Текст книги "Мать и сын, и временщики"

21. Воцарение и женитьба Шуйского-Немого

Таинственная скоропостижная смерть Елены Глинской изменила ситуацию в государстве. Темные слухи московские о «мгновенном» захоронении правительницы – в течение нескольких часов с момента, когда остановилось ее сердце – только усилили всеобщее народное подозрение о причинах ее не естественной кончины. Только митрополит Даниил и игумен Троицкий Иоасаф могли предполагать о ее собственном уходе из жизни после тайного объяснения Елены с беглецом-отравителем Семеном Бельским. Большинство же московских вельмож и простолюдинов, словно предчувствуя появление на арене новых сильнейших властителей из первой боярской партии Шуйских, братьев Василия Немого да Ивана, ждущих ухода из жизни правительницы и жаждущих физического устранения ее фаворита Овчины, обратили свое подозрение в убийстве-отравлении на старейшего думского боярина Василия Васильевича Шуйского-Немого.

При фактическом разгроме Овчиной боярских партий Ивана Дмитриевича Бельского, Михаила Львовича Глинского и нейтрализации партии Михаила Юрьевича Захарьина только сильнейшая «суздальская» партия Кирдяпиных потомков Шуйских, по мнению московских старожилов, могла быть кровно заинтересована в физическом устранении царственных любовников Елены Глинской и Ивана Овчины. Вопрос заключался в одном: остановятся на этом Рюриковичи Шуйские, потомки суздальского князя Василия Кирдяпы, изгнанного из своей родовой отчины сыном Дмитрия Донского великим московским князем Василием Дмитриевичем, или предъявят свои великокняжеские претензии на престол?.. Только тогда вслед за матерью-государыней Еленой надо было отправлять на тот свет и малолетнего сына-государя Ивана…

Замерли в ужасе московские обыватели, напуганные до смерти слухами о насильственном конце отравленной с ведома Шуйских Елены Глинской, о заточении первого временщика-фаворита правительницы, конюшего Овчины, брошенного на седьмой день после смерти Елены в темницу, в которой за полтора года до того умер в оковах ее всесильный дядюшка-интриган Михаил Львович Глинский. Поразило и ужаснуло московских обывателей известие, что ту же «железную тяжесть» на несчастного конюшего наложили новые властители Шуйские, что на окованном Михаиле Глинском была. Круг замкнулся: сначала в железах преставился Глинский, теперь же на его жалкую участь в тех же железах обречен уже сам тщеславный временщик Овчина – по воле новых, более сильных временщиков…

«Почему по воле новых временщиков Шуйских, если престол уже в их руках, о чем Кирдяпа и кирдяпины правнуки мечтать не могли?.. Почему же они не пошли до конца, почему не объявили о низложении ничтожного малолетнего государя Ивана?» Мучились в догадках и темных слухах московские обыватели, прослышав неожиданно, что братья Шуйские, дорвавшись до власти с устранением конюшего Овчины, тут же, будучи душеприказчиками государя Василия, возродили систему боярской опеки его сына, круглого сироты…

Перемигивались старые опытные вельможи: знать, и Шуйских повязали неведомые мощные внутренние и внешние силы строгими обязательствами, знать, и они вынуждены были пойти на какие-то тайные компромиссы с той же боярской партией братьев Бельских. А уж если Рюриковичи Шуйские, отказавшиеся в силу тайных причин от низложения государя Ивана и возродившие институт его опеки, пошли на уступки и соглашение Гедиминовичам Бельским, то жди новых вихрей вокруг престола и распределения властных полномочий в боярской Думе. Такие слухи в Москве усилились в свете того, что кто-то видел в Москве беглеца-заговорщика Семена Бельского, кто-то слышал, как находившийся при власти Овчины в тени и как бы в опале Дмитрий Бельский уже хлопочет об освобождении и возвращении в Москву в боярскую Думу своего брата Ивана… А тут еще – как удар обухом по голове – союзник Бельских Михаил Юрьевич Захарьин, задвинутый Овчиной на второстепенные роли в государственной системе, сразу же после таинственной смерти Елены Глинской постригся в монахи и растворился в небытии, то ли умер, то ли исчез – с концами…

«Не случайно все это… Все эти коловращения с Бельским, Захарьиными, да и со взлетом Шуйских, дорвавшихся до власти… Все чем-то повязаны… Только вряд ли круговая порука при сохранении законных полномочий у юного государя Ивана объединит и сблизит партии Рюриковичей-Шуйских и Гедиминовичей-Бельских…» – судачили вельможи, бояре, воеводы и дьяки из Думских и приказных кругов.

Многое, если не все теперь зависело от занятой позиции по отношению к государю Ивану и своим оппонентам главы боярской партии Шуйских, жестокого молчуна 55-летнего Василия Васильевича Немого, который и при великом князе Василии занимал первое место в Думе и ближнем государственном Совете. Великий в своей жестокости Немой занимал такое же формальное положение первого боярина и при правительнице Елене, но при ее фаворите-временщике, вроде бы исключительно господствуя над Думой, все же вынужден был на длительный срок уступить власть и лидерство в правительстве конюшему Овчине. Бояре знали о неугомонном жестоком характере Кирдяпиных потомков, лишенных наследственного суздальского владения и потому переметнувшихся в злобствовании на московских государей в Новгород, в котором в последний день вольного города воеводил опытный князь-военачальник Василий Федорович Шуйский-Гребенка, отец лидеров боярской партии Василия Васильевича Немого и Ивана Васильевича…

В народе поговаривали, что Немой, отомстив ненавидимому им фавориту-выскочке Овчине, пошел на вынужденную опеку и охрану жизни малолетнего государя Ивана не вследствие давнишних обязательств перед его отцом-государем Василием, а благодаря тайному соглашению с братьями Бельскими, один из которых, а именно старший Дмитрий Федорович искал его дружбы. К тому же сам близкий родственник Иванов по «рязанской» династической ветви московских государей, Дмитрий Бельский, неожиданно предложил старику Василию Шуйскому-Немому породниться с юным государем, жениться на сестре Ивановой, Анастасии, дочери казанского царевича Петра…

Мудрые, прожженные в интригах московские бояре и дьяки по-своему и весьма высоко оценили этот хитроумный ход партии Бельских по обеспечению «родства» первого думского боярина Василия Немого с юным государем, после которого у Немого выбивались корыстные планы не только лишать престола Ивана-государя, но и лишать его младенческой жизни. Вспомнили, что у Ивана Великого и Софьи Палеолог была дочь Евдокия, которая вышла замуж за казанского царевича Петра Ибрагимовича Кайдула, а в браке Евдокии и Петра родилась прелестная юная дочь Анастасия, которую и сватал в жены 55-летнему вдовцу Василию Васильевичу Шуйскому-Немому в середине 1538 года боярин Дмитрий Бельский. Как было тут не устоять старику-вдовцу Немому перед лакомой наживкой, юницей Анастасией, хитроумно подкинутой Дмитрием Федоровичем Бельским, милостиво рассказавшим – разумеется, отсеяв тайную связь с иудейской партией и тайными иудеями – неизвестную Шуйским захватывающую историю породнения своего рода литовского Гедиминовичей с государями московскими Рюриковичей – через своего отца князя Федора Ивановича.

Князь Федор Иванович Бельский был правнуком знаменитого великого князя Литовского Ольгерда, внуком киевского князя Владимира Ольгердовича и сыном князя белевских земель Ивана Владимира Бельского. В 1482 году несколько литовских вельмож, князья Гедеминовичи, Михаил Олелькович, Ольшанский, и Федор Бельский, задумали отложиться от великого князя литовского и короля польского Казимира, видя, как король шел по стопам Витовта, заменяя этих князей в их землях своими воеводами и наместниками, не желая безропотно уступать место единодержавному литовскому порядку. Родовитые князья Гедиминовичи решили передаться на сторону великого князя московского Ивана Васильевича и организовали совместно с иудейской партией в Литве заговор против короля. Планы и намерения лидеров-заговорщиков Гедиминовичей до поры до времени оставались по договоренности с иудейскими союзниками не вполне разъясненными…

Союзники Федора Бельского, литовские иудеи, предложили захватить короля Казимира в свои руки, низложить его или даже убить его, дабы возвести на Литовский великокняжеский престол киевского князя Михаила Олельковича, любимца ортодоксальной иудейской партии в Литве, а также тайных иудеев во главе с «мессией» Захарией, пустивших глубокие корни в Новгороде и Москве. Федор Бельский, правда, был настроен не столь кровожадно в отношении физического устранения короля Казимира. Он думал, прежде всего, как овладеть некоторыми значительными литовскими областями на востоке и вместе с ними перейти под державу Ивана Великого, о чем заранее снесся с последним. Однако Михаил Олелькович вместе с иудейской партией убедил Федора Бельского заманить короля Казимира на свою свадьбу с дочерью князя Александра Чарторыйского и прямо на свадьбе убить короля. Самое удивительное, что король Казимир, по настоянию своей любовницы-иудейки, прибыл на торжество Федора Бельского. Угодил в расставленную заговорщиками ловушку: казалось, часы его жизни сочтены…

Но тут планы заговорщиков случайно открылось, и слуги Федора Бельского под пыткой охранникам короля выдали смертельную тайну своего господина. Бельский узнал о пытках слуг ночью, перед самой свадьбой; он вскочил с постели, полуодетый вскочил на коня и в темноте поскакал к литовско-московской границе. Федор Иванович успел бежать в Москву, оставив в Литве юную жену, с которой успел обвенчался накануне скоропалительного бегства. Его же союзники по заговору, князья Михаил Олелькович, Ольшанский, вместе с некоторыми лидерами иудейской партии, были в тот же день схвачены и приговорены к смертной казни. Михаил Олелькович и Ольшанский вскоре были казнены перед воротами Литовского замка. Но лидерам иудейской партии в силу неизвестных таинственных обстоятельств удалось избежать казни и даже скрыться, что вызвало резкий протест и возмущение сына Казимира, князя Александра, поклявшегося отомстить иудеям в свое время. Король Александр, действительно отомстит иудеям, выслав их всех из Литвы через десять лет, но вскоре поплатится за это жизнью, будучи отравленным своим поваром при рьяном посредничестве в отравлении личного друга короля, великого интригана Михаила Глинского, пытавшимся замести следы – спасти, а потом убить повара-отравителя… Месть Михаилу Глинскому сторонников королей Александра и Сигизмунда вольно или невольно пришлось осуществить любовнику его племянницы Елены, Ивану Овчине… Все пришло на круги своя… С Глинскими, и с Овчиной тоже – стараниями и трудами партий Бельских и Шуйских…

Так вот, государь Московский Иван Великий принял в зарождающемся Третьем Риме незадачливого жениха беглого князя Федора Ивановича Бельского, пообещав содействовать его женитьбе и отдав ему в родовой удел городок Демон в новгородской земле, завоеванный Михаилом Верейским и его сыном Василием Удалым. Только в 1493 году, уже через много лет после бегства в Литву Василия Удалого с женой Марией, племянницей Софьи Палеолог, Федор Бельский был сослан в Галич, как замешанный, или скорее оговоренный, в заговоре князя Лукомского, казимировского агента при московском дворе, намеревавшегося отравить смертельным ядом Ивана Великого. Через два года государем Иваном Федору Бельскому, наконец, была возвращена была царская милость: в 1495 году Иван Великий потребовал у своего зятя, ненавистника иудеев Александра, преемника короля Казимира, возвращения его венчанной жены Бельской-Чарторыйской. После неожиданной кончины последней, в 1498 году, с разрешения московского митрополита, Иван Великий с собственной политической выгодой женил бездетного Федора Бельского на родной своей племяннице, княжне Анне Рязанской.

Так было выгодно не лично государю Ивану Великому, а Москве, откалывавшей методично литовские земли Гедиминовичей для Русского государства на востоке… Когда-то малолетний рязанский князь Василий Иванович был взят на воспитание Василием Темным. Иван Великий, выполняя наказ отца, женил его на своей сестре Анне Васильевне. В дальнейшем, в браке Анны Васильевны и Василия Рязанского, отпущенного на рязанское княжение, родилась дочь Анна, выданная в новых интересах Москвы – Третьего Рима замуж за князя Феодора Ивановича Бельского. От брака с княжной Рязанской Федор Иванович Бельский имел трех сыновей: Дмитрия, Ивана и Семена.

Вот старший из братьев Бельских, Дмитрий Федорович, сразу же после заточения Овчины предложил по примеру своего отца Федора в интересах Москвы Третьего Рима жениться Василию Немому на сестре Ивановой Анастасии, и сразу же освободить из заключения троюродного брата Немого, Андрея Михайловича Шуйского, а также своего среднего брата Ивана Федоровича. Этим примирительным шагом к сильнейшей враждующей партии Шуйских Дмитрий Бельский достигнет многого. Будучи организатором женитьбы старика Василия Немого и юницы Анастасии, двоюродной сестры государя Ивана, Дмитрий Бельский в дальнейшем устроит и брак своего сына Ивана с дочерью Марией осчастливленных им «молодоженов» – Немого и Анастасии…

Трудно было подыскать заветные ключи к жестокому старику Василию Васильевичу, недаром прозванному за свою молчаливость, сухость и недоверчивость Немым, первому боярину и первому воеводе, разбившего двадцать лет тому назад самого знаменитого литовского гетмана Константина Острожского. Однако подыскал такие ключи многоопытный в интригах Дмитрий Бельский, умевший в отличии от своих младших братьев держаться в тени и не высовываться туда, куда не надо. Устроил женитьбу он Немого с двоюродной сестрой государя, дочкой царевича Петра Кайдагула Анастасией, отведя опасность от малолетнего государя, за что ему век был благодарен Иван Грозный.

Но ведь и интересы своей боярской партии соблюл Дмитрий Бельский, уговорив престарелого жениха Немого выпустить на свободу одновременно Андрея Шуйского и Ивана Бельского. Первого, своего троюродного брата, Немой пожаловал в бояре, а брат устроителя нового династического брака, деятельный Иван Федорович Бельский занял свое законное место в боярской Думе. Откуда было знать молодожену Немому в его медовый месяц, что, устроив его брак, партия трех братьев Бельских, в которой лидерство было не в руках старшего Дмитрия, а у младших Ивана и Семена, жаждет реванша у партии Шуйских в борьбе за власть в государстве при малолетнем государе Иване…

Но для реванша требовалось время и доказательства безграничного всемогущества и пользы для Московского государства партии Бельских под руководством смелого и деятельного боярина-воеводы Ивана Федоровича в укор Шуйским и прочим вельможам… Видать, это время не пришло…

Освободив, как невиновных жертв правительницы и ее фаворита, Андрея Шуйского и Ивана Бельского, Василий Немой как-то после думского сидения снисходительно, с лукавым прищуром обратился к Дмитрию Бельскому:

– Вот братца твоего освободил, как невинного агнца, посланного конюшим на заклание в темницу… Рад был бы освободить знатного воеводу Воротынского, как впрочем, и дядей государя Юрия Дмитровского и Андрея Старицкого – да поздно… Не дал Господь увидеть справедливого отмщения и свободы… – Немой уставился колючим взглядом прямо в переносицу Бельского и с иронией в голосе спросил. – А чего же ты, друг ситный, за братца своего хлопотал, а за малолетнего братца государя Андрея с его мамкой Ефросиньей не хлопочешь… Их-то вины совсем никакой, ни в чем нет… Или ты, Дмитрий, за ними вину видишь, раз не хлопочешь об их освобождении…

Дмитрий Бельский проглотил скудную слюну в сухое горло, поморщился, подыскивая слова, но все же нашелся:

– А чего за них ходатайствовать меньшим боярам, если самый старший и авторитетный из них может освободить несчастную мать с сыном своей властью – без их спроса и ведома…

Немой крякнул и покачал головой:

– Как старший опекун юного государя я должен прежде всего блюсти интересы его безопасности… – Немой поскреб заросший жестким седым волосом затылок, огладил такую же жесткую седую бороду и глубокомысленно изрек. – Нечего мне спешить, глядишь, смута престольная может выйти промеж боярских партий… Мы, Шуйские за государя Ивана стоим… А насчет других партий… – Он жестко стрельнул взглядом в переносицу Бельского. – …Я, друг ситный, не уверен…

Боярин Дмитрий аж поперхнулся, раскрыв рот для оправдания верноподданнических деяний партии Бельских:

– Дак, мы тоже за государя стоим…

Немой торжествующе оглядел взволнованное лицо Бельского, погрозил ему пальцем и сказал:

– Ну, коли партия Бельских за государя Ивана горой стоит, так чего же устраивать соблазн для других партий опереться на малого князя Владимира Старицкого и его горемычную, но дюже тщеславную матушку Ефросинью… Не нужна нам на Москве потеха кровавая от смуты боярской… Хватит, порезвились… Или потом без нас, грешных порезвятся…

Бельский не понял, куда клонит Немой, и непонимающе пожал жирными плечами, сделав серьезную мину на лице.

– Как это?.. Совсем что ли оставить в ссылке Евфросинию Хованскую с сыном несмышленым?.. Сколько же ей в ссылке слезами горючими умываться и смерти в неволе ждать?..

– Вот и голос Гедиминовича прорезался… За свою кровь заступается… – Немой пожевал губами и возвысил голос. – Вроде как, только что Дмитрий, ты за государя выступал, против смуты боярской, а тут вдруг решил давить на жалость… Слезами горючими вдовы черной Ефросиньи попрекаешь, укоряешь, друг ситный, душу мне рвешь… – Хохотнул Немой. – Не гоже так, с правителем-то своим…

«Вот и заманил Немой в свою ловушку, – с ужасом подумал Дмитрий Бельский, – чего меня потянуло про горючие слезы горемычной вдовы вспоминать? Как-то нужно выходить из положения… Но как?..»

Видя жалкий, подобострастный облик Бельского, Немой снисходительно похлопал его по спине и пробасил:

– Умен ты, друг ситный, да хитер и грешен в своем двоемыслии… Знаешь почему так говорю?

Бельский зябко пожал плечами и ничего не ответил.

– А говорю так, что хочешь всем властителям угодить и переиграть их своим умом и хитростью… Смотри, один брат твой в бегах… С литвинами, крымчаками и турками снюхался твой Семен… Другого брата Ивана правительница Елена с любовником в ссылку запсотили… А ты и при них в Думе сидел, в первых московских вельможах ходил… Посадил я в железа конюшего… Вроде как надо от его друзей избавляться… А ты, Дмитрий, и здесь непотопляем… Вон, как мне с женитьбой пособил… Оправдание ведь нашел какое: главе правительства непременно надо породниться с великокняжеской семьей… А я тебя насквозь вижу, друг ситный – тих и грешен, умом гибким и двоемысленным… Сам себе на уме… Но…

Бельский тревожно поднял глаза и с ужасом посмотрел на улыбающегося Шуйского-Немого.

– Что, но?..

– Да, по сердцу мне твои советы, боярин… Ой, как по сердцу… Не знаю, что бы я делал… – грозно с лукавинкой в голосе хохотнул Немой. – Без твоих полезных для государства Русского советов… И со скорыми похоронами Елены… И с женитьбой моей на юнице Анастасии… Все в жилу государству и по мне… Хочу вот еще одного совета от тебя, друг ситный услышать…

– Какого совета?.. – встрепенулся Бельский.

– Да малюсенького… Ты же не ходатайствуешь, как я понял, за возвращение из ссылки вдовы горемычной с сыном Владимиром, первым претендентом на великокняжеский престол – если все по закону… – Немой снова испепеляющим взглядом пронзил переносицу Бельского. – …Если все по правде и по закону… Вот и дай мне совет свой, друг ситный… Если еще долго будет пустовать двор опального князя Андрея Ивановича, мог бы его запустением воспользоваться глава правительства и переехать туда со своей женой-юницей… Чтобы это не походило на непотребство, вот и нужен мне твой совет и доброе напутствие боярское… Как бы общее мнение… Одним словом, все в интересах государства и государя юного Ивана… Чтобы смут не было боярских… Со скорым возвращением вдовы с сыном-претендентом…

Бельский даже рта не успел раскрыть, согласно кивая, как заведенный болванчик с блаженной улыбкой на лице. Немой усмехнулся и жестко сказал, как отрезал:

– Спасибо за совет, друг ситный…

Вот так молодожен Василий Немой, став не только, как прежде, первым московским боярином и главным правителем Третьего Рима, но и «законным» членом великокняжеской семьи, с легкой руки Дмитрия Бельского, покинул свое старое задрипанное подворье и переехал на богатый двор опального дяди юного государя Андрея Ивановича Старицкого. В отсутствии горемычной вдовы Ефросиньи Хованской и малого Владимира Старицкого. Многие московские вельможи поморщились тогда от замашек престарелого молодожена, только братья Бельские, Дмитрий и Иван с усмешкой перекинулись ничего не значащими для непосвященных фразами:

– Пусть уж лучше переезд Немого в хоромы Андрея Старицкого, чем в дворцовые хоромы вместо государя-младенца… Как, Иван?

– Это точно, пусть будет так, лишь бы на престол не посягнул самолично пострел Кирдяпиного семени и Елениному птенцу шею не свернул…

– Так ведь он слово клятвенное отцу Иоасафу дал Ивана-государя не трогать, наоборот защищать обязался…

– Так ведь слово-то давал при живых любовниках, Дмитрий, насколько мне известно, с твоих слов… А как в железа одел своего противника, временщика Овчину, так, силу почуяв, мог бы и на престол замахнуться с братом Иваном… Вовремя свадебка подвернулась… Молодец, что устроил.

– Не без этого… Воспользоваться бы надобно медовым месяцем, пока мысли молодожена Немого от престола далеко…

– В Думу при Немом своих людей не провести, Дмитрий… Только власть можно перехватить, если на ключевые места помимо Думы своих людей из нашей партии проводить… Авось, удастся…

– Будем пробовать… Тебе и карты в руки… Мне нельзя светиться… Как никак, Немой меня ценит, нельзя разочаровывать его своими неразумными действиями, опасными для партии Шуйских… Рискуй самостоятельно… А там и до дела Семена дойдет…

– Рвется в бой, сукин сын… Руки чешутся охмурить турок, хана-крымчака с Москвой боярской… Вот так-то, Дмитрий, наш меньшой братец – не промах… Глядишь, тогда и власти Шуйским конец… Сами сойдут, даже не поняв, что сходят…

– Не говори гоп, пока не перескочишь… Семен пригодится не только тогда, когда поход турок и крымчаков ему придется возглавить… Боюсь, что тебе с ним придется ускорить конец Немого еще в мирных условиях…

– Думаешь, дойдет до этого дело…

– Кто его знает… Всяко случиться может… Держи нос по ветру, Иван, как говорится…