Текст книги "Мать и сын, и временщики"

31. Противостояние и отпор

Решимость юного государя и вдохновленных его примером властей предержащих, передалась жителям московским и простым воинам со знатными воеводами, которые в едином порыве энергично стали готовиться к отпору вражеского нашествия. Само известие о том, что сам государь Иван остается в Москве и никуда не бежит из нее, вдохновили необычайно народ и войско русское и способствовали как дружной работе москвичей по укреплению оборонных сооружений, так и решимости воинства дать отпор врагу на подступах к столице – на окских рубежах.

Подробные распоряжения правительства Ивана Бельского, отдаваемые именем государя по подготовке к осаде, также играли важную роль в укреплении несломленного народного духа. Чуть ли не всех жителей столицы расписали на боевые дружины для защиты городских стен, ворот и башен, в самых удобных местах заранее расставили пушки, сильно укрепили посады московские надолбами.

Слух народный о том, что дух государя укрепила чудотворная икона Владимирской Богоматери, и этот дух передался боярской Думе и воеводам – сам творил чудеса решимости и готовности к отпору! Оживилась душа народная: все дружно клялись умереть за своего государя, а не побежать от неверных, не отдать им столицу святых гробов Русских Угодников, православных церквей и домов своих. Словно сверхъестественная волна от чудотворного Владимирского образа, у которого молился за Русь святую юный государь, прошла по Москве и ее пригородам: вдохновленные мужеством и стойкостью государя, все русские люди, простые и знатные, являли такой же пример неуныния, стойкости, терпения, мужества…

Как в сравнении со страшным для сожженной Москвы 1382 годом все чудесным образом изменилось жарким летом 1541 года во взаимоотношении верхушки власти и простолюдинов. Власть предержащие не спасовали перед лицом надвигающейся военной опасности, перед страшным ликом нашествия неверных, не побежали с нажитым добром и семействами, куда глаза глядят! Да и простой люд не мечется, не паникует, не бунтует, не думает об измене, а с воодушевление необычайным готовится встретить беспощадного врага – грудь в грудь!

В войске тоже чудесным образом вдруг произошло зримое поднятие болевого духа. Чуть ли не всегда слабым местом московского войска было то, что какие-то воеводы не могли терпеть над собой старшинства и начальства других – сколько бедствий принесло это непокорство, отказ от единоначалия армии…

Знаменитые и неизвестные полководцы и военачальники словно соревновались в старейшинстве и знатности своих княжеских и боярских родов между собою и не желали зависеть ни от младших, ни от равных с ними. И все это вопреки разумным государевым назначения и распоряжениям…

Если государи старые Василий Иванович и, тем более Иван Великий еще умели обуздывать воевод за их «местничество», то юному государю Ивану вряд ли удалось одному справиться с этой старой неискоренимой болезнью – первенства родов и мест во главе русского войска. Сие зло могло испортить любой благой порыв воинства, вселяя дерзость и неподчинение младших военачальников старшим, прения и вражду в русском стане.

Государь воспользовался разумным советом своего ближнего дьяка Ивана Курицына, сына главы «еретической партии» и любимца Ивана Великого послать строгую «государеву грамоту» в войска Дмитрия Бельского на окских рубежах, чтобы прекратить все недостойные несогласия и свары перед решающей битвой с татарами и турками. Письмо Курицына было написано именем государя и было более чем примечательным.

В ней государь писал: «Ока да будет неодолимою преградою для хана… А если не удержите врага, то заградите ему путь к Москве своею грудью. Сразитесь крепко во имя Бога всемогущего! Обещаю любовь и милость не только вам, но и детям вашим. Кто падет в битве, того имя велю вписать в Книги животные, того жена и дети будут моими ближними…».

«Животными книгами» дьяк и государь называли поминальные книги (синодики) для заупокойной молитвы… Много жизней собиралась отдать Русь за отпор беспощадному нашествию неверных – «от мала до велика» Тавриды, ногайских и прочих улусов…

Отсылая дьяка Ивана Курицына правой рукой главного воеводы Дмитрия Бедьского на Оку, юный государь сказал.

– Когда-то матушка мне прочитало одно странное произведение, которое чем-то подействовало, запало в душу, несмотря на скрытые плевела ереси…. Слушай… Душа самовластна, заграда ей вера. Вера – наказание, ставится пророком. Пророк – старейшина, исправляется чудотворение. Чудотворения дар мудростью усилит. Мудрость – сила. Фарисейство – жительство. Пророк ему наука. Наука преблажная. Сею приходит в страх Божий. Страх Божий – начало добродетели. Сим вооружается душа… Ты знаешь, откуда этот отрывок?..

Дьяк ответил не сразу, внимательно разглядывая государя. Тяжело вздохнул и тихо ответил:

– Это из «Лаодикийского послания» моего отца дьяка Федора Курицына, служившего верой и правдой до конца жизни своей, до смерти знаменательной твоему деду Ивану Великому, государь.

– Матушка рассказывала, что мой отец, государь Василий подозрительно к нему относился, потому что он поддерживал еретиков жидовствующих, стоящих за соперника отца Дмитрия-внука и великую княгиню Елену Волошанку… А дед мой Иван считал твоего отца первым любимцем, был без него во внешних делах, да и во внутренних, как без рук… Главой еретической партии был твой отец, Иван, тайно и явно поддерживал еретиков жидовствующих…

– Это что-то меняет в твоих нынешних взглядах в отношении меня, государь? – спокойно спросил Иван Курицын. – Может, на Оку к главному воеводе другого помощника пошлешь?…

– Совсем ничего не меняет, Иван… Кому же, как ни тебе, спешить на Оку с нашей грамотой, чтобы воеводы не передрались между собой… – Иван тяжело вздохнул и сказал. – Когда молился перед Владимирской иконой Пречистой Богоматери, разные видения в глахах моих проплывали… Многие ушли без следа – и о превратностях судьбы князей Бельских, Шуйских, прочих, а вот мотив противостояния остался… Причем не только русско-татарского, но и династического, политического разных партий, религиозного – иосифлян-стяжателей, нестяжателей и жидовствующих, и все это при постоянной латинской угрозе с запада, с натравливанием, как сейчас, на нас турок… – Государь спокойным и чистым взглядом посмотрел дьяку в глаза и попросил. – Будь со мной откровенен… Я ведь только моления у чудотворного Владимирского образа ощутил себя настоящим государем… Забудь, что мне одиннадцать лет… Отвечай и помогай мне, как твой отец, дьяк Федор отвечал и помогал моему великому деду… Так уж на Руси святой все в тугой узелок затянулось, что в решающие моменты противостояния с татарами – тогда на Угре с Ахмат-ханом, и сейчас на Оке с Саип-Гиреем – помощь государям московским оказывают еретические и иудейские партии, и везде во главе дьяки Курицыны… Это что не случайно?.. Словно на давление страшной силы латинян во главе с папой, стремящихся столкнуть в кровавой бойне русских и турок неверных с крымчаками какая-то таинственная рука помощи протягивается… Не лукавая ли рука, не лукавая ли помощь?..

– Как сказать, государь… Когда переплетаются интересы многих партий, в том числе латинской, иудейской и местных боярских, поддержка иудейская может решить все, в интересах наших… – Иван Курицын наморщил лоб. – Латинской партии папы выгодна война турок и русских ради идеи фикс – устроить крестовый поход христиан на неверных османов и устлать кровавый путь на Константинополь трупами православных… Но война с турками-османами не выгодна русским и иудеям, потому иудейская партия и стала естественным союзником Руси в отражении бескровном турок и крымчаков… Как раньше иудейская партия помогла твоему деду, государь, Ивану Великому устроить военный союз Москвы с Тавридой против Литвы и Волжской Орды… Потому и отец мой Федор был проводником политики Ивана Великого с иудейской и крымской поддержкой… Трудно сказать, что Иван Великий не осознавал лукавства помощи иудеев и крымчаков в противостоянии с Литвой, латинской Европой… Но и твоего деда, государь, латиняне все время натравливали на османов, прельщали завоеванием Константинополя, как наследства царского, полагающемуся ему после династического брака с твоей бабкой Софьей Палеолог… Со стороны латинян было не меньшее лукавство и коварство, нежели со стороны иудеев и крымского хана Менгли-Гирея, только без татарской помощи с Тавриды не устоять бы Москве против прельщения и давления Литвы и латинян… Вот и рассуждай, государь, определяйся с лукавством, раз в 11 лет почувствовал в себе силу государя русского, вошел в государев разум.

– Выходит, без иудейской партии никак не справиться – что деду Ивану Великому, что мне – с внешней угрозой неверных ли, латинян ли?..

– У них, иудеев, свои интересы, свои счеты с латинянами, сжигающими их за ересь на кострах инквизиции… У Москвы свои интересы, но только в каких-то критических точках для Руси, перед ее разломами, катастрофами они пересекаются, хотя, разумеется наши русские интересы превыше всего… Руси покровительствует Богоматерь, которую иудеи не признают, у них все по-другому во взаимоотношениях см Господом по подсказкам своих пророков ветхозаветных…

– По твоему выходит, что и сейчас иудейская партия поддержит меня, поможет государю православной Руси в схватке с неверными?..

Курицын загадочно улыбнулся и промолвил:

– Когда-то иудейская еретическая партия поддерживала царевича Дмитрия-внука в значительной степени только потому, что мать его была тайной иудейкой по вере крови и вере покровительницей еретиков… Отец Федор мне много перед смертью рассказал на этот счет – и о тайнах брака своего с твоей бабкой на радость с интриганами-латинянами, что сами себе на уме… А есть еще таинственные смерти Марии Тверской, Ивана Младого, Дмитрия-внука, прочих менее знатных воевод и князей… Вот разделаемся с неверными, тогда, если у тебя, государь, возобладает историческое любопытство – проговорим… Только не думай, что с победой партии Бельских над Шуйскими все успокоится… Иудейская еретическая партия сейчас на стороне Бельских… Недаром иосифляне согнаны даже с духовного престола… Противостояние русских с неверными на Оке происходит вместе с противостоянием иосифлян-стяжателей и нестяжателей с еретиками по земельному вопросу…

– Значит, еретики жидовствующие с нестяжателями никуда не исчезли после Соборных решений о сожжении и наказании носителей ереси?.. – вздрогнул всем телом Иван-государь.

– Да куда ж им исчезать-то?.. Тебе, государь, с ними жить и государить… Свою линию гнуть и от латинян с неверными отбиваться…

– А меня лично за что может поддержать иудейская партия в противостоянии с латинянами и неверными?

– У великой княгини Елены Глинской, твоей матушки, государь, между прочим, есть тоже иудейские корни, и ее брак с государем Василием тоже не случаен…

– Я уже слышал об этом от матушки… – тихо произнес Иван. – Знаю, что даже рождение мое не случайно… Правда, матушка больше мне рассказывала о молитвах Макария Новгородского ради моего рождения, чем о иудейской поддержке ее брака с батюшкой… Когда-нибудь разберусь сам… – Иван посмотрел испытующе на дьяка. – Может, с твоей помощью, Иван Курицын, если не рассоримся с тобой раньше времени… Острый ум и память любимцев государей – где лекарство, где отрава…

Дьяк сделал вид, что не расслышал скрытую угрозу 11-летнего отрока, входящего в государев разум, потому с добродушной улыбкой спросил:

– Интересно, что рассказывала тебе, государь, матушка о «Лаодикийском послании» отца?

– Рассказала мне, что в словах твоего отца мудрость в том, что страх Божий есть жизненное начало добродетели. Сим вооружается душа живая и вечная, которую надобно сохранить от замутнения… Зло может обуздать только сильная вера – вера в существование Господа Бога… И еще, что устами пророков-вольнодумцев, к которым матушка относила твоего отца, знай об этом, дьяк Иван Курицын, вещает Дух Святой… А общение с пророками для православных христиан считается радостью, счастьем души, священнодействием…

– Приятно это слышать, государь, об отце Федоре, помогшем Ивану Великому победить бескровно татар Ахмат-хана на Угре, содействовавшему по мере сил своих скромных прорыву Руси на востоке и западе… Вот и нам, государь, придется следовать пути деда твоего и отца моего…

– Надеюсь, его сын поможет такому же прорыву на Оке, бескровному отражению крымчаков с турками…

Федор Курицын отбыл с государевой грамотой в русские войска главного воеводы Дмитрия Бельского – на окские броды – а юный Иван-государь, входящий в государев разум, еще долго после ухода дьяка размышлял о сложных хитросплетениях и таинственных взаимосвязях династического, политического, идейно-религиозного противостояний в жизни православного государства и православных государей…

«Неужели когда-нибудь во всеобщем противостоянии мне, будущему православному государю Ивану объединятся все. И династические противники во главе с тщедушным Владимиром Старицким, и верхушки враждующих боярских партий с идейными знаменами стяжателей и нестяжателей. Все только для того, чтобы к престолу придвинуться поближе, и разгромленные, но недобитые еретики жидовствующие, блокирующиеся с нестяжателями – и все это при внешних вражеских угрозах неверных и латинян, мечтающих о крестовом походе против турок?..» – тревожно размышлял Иван, прежде чем думы его постепенно вернулись на окские броды.

Воеводы на Оке с неподдельным восторгом и умилением слушали государеву грамоту из уст боевого дьяка Ивана Федоровича Курицына, правой руки главного воеводы Дмитрия Бельского. По нраву воеводам пришлась эта государева грамота. Живо откликнулись военачальники на призыв государя обуздать «местничество» – соперничество родов – перед ликом страшной военной угрозы со стороны неверных. Промеж собой так говорили некогда сварливые, недоверчивые друг к другу русские воеводы:

«Забудем вражду и себя, враждовавших прежде… Вспомним великую милость к нам великого князя Василия… Так послужим малому сыну его Ивану, коего слабая рука не владеет еще оружием… Послужим малому, да от великого честь примем!.. Если исполнится наше ревностное желание, если победим, то не в одной Русской, но и в чужих, отдаленных землях прославимся. Мы не бессмертны – только счастье умереть за свое Отечество и православного государя! Господь Бог и православный государь не забудут нас!..»

И вот эти дотоле упрямые, сварливые воеводы вдруг, как от искры бодрящей – после государевой грамоты – встрепенулись: плакали, клялись в верности к юному государю и все отдать для победы над неверными, называли себя братьями, обнимали друг друга в восторженном порыве единодушия и примирения.

Воеводы выходили из своих шатров к войску и читали грамоту государеву простым воинам, говорили от себя, от всего сердца – с неподдельным глубоким и добродетельным чувством о важности победы Руси святой, избавления ее от нового нашествия ледяной татарской лавины степняков.

Действо в русском стане на окских берегах было неописуемое. Воины в порыве радости сердца от русского православного единения кричали:

– …Постоим за Русь святую!..

– …Победим или оставим свои кости на Окских бродах!..

– …Хотим, хотим пить чашу смертную с татарами за государя юного!..

– …Когда, вы отцы наши, воеводы русские, согласны между собою, идем с великой радостью на врагов…

– …Когда все русские едины, не страшны неверные – побьем супостатов!..

Такое единодушное противостояние не тяготило уже русской души воинства: все многочисленные могучие полки придвинулись к окским бродам – стройно и бодро, в их рядах уже не могло быть смятения, раздрая и недоверия к отцам-воеводам…

И хан Саип-Гирей к тому времени пришел к Оке и стал 30 июля на высотах противоположного окского берега. Не было на реке ледяной толстой корки, как поздней осенью 1480 года на Угре-реке – но и по окским бродам переправляться на берег, занятый русским воинством, хан-крымчак не торопился. Что-то его насторожило, выбило из привычной колеи.

Хан Саип-Гирей при виде передовой московской рати под началом князей Ивана Турунтая-Пронского и Василия Охляблина-Ярославского дивился, что перед его огромным войском на одной стороне Оки на другом берегу у окских бродах стоят хорошо вооруженные передовые московские полки с развернутыми знаменами, готовые к бою. Все же численность передовых московских полков в сравнении с татарской и турецкой силой была невелика, потому кто-то из татарских мурз даже впопыхах приказал спустить плоты на реку и переправляться на другую сторону Оки, чтобы опрокинуть не столь многочисленных русских.

Турки поддержали своих татарских соплеменников: стреляли из пушек и пищалей, чтобы прогнать русских с другого берега и без помех дать высадиться туда первым татарским отрядам на плотах. Только и под пушечным огнем передовые полки русских не дрогнули и не смешались – поражали стрелами приближающихся на плотах врагов…

Саип-Гирей не решился усилить переправу, тут же пойти на прорыв под прикрытием турецких пушек и пищалей… Он не мог ни с кем поделиться – даже со стоявшим рядом Семеном Бельским – ошеломившими его открытиями порядка и организованности, когда увидел новые приспевшие вовремя полки русских под началом князей Серебряного-Оболенского и Пункова-Микулинского…

А московских полков прибывало и прибывало на русский берег… Вот и последние плоты с татарами развернулись и поплыли назад – к хану в объятья… Самп-Гирей был взбешен не неудачной попыткой переправиться на другой берег Оки, он был потрясен не столько численностью, сколько четким порядком, экипировкой чрезвычайной организацией, энергией и хладнокровием великолепно отмобилизованного русского войска… Русские встали на окских бродах твердо и непоколебимо…

А на помощь передовым полкам спокойно, без излишней скеты подходили все новые и новые густые полки и дружины князей Михаила Кубенского, Ивана Михайловича Шуйского со своими знаменами… А скоро уже сам главный воевода Дмитрий Бельский водрузил на своем берегу знамя русской армии…

Такого порядка и хладнокровия, готовности сражаться до конца и умереть, коли придется, не видели даже опытные татарские полководцы и воины, хорошо знавшие вооружение, тактику и приемы дальнего и ближнего боя русского войска. Татары и турки озирались на своего хана Саип-Гирея, как бы вопрошая немыми взглядами-укорами: «Что будем делать хан? Неужели бросишь нас в прорыв на этих русских, готовых драться до конца? Неужели зальешь кровью татарской и турецкой окские берега и броды?..»

Хан ежился под этими взглядами. Турецкие пушкари давно уже перестали стрелять по русским – всех все равно не перестреляешь… На плоты уже никто не садился, да и новых плотов уже не делали… Застыла татарская ледяная лавина в жаркий день конца июля, лета 1541-го от Рождества Христова… Размышлял хан, озирая своих татарских и крымских вельмож, готовый обрушиться на них потоками гнева страшного: «Зачем я здесь?.. Ведь обманули меня все скопом уверением о слабости Москвы, не способной бороться одновременно с Казанью и Крымом и противиться давлению Литвы с Польшей на западе… А выходит – все может… Такого отмобилизованного, хорошо подготовленного и вооруженного войска русских не видел я даже в страшном сне… От такого сна жуткого уже не просыпаются ханами – беглецами преследуемыми становятся, вечными беглецами от чужих и своих… Жертвами бессмысленными… Во имя чего призваны турецкие пушкари с пищалями?.. Во имя чего всей татарской Тавридой пошел на Москву, призвав под свою властную руку всех своих соплеменников – от мала до велика… Чтобы всех их положить на окских бродах?.. А потом что?.. Свои же раздосадованные нукеры добьют как злобного неудачника, залившего татарской кровью русские поля… А ведь победят русские – и это непременно… Что же их вывело сюда, что так объединило, когда все вокруг твердили об их беспомощности и разобщенности, о неготовности сопротивляться… А вдруг это тайный сговор между братьями Бельскими – один у меня путеводительствует, другой у русских командует – вдруг они оба за моей спиной моего поражения и смерти моей жаждут?.. Но ведь, выходит, они всех вокруг пальца провели – и татар, и турок?.. И султана обманули – надолго отвратили у него охоту вторгаться в московские земли… Семен Бельский – вот кто главный виновник ханского позора, вынуждающий… нет, уже вынудивший меня бежать восвояси… Вот и конец страшный и позорный нашествия…»

С обоих сторон Оки еще будут летать ядра, пули и стрелы, но хребет нашествию неверных был переломан еще в тот момент, когда пораженный и потрясенный хан в один миг от увиденного порядка и энергии русского войска на противоположном берегу тут же хотел бежать – мурзы с трудом остановили его…

Татары и турки рассыпались по высотам к вечеру без всякого приказа Саип-Гирея. Хан слышал воинственные крики воодушевленных мужеством русских – «Идите сюда, к нам, мы вас ждем!» – и проклинал себя одного, – зачем он привел сюда столько татар и турок?..

«Пир вольного духа» русского воинства, спокойно готовившегося вечером и ночью к завтрашней утренней битве доканывал слабодушного обманутого хана. Он ни на миг не отпускал от себя князя Семена Бельского, впрочем, тот и не собирался никуда бежать, тем более переходить на сторону своего брата-воеводы.

При свете костра у ханского шатра Саип-Гирей решился на ночной разговор со своим «путеводителем. Долго молчал хан, не начинал гнетущего душу разговора… Из-за реки доносились звуки недремлющего войска – топот копыт подходивших новых дружин с тяжелым пушками и огнестрельными снарядами; лязг и стук оружия многочисленных полков; монотонный шум ратников, не хотевших отдыха перед боем, не ведавших страха и ничуть не сомневавшихся в своей победе…

Хан невольно залюбовался молодым статным князем Семеном Бельским, спокойно закинувшим кудлатую голову вверх, разглядывая залитую зыбким светом гущину звезд над собой. «Странно… Очень странно… – подумал хан. – …Неужели князь так себя вольно и бесстрашно ведет только потому, что ему некого и нечего опасаться?.. К своим не побежит – это точно… Не любят русские изменников… Даже брат-воевода на том берегу не поможет… На первом же суку вздернут: скажут, как заклеймят – ты навел врага, вот и отвечай… Только почему он меня и турок не боится?.. Те давно на путеводителя косятся, руки чешутся у турок – шли султана прославить, спешили за богатой московской добычей… И вот на тебе – все прахом… С таким сильным русским воевать – все равно, что против ветра плеваться… Самому себе навредишь…»

– Что поговорим, князь Семен… – сказал хан голосом, не предвещавшим ничего хорошего.

– Ну, что ж, поговорим, хан, коли не шутишь… – грустно отозвался Бельский, и в сполохах огня Саип-Гирей обратил внимание, какие тоскливые глаза у князя – как у жалкой собаки, сильно побитой палкой хозяина.

– Кто ты, князь?.. С кем ты?.. С султаном и ханом или сам по себе?.. – хан уставился на Бельского немигающим взглядом. – Вот я думал, выдавать тебя или не выдавать твоему старшему брату на другом берегу?.. Знаешь, что я решил, дух нечистый?..

– Откуда же мне знать?.. Ты и так можешь приказать – посадить меня на кол в твоем стане… – все так же грустно сказал князь. – Чего меня на смерть посылать на другой берег?..

Хан опустил медленно с воспаленного лба руку и стал вглядываться в Бельского еще более испытующим и пристальным взглядом. Что-то не понравилось, даже напугало Саип-Гирея в спокойствии Бельского и готовности принять смерть – что здесь, на этом берегу, что на другом, один шайтан.

– Тебе что, жизнь безразлична, князь?..

– Почему же?.. Пожить хочется… – признался Бельский. – Только многое изменилось за время моего отсутствия на Руси… Не так я хотел возвратиться в Москву… По другому…

– У тебя же один брат Иван – первый боярин, властитель, правящий страной юного государя… А старший брат Дмитрий, сказывают, главным воеводой сильнейшего войска на том берегу поджидает…

– Правильно сказываешь, хан, мои старшие братья сейчас возглавляют первую боярскую партию в Москве, страной управляют… – Семен поперхнулся и выдохнул с напряжением. – Вон, глава Думы брат Иван для меня даже прощение у государя выхлопотал… Простили меня все на Руси, а я повел на Отечество турок и татар, благодаря уговору с султаном и магистром…

– Каким магистром?.. – удивился хан.

– Разве тебе твой тайный советник не докладывал?.. – улыбнулся смело князь. – Возвратишься назад, расспроси… Чего мне телегой перед жеребцом-иудеем бежать?.. Наказ султанов я выполнил… Захотелось ему московских воевод пощупать – пожалуйста… Пушкари турецкие расскажут… Только, боюсь, не охота им будет назад пушки тащить по жаре… Хорошо их тащить, предвкушая добычу, а так без всякой корысти – вряд ли турки согласятся…

«А ведь прав сын шайтана… – зло подумал хан. – Устроят русские вылазку, и никто из турок или крымчаков не будет защищать пушки – сдалась всем такая тяжесть… Это только, по слухам, московские государи своих воевод наказывают, если те, как под Казанью, побросали при панике свои орудия и снаряды… Только куда клонит этот князь-путеводитель?»

– Слушай, князь, зачем ты вызвался стать во главе моего войска?..

– Разве ты не понял, хан?..

– Понял, да не все… – поморщившись, растирая воспаленный лоб. – Я догадывался, что ты в сговоре с братьями, первым боярином и первым воеводой… Только сговор сговору – рознь…

– Вот здесь ты хан в самую точку попал… Не ошибся ты, хан, был сговор… И даже прощение мое не случайное… Юный государь милостиво простил меня с подачи брата Ивана, который правит именем государевым… Мог бы вернуться в Москву с честью прощенным – да завели меня не туда кривые дорожки… Все складывалось в мою пользу, на счастье партии Бельских… Только удивление мое, хан, на окских бродах было не меньшим твоего… Сам не ожидал русского чуда в яви – когда такое войско бесстрашное и отмобилизованное, стройное, организованное, шибко вооруженное, нам навстречу выкатило…

– Ай-ай-ай… Правильно говоришь, князь… Сам чуть не плачу… Сердцем чую, не по зубам нам с турками такая рать железная… У каждого воеводы, да что там говорить, у каждого простого воина глаза горят сразиться с врагом… Смерть примут с улыбкой на устах, плечом к плечу с братом по крови и духу… Такое войско непобедимо… Сражаться с ним – все равно, что себя обречь на самоубийство… Даже воины султана сникли… Видят турки, что никто не боится их пушек и снарядов на другом берегу, свои русские пушки на них разворачивают спокойно, без всякой паники… Турки все по кустам больше лупят, а те будут бить-то прямо в цель… Смелых снаряды и пули не берут… Вои и сникли турки… Правильно ты заметил, в случае чего, бросят к шайтану свои пушки… Ноги в руки – и айда, аж до Порты…

– Откровенность за откровенность, хан… – Бельский легонько прокашлял горло, проглотил ком в горле и сказал. – Конечно, не дурак я какой, чтобы верить, что турки и крымчаки могли меня посадить на престол московский… На Руси цари-государи, севшие на престол с помощью вражеских сабель, долго там не усидят…

– А на что же ты надеялся?.. – удивленно вскинул брови хан. – На прощение малолетнего государя?.. Так, когда ты врагов Руси на русскую землю навел, тогда прощения уже не жди… Порвано к шайтану твое старое прощение…

– Да не в этом дело, хан… Грамота государева с прощением опальному боярину Семену Бельскому потеряет силу только тогда, когда к власти придет враждебная Бельским боярская партия, к примеру, Шуйских… Шуйский-то Иван недаром застыл с царевичем касимовским Алеем во Владимире… Уж я-то знаю, что борьба боярских партий на этом эпизоде на окских бродах не окончится… Только думалось мне, что никогда не смогут собрать такое сильнейшее войско мои братья… Думалось, во время отступления своего, вплоть до кремлевской осады, вступим в переговоры… Начнутся игры политические, уступки, компромиссы… Тогда и я могу всплыть, прощенным милостью государя и боярской Думы…

– А разве вот такого нынешнего разворота событий ты не ожидал? – грозно спросил хан.

Бельский, закрыв глаза, раздумывал недолго. Неожиданно для хана перекрестился и поцеловал вынутый из-за ворота рубахи нательный крест, сказал глухим, но твердым голосом:

– Как на духу скажу… Такой разворот тоже предвидел, но как один из тысячи возможных… При таком развороте никто ведь меня никогда добрым словом не помянет… Все объяснят Волей Провидения, Русским Чудом… – горько усмехнулся князь Семен. …Небесной Защитой покровительницы Руси Пречистой Богородицы… Какой уж там беглый боярин, который специально различными ухищрениями, с ведома латинских иерархов, иезуитских магистров, выманил султанское и ханское войско турок и крымчаков, довел его до русских полков, – да завел полководцев султана в тупик смерти… Показал этот беглый боярин, что бессмысленно воевать неверным против Руси православной, крепкой духом мужества и единства… Самому мне такое раньше невероятным… Потому и спокойно клевал на посулы латинян, на папское прельщение столкнуть лбами турок и русских ради скорого крестового похода латинского запада на Константинополь…

– Вот как?.. Провел ты меня, князь… Обманул, обвел вокруг пальца… Уверял, не в состоянии Москва драться с Казанью и Тавридой… А тут такое могучее войско московское, турецких пушек не боится, крымских татар, тем более… Ни я, ни мои опытные мурзы ничего не видели подобного… Смерти моей, позора перед султаном хочешь?..

Костер у ханского шатра уже догорал, не давая прежнего тепла и света. Семен Бельский равнодушно бросил в темноту, даже не глядя в сторону взбешенного хана:

– Можешь делать со мной все, что хочешь, хан… Устал я сердцем и душой опальной… Сам на себя опалу наложил, сам в авантюру ввязался… Для роли русского героя… – Горько усмехнулся князь. – …Рожей не вышел… Уродился вот таким… О том, что урок султану, латинянам, да и хану тоже, преподал, никто никогда не вспомнит… Поскольку все случилось, наверняка, так русские посчитают, благодаря молитвам государя юного, бояр с воеводами, Господу и Пречистой Богородице… Себя не жалею – планида такая…

– Какой урок-то хоть преподал ты султану и латинянам… – поморщился недоверчиво хан Саип-Гирей. – Про свой урок пока помолчу, глядишь, перед опальным князем за умного сойду… Так о каком уроке султану идет речь?

Спокойно с чистой совестью выдохнул беглый князь-боярин:

– Долго, ой как долго не сунется на Москву султан коварный…

– А для латинян – папы, магистров-иезуитов разных?.. Кокой урок преподал князь Семен Бельский?

– А такой, хан, что не удастся им устроить свой крестовый поход всех христиан на Константинополь устроить… Для этого надобно уж больно сильно русских с турками рассорить… Лбами правоверных с неверными столкнуть… Слаба еще Русь, чтобы такие войны вести… Пупок надорвать можно, ведя такие войны, в крестовые походы втягиваясь, как в мясорубку… Что про ханский урок не спрашиваешь?..