Текст книги "Мать и сын, и временщики"

– Я тоже понесу икону Николы Можайского…

Подняв удивленные глаза, будто не от мира сего, красномордый потный митрополит Даниил выжидающе посмотрел на настоятеля Никольского собора – мол, как можно такое государям в столь юном возрасте?..

А настоятель, будто и ждал этого мгновения всю жизнь: с нежностью необычайной подвел государя Ивана к иконе Николе и возложил Иванову руку на рукоятку носилок.

– С Богом, государь Иван! – выдохнул торжественно настоятель. И уже тихонько на ушко Ивану-государю в напутствие. – Никола с нами, государь… Бог далеко, а наш Никола близко…

Крестный ход с Николой Можайским тронулся в путь…

17. Отравители

Письмо правительницы Елены калге Исламу с требованием убить изменника Бельского сослужил ей недобрую службу. Этого письма словно ждал в Тавриде опытный иудейский советник хана Саип-Гирея, злокозненный интриган Моисей. Он быстро настропалил крымского хана, что возник удобный случай свалить не только калгу Ислама, получив веские доказательства его измены его хану, но и устроить тонкую интригу против «злодейки» Елены, обрушив против нее все силы зла из ее боярского окружения и извне. Уже тогда возник план совместного похода на Москву объединенными силами крымского и турецкого войска, к которому должны были присоединиться мятежные казанцы, недовольные своим положением московского вассала.

Острием смертельной интриги против правительница Елены и ее сына-государя стал жаждавший мести беглый боярин Семен Бельский, которому было обещано, что с убийством его руками матери и сына престолом овладеет боярская партия Бельских. Еще со времени, когда Семен Бельский был взят в плен почетным пленником ногайским князем и его вытребовал себе крымский хан Саип-Гирей, в Тавриде замыслили страшное зло, натолкнувшись на мстительного тщеславного исполнителя.

Семен Бельский смекнул, что со смертью от долговременного яда правительницы Елены в Москве все кардинально изменится: сразу же будут выпущены на волю его старшие братья, бояре Иван и Дмитрий. А вместе с ними сразу же после смерти Елены будут выпущены дядя юного государя Андрей Старицкий с семейством и Андрей Шуйский – на радость боярской партии Шуйских, главной сопернице партии Бельских.

Давший боярину Семену долговременный ртутный яд советник хана Моисей, для передаче его в руки ближней боярыне правительницы, Елене Бельской-Челядниной, настаивал на «опробовании» яда как на самой правительнице, так и на государе Иване. Уже тогда Семен Бельский оказался косвенно посвящен в план иудеев и латинистов по уничтожению династического древа «последних Рюриковичей» от московской ветви Ивана Калиты и Дмитрия Донского. Только сообразил хитрый боярин Семен, что не выгодна смерть юного государя Ивана ни боярской партии Бельских, ни партии Шуйских, ни задвинутой конюшими Овчиной на задний план партии Захарьиных с их родичами.

Не стал упираться и сразу же проявлять неуживчивый характер «мстителя» Семен Федорович Бельский, принимая ртутный яд от Моисея «для матери и сына», сказал, что попробует через жену брата Дмитрия Федоровича, Елену Бельскую пристроить его по назначению, подмешивая в лекарства и напитки правительницы. Правда сразу заранее предупредил, что с длительным ртутным отравлением государя все обстоит гораздо сложнее. Его, как зеницу ока, бережет от всех невзгод и отравлений мамка государя Аграфена Челяднина. Подкупить или использовать втемную их свояченицу Аграфену вряд ли представляется возможным…

В какой-то момент, когда уже Елена Бельская-Челяднина стала «опробовать» ртутный яд на Елене Глинской от советника Моисея услышал впервые Семен Бельский о возможности использования в заговоре против матери-правительницы и сына-государя самого митрополита Даниила. Тогда-то боярину открылась одна тайна продвижения с помощью иудейской и латинской партий на митрополичий престол молодого красномордого Даниила, сразу же после смерти лидера партии стяжателей, игумена Иосифа Волоцкого и последовательной дискредитации митрополита-нестяжателя Варлаама, еще во времена правления Василия Ивановича. Вытаращил глаза изумленный Семен Бельский.

