Текст книги "Мать и сын, и временщики"

22. Интриги временщиков и смута боярская

Только переехав на двор Старицких, Василий Васильевич Шуйский-Немой, посоветовавшись уже с братом Иваном Васильевичем, объявил о своем решении не возрождать регентский совет. Мол, и так ясно, кто главный опекун государя Ивана – новый член великокняжеской семьи, глава правительства! Партия Шуйских торжествовала победу…

Только объявлением о формальном роспуске регентского совета неожиданно для многих воспользовался думский боярин Иван Федорович Бельский, заговоривший громко об узурпации власти Шуйскими, ущемляющей законные права юного государя Ивана. Выпущенный Немым князь Иван Бельский сделался его главным неприятелем и соперником суздальского клана Шуйских! Иван Бельский через жену своего брата Дмитрия, Елену Челяднину тайно встретился с государем, на котором упросил юного Ивана дать боярство одному своему верному союзнику князю Юрию Булгакову-Голицыну и другому соратнику, сыну знаменитого воеводы Хабара Симского сан окольничего. Это был уже прямой вызов партии Бельских клану Шуйских.

Узнав о враждебных действиях Ивана Бельского в обход его, главы правительства, Немой рассвирепел и тут же вызвал к себе его брата, Дмитрия.

– …Это как же понимать, друг ситный, партия Бельских за моей спиной войну затевает?

Испуганный больше за себя, нежели за брата, Дмитрий Федорович начал жевать что-то в оправдание:

– Да нет же… Подозрения явно излишние… Совсем ник чему нам с братом Иваном война… Это недоразумение… Я и сам ничего не знал, что брат Иван государя настропаляет…

– Это ты врешь… Ловлю тебя на слове… Что я не знаю, кто твоего брата с государем свел?

Дмитрий Бельский страшно побледнел и выдохнул:

– Знай, Василий Васильевич, я с братом был не заодно, когда он втайне от меня государя подбивал насчет своих дружков…

– Правду торишь? – Шуйский-Немой покрутил угрожающе пальцем перед носом боярина и хмыкнул. – Муж и жена – одна сатана… Или они тоже сами по себе, каждый со своим дьяволом? Скажешь, что не знаешь про влияние своей жены на государя?.. Может, за мамкой его Аграфеной твою Елену в монастырь сослать?

Обескураженный Дмитрий Федорович только сокрушенно качал, как в забытьи головой и повторял потерянно:

– Твоя воля… Твоя воля… Твоя воля сильнейшего…

Немой обратил внимание, что Дмитрий Бельский не стал оправдывать ни своего брата, ни жены, потому решил не добивать угрозами и оскорблениями потрясенного жалкого боярина. Буркнул мимоходом:

– Не буду спрашивать о готовящемся заговоре боярском против меня с братом… Я нутром чую – зреет он… Если не созрел…

Дмитрий Бельский молчал и своим молчанием бесил Немого. Князь Василий еще не решил, трогать или нет его, хотя судьбу Ивана Бельского они с братом уже решили – ссылать надо, чтобы бузы не чинил. Ждал ответной реакции Дмитрия Федоровича на слова о заговоре, но тот продолжал отмалчиваться. «А может, он и, правда, не имеет никакого отношению к деяниям брата-заговорщика? – думал Немой. – Чего с него спрашивать за брата? У того своя судьба, у этого своя… В конце концов советчик он неплохой… Брак и хоромы помог устроить… Сумел жен наших подружить… Мария моя без его Елены шагу ступить не может… Чего его трогать?..»

Размышления Василия Васильевича прервал стремительно вошедший в палату его брат, Иван Шуйский с насмешливым возгласом:

– Объясняетесь?.. – Подмигнул брату. – А знаете, что на Москве про Ивана Бельского шепчут?..

Дмитрий Федорович задумчиво отрешенно покачал головой, а Василий Васильевич недовольным голосом протянул:

– И что же шепчут про его брата Ивана?..

– А то, что Иван Бельский не токмо своих людей-воевод на теплые места продвинул в обход главы правительства… Ближнему дьяку покойного государя Василия Федору Мишурину тайное задание дал – собирать тайно силы воеводские для удара по Шуйским… Видите ли, не понравилось Ивану Бельскому и Федору Мишурину решение Шуйских не возрождать совет опекунов… Сам-то дьяк на птичьих правах, с боку-припеку был приближен государем Василием Иванович к первому регентскому совету… Вот и заело дьяка, видите ли, что совет распущен… И мщением горит праведным дьяк Федор и биться за правду желает… Вот как на Москве шепчут…

– С дьяком-то хоть разобрался? – хмуро спросил Немой брата.

– Да куда ж он денется… Схвачен дьяк, чтобы темные слухи в народе не возбуждал… Ишь ты, когда других регентов, князей Юрия Дмитровского, Юрия Старицкого, Михаила Глинского и прочих, прочих правительница с конюшим выкашивали, дьяк Мишурин не возникал… А тут на тебе, главным правдолюбцем с его братом… – Иван Васильевич показал глазами на Дмитрия Бельского. – …выискались на нашу шею… Укорот надобно бы дать за такое свинство за нашими спинами…

– Дадим укорот… – все так же хмуро пообещал Немой, вглядываясь в непроницаемое лицо Дмитрия Федоровича. – Чего еще шептали на Москве против главы Думы, против Шуйских, что приписывают Ивану Бельскому, Федору Мишурину, другим?..

– О самовластии, тиранстве, разумеется… – усмехнулся Иван Шуйский. – А сам Иван Бельский неблагодарный словно позабыл, кто его из ссылки вытащил… Подлая неблагодарность, одним словом…

– Гнусные козни… – прорычал Немой. – Здесь крутишься, как белка в колесе, чтобы дыры в государстве залатать перед новыми нашествиями с запада и юга с востоком, а в ответ на добро от соперничающей партии получаешь только гнусные козни и заговоры тайные…

– Да какие уж тайные, если Шуйских чихвостят в Москве на каждом углу… – поддакнул Иван Шуйский брату. – …Мол, воцарились, узурпировали власть… И больше всех о тиранстве и узурпаторстве орал дьяк Федор Мишурин… Не со своего голоса, конечно, витийствовал, вельмож и простолюдинов подбивал… Якобы интересы государя Ивана нарушены… Нет должной опеки и защиты его… Безопасность государя под угрозой… Мол, матери лишился и мамки, теперь его очередь при плохой опеке… Вон, куда клонят Мишурины с голоса Бельских…

– Все Бельские здесь не причем… – вдруг отчеканил суровым голосом Немой, осаживая разгорячившегося брата.

Несмотря на антипатию к его брату Ивану, Шуйский-Немой уже в душе принял решение не трогать Дмитрия Федоровича Бельского, спасаемого, вероятно, незлобивым, спокойным, излишне осторожным характером. Да и советчик он, что надо. «Брату Ивану дадим укорот, – думал Немой, а этого не будем трогать, как-никак юница-жена расстроится…»

Иван Васильевич Шуйский каким-то звериным чутьем уловил перемены настроения в душе брата и негромко спросил:

– Чего с дьяком-то будем делать?

– А ты только его одного с Иваном Бельским схватил? – Немой поднял колючие глаза на брата.

– Почему одного только дьяка-опекуна?.. – с наглой улыбочкой протянул Иван Шуйский. – …Еще один опекун в заточение напросился… Тоже излишне протестовал против роспуска регентского совета…

– Кто таков? – спросил кратко Немой.

– Боярин Михаил Тучков… Правда не в заключении с дьяком Мишуриным сидит… Под домашним арестом…

– Хорошо… Боярскую Думу тоже отстраним от власти… Временно, конечно… Вот только с заговорщиками разберемся… – Шуйский-Немой устремил свой испепеляющий взгляд на переносицу Бельского и добавил. – Вон, даже думный боярин Дмитрий Федорович Бельский в связи с открывшимися обстоятельствами заговора не возражает против того…

Бельский пожевал губами и ничего не ответил. «Ваша взяла… Пусть будет по вашему… Пока по вашему… – подумал и опустил голову. – …Меня не тронут, а брату Ивану поздно помогать… Даже митрополит Даниил здесь не помощник нам, как раньше… Другие ходы искать будем…»

Василий Васильевич Шуйский-Немой, склонив на свою сторону многих бояр московских, объявил себя главой правления и, наплевав на заступничество митрополита Даниила, подосланного к нему Дмитрием Федоровичем Бельским, сослал на Белоозеро его брата, арестанта Ивана Бельского. Митрополит только жалко разводил руками и мученически закатывал глаза, чуя, что и его время опалы недалеко.

Ближайший союзник Ивана Бельского, член опекунского совета Михаил Тучков также был подвергнут унизительному аресту и сослан на Белоозеро. Множество советников Ивана Бельского и Михаила Тучкова сослали в дальние деревни. Но Шуйскому-Немому не терпелось продемонстрировать злую силу, ради устрашения бояр и простолюдинов.

Василий и Иван Шуйские пришли в покои к государю Ивану и сказали, что сегодня его именем перед городской тюрьмой казнят одного из его дальних опекунов, дьяка Федора Мишурина.

Иван побледнел и сказал:

– Я такого распоряжения не давал…

– Не давал, так дашь! – жестко отрезал Немой.

– Нет… – ответствовал юный государь.

– Как нет, когда уже объявлено, что ему сегодня на плахе отрубят голову?.. – прошипел Иван Шуйский.

Иван с трясущимися губами, задыхаясь, прошептал:

– Я, конечно, ничего не смогу сделать для спасения жизни этого человека… Вы все равно казните его, раз так задумали… Но зачем вам обязательно нужно казнить его именем государя?..

– Так полагается… – промямлил Иван Шуйский, видя страшное раздражение брата. – Так положено, когда есть договоренность между главой Думы и престолонаследником, Иван…

– А без меня… Без моего имени вы можете… – Иван не договорил слова «казнить» и отвернулся.

– Можем. – ударил, как тяжелым обухом по голове Василий Немой. – Все можем… Только зная, Иван, все это делается в интересах престола и твоей безопасности… Поверь моему опыту старого воеводы… Много я изменников и плутов казнил… Ой, как много – не поверишь…

– Куда уж мне…

Почуяв в голосе юного государя скрытую иронию, Иван Шуйский недовольно протянул:

– Мы-то уж грешным делом надеялись, что государь самолично будет присутствовать на казни…

– Успеет еще государь казнить и помиловать… – буркнул Немой. – Видишь, Иван, разговор глухого со слепым получается… Придется, значит, казнить заговорщика своим именем… Именем правителей Шуйских и преданных им бояр…

– Пусть будет так… – прошелестел одними ледяными губами Иван. – Раз вам так сильно хочется смерти…

– Вон как повертывает дело, змееныш… – неслышно для отвернувшегося Ивана прошептал брату Иван Шуйский.

– Ну и черт с ним… – зло отозвался Немой. – Для него же стараемся… Ничего… Бояре поймут… А кто не поймет, да устрашится силы Шуйских… Сила солому ломит… Сломает и здесь заговор против нас…

Ушли Шуйские, фырча, чуть ли не плюясь в сторону Ивана. Тот спокойно стоял, сжав кулаки и с полузакрытыми глазами… «Неужто когда-нибудь они и ко мне придут и скажут, что для государственной безопасности надобно казнить государя?..»

Перед городской тюрьмой толпилось множество московского народа, согнанного распоряжением главы Думы Василия Шуйского. Из-за голов видна была видна большая плаха на возвышенном месте, построенная на скорую руку, чуть ли в ночь перед казнью дьяка Федора Мишурина.

– Ведут! – послышался говор в толпе.

– Ой, раздетого совсем, полуголого…

– Измучили его пытками… Еле-еле ноги переставляет…

– Лицо все черное от побоев…

– Знать, пытали сильно… А чего услышать хотели, видать, не услышали… Не выдал своих сотоварищей…

– Не выдал или выдал, да только головушку сложить придется…

Кто-то из бояр в угоду присутствовавшим здесь властителям, братьям Шуйским, выкрикнул:

– Изменникам, заговорщикам нет пощады!

На голос оглянулись с разных сторон. Трудно было поверить Шуйским, что все знают о сути измены, так уж и нет никакой пощады осужденному без суда и следствия, по одному оговору и подозрениям… Отовсюду слышался ропот и стоны народные… Но никто не защищал, но никто не выступал с осуждением… Ропот становился все сильнее и сильнее…

Угрюмый Федор Мишурин шел, пошатываясь из стороны в сторону. Спокойно, молча взошел на эшафот. Прежде чем положить голову под топор, сказал грустно-прегрустно:

– Слышали… Все делается именем Шуйских и их бояр близких… Не именем юного государя… Отказался, знать, казнить меня своим именем государь Иван… Благодарствую боярам и новым властителям Шуйским, что казнить сподобились своим именем меня, грешного, да безвинного… За государя юного пострадавшего… Ничего я не добился, опекая его, как мог… Да не в этом дело… Главное, пусть даже моя отрубленная головушка пойдет впрок царствованию государя московского… Живите, как можете и как Господь Бог велит… Простите, люди православные… На том свете свидимся… – Дьяк дерзко стрельнул страшным черным зарядом взгляда сумасшедших глаз по Василию Шуйскому-Немому, мол, с тобой, погубитель, в первую очередь, ибо Бог шельму метит и за пагубу безвинной души мстит Небесное Провидение. – …Знайте, что любил и люблю государя своего, как завещал мне его покойный батюшка… С тем и ухожу… Хоть грешил, да нет на мне греха перед моим государем… Грех до добра и счастья не доводит… Только нельзя Руси жить без государя своего… Говорю так своим мучителям-боярам… Пусть знают, нельзя быть Москве без природного государя… Шуйских много, а государь один… Помните о том и простите меня, братья православные…

Его не торопили и не обрывали простую покаянную речь. Поклонился дьяк во все четыре стороны московскому народу, спокойно перекрестился и неторопливо склонил на плаху свою буйную головушку – за государя…

23. Низложение Даниила и конец Немого

Пышно, дюже пышно жил владыка Даниил… Недаром большинство святых отцов, епископов, игуменов, среди которых были и архиепископ Новгородский Макарий и Троицкий настоятель Иоасаф, до которых доходили темные слухи о роскошной, неподобающей первосвятительскому сану красномордого Даниила, на людях пахнущего серой, сокрушенно вздыхали и укоризненно, осуждающе качали головами.

Постных скромников, святых отцов раздражало даже не то, что митрополит «ел и пил на злате и серебре», его окружала толпа слуг, богато одетых и послушных его малейшему шевелению пальца, на его конюшне стояли дюжины красавцев-аргамаков, его сани, отделанные серебром, покрытые бесценными заморскими коврами, а нечто другое, оскорбительное для православных пастырей. А именно, корыстолюбие, невыносимое высокомерие, нежелание печалиться за слабых и униженных, а еще предательство верующих в Бога и самого Господа….

Давно уже в умах многих святых отцов сложилось единое мнение, что сибарит и чревоугодник Иоасаф больше печется о земных своих благах, чем о служении Господу, что запросто предает Бога, прислуживая мелким бесам, а то и самому Сатане. Что душа пропахшего серой митрополита, сыгравшего такую печальную роль в деле о разводе великого князя Василия с Соломонией, обманувшего и предавшего столько русских князей, душа отъявленного грешника так далека от Бога… А ведь это первосвятитель православной церкви, лицо ее, по которой иноземцы судят о Руси Святой…

А ведь почти никто среди святых отцов и московских бояр не знал, что у митрополита красномордое рыльце в пуху в связи со смертью государя Василия, и с отравлением правительницы Елены, о котором судачили в Москве на каждом углу уже полгода со «скорых» похорон, на которых Даниил отказался отпевать Еленино тело.

Только святые отцы в разгар боярской смуты между сильнейшей партией Шуйских и партией Бельских словно в рот воды набрали, доподлинно зная, что во время малолетства государя Ивана Даниил пристал к партии Бельских… Мало кто мог поручиться, что сразу же после смерти Елены Глинской и умерщвления голодом в темнице ее фаворита Овчины, когда верх взяли братья Шуйские, он удержится на духовном престоле…

Митрополита Даниила не любили, втихую ненавидели, но зная его силу великого интригана с опорой на двор, на враждующие боярские партии, большинство отцов церкви и мирян заискивало перед ним. Хотя и предвкушали лучшие времена в русской православной церкви, когда митру первосвятительскую наденут на голову либо Макария Новгородского, либо Иоасафа Троицкого… Но мечты мечтами, а не противодействовали святые отцы и миряне своему зарвавшемуся митрополиту Даниилу, раболепствовали и заискивали перед ним. И вследствие этого, его человеческому честолюбию не было границ, он и взаправду уверовал в свой талант особого высшего существа на белом свете, раз все его грехи и скрытые от людских глаз мелкие и крупные злодеяния сходят ему с рук…

Вряд ли Даниил так покорно «лег» под партию Бельских… Но ему сначала пригрозил младший из братьев Семен, что даст ход компрометирующим митрополита сведениям о его стремительной карьере благодаря иудейской протекции тайных кругов Крыма и Литвы, если он не встанет на сторону их партии… А потом и средний брат, Иван, наиболее деятельный, талантливый военачальник и политик из клана Бельских, стал вить веревки из амбициозного, корыстолюбивого митрополита, с рыльцем в пуху и в инфернальной сере…

Вряд ли осторожный, просчитывающий на много ходов вперед, митрополит Даниил позволил втянуть себя в боярский заговор Ивана Бельского против первого боярина и воеводы, самовластного Василия Немого, которого сами же Бельские только что породнили с государем Иваном, устроив брак Немого с юной Анастасией. Не мог даже в страшном сне представить старик-молодожен Немой, посчитавший себя новым властелином Третьего Рима, что попал в смертельные тиски боярско-митрополичьей интриги, из которой ему уже не вырваться…

Откуда было знать Василию Шуйскому-Немому, замышлявшего низложить митрополита Даниила, тот сам вместе с Иваном Бельским замышляет свергнуть партию Шуйских и решился вновь сотрудничать с беглецом Семеном Бельским – на этот раз уже по отравлению зарвавшегося Немого…

С памятного дня 21 октября 1538 года, когда именем Немого был обезглавлен дьяк Федор Мишурин, прошло меньше недели, казалось бы, настал час ликования партии Шуйских с ее предводителем. В ссылку отправлены заговорщики Иван Бельский и Михаил Тучков, самое время довершить победу Василия Немого давно лелеемым Шуйскими скорейшим бесхлопотным низложением митрополита Даниила. Да как бы не так… Оказалось, хлопот полон рот…

Даниил был посвящен во все детали заговора партии Бельских, полностью обреченно приняв их сторону в борьбе с Шуйскими. Знал, что в ход уже готов пойти медленный ртутный яд, укорачивающий постепенно жизнь властителя Немого. Но неожиданный разгром заговора, казнь дьяка Мишурина и угрозы Шуйских сразу же за казнью заняться низведением с престола интригана-митрополита вынудили Даниила заметаться… А тут еще тайный визит под покровом ночи в Чудов митрополичий монастырь Семена Бельского…

Понял Даниил, зачем вновь прибыл в Москву беглец Семен – за душой Немого, с «быстрым» ядом, как раньше, полгода тому назад за Елениной душой…

Вот и заметался митрополит, почуяв свое скорое предопределенное низложение, а то и, неровен час, насильственное преставление… Даниил уже был наслышан о мстительной навязчивой идее всесильного Немого взять с него «добровольную» расписку, будто бы он по доброй воле решил отказаться от первосвятительства в православной церкви, чтобы молиться в тишине уединения о государе Иване и Третьем Риме, который ему полагается воздвигнуть в скором будущем…

«Знаю я вас, хитрецов, сначала с митрополичьей кафедры низведете с собственноручной добровольной запиской об отречении от сана, а потом и придушите по приказу жестокого Немого… Немой-то страшен и жесток в своих деяниях, везде и всюду ему мерещатся изменники… Наверняка, удавку на моей шее затянет, как некогда приказал затянуть смоленским боярам «за литовское прельщение» на стенах крепости перед гетманом Острожским… А вот брат его Иван не столь жесток и прямолинеен… Глядишь такой мог бы и жизнь подарить мне после моего добровольного оставления митрополичьего престола… Хоть властолюбив Иван Шуйский, да суетлив и разбросан, не в брата жестокого и сурового… Такого партия Бельских быстро обротает, если интрига с походом крымчаков и турок на Москву вынудит отдать власть ссыльному на Белоозеро Ивану Федоровичу… Но это все уже без меня… Вынуждает молиться в тишине уединения о юном государе Немой… Пусть будет по ему… Мы и по его преставлению, болезного Немого помолимся, коли на то дело пошло…» – Так думал Даниил идя по приказу Шуйских к государю Ивану рассказать ему о своей готовности добровольно отказаться от святительства и молиться за него…

Иван уже ждал митрополита и тонким звонким голосом попросил своих ближних оставить их с Даниилом наедине. Иван с удивлением во время благословения Даниила заметил, что чуть ли не впервые за все время, как он помнил его, от митрополита не пахнет серой, он был розовощек и немного задумчив.

Покачивая головой, Даниил рассказал, что привело его к юному государю:

– Кроме воли государевой есть еще воля боярская… С ней тоже считаться надобно, когда государю в малолетстве на них опираться еще долгое время придется… Вот так-то… Хотя вижу, взрослеешь, не по дням, а по часам… Надеюсь, что со смирением будешь нести крест свой государев, как отец твой, государь Василий нес… Я только по мере сил помогал ему эту тяжесть осилить… – Даниил усмехнулся в бороду, вспомнив про устройство развода с бесплодной Соломонией, потом свое участие в браке Василия Еленой. – А теперь о своей душе думаю и о твоей безопасности… С этим и пришел…

Митрополит продолжал неторопливо говорить, а Иван решил ничему не перечить и ничего не отвечать по существу – какой из него защитник. Только с раздражением подумал про себя: «Не поздно ли о своей душе думать решил?..» Наверное, Даниил почуял злую искорку в глазах отрока и ласково обратился к нему:

– А помнишь, Иван, как мы втроем с твоей покойной матушкой Еленой в вечерней беседе пытались примирить существование зла в мире с благостью, премудростью, всемогуществом и правосудием Господа Бога?..

– Помню, владыка… – кротко отозвался Иван.

– Зло и Божью благость смиряет чудотворное знамение…

– Как это?.. – простодушно спросил Иван.

– Отвечу примером из жизни архиепископа Новгородского Иоанна… Когда-то небезызвестный Вассиан Патрикеев на подобные чудеса ополчился… Так и сказал со злой иронией, мол, про то чудо, истинное оно или нет – знает только Господь Бог, да ты, Даниил, со своими чудотворцами… Это когда опальный Вассиан иронизировал по поводу почитающего архиепископа Иоанна Новгородского, митрополита Ионы, рязанца по происхождению… Ну, да Бог с ним, с Вассианом Косым-Патрикеевым, все они Гедиминовичи шабутные, князья Бельские не исключение… Небось, знаешь, государь Иван, что есть такой большой праздник иконы Божьей Матери «Знамение»?

– Конечно, знаю, владыка…

– А знаешь, как эта чудотворная икона прославилась на Руси и почему связана с именем Иоанна Новгородского?..

– Нет, владыка… Расскажи…

– Ну, так слушай… Икона прославилась во время осады Новгорода войском великого князя Андрея Боголюбского, что земли Суздаля и Владимира больше всего ценил и ставил выше всех иных на Руси…

– Как Василий и Иван Шуйские?..

– Правильно рассуждаешь, государь… – похвалил Ивана Даниил, порадовавшись, что умный отрок вполне может соотнести исторический чудотворный факт с современным актуальным для Третьего Рима боярским противостоянием Шуйских и Бельских, в ходе которого решаются легко судьбы нынешних митрополитов и государей. А может, и жизни – ни за понюх табака.

Замешкавшегося митрополита Иван поторопил:

– Ну, и…

Тот живо встрепенулся, протер кулаком пелену, неожиданно навернувшуюся на глазах, и продолжил:

– Так вот, осадил князь Андрей Боголюбский Новгород с огромным войском… Силы осадивших и оборонявшихся были явно неравны…

– Ты имеешь в виду, что после ссылки Ивана Бельского на Белоозеро партия Шуйских взяла верх над партией Бельских… Те скоро сдадутся и запросят перемирия, отдав все ради… Или сойдут на нет?…

Даниил лукаво улыбнулся и, покачав головой, продолжил рассказ, оставив без комментария наивное замечание Ивана:

– Вернемся к тем печальным временам осады Новгорода… Видя, что силы неравны, народ новгородский во главе со своим архиепископом Иоанном молился усердно, просто неистово… Все осажденные боялись голода и страшных болезней… Видя, что народ слабеет духом, архиепископ Иоанн взял икону Богоматери из Спасо-Преображенской церкви и вынес ее на городскую крепостную стену… Все замерли… Воины суздальские и владимирские удивились, но не сняли осаду… Наоборот, решительно пошли на штурм крепости… – Даниил сделал глубокомысленную паузу. – Понимаешь, государь, кто на кого?..

– Понимаю… – выдохнул Иван. – И что же произошло?..

– А то произошло, что во время штурма стен одна из стрел, пущенная воинами Суздаля и Владимира, попала в чудотворный образ… И тогда из дерева закапала кровь, а из чудных глаз Пресвятой Богоматери закапали кровавые слезы… Враги суздальские и владимирские бежали в ужасе от стен Новгорода…

– Вот это да… – ахнул непосредственный Иван и подумал, что неспроста этот рассказ владыки и оказался прав в сравнении Василия Немого с Андреем Боголюбским. Эх, неспроста.

– Войско Боголюбского рассеялось… Через три года князя-властителя, перенесшего столицу Руси из Киева во Владимир, убили свои же бояре… Вот так, государь, такой вышел оборот после знамения новгородского…

– Запомню твой рассказ владыка… – Глухо промолвил Иван. – Как добро победило зло и наказало его…

– Бог ты мой… Вспомни наш разговор с твоей матушкой… – с усмешкой сказал Даниил. – Кто знает, что есть добро и что есть зло… Зло-то есть несомненная принадлежность мира… И оно так или иначе коренится в причине, произведшей мир, то есть порождено Господом… Бог, как он не благ, все равно не слишком препятствует появлению зла… Кто-то скажет, что Он не всемогущ… А я скажу так: со злом можно смириться, и даже использовать его на благо государю, государству… Помнишь, государь, я ведь говорил… Не пойми, что оправдываюсь перед тобой или твоими батюшкой с матушкой… Может, и вижусь с тобой в последний раз… Скоро, глядишь, и ты не захочешь видеть меня, попавшего в опалу твоим или прочим именем… Так вот, запомни… Господь Бог допускает зло как средство наказания живых, свободных существ, злоупотребивших своею свободою… И цепочка грешащих во зле и наказывающих за зло длинна и никогда не оборвется…

– Цел и невредим твоими молитвами, владыка… И за тебя рад, что свежо и бодро выглядишь…

Такими словами встретил Даниила в его тайных покоях Чудова монастыря Семен Бельский, впервые увидевший Даниила без толстого слоя серы на щеках. Показалось беглецу, что лицом и духом светел Даниил, и совсем не боится своей скорой опалы от всесильных Шуйских.

– Что тебе надобно, чадо Божие? – спросил со строгим лицом Даниил, благословив беглого боярина.

– Что надобно?.. – Бельский усмехнулся в бороду. – Много чего, владыка, надобно в этой жизни… – Выдержав легкую паузу и смотря немигающими глазами прямо в глаза митрополита, добавил. – Помощь твоя нужна, владыка в устранении правителя Василия Немого… Готов в мольбе на коленях просить о помощи… Помоги, владыка, устранить злодея…

Бельский попытался встать на колени, но Даниил протестующим жестом пресек эту жалкую попытку просить о невыполнимом на коленях, с молитвенными словами. Владыка недовольно покачал головой и промолвил:

– Этак ты и меня в злодеи записал, подталкивая к новому злодейству… Или в мелкого злыдню в крупной боярской схватке за власть… Ты хоть, знаешь, чадо, кто такие злыдни?..

Боярин холодно отозвался:

– Вроде как на южных литовских границах тамошние жители обзывают некое демоническое существо, враждебное человеку… Одним словом порождение чертовщины…

– Твое бегство в Литву не прошло даром… – сухо похвалил боярина Даниил. – Действительно, в южных литовских землях, когда-то древнерусских, так в народе зовут враждебное Богу существо… А еще его в народе недолей, бидой кличут…

– И причем здесь, владыка эти злыдни, недоли, биды, пропади они пропадом, когда речь идет об устранении Василия Шуйского-Немого?.. Его участь решена, причем не одной только партией Бельских, а теми силами, что стоят за моей спиной… Надеюсь, понимаешь, владыка, о чем речь идет?..

– Чего же не понять… – с горькой усмешкой ответил Даниил. – Тебя, Семен, латиняне и иудеи во главе войска крымчаков и турок поставят, чтобы столкнуть лбами православных христиан с неверными… А Василий Шуйский-Немой в походе крымчаков и турок на Москву – главная помеха… Всем сильный воевода помеха, и Бельским, и хану, и туркам с латинянами… Вдруг отчебучит, да разобьет неверных, которых ты поведешь на Москву… После такой победы можно не только править государством от имени юного государя, но и на престол самому взгромоздиться, свою династию учредить… Вот и решил ты, Семен, его отравить… С моей помощью или получив благословение на злодейство… Божью волю своей собственной заменить хочешь…

– Да куда уж мне, владыка, грешному и несуразному… – Начал было боярин с лукавством в голосе, но Даниил его прервал.

– …Одного вовремя отзывает Господь к себе, другого не вовремя, как многим кажется… Только все мы жалкие гости в сем мире подлунном… Что цари, что простолюдины… И вот ты просишь помощи владыки, отводя ему роль злыдни, в отравлении Василия Шуйского-Немого, который с братом Иваном поперек горла партии Бельских, охочих до власти…

– А кто ее не хочет, власти-то? – огрызнулся Бельский и тут же смерил тон, пустившись в тонкие намеки. – Сам знаешь владыка, кто тебя на престол возвел… На Бельских ты сам оперся, когда приспичило… Конечно, конюший – фаворит правительницы – был не сахар… Да и сама правительница… Но ведь ты тогда, в устранении Елены был с нами, с Бельскими… Почему же теперь не хочешь помочь в устранении Немого?.. Неужто боишься, что его брат Иван с престола сгонит?..

Даниил недовольно покачал головой, поморщился, но не стал давать волю накопившемуся гневу в связи с предложением помочь заговорщикам отравить их главного противника, правителя Шуйского-Немого. Владыка назидательно промолвил, смежив веки:

– Не дело это митрополичье – усердствовать во благо партии, к которой пристал путями неисповедимыми… Да и злу потворствовать – душа не лежит, особенно, тогда, когда тебе роль дают мелкой злыдни, приносящей одни несчастья вокруг престола… Ты ведь знаешь, Семен, что в некоторых южных литовских местностях народ представляет себе злыдней в образе невидимых стариков-нищих… – Даниил открыл глаза и посмотрел прямо на боярина так устрашающе и гневно, что тот не выдержал взгляда черных от гнева и горя глаз митрополита, и отвел стыдливо глаза в сторону. – …Где эти нищие поселятся, там вечно будет жить одно лиха, тоска и бедность беспросветные… Сдается мне, что Шуйские и без твоих усилий скоро сгонят меня с митрополичьего престола… Сошлют в какой-нибудь дальний монастырь… Сгноят, как жалкую злыдню…

– Если устраним Немого, не сгонит никто… Бельские будут властвовать… Точно говорю… И поход мой с турками и крымчаками только усилит власть Бельских…

– Как бы не так… Твой старший брат Дмитрий, насколько мне известно, хитро самоустранился от борьбы, с Немым дружбу водит… Средний брат Иван только в силу входит… Как бы его самого не прогнали…