

В это время подводная лодка резко остановилась. Анч и Марко по инерции содрогнулись и покачнулись в одну сторону. Из командирской рубки донесся нервный разговор. Анч поднялся со своего места, подошел к полуоткрытой двери, и, повернувшись к Марку спиной, кого-то о чем-то спросил.

Парень не знал, что командир внезапно остановил подводную лодку, потому что его встревожило сообщение его слухачей на гидрофонах. Они наблюдали шумы парохода с сильной машиной и очень большой скоростью движения. Скорость и направление корабля, определенные шумопеленгаторами, не подходили ни одному курсу грузовых или пассажирских пароходов в этом районе и навели на подозрение, что это военный корабль. Из осторожности было решено остановиться. Но особенно их поразило то, что почти одновременно, стоило лишь остановиться, стих и шум корабля. Такая случайность показалась им подозрительной, а потому командир решил залечь на дно и выждать некоторое время, наблюдая шумы при помощи гидрофонов. Лодка залегла на глубине сто сорок пять метров.

Пока Анч разговаривал с теми, кто находился на центральном посту управления, Марко оглядывался вокруг, в поисках хоть какого-то спасения. Вот бы найти какое-то оружие, схватить его и уничтожить шпиона и «рыжую гадину»! Но единственным предметом, хоть как-то напоминавшим оружие, был костяной нож для разрезания бумаги. Кроме того, на столе лежали три или четыре книжки, стопка бумаги, карандаши и маленькая шкатулка, которой Марко раньше не видел. Шкатулка была открыта, и в ней виднелись бумаги. Наверное, командир просматривал их, когда его позвали на пост центрального управления, и не успел закрыть шкатулку. «Наверное, там какие-то важные бумаги», – подумал юнга и, заметив, что на него никто не смотрит, протянул руку к шкатулке. Момент был напряженный: у него прервалось дыхание, когда пальцы коснулись лежащих в шкатулке бумаг.

Стараясь сохранить абсолютную тишину, он ощутил, как пальцы сжали какой-то плотный пакет. С поста долетал громкий разговор Анча с командиром лодки. Последний что-то говорил отрывистыми краткими фразами. Шпион перебил его вопросом и сделал движение, словно собираясь повернуться. В это время рука Марка с пакетом в ярко-синем конверте зависла в воздухе над столом. Парень дернул рукой и спрятал конверт под стол, а взглядом остановился на картине с головами на трех блюдах. Анч действительно обернулся, посмотрел на пленного, но, не заметив никаких изменений в его позе, продолжил беседу. Марко еще четверть минуты интересовался картиной неизвестного художника, а затем обернулся к Анчу. Тот стоял к нему спиной. И синий пакет быстро исчез под рубашкой Марка. «Может быть, мой труп прибьет к берегу, – подумал парень, – а бумаги некоторое время смогут сохраниться. Этот пакет и мое письмо, переданное матросу, все объяснят».

Поговорив еще немного, Анч вернулся к пленному. Сразу же, следом за ним, вошел командир. Они заняли свои привычные места. Анч в последний раз предложил Марку дать правдивые ответы на их вопросы.

– Вы подтверждаете то, что говорит Люда Ананьева?

– Нет, это неправда.

– Ну, тогда все понятно. Вы, значит, думаете, что погибнете героем, что про вас будут писать песни, сочинять легенды, добудете себе бессмертную славу… Ха-ха-ха!..

Анч перевел свои слова командиру, и тот тоже противно захихикал.

– Но никто не будет знать, как вы погибли. Даже когда найдут ваш труп, все просто решат, что неосторожный юноша погиб в море. Закопают – и все. Крышка!

Командир лодки не понимал слов шпиона, но догадывался об их смысле по выражению лица Анча, и, саркастически улыбаясь, очевидно, добавлял свои замечания, которых Марко, к счастью, не понимал.

Юнга, стиснув зубы, слушал их, а затем, поднявшись, твердо сказал:

– Ошибаетесь, господа: о моей смерти довольно скоро узнают и как следует за нее с вами расплатятся.

– Ха-ха-ха! – смеялся Анч. – Откуда узнают? – И что-то сказал командиру.

Тот выдвинул ящик из стола, вытащил оттуда какую-то бумагу и подал ее Анчу.

Бумажка показалась Марку знакомой. И действительно была знакома, потому что Анч, растягивая слова, прочитал:

– «Мои любимые и самые дорогие. Я должен…»

Кровь ударила Марку в голову, и он бросился на Анча. Но, ожидая такой реакции, Анч заранее вооружился кастетом. Шпион ударил парня по переносице, а матрос, который вскочил в каюту, схватил юнгу за руки и ловким приемом заломил их назад.

– Горячий, – издевательски проговорил Анч. – И все же мы дочитаем.

Матрос стянул руки Марка веревкой, и, бросив его на стул, встал рядом. Шпион дочитал письмо, издеваясь над каждым словом. Тем временем на лице командира проступило настоящее наслаждение, когда он наблюдал за тем, как злится парень, слушая чтение шпиона. Но Марко справился со своими чувствами. Он должен был сохранять спокойствие, равнодушие, не отвечать ни на один вопрос, быть хладнокровным и немым, как рыба, не обращать никакого внимания на своих мучителей. Но каким же образом письмо попало в руки пиратского начальства? Неужели тот матрос с добрым лицом проявил неосторожность, потерял письмо, или у него обнаружили это послание? Что его ждет?

Юнгу вывели в коридор со связанными руками и повели в то помещение, где держали вместе с Найденой. Идя по коридору, он почувствовал на себе чей-то взгляд. Это смотрел на него матрос. Он улыбнулся, и его «доброе» лицо внезапно стало Марку невыносимо отвратительным.

– Провокатор! – крикнул парень и плюнул тому в глаза.