– Мы-то с братьями всегда считали, что с легкой руки супруга Василия, его фаворит митрополит Даниил, стал по наследству фаворитом правительницы Елены… А тут на тебе, представляется использовать фаворита-митрополита против матери государя…

Моисей зло усмехнулся и надменно поправил:

– Не только против матери, но и против сына…

– Ну, не будет же участвовать православный митрополит, пусть и болтающийся у вас на крючке, за свои старые-престарые грешки и вашу престольную помощь в отравлении государя с матерью…

– Под страхом разоблачения перед иосифлянами он пойдет на что угодно… – жестко отрезал Моисей.

Не стал разубеждать коварного, умного иудея боярин Бельский. Подумал: «Пусть тешит себя надеждами на счет того, что можно задействовать в заговоре против матери и государя фаворита-митрополита только потому, что тот за прошлые грехи у иудеев и латинистов на крючке подвешен… Авось, и партии Бельских митрополит-грешник службу сослужит в борьбе за престол… Только вот травить Ивана-государя для нашей партии нет никакого резону… Братья в темнице и ссылке, сторонники их в загоне… По смерти Ивана-государя бояре Василий и Иван Шуйские вытащат сразу же из заключения супругу умершего Андрея Старицкого Ефросинью с малым сыном Владимиром… Возведут на престол князя Владимира Старицкого и станут его главными опекунами… А партию Бельских – к ногтю… А что если попытаться использовать и митрополита на своей стороне, и иудейскую партию Моисея как против правительницы с государем, так и против Шуйских, когда время придет?..»

Зимой 1538 года, когда вся Москва только и говорила о тяжкой болезни сильно сдавшей в последнее время правительницы Елены, когда слухи о том докатились до Тавриды и Казани, боярина Бельского вызвали во дворец к хану Саип-Гирею. Хан в присутствии татарских и иудейских советников потребовал от Бельского устранения матери-правительницы и сына-государя, устройства на московском престоле новой династической смуты, чтобы в самое ближайшее время ударить по ослабленной раздорами Москве объединенными силами Тавриды, Турции и Казани.

– И тебе найдется место, князь Семен, место полководца во главе неукротимой татаро-турецкой лавины… – заключил хан. – Только сейчас тебе, князь надо отличиться на тайном поприще… Слыхал… – Саип-Гирей перевел взгляд на иудея Моисей. – правительница Елена уже при смерти… Значит, ты и в тайных делах мастак…

– Заплечных дел мастер на все горазд… – похвалил Семена Моисей и одобрительно, с нескрываемым восхищением поглядел на боярина. – Все порывался отравить конюшего Овчину, только мы его вовремя остановили… После смерти правительницы, конюшего буквально на следующий день сомнут Шуйские и другие боярские партии…

– Гораздо важнее, что сразу же возвратят из ссылки и заточения моих братьев… – угрюмо промолвил Семен…

– Месть – святое дело… – Похвалил Бельского хан. – Правительница Елена с ближними боярами повелела Исламу убить тебя…

– И этим подставила себя… Обрекла на погибель и Ислама… – иудей выразительно глянул на хана. – …И себя, разумеется… Только теперь надо ускорить смуту на московском престоле… Ты меня понимаешь… Дни Елены сочтены… Только дни могут превратиться в месяцы и даже годы…

– Годы? – спросил, сморщившись и поперхнувшись от неожиданности, хан. – Через год, полтора мы должны уже ударить по Москве… Все уже давным-давно готово… Какие могут быть там месяцы и годы?..

– Яд-то медленный… – хмуро пояснил иудей. – Где он ускоряет необратимое приближение смерти, а где-то тайная болезнь замедляет свой ход… И то необратимость смерти зависит от регулярного отравления маленькими дозами яда правительницы Елены…

– Мы все делаем, как договорились в самом начале… – попытался оправдаться Семен.

– Знать, не все… – зло с оттяжкой хлестнул по глазам боярина хан. Его собственные узкие, масляные глазки налились кровью.

Нависла зловещая тишина. Бельский знал, как крут и страшен в гневе хан и не стал перечить ему, тем более, в присутствии его тайного советника Моисея, заварившего всю кашу и с убийством калги Ислама руками ногайского князя, и пленением опального боярина, и постановкой вызволенного из плена боярина на тропу праведного и беспощадного мщения…

Моисей и попытался несколько разрядить обстановку, промолвив бесстрастным металлическим голосом.

– Только теперь пора необратимость смерти Елены Глинской ускорить и…

– Правильно мыслишь, Моисей… – откликнулся хан.

Тот передернул плечами, недовольный тем, что его перебили в самый интересный и интригующий момент, и так же бесстрастно продолжил:

– …И одновременно покончить с ее малолетним сыном-государем…

Хан удовлетворенно зажмурил масляные глазки, и, давая понять, что разговор закончен и детали их зловещего плана ему не интересны, а важен только результат снисходительно бросил заговорщикам:

– Держите меня в курсе ваших тайных дел…

– Хорошо, хан… – подобострастно кивнул головой старец-иудей. – Мы сейчас все с князем Семеном подробно обсудим… Все детали скорейшего устранения великой княгини Елены и ее сына…

– Помните одно… – буркнул удовлетворенный хан со смеженными короткими веками. – До нашего выступления на Москву осталось мало времени… Год, от силы полтора-два года… Надо, как следует подготовиться… Не спеша… Как русские шутят зло – поспешность нужна только при ловле блох… А у меня – не ловля блох намечается, а целый крестовый поход… Только раньше латинские воины его устраивали, а теперь мы воспользуемся подсказкой латинистов, чтобы ударить по православным христианам, по их столице…

Когда Бельский и Моисей остались одни, Семен с ненавидящими глазами спросил иудея:

– Ты мне хочешь дать мгновенный яд?..

– Конечно… – зловеще откликнулся старец Моисей. – Ты все верно оцениваешь… Только здесь уже посредники в передаче яда твоей свояченице Елене излишни. Ты сам лично распорядишься мышьяком по собственному усмотрению на месте – как душе твоей угодно…

– Могу я воспользоваться услугами и помощью митрополита Даниила? – жестко спросил Семен.

Иудей ответил не сразу. Долго жевал губами и не отрывал глаз от своих морщинистых пергаментных рук. Наконец, он прокашлял горло, недовольно поморщился и сказал:

– Только в крайнем случае…

– Только в крайнем?.. – переспросил Бельский.

– Да, только в крайнем случае… – повторил Моисей. – Он ничего не должен знать о замысле отравления Ивана-государя… Я с тобой передам ему записку, в которой будет сказано, что он должен содействовать тебе, как представителю партии Бельских, в борьбе с Шуйскими и в освобождении братьев твоих… Ты меня понял, или у тебя есть какие возражения?

– Понял… – глухо и коротко промолвил боярин.

– Тогда завтра отправляйся в Москву… Тебе будут переданы имена и места проживания наших людей в Москве и других городах, на помощь и содействие которых ты можешь рассчитывать…

– Вряд ли это иосифляне… – пошутил боярин.

Моисей не поддержал шутки:

– Наши люди есть и среди иосифлян и нестяжателей тоже.

– Но, в основном, среди не разгромленных еретиков?..

– Среди жидовствующих, ты имел ввиду еретиков? – Моисей усмехнулся ледяной улыбкой, от созерцания которой у боярина пробежали по спине зябкие мурашки. – Так, Семен?

– Ты меня правильно понял, Моисей…

Тот с той же ледяной улыбкой и злыми-презлыми глазами спокойно наставил боярина:

– Для уничтожения последних Рюриковичей на московском престоле будут задействованы не только еретики жидовствующие и латинисты… Боярские партии сами, своими собственными руками их уничтожат – к радости латинской и иудейской партии в Европе… И твоей миссии отводится главная роль…

– Рад за оказанное доверие… – прошелестел одними губами Семен Бельский и зло подумал: «Благодарствую, мудрый и всезнающий иудей, за главную роль записного отравителя… Только посмотрим кто кого переиграет… Боярская партия Бельских восстанет, как сфинкс из пепла… В уничтожении Елены Глинской Шуйские нам союзники… Только ведь они сразу попытаются потянуть одеяло власти на себя… И Бельских попытаются к ногтю прижать – а тут как нельзя вовремя слухи о нашествии турков с крымчаками на Москву… Само нашествие – и я во главе этого войска… Принижаешь мою роль жалкого отравителя, иудей, ой, как принижаешь… Такого шанса у Бельских придвинуться к престолу, занять престол московский еще никогда не было… И не будет, вообще… Ну, что ж, в Москву – травить, так травить, причем ускоренно… С Богом, отравитель Семен Бельский…»

Моисей устремил свой взгляд на боярина и с отвращением подумал про себя: «Такая роль, о которой ты и не догадываешься… Ведь тебе вслед за уничтожением Елены Глинской и, возможно, ее сына Ивана, захочется помочь своей партии Бельских и уничтожить кое-кого из Шуйских… Пусть… Все это работает на вытравливания древнерусского рода Рюриковичей и подталкиванию к престолу разных боярских отщепенцев и откровенных самозванцев… Только не быстрое это дело… Правильно хан заметил – поспешность в таком деле чревата, поспешность нужна только при ловле блох… Рюриковичи – не блохи… Но будут все уничтожены для нового мирового порядка… И скорая смерть Елены Глинской и ее сына Ивана, сейчас или в отдаленном будущем – только вехи в исполнении грандиозного плана по низведению последних Рюриковичей… Жертвенная иудейская и татарская кровь предков хана Мамая и мурзы Лексада их потомков – Елены Глинской и Ивана-государя – прольется вовремя… Как обрадуются латинисты, когда отравитель Семен Бельский поведет турков и крымчаков на Москву… Римский папа спит и видит столкнуть лбами Москву и Турцию… Хан свой скорый поход ошибочно назвал крестовым… О настоящем крестовом походе христиан против Турции печется папа… Только жертвовать везде придется православными русскими… Ну, что ж, для новых мировых порядков с иудейскими правителями это не возбраняется…»

– Ну, с Богом… – сказал на прощанье Бельский.

– Как пожелаешь, с Богом или без Бога – твое дело… – бесстрастно промолвил Моисей. – Прощай…

«Тебя бы травануть мгновенным ядом на мышьяке, – с ненавистью подумал Бельский, – чтоб не заносился, мол, иудеи всех умнее и коварней, что им там русопятые и татарчата с латинянами…». Но, растянув губы в вежливой и подобострастной улыбочке, тихо сказал:

– Прощай, Моисей, пожелай мне успеха и счастливого возвращения… Все ж Москву воевать меня хан посылает… Вот возьму Москву, тогда и поговорим еще разок, сверим наши планы… А пока, прощай…

– Уговорил… Успеха тебе… Еще успеем сверить наши планы… Твои-то мечты и планы мне понятны – о великом князе из клана Бельских или о власти на престоле вашей партии… Пусть будет по твоему… Удачи… Прощай, князь Семен Бельский…

18. Выбор Елены Глинской

Скорбные думы о близкой смерти витали в голове Елены Глинской… С некоторых пор заметил ее фаворит, конюший Овчина, что постепенно отдаляет его от себя, от сына Ивана его возлюбленная правительница, что в своем болезненном состоянии становится к нему гневлива и беспокойна, за малую провинность зло выговаривает дