Текст книги "Мать и сын, и временщики"

– Ты же видишь, что благодаря ей Иван Калита-кошелка сделал Москву первым городом из русских городов. Значит, нужна… Только хитрить-мошенничать со своим подданными – не дело государево… Потому что пустую мошну, которая заполнится золотом или нет – неизвестно, предлагают нищие и юродивые, возникло в народе ироническое, народное отношение и к самому нищему – «мошеннику» в смысле дурашливого, а то и «навязчивого, коварного шитика» и к его результативному труду: «обшить» в недвусмысленном значении обмануть, надуть?..

– Отсюда, матушка и озорные, злые присказки, поговорочки-скороговорочками?

– Отсюда, сынок. Послушай, как зло звучит: «Он из плута скроен, мошенником подбит». И еще: «Напоролся плут на мошенника». Позже стали шутить по другому, что их «и обшили, и обули мошенники такие-растакие…». Одним словом, всегда было много на Руси мошенников, «работающих под благородных мошонников», обшивающих и обувающих, оставляющих вольно или невольно мошну доверчивых богомольцев пустой… Впрочем, замечающие в чужом глазу соринки, обычно не видят в собственных очах по бревну на око… Но есть и примеры в защиту нищих и юродивых и осуждения скаредности: «Из чужой мошны не жаль подать милостыню. В чужой мошне – не в своей квашне, не угадаешь, есть ли тесто, аль пусто место. Чужая мошна, что чужая совесть: потемки…»

13. Матушкины вечера

Когда великая княгиня читала детям книги, Иван заметил, что голос матери был строг и не имел уже того выражения сердечности и доброты, которые трогали его в играх и забавах. Упорство матери, с которым она пыталась достучаться во время чтения толстых фолиантов до сердца смышленого Ивана и беспамятного Юрия, поражало. Во время долгого непрерывного чтения книг она не делала никакого различия в возрасте и состоянии сыновей. Иногда Ивану казалось, что мать втайне надеялось, что умное выверенное книжное слово способно сотворить то, что не в состоянии сделать обыденное, – спасти младшего сына от немоты и беспамятства. Потому и посвящала вечерние часы чтению древних исторических книг сыновьям, оставляя время для своих вольных пересказов и вопросов Ивана. Так уж завелось в их доме в последнее время, что ничто и никто не мог им помешать в вечернем священнодействии – чтению и рассказам материнским. Словно она чувствовала: единственное, что она могла дать сыновьям в последний год ее жизни – это чтения, книжные наставления и мудрые беседы, что важнее всего на белом свете.

Наверное, Елена Глинская предчувствовала свой скорый конец, догадываясь с необычайно развитой у нее острой женской интуицией, что обречена на смерть со своим фаворитом Иваном Овчиной в круговерти боярских заговоров и интриг. Потому и спешила сделать как можно больше для своих сыновей, прежде всего для юного государя Ивана. Тот уже обратил внимание, что «на люди» – на встречи с боярами, с иностранными послами, с духовенством – мать не ставит с государем его несчастного глухонемого брата Юрия, как бы «не позоря» государя и великокняжеское семейство. Зато при чтении книг и в вечерних воспитательных беседах непременно сажала братьев рядом и старалась их вовлечь, насколько это было можно с несчастным последышем, в подобие урока и наставления для двоих братьев одновременно. Иван понял, чего пыталась добиться его матушка – любви его к несчастному братцу, мол, если ты такого его, глухонемого, нездорового и несуразного полюбишь, то здоровье и счастье своих подданных ценить будешь гораздо больше, любить их будешь искреннее и вернее…

Матушке так хотелось поставить на ноги своих сыновей, даже в несчастье одного из них, так хотелось защитить их своей материнской любовью, догадываясь, что она так кратковременна и летуча, что дни ее уже сочтены. Потому последний год своей жизни во время своей тяжелой неведомой болезни, свалившейся на нее невесть откуда, как из торбы проклятья Соломонии Сабуровой, Елена, часто выезжая на богомолья в монастыри, часто с детьми, все остальное время посвящала только Ивану и Юрию. Словно спешила насладиться материнским общением, вдохнуть искорку любви материнской в души сыновей, одного просветить и наставить для скорого царствования, другого попытаться спасти от беспамятства и немоты вопиющей.

Как юному государю Ивану были памятны те вечера с матушкой, так много оказалось в его жизни с ними, с любимой, обожаемой матушкой…

Когда уже много лет спустя, во время его воцарения в Третьем Риме, в бурные мирные или тяжкие военные годы, он старался воскресить в своей памяти, своем воображении черты этого бесконечно любимого, просто обожаемого существа, у него всегда навертывалась мысленная пелена слез… Самое удивительное, что с какого-то времени жестокой юности Иван разучился плакать, не то что равнодушно взирал на мир, но скорее, без излишней сентиментальности, пылкости и открытости сердца, распахнутости души – так было проще, так было верней и надежней жить и выживать в жестоком страшном мире взрослых. А обращаясь в памяти, в своем воображении к образу обожаемой матушки, государь как бы на машине времени оказывался в детстве, где у него была только одна любовь и защита от зла и холода мира – его любимая, просто обожаемая матушка…

Потому и пелена слезная существовала только в воображении, а не наяву. Потому и слезы душили государя несколько отстраненно, как бы вдалеке от ныне происходящего, вдалеке от текущих мгновенных «здесь и сейчас». Ибо в этих реальных «здесь и сейчас» уже не могло быть той упоенной радости постижения мира – вместе с матушкой, ее чудного образа – бесконечной любви и надежной защиты…

Когда Иван усиленно старался вспомнить мысленно свою матушку или когда это давалось без всяких лишних усилий и внутренних напряжения – но, главное, давалось, и не растекалось, не уплывало на волнах времени, он в слезной пелене, как чудо из чудес, видел свою матушку, как в те славные времена вечерних чтений-бдений…

В слезном тумане видел невероятно красивую, добрую и нежную, без всяких признаков болезни, нездоровья и старения, в чудесном состоянии ускользающей молодости и душевного покоя, в нежном цветении крупных продолговатых серых глаз, излучающих потоки света, любви, ласки… И так красивы были ее длинные густые каштановые волосы, которые она заплетала то в толстые косы, то распускала, и маленькая родинка на точеном подбородке и стройная лебединая шея, и чудные нежные руки матушки, которыми она так часто ласкала их с братом, мягкие-мягкие, добрые-добрые, которые они с братом целовали и прижимали к своей груди… Так уж получилось, что первым стал целовать руки матушки Иван, а меньшой брат быстро перенял у него его привычку, стал тоже целовать и прижимать к груди…

«Значит не такой уж он был безнадежный в физическом своем несчастье – в своей глухоте и немоте с беспамятством, княже-братик Юрий, раз волны нежности и любви доходили до его сердца…» – думал в слезах Иван тогда и потом в мгновенных и текучих «здесь и сейчас»…

Всему светлому и доброму в жизни Иван обязан был тем волнам нежности и благодати, что он впитывал детской душой в обожании матушки… Насколько он смутно представлял образ далекого отца, настолько живо и глубок рисовался образ в воображении государя матушки – но, обязательно в слезной пелене… И всегда, когда в мысленных слезах ему этот долгожданный образ удавался, теплая волна безнадежного обожания и детской нежности рвалась из груди государя наружу – и он ничего не стыдился в очистительных мысленных слезах… Слез-то настоящих не было, была волна благодати и слезы преображения Господня, когда благая детская жизнь тогда с матушкой сулило благое спасение от зла и грехов взрослой жизни…

«Благ блажи благому благое… С Богом, с матушкой пойдешь, до благого путь дойдешь… – Часто тешил себя добрыми поговорками государь, словно подставляя память и душу благой волне из матушкиного детства. – По благостыне своей человек спасается… Опричь руги, пользуемся от благостыни прихожан, от благостыни подданных… Благолепие веры надежды и любви, от них Божье благовещенье: крота Господь ослепил за то, что тот рыл землю на Благовещенье, когда благих вестей ждут, верят и надеются на лучшее, на добро с любовью…»

С самых ранних детских лет общение с матерью Иваном в вечерние часы чтений и неспешных бесед воспринималось им в первостепенном библейском значении этого слова: материнское Благовещенье – это добрая, радостная весть, чудное, счастливое благовестие. У Ивана и праздник Благовещения, бывающий 25 марта, воспринимался и с благой вестью от Господа, и с благой вестью от матери.

Это же матушка первой в его жизни объяснила, что в этот праздничный день церковь вспоминает возвещение архангелом Гавриилом в галилейском городе Назарете Пресвятой Деве Марии, недавно пред этим обрученной с Иосифом, тайны воплощения от Него, Бога-Отца Сына-Бога.

Потом матушка пояснит любознательному сыну лучше всяких святых отцов, что в церковной службе в праздник Благовещения изображаются разные обстоятельства этого события. Тропари канона представляют как бы беседу архангела Гавриила с Пресвятою Девою. Так как от времени непорочного зачатия Сына-Бога полагается начало спасения рода человеческого, то Церковь в день Благовещения неоднократно возглашает:

«Днесь спасения нашего главизна и еже от века таинства явление…»

Иван всю жизнь помнил, как он был потрясен рассказом матушки, что еще святитель Иоанн Златоуст называет Благовещенье первым христианским праздником и корнем всех праздников. Удивлен был сын-государь и временем, в которое случается этот праздник. Если он случится прежде Лазаревой субботы, церковь празднует его три дня; если в эту субботу – два; если в Страстную или Светлую седмицы – всего один день. Но по величию праздника он не отменяется даже и в Пасху, да и строгий пост ради этого праздника ослабляется. Поэтому шестой Вселенский собор своим непреложным 52-м правилом постановил в день Благовещения совершать литургию святителя Иоанна Златоуста, и не прежде освященных даров, которые совершаются во время Великого поста. Потому в русском православном народе день Благовещения считается величайшим праздником, в который должен быть общий народный покой. И должна быть всеобщая народная радость на Руст, ибо сей великий праздник Благовещения принадлежит к древнейшим праздникам в честь Богородицы.

Матушка намекнула Ивану, что определение времени праздника Благовещения, скорее всего, зависело от праздника Рождества Христова: Рождество празднуется 25 декабря, а Благовещение 25 марта, ровно через три месяца – и Тройка главное число на Руси. Удивила матушка государя-сына и тем известием, что многие древние богословы время этого праздника, 25 марта, ставят в некоторой связи с сотворением мира… «Конечно, конечно, без твердых к тому оснований, но все же, все же…» – удилялась матушка и сына удивляла.

– Сотворение человека было в 25-ый день марта; а посему и Гавриил в этот день послан был благовестить Деве нетленное от Нея воплощение Спасителя и предвозвестить ей имеющее совершиться через Нее спасение людей грешных и слабых. Ибо прилично, чтобы согрешивший и воссоздан был в такое же время, в какое создан….

Так рассуждал в шестом веке архиепископ Антиохийский Анастасий, и так почти слово в слово объясняла Ивану суть и время праздника Благой Вести его обожаемая матушка Елена…

Матушку Иван про себя после этого всегда про себя называл Благовестницей и ждал от нее только вестей благих и, конечно же, всегда дожидался…

Одной из таких добрых вестей издалека – из глубины времен – был ее рассказ о городе Гелоне, возможно, Глинске, где она родилась, а возможно о град Можайске с необычайном культе для русских православных людей святителя Николая-Чудотворца в образе Николы Можайского…

Матушка Елена много рассказывала о роде сербских князей по линии своей матери, княжны сербской, но куда больше о роде князей Глинских, поселившихся в граде Глинске в южных землях Литвы. Когда Елена повела речь о своем дальнем предке, татарском мурзе Лексаде, отъехавшим от ордынских ханов и ставшем служилым князем Витовта Литовского, Иван вытаращил на ее глаза.

– Неужели род Глинских идет от татар?.. – возбужденно прошептал Иван. – Неужто в моих жилах течет татарская кровь?..

– И даже иудейская… – с какой-то неизъяснимой грустью призналась сыну великая княгиня. – Наш род Глинских идет от мурзы Лексада, а еще глубже от хана Мамая, женившегося в Тавриде на знатной иудейке-караимке… Там же в Тавриде, в торговой беглого хана Мамая убили, по слухам, те же иудеи…

– А бежал в Кафу хан Мамай, когда его на Куликовом поле разгромил мой славный прапрадед Дмитрий Донской… – гордо вымолвил Иван и осторожно поглядел на матушку – не оскорбил ли он своим напоминанием о своем прапрадеде, великом князе Дмитрии, лучшие чувства родственные ее в отношении предка Мамая.

Елена Глинская тогда поняла сложные чувства, которые разбередила она в душе юного сына своими историческими экскурсами в государеву родословную – по линии Мамая, Лексада, Глинска. Зато без этого экскурса не было бы чуда исторической тайны, которая в юном возрасте обожгла сына-государя.

– Пусть русские монахи тешат свою и государеву гордыню тем, что нашли у государей Третьего Рима родословную, идущую от римских кесарей – царя Августа, брата Кесаря… Пусть… Я расскажу тебе о еще более древних временах похода 700-тысячного войска персидского царя Дария в земли Скифии, о котором сохранились темные предания в нашем роду и о котором повествует «отец Истории» Геродот… Ну-ка, вспомни, как переводится на русский язык греческое слово «Historia»? Я же вам когда-то уже говорила… Прояви свои знания…

– Конечно, матушка, не забыл… – Иван с печалью посмотрел на улыбающегося блаженной улыбкой беспамятного Юрия и негромко отчеканил. – История – это наука, рассказывающая нам о прошлом, древних временах, разных фактах, событиях, людях, войнах.

– Хочешь, я расскажу вам походе персов Дария?.. – Елена с грустью поглядела на улыбающегося Юрия и на сосредоточенного Ивана. – Как?..

– Конечно, матушка… Очень хочу… – И тут же мгновенно поправился. – …Мы очень хотим услышать…

– Хорошо, слушайте… – Согласилась с нежной доброй улыбкой Елена. – Слушайте и запоминайте… Авось, пригодится для царей-государей русских…

Иван обнял маленького брата за плечи, подчеркивая его причастность к происходящему и приготовления к слушаниям матушкиных исторических рассказов и весело, с улыбкой доложил:

– Мы готовы… Мы – само внимание и благодарность тебе, наша дорогая матушка… Мы тебя слушаем…

– Я расскажу вам, что сама когда-то вычитала из огромного труд Геродота «Мелпомена», дополню теми преданиям, что в нашем роду о Глинске существовали. Ибо у нас в роду и поныне многие считали и считают, что наш родовой город Глинск возник на развалинах и на пепелище сожженного царем Дарием града Гелона в древних скифских землях, их населяющих народов гелонов и будинов…

– Значит в наших жилах течет скифская кровь гелонов и будинов?..

– Выходит так, сынок… Но все по порядку…

По Геродоту, в период наивысшего могущества персидского государства царь Дарий решил пойти во главе своего войска на северную Скифию. После высадки в устье Дуная огромного 700-тысячного войска персов, Дарий пошел на северо-восток, перешел Дон и в преследовании «царственных скифов» зашел в земли Савроматов и Будинов. В этих землях на удивление Дария не было никаких городов, которых можно было бы разорить в назидание дерзким скифам, уклонявшихся от решительного сражения и заманивавших персов на территории других племен. Так скифские цари побуждали эти племена на совместное союзническое выступление против персидского войска Дария…

– В хитрости и коварстве скифам не откажешь… – промолвил Иван. – Только ведь это был ответ на коварство царя персов, решившего на завоевание их земель… Как клин клином вышибают, так и коварством коварство…

Елена улыбнулась наблюдениям юного государя и продолжила свой дальнейший рассказ:

– Согласно свидетельствам Геродота, который оказался на земле скифов, савроматов, будинов и гелонов через несколько десятков лет, он, решился на описание похода Дария в сожжения деревянного города гелонов и бидинов – Гелона – с деревянными храмами и деревянными языческими статуями в храмах одним из ответвившихся крупных персидских отрядов в Северную Скифию.

На скифский поход, во время которого был сожжен город Гелон, у Дария было всего 60 дней. Исходя из такого короткого срока похода, посчитали, что персидское войско не могло продвинуться глубоко на восток и, тем более, на северо-восток, поэтому город Гелон, сожженный персами, следует искать в Причерноморье, в бассейне рек Дона и Ворсклы. Но из текста Геродота следует, что, Дарий все же не уложился в отведенные им первоначально 60 дней; он значительно опоздал на «дунайскую переправу». Войдя в Скифию, Дарий поставил свои лагеря на реках Оар и Волга, соорудив на них 8 крепостей на расстоянии примерно 10 верст друг от друга. Уклонявшиеся от сражения скифы уходили в глубь земель невров, савроматов, будинов, гелонов. Не встречая никаких городов, Дарий преследовал скифов, судя по всему, по известным торговым путям… Скоро Дарий наткнулся на оставленный деревянный город Гелон, в храмах которого стояли деревянные статуи…

– И Дарий сжег Гелон, матушка?..

– Не спеши, дойдем и до сожженного города и памяти о том в более поздних временах одной легендарной деревянной статуе… Тебе, сынок, пригодятся, надеюсь знания о том, что Гелон находился на торговом пути, и то, что времена сожжения Гелона и время написания труда «Мелпомена» Геродотом близки и утверждения «отца истории», что гелоны пришли на землю будинов в центр Алуанского пространства со стороны моря и создали там вместе с будинами большой город Гелон…

Елена замолкла, отпив несколько глотков из приготовленной заранее чашки пахучего сбитня, предложила глазами сыновьям. Но Иван отказался. Только радостно заулыбался от того, что матушка возлагает на него большие надежды в исторических разысканиях, еще сильнее обнял за плечи брата Юрию и приготовился слушать с еще большим волнением и вдохновением юного открытого для чудес сердца.

– Не томи, матушка…

– Представим себя во время похода Дария в Скифию, когда на месте оставленной в устье Дуная эскадры персов охранялись и «не сжигались мосты» на случай быстрого отхода. Только вожди племен савроматов, гелонов и будинов решили поддержать скифов, стать их союзниками, другие же северные племена заняли выжидательную позицию и не хотели, чтобы в их земли приходили скифы с союзниками. Вот что пишет Геродот: «Страна Савроматов не была обжита. Когда же персы вторглись в страну будинов, то натолкнулись на деревянную крепость будинов. Будины ушли и крепость была совершенно пуста. Они сожгли ее». Это о городе-крепости Гелон. Потом мы еще раз к этому знаменитому городу вернемся… А вот что писал Геродот о стратегии отступления скифов: «Всякий раз, когда скифы видели, что персы пришли в замешательство, то для того, чтобы они дольше оставались в страхе, а оставаясь, мучились, лишенные всего самого необходимого, скифы поступали следующим образом: оставят часть своего скота с пастухами, а сами, не спеша, отступят в другую область. Персы же, придя, захватывают скот…»

– Хитрые были наши предки… Готовились к решающему бою основательно – с толком, не спеша… – Иван подался вперед и впился взглядом в глаза матери. – И что же случилось перед решающей битвой?..

– Все правильно, битвы было не избежать… Геродот пишет: «В бедственном положении Дарию сообщили: скифы послали вестника, принесшего в дар Дарию: Птицу, Мышь, Лягушку и пять стрел. Он предложил, чтобы персы, если они мудры, сами поняли, что означают эти дары. Услышав это, персы стали совещаться… Сам царь Дарий высказал мнение, что скифы отдают ему и самих себя, и землю, и воду. Мышь живет в земле, и питается тем же, что и человек, лягушка – в воде, птица походит на лошадь. Стрелы означают: скифы отдают свою военную мощь. Персидский мудрец Гобрий понял так: «Если вы, персы, не улетите в небо, обратившись в птиц, не спрячетесь в землю подобно мышам или не прыгните в болото, обратившись в лягушек, вы не вернетесь назад, пораженные вот этими стрелами».

– Правильно разгадал мудрец загадку скифов… – Иван покачал головой и прикинул. – Пожалуй, надо учесть для будущего – как загадывать загадки врагам, а заданные загадки умело разгадывать… И что же дальше, матушка?..

– Но решающей битвы между огромным войском персов и союзническим войском скифов, будинов, гелонов и савроматов, не состоялось… Вот как об этом пишет Геродот: «Скифы выстроились в конном и пешем строю против персов, чтобы вступить с ними в бой. К скифам, стоявшим в боевом порядке, внутрь строя забежал Заяц. Каждый, кто видел зайца, устремлялись за ним. Когда же скифы стали шуметь и кричать, Дарий спросил – что за шум у неприятеля? Узнав, что там преследуют зайца, он сказал: «Эти мужи относятся к нам с большим презрением и мне теперь ясно, что Гобрия правильно сказал о их дарах. Необходимо хорошо подумать, чтобы наше возвращение было безопасным. Гобрий сказал: «О, царь, я и на основании молвы был почти убежден в недоступности этих людей. Придя же сюда, убедился в этом еще больше, видя, как они издеваются над нами. Надо уходить». После этого персы оставили самых изнуренных воинов, чья гибель имела наименьшее значение, привязанных ослов, чтобы те подняли рев… Ушли, чтобы больше никогда не приходить в Скифию…»

– А бросать своих раненых воинов негоже полководцу… – с неприязнью бросил Иван и поглядел на матушку.

– Конечно, ты прав… – сказала Елена. – Только жизнь слишком сложна, чтобы зарекаться… Тебе ведь придется воевать, защищать русские земли, завоевывать для Третьего Рима новые, так что – иная победа со страхом, иная с любовью, только никогда через глупость… – И вдруг грустно улыбнулась. – Так решают цари… Грозно, страшно, а без царя, полководца во главе страны, войска нельзя… Силы сопротивления войска и народа быстро иссякают.

– Матушка, ты хотела возвратиться к городу Гелону… – робко напомнил Иван и выжидающе посмотрел на мать.

– В части «Мелпомена» знаменитой «Истории» Геродота можно прочитать о народе гелонах, пришедших из Причерноморья в страну Будинов. Будины – племя большое и многочисленное, все они светлоглазые – голубоглазые – белокурые, светло-рыжие и веснушчатые. В их области выстроен деревянный город Гелон. Длина стен с каждой стороны – 30 стадий. Она высокая и целиком из дерева: и дома у них деревянные и храмы. Там есть храм эллинских богов, украшенных статуями, алтарями и наосами (от греческого naos – «святилище» в античном храме, где находилось скульптурное изображение божества). И каждые три года они устраивают празднества в честь Диониса и впадают в вакхическое исступление. Ведь гелоны в древности – это эллины, которые покинули гавань и поселились у будинов, и говорят они на языке отчасти скифском, отчасти эллинском». В другом отрывке «Мелпомены» Геродот пишет: «Будины же говорят не на том языке что гелоны, и образ жизни у них не один и тот же. Ведь будины, будучи исконными жителями, – кочевники, они единственные из тех, кто здесь живет и питается шишками. Гелоны же – земледельцы, питаются хлебом и имеют сады. Они нисколько не похожи ни внешним видом, ни цветом кожи. Эллины, однако, и будинов называют гелонами, называют неправильно. Вся их страна густо поросла разнообразными лесами. А в самом лесу есть большое и широкое озеро. В этом озере ловят выдр, бобров и животных с квадрадными мордами. Их шкурами оторачивают по краям мехом одежды, а тестикулы этих животных (бобровые струи семенников) служа у будинов для лечения болезней».