Текст книги "Мать и сын, и временщики"

– Чувствую по твоим блестящим умоляющим глазам, что ты, Иван, весь извелся в ожидании ответов на свои вопросы о деревянном Николе Можайском… Не правда ли, сынок?..

– Как всегда, ты права матушка… – с тихой улыбкой на губах признался Иван-государь.

– Ну, чего же ты смутился – спрашивай!..

– У меня сложилось, матушка, странное впечатление, что на деревянного Николу имеют одинаковые права и литвины, и русские… А тут еще тайна из тайн о его корнях из времен сожжения Гелона Дарием… Гелоны-голяди создали Защитника-Меченосца своего града и перенесли его из мест своего обитания, в конце концов, в Можайские земли… Может быть и была в Глинске деревянная крепость со рвами, да только деревянная статуя Меченосца с защищаемым градом, если и была там когда-то, то все равно оказалась в Можае… Можай через эту деревянную святыню оказался значительно более Священным градом, чем тот же Глинск и другие города… Где-то в твоих давних рассказах промелькнуло, что святыню Николы Можайского литовские князья и воины неоднократно похищали из Можайска – то ли в Глинск, то ли куда-то еще западнее… Вот я, матушка и просил бы тебя, хотя бы коротко рассказать об этом…

– Должна огорчить тебя, сынок… Это совсем темные предания нашего рода Глинских времен ордынского мурзы Лексада и его сыновей-князей, которые служили великому князю Литвы Витовту… По преданиям, во время захвата татарскими войсками хана Едигея Можайска деревянного Николы в Никольской церкви уже не было… Впрочем, татарские воины почитали эту святыню и боялись Николы Меченосца, они никогда бы не подняли на него руку для святотатства… Говорят, что Едигей спалил тогда Можайск после своего набега только потому, что город лишился своего Небесного защитника, о котором он был наслышан…

– А почему же не было в Можайске деревянного Николы Меченосца? – спросил Иван с горящими от любопытства глазами.

– А потому, что литвины по приказу великого князя Витовта украли Николу Меченосца из Никольской церкви в Можайске…

– Украли Николу?.. – глаза Ивана округлились от ужаса. – И Никола Чудотворец не сбежал от воров?..

– В конце концов, все же сбежал, когда помог Литве одно большое дело сделать – выиграть Грюнвальдскую битву с немецким Тевтонским орденом… Для того и прихватили Николу Меченосца на решающую битву воины Витовта, чтобы одолеть магистра ордена Юнгингена… Слух ведь по всей земле прошел – когда-то Никола Можайский «угрел» в видении великого князя Дмитрия Донского перед походом на хана Мамая, переел самой Куликовской битвой… Вот, видишь, сынок, Никола Можайский вмешался в бой двух твоих прапрадедов и взял сторону московского предка твоего… Так и Витовту в союзе с двоюродным братом Ягелло помог Никола Можайский одолеть немцев в битве под Грюнвальдом…

– На чьей же стороне выступает Никола Можайский, раз он такой всесильный, когда дается в руки, а когда сбегает, как его не удерживай? Иногда мне кажется, матушка, что не князья Николу Можайского выбирают, а он – князей… Чью сторону возьмет – того и победа…

– Может, ты и прав, сынок… А из темных преданий времен нашего с тобой предка татарского мурзы Лексада и его сыновей, литовских князей, помогавших Витовту, похитить деревянного Николу из Можайска, до меня дошло только то, что после победы в Грюнвальдской битве икону Николы Можайского с почестями неслыханными провезли по всей Литве…. Какое-то время она стояла даже у нас в Глинске, предполагаемом месте сожженного царем Дарием древнего Гелона… А потом Николу тайно или явно – никто уже толком объяснить не мог – возвратили коим-то образом в Можайск… Вот и возникло новое продолжение старинной легенды: сбежал Никола от Витовта в свой родной Можай… В тот самый град Николин, куда мы с тобой едем… Считай уже приехали…

– Сколько же раз Николу похищали из Можайска, матушка?..

– Спроси чего-нибудь попроще, сынок…

– Значит, святыня Николы Можайского так дорога литвинам и даже полякам, что ее могут снова выкрасть из Можайска?

– Конечно, могут… Только, ты прав, Никола Меченосец сам выбирает князей и государей, которым он собирается помочь в их деле… Только многих князей и государей он готов наказать, а то и сжить со свету…

– Такой вот у нас с тобой, матушка Никола Чудотворец… Не поймешь толком – когда и кому поможет, а когда и кого к ногтю… – сказал с грустной улыбкой Иван-государь, въезжая в город.

Иван все же еще верил, что Никола Меченосец поможет матушке одолеть одолевшие ее тайные болезни, а несчастному братцу Юрию обрести дар слуха, речи и памяти. Но где-то подспудно в его душу, сознание закрадывалось то, в чем он боялся признаться даже себе. «Все хотят проявления для себя благодеяний и чудес от Николы Чудотворец – а о таких многочисленных мистических чудесах и избавлениях от болезней говорится всюду и везде, не только в Можайске… Только странным образом деревянный Никола из тысяч и тысяч к нему припадающих с молитвенными просьбами сам выбирает – кому и когда помочь… Не терпит давления ни духовных, ни мирских, тем более… Дает и отбирает благодать страждущим, как дается в руки врагам своим и сбегает запросто тот»

Ивану понравилось и на государевом дворе, отстроенным в Можайске его отцом Василием, и в Лужецком монастыре в окрестностях города, куда матушка свозила их с братом. Морозный ядреный воздух, красота равнинной русской природы действовали на него вдохновляющее – никогда до этого зимнего паломничества не билось так гулко и восторженно юное сердце, никогда он с таким упоением не смотрел вокруг на заснеженные леса и поля и разбросанные вокруг церквушки и монастыри.

«А ведь многовато их для такого небольшого городка… – И тут же мысль Ивана, опершись на неведомую в сознании интуитивную опору, сделала неожиданный поворот, и от этого оборота сладко защемило в сердце. – …А будет еще больше церквей и монастырей в этом поистине Священном городе… Как я раньше не догадался, когда дважды приезжал сюда «приложиться к Николе»… Ах, да… Я ведь был тогда совсем маленьким… Настолько крохотным и неразвитым для серьезных мыслей, что матушка не досаждала меня докучливыми, как ей тогда казалось, историями про сожженный Гелон, про ее родовой городок Глинск, про Можайск с ее древнейшей святыней – деревянным Николой… А ныне я к нему приду по особому, с желанием не только приложиться к святыне и просить невесть чего, а припасть к истокам древней тайны…»

Иван отвлекся от мыслей, глубже вдохнул морозного свежего воздуха и остановился взглядом на странной картине. Придворный кучер Филипп на повороте нагнулся на правую сторону и, поддергивая напряженной вожжой, принимается стегать поскользнувшуюся пристяжную лошадку по ногам и по хвосту, чтобы прировнять ее к кореннику и чтобы удержать сани от заноса. Почему-то Ивану так захотелось, чтобы именно здесь на повороте у Лужецкого монастыря занесло, развернуло бы сани, и они опрокинули бы седоков в чистые снежные сугробы… Как хорошо бы упасть лицом в этот чудесный снег… Ему-то, Ивану, хорошо – на радость и звонкий смех!.. А каково упасть в снег лицом закутанной в платок больной матушке?.. И что-то больно кольнуло Ивана в сердце – не подумал о самом ближнем и дорогом человеке, в желании опрокинуться в снег вместе с санями…

Но, слава Богу, кучеру удалось удержать на повороте сани. Маневр удался, тройка замедлила ход. Иван решил воспользоваться счастливой минутой и попросил у Филиппа вожжи поправить.

– Кому, как не государю дано править… Сначала лошадьми… Потом подданными своими, всем русским народом… – Улыбнулся красномордый Филипп, передавая Ивану сначала одну вожжу, потом другую, наконец, поочередно все шесть вожжей. – Ай, да государь юный…

– А кнут, Филипп… – Иван возвысил голос, попробуй такому отказать – ни за что.

– Да какой же государь без кнута будет править своим народом… – Серьезно, стирая с лица улыбку, говорит Филипп. – Без кнута, знамо дело, даже лошади занесут, черт знает куда. – Он передает кнут в руки розовощекого счастливого Ивана и усмехается неведомо чему и кому. – Кнут и лошадь понимает, не то что человек… Только человеку кнут нужен больше лошади…

Иван счастлив безмерно, наконец-то, он на этой древнейшей русской земле гелонов и Будинов правит… Наконец-то, вожжи и кнут в его руках… Он немного подражает Филиппу, но только немножко, у государя своя хватка, и свой ход саней и мыслей в голове…

А мысли веселые и снежные на хорошем плавном ходу саней бушуют в юной государевой головушке:

«…Наверняка, гелоны, превратившиеся в этих русских лесистых и болотистых землях в летописных голядей, являются и строителями Можайска – деревянного города с деревянными храмами и скульптурами… И творцами легендарного Николы Можайского – с мечом и градом в руках… Может, и была в матушкином Глинске крепость с длиной каждой стены в тридцать стадий, только почему бы не быть такой крепости в этой древней земле искони… Неизвестно, какой город деревянный сожгли персы Дария – в Глинске или Можайске, который вполне мог называться тогда Гелоном, а после Голядом по названию племени гелонов – голдяди… Если даже Глинск – это Гелон, то единственную деревянную святыню Меченосца, Охранителя града там не сохранили, а перенесли в эти земли… Вполне может быть, после сожжения Гелона персами его главную святыню времена Защитника града Меченосца, деревянную скульптуру гелоны-голяди перенесли в Можайские земли… А потом, когда до этих земель дошли первые христианские проповедники, возможно сам святитель Андрей Первозванный, благодаря христианской проповеди святыню обрядили в святительские одежды Николая Мирликийского… И возникла чудотворная икона Николы Можайского с древними корнями – от гелонов-голядей…»

Такие или мысли проносились в голове юного кучера-государя Ивана, упоенного управлением запряженной русской тройки?.. Кто знает, что придумается, на плавном санном ходу в древнейших землях, что искони?.. Недаром, где-то сбоку промелькнуло местечко Исконна… Только лет снежных саней по благословенной священной древнерусской земле и обжигающая тайна этих мест с появлением деревянного Николы Меченосца, тайна, которой бредил юный государь денно и нощно после рассказов матери, породили еще тогда у Ивана мысль о «Священном городе русских»…

Он еще не думал о том, как, каким образом превратится Можайск, куда он в третий раз в жизни приехал с матушкой на молебен к деревянному Николе Меченосцу, превратится в Священный город русских… Но что-то его подвигало к этому… А окончательно подвигнуть государя будет дано – недаром! – преподобному Макарию, который вышел из этих мест, служа здесь в Лужках игуменом, молился за его рождение…

И подумал счастливый Иван на хорошем санном ходу: «Глядишь, когда-нибудь мы вместе со святым отцом Макарием окажемся причастны к рождению на этой земле Священного города Русских со святыней чудотворной Николы Можайского в центре народного паломничества и почитания, что искони здесь, со времен сожженного Гелона… И будет у исторического преемника Гелона сожженного, Священного града Николы Можайского потрясающий расцвет, и неслыханное доселе количество монастырей и церквей… И будет народная слава по всей русской земле почитания святыни православной, превратившейся из деревянного языческого божества в деревянных храмовых святилищах гелонов по мере утверждения христианства в святыню всех православных Николы Можайского Чудотворца…»

16. Литургия у Николы Можайского

Иван уже вкусил в Москве торжество и таинство церковной литургии – главнейшего из богослужений, выражающего главные идеи христианского миросозерцания и главные цели христианской церкви и установленной самим Иисусом Христом на Тайной вечере. Но он осознавал, что он многого недопонимает в этом торжественном действе. К кому же обратиться с вопросами и советами, как не к матушке. Уже на ночь глядя, на Можайском государевом дворе, перед завтрашним утренним молебном у деревянной иконы Николы Чудотворца, он упросил матушку разъяснить ему божественную суть литургии и молебнов.

Матушка была бледна и слаба, но отказать просьбе сына, ссылаясь на нездоровье, не решилась. Юрия уже уложили спать, и они неспешно беседовали вдвоем.

– Ты быстро взрослеешь, мой мальчик… – нежно сказала Елена. – Скоро станешь совсем большим. Только став взрослым, сильным и уверенным государем, не гони прочь от своей души любознательность… Да и не напускай на себя, как некоторые князья-умники вид надменного, кичащегося умом и память всезнайки…

– Но я еще так мало знаю, матушка… – жалостливо проговорил Иван. – Так хочу знать больше… Куда мне до всезнайки…

– Великие князья мастаки поучать, а учиться им времени нет в государственных хлопотах… Не будь, таким всезнайкой, нахватавшимся вершков, да не знающим корешков истории, Христианства, точных наук…

В тот памятный вечер от матери, великолепно знавшей греческий язык, Иван с удивлением узнал, что слово «литургия» переводится как «общее дело». Опережая вопросы сына – чье, с кем, зачем это «общее дело»? – мать вспомнила, что уже из первого послания к коринфянам видно, что при первых учениках Христа, апостолах, литургия соединялась с «вечерями любви», или по-гречески – «Агапами».

– Все христианство зиждется на любви…. Пронизано любовью к ближним… – постаралась улыбнуться Елена, борясь с нездоровьем, тайными дурными предчувствиями. – Не будь вечной и страстной любви Христа к людям, даже к тем, которые распинали его, никогда бы его учение не тронуло души верующих после распятия и вознесения на небо…

– Как красиво звучит на русском языке: «вечери любви», гораздо благозвучней, чем на греческом – Агапы…

– В первые времена христианства… – продолжила ровным спокойным голосом Елена. – …Великое таинство евхаристии совершалось не во время дневного богослужения, а отдельно и – в подражание Тайной вечере Иисуса Христа – вечером и соединялась с общею вечерею-ужином. Собрания первых христиан представляли двоякое общение, с Господом и братское друг с другом, и назывались они вечеря Господня и вечеря любви. По преданиям, каждый из участников вечери любви приносил с собой еду. С увеличением количества участвующих в вечере любви стали случаться беспорядки, о которых с сожалением сказал апостол Павел…

Елена по случаю нездоровья была не в состоянии припомнить, как по поводу беспорядков на вечерях высказался апостол Павел. Но любопытный Иван настоял на том, чтобы найти первоисточник.

– Ведь такие беспорядки могут случаться и в наши дни… У того же Николы Можайского завтра или после… Какие же были советы апостола, чтобы разумно устраивать благостные вечери любви?

К счастью в Елениной палате государевого дворца еще со времен великого князя Василия была собрана внушительная полка богословской литературы. И великая княгиня без труд нашла нужную книгу «Послания к Коринфянам» и нужное место в ней, для того, чтобы удовлетворить любознательность юного государя.

– …Вот, слушай, сынок, слова апостола Павла. – Елена открыла требуемую страницу и прочитала негромко, но с выражением на древнеславянском языке: «Сходящымся убо вам вкупе, несть Господскую вечерю ясти: кииждо бо свою вечерю предваряеть во снедение, и ов убо алчет, ов же упивается. Егда бо домов не неимата во еже ясти и пити; или о церкви Божией нерадите, и срамляете неимущыя; что вам реку; похвалю ли вы о сем, не похвалю…». Все понял, сынок?..

Иван кивнул головой и грустно произнёс:

– Понял, матушка… Таинство всегда тайна для мозга, оно для души не тайна…

– Вот оттого с тех пор церковь отделила от вечерей любви отправление таинства евхаристии… – Елена мягко улыбнулась. – Только Римское государство долго не признавало христианство… Тебе как будущему царю Третьего Рима надобно помнить об этом. Кому, как не тебе, нужно в памяти держать важнейший исторический момент признания Римом христианства в качестве государственной религии… Так вот, когда государство признало христианство и богослужение открыто стало отправляться в церквях, вечери любви утратили свое значение и даже воспрещались поместными соборами в четвертом веке. Но еще долго и после воспрещения сохранялись у христиан общие трапезы в дни чествования памяти мучеников, а впоследствии и при погребении родственников… Отсюда и русские поминки… – Елена тяжко вздохнула и спросила изменившимся голосом. В глазах и словах ее были слезы. – Ты был тогда совсем маленьким Иван, но тебя выносили на поминки по государю Василию, отцу твоему… Помнишь?..

– Помню, матушка…

– Тебе, сынок, наверное, будет интересно узнать, о связи поминок по усопшему с верованием в тайную силу святителя Николая Чудотворца… Ему, единственному Угоднику Божьему отводится не только роль святого Защитника и Спасителя смертных – купцов, землепашцев, воинов и моряков – но и роль Святого Проводника при переводе праведников в рай небесный… Потому в руки усопшему часто дают или иконку святого Николая, или его молитву-записочку, чтобы усопшего, чтящего при жизни Господа и святого Николая, приняли на том свете и определили в царство небесное по праведности… Часто Николай Угодник даже изображается привратником Царства Небесного, один или вместе с апостолом Петром… Поэтому Никола Можайский и охраняет этот Град Небесный мечом… Видишь, сынок, какие светлые образы навевает святой Никола, Защитник Града земного и Небесного… Один из них земной, считай – Гелон, Можай, вся Русь святая, а другой – Град Господа, Царство Его…

– Что бы я делал без тебя, матушка… – Иван обнял мать и трогательно расцеловал. – Моя голубушка, сказительница дорогая… Столько ты знаешь, столько уже рассказала… Вовек не забуду…

– Только чует мое сердце… – Елена отерла слезы умиления от порыва сына. – Спешить мне надо со своими рассказами… Неровен час… Как бы… – Она не хотела пугать сына, предрекая сыну детскую судьбу круглого сироты и резко оборвала такие слезливые речи.

– Ну, что ты, матушка, голубушка моя… Не надо…

– Ладно… – Елена постаралась зять себя в руки и нарочито сухим бесстрастным голосом продолжила рассказ о божественной сути литургии и молебна. – … О содержании литургии апостольских времен известно лишь то, что в состав ее входили чтение Ветхого Завета, пение псалмов, священных песней ветхозаветных и песнопений собственно христианских, поучения и молитвы. Причем порядок литургии определялся усмотрением предстоятеля, который возносил молитвы и благодарение… А теперь о молебне, или о молении Господу Богу, или Богородице, или святому Николе Можайскому Чудотворцу… Это тайное просительное или благодарственное действо, в которое каждый верующий вкладывает всю свою душу… Ибо без веры ни одна из твоих молитв тому же деревянному Николе Можайскому никогда не исполнится – знай это сынок… Ты уже много знаешь о деревянном Николе, но это только крохотка истинного знания о нем… Ведь Град земной и Небесный, и веру, и храм души верующего дано спасать и защищать воинственному Николе Меченосцу и Чудотворцу… Именно сейчас тебе так важно обрести для своего царства Третьего Рима своего Спасителя и Защитника помимо Господа и Богородицы… С тем и иди завтра на первый в твоей жизни молебен, к которому ты подготовлен…

– Ты считаешь, матушка, что я подготовлен?

– Для своего возраста, сынок, да… – успокоила взволнованного Ивана Елена… – Много еще в твоей жизни будет торжественных молебнов, царь-государь Третьего Рима… К примеру, царские молебны, совершаемые во дни рождения, тезоименитства, восшествия на престол и коронования Государя и Государыни Императрицы, в дни рождений и тезоименитств наследника престола и других Высочайших особ… Молебны в священные дни храмовых праздников, в дни великих государственных событий и побед над врагами Третьего Рима… Впрочем, верь, сынок и в тайную священную силу молебнов в годины государственных бедствий – нашествия врагов-иноплеменников, эпидемий, неурожая, стихийных бедствий, не дай Бог…

– Не дай Бог, матушка…

Знатные литургия и молебен проходили 24 января 1538 года в Можайском Никольском соборе у деревянной иконы Николы. Именно об этом дне последнего года жизни Елены Глинской, когда она сильно болела и часто ездила на богомолье в монастыри, написано в старинной древнерусской летописи, вошедшей в Никоновский список. Что великая княгиня Елена Васильевна вместе с восьмилетним великим князем Иваном Васильевичем и его братом, четырехлетним князем Юрием Васильевичем приехали в Можайск «помолиться образу святаго и великого чудотворца Николы, слушав молебна и божественна литургиа и знаменався у Святого образа».

…Хор митрополичий на левом клиросе и можайских прихожан – на правом попеременно оглашали золотые своды Никольского собора слаженным певучим сладкогласием… С легким шипением и потрескиванием огоньки толстых праздничных свечей озаряли торжественные бородатые лица московских бояр и воевод, можайских купцов и посадников. Служил сам митрополит Даниил, походивший внешне на страстотерпца-великомученика. Был он, как всегда, по такому торжественному случаю, заранее обкурен серой, чтобы не отвлекать молящихся своим черезчур розовощеким видом. Плотный с жирными плечами Даниил своими живыми блестящими глазами буквально пронизывал прислуживавших ему дюжину дьяконов, звякающих тяжелыми кадилами – упаси Господь сделать не так и не то, не в унисон первостатейному державному чину…

В клубах терпкого ладана плыл бледнолицый великомученик-митрополит, словно сошедший иконной доски древнего письма, по обе стороны, как мелкие лодчонки за крупным кораблем, подгребали длиннобородые архиереи с поджатыми губами. Зычными возгласами дьяконов наполнялись своды Никольского собора, призывая к ликованию души православных на торжественной литургии и молении Николе Можайскому Чудотворцу…

На царском месте Никольского собора стояли мать и сын, государыня и государь с одухотворенными лицами от несуетных мыслей, полных благочестия… Неподалеку стоял, как пришибленный, маленький княжич Юрий с разлившейся по лицу сладкой блаженной улыбкой… В церкви его жалели больше, чем государыню…

Иван с восторгом и нежностью во все глаза глядел на деревянного Николу Можайского и вспоминал рассказы своей матушки о легендарном христианском святом. Как уже после своей кончины святой Николай сотворил множество чудес, сохранившихся в житийной литературе и народной памяти. Чудотворно спасал от потопления, освобождал из плена и темницы, даровал исцеление погибающим, болящим, недомогающим. Даже воскресил школяров, порубанных на части злым хозяином постоялого двора, где те случайно остановились на ночлег. Многих вытаскивал бедолаг из горькой нужды, прозябанья, нездоровья любимый народом Чудотворец Николай, «Бог русский Никола».

Иван молил изо всех сил святого Николая спасти любимую матушку от тяжкой болезни, чтобы обрела она драгоценное здоровье… Молил святого, чтобы спас он несчастного Юрия от тяжелого наследственного недуга… Откуда было знать юному государю Ивану, что в Никольском соборе его матушка молит Николу Можайского не о себе и да же не о несчастном Юрии, только о том, чтобы он спас от смерти и защитил в тяжелой жизни, насколько это возможно, сына-государя…

Может быть, Елена Глинская тогда в отличие от многих, благодаря тому, что в ее жилах текла татарская и литовская кровь, уже знала, что нельзя просить и, тем более, требовать от святого в ипостаси Николы Можайского всего и многого, чего ему выполнить не под силу… А вот об одном она молила всем своим материнским сердцем Николу Можайского – спасти ее сына от нависшей над ним смерти, спасти и защитить будущего царя Третьего Рима… В других монастырях и церквях Елена Глинская еще успеет помолиться и за несчастного Юрия, и за себя, а в древнем Можае, преемнике Гелона, Николине граде она молилась только за сына-государя у Николы Можайского Чудотворца…

Отходил молебен в Никольском соборе. Иван не отрывал глаз от деревянной иконы Николы Можайского, внимательно разглядывая на ней облачение епископского сана: хитон, ризу и омфор, но в воинствующем облике Николы больше всего привлекали меч и град, ведь своим небесным мечом святой защищал Отечество с его государем, веру православную. «Кого же защищать в православном Отечестве, как не его град веры, как не его государя православного?» – удивился своему маленькому открытию юный Иван-государь. И пылко возлюбил он отныне, как никто другой до этого из русских государей, образ Николы Можайского, проросшего таинственным образом из седой языческой древности сожженного Гелона, перелопатившего в обретенной христианской сути и символической ипостаси языческие корни. Недаром приглянувшаяся Ивану государственная ипостась Николы Меченосца, защитника веры, Отечества и царя, превратит скоро государя Грозного в творца Священного Николина города русских – Можайска, с великим множеством, под сотню, церквей и монастырей…

Иван на молебне в Никольском соборе живо сравнивал традиционный образ Николая Мирликийского, благословляющего и с Евангелием в руках, и образ Николы Можайского, держащего в правой руке обнаженный меч, а в левой – град Отечества, веры в виде октагона с зубцами. Ивана потрясала и вдохновляла необычная скульптурная иконография Николы Можайского, напоминающая ранние греческие статуи и, вместе с тем чудотворная символика и метафоричность: мечом святой охраняет град – Отечества, веры, царя…

Иван был уверен, что ни один мастер на земле не мог исполнить чудотворную икону так невероятно пластично и выразительно, чтобы голова святого глядела на молящегося то с пониманием, то с иронией, а то и с презрением и сарказмом, хотя при этом всегда в облике святого чувствуется нечто величественное, неземное, божественное… «Только такой «Русский Бог Никола», подумал в Никольском соборе Иван-государь. – Мог появиться на Руси святой на древней Земле Можайской, что искони, у перекрестья ее стратегических дорог…»

А еще он живо попытался представить подход к чудотворной иконе Николы Можайского паломников или даже врагов-неверных… Деревянная статуя Николы Можайского расположена в глубине церкви, причем она приподнята на тумбочку, возвышаясь над подходящими к ней людьми. При подходе не видно рук Николы, которые скрыты в полумраке церкви завесами темного церковного балдахина.

И только когда подходят вплотную к деревянной статуе Николы, то в ужасе для себя видят занесенный над ними сверкающий разящий чудотворный меч Меченосца. Меч неожиданно напоминает о Небесном Мстителе. Мало ли кому Никола предлагает Небесную Защиту, но он способен и на Мщение своим разящим Небесным мечом. Мстительно врывается в судьбы малых и больших грешников и обрушивает меч кары, не щадя счастливых до этого жизней и судеб. Сложно оценить, что чувствуют подходящие к Николе, многие ведь искренно верят в свою безгрешность… А какие-то отпетые грешники и не особо задумываются на тему о Небесном Мщении, не слишком-то веря в чудодействие русской святыни, для кого то распространяющей Небесную Защиту, а кому-т о грозящей Небесным Мщением…

И вот входят великие или малые грешники, а то в изначальном грехе своем враги Отчизны Русской и православия, в «Дом Николы меченосца», идут к самой чудотворной иконе. Видят пока только ироничный лик святителя и ничего не подозревают. И вдруг – сверху на них вознесенный меч Небесного Мщения! И смертельная пауза, и страх в душе жалкой перед этим разящим мечом судьбы. Никола Можайский сверху всем своим гордым и грозным как бы говорил большим и малым грешникам:

– «На вас аз есмь с мечем!»

Наблюдательный Иван обратил внимание на спокойное бесстрашие матушки, прикладывающейся к деревянному Николе, и нервозный вид суетящегося митрополита Даниилом у ног Николы Можайского – сера сошла с его щек, а вытаращенные глаза на потной красной физиономии выражали страх и недостойное беспокойство, как будто великая княгиня подвела Даниила под меч на заклание…

Литургия, молебен отошли… Засуетились церковные служки и ярыжки из окружения великой княгини и митрополита. Заколебались хоругви, иконы и крест, поднятые на руках – в ожидании новой кульминации, крестного хода…

Иван еще ни разу – осознанно – не участвовал в торжественном церковном шествии с иконами, хоругвями и другими святынями храма, с большим крестом впереди, и сердце его бешено застучало – вот он первый в его жизни крестный ход – здесь и сейчас в «его Можайске»! Он понял, что это не простой, а чрезвычайный крестный ход – в честь их с матушкой!..

Как-то само собой в приготовлениях к крестному ходу в голове Ивана возникли мысли именно здесь в Можайском перекрестье дорог: «О кресте, как весьма древнем орудии казни, употреблявшемся поначалу римлянами лишь по отношению к рабам… Когда пригвожденные к кресту рабы умирали от голода, если смерть не ускорялась кровотечением из прибитых рук и голеней… А после распятия пришедшего на землю Спасителя Крест согласно «христианскому нравственному богословию», преподанному мне матушкой означает уже нечто иное… Крест – это уже символ жизненных лишений, страданий, тяжелых обязанностей, мучительной борьбы нравственного долга с искушениями греха, все, что христианин обязан выносить мужественно и благодушно, не нарушая требований религии и внушений чистой совести…»

Иван почувствовал руку матушки на плече и ее тихий грустный голос:

– Милый мой, я знаю, о чем ты думаешь перед первым твоим осознанным крестным ходом – о смысле креста… Вообще, и в своей жизни… Как нести свой крест, как вынести его? Правильно?

– Правильно, матушка… – прошелестел одними губами Иван…

– Запомни, сынок, слова Иисуса Христа из Евангелия от Матфея: «Кто не возьмет креста своего, тот недостоин Меня»… – и прошептала тихо в ухо сыну мать Елена. – Не бойся ничего, не бойся Креста своего… Здесь у Можайского перекрестья я молилась перед Николой Чудотворцем только о твоем спасении, чтобы он распространил на тебя свою Небесную защиту… Я свой крест вынесла… Тебе его еще нести… Не бойся, креста своего, помни завет Сына Господа, Спасителя нашего…

– Я буду помнить, матушка… Я вынесу свой крест, не испугаюсь ноши тяжкой… – выдохнул Иван.

Он на выдохе почему-то встретился взглядом с митрополитом Даниилом, который поспешно отвел глаза. Сделал вид, что слушает местного настоятеля Никольского собора – как и кому нести в крестном ходу деревянную икону Николы Можайского на специальных носилках.

«Может, настоятель предложил митрополиту нести икону Николы, а тот из-за страха отказался? – подумал Иван, внимательно разглядывая лицо митрополита, со лба которого пот лился градом. – Так оно и есть – волнуется слишком, потеет. Суетится и боится под мечом стоять, грехи тяжкие за собой зная».

Иван снова почувствовал на своем плече руку матушки, подтолкнувшую его чуток к деревянной статуе, которую торжественно на носилках проносили мимо него, и без всяких внутренних колебаний обратился к настоятелю и митрополиту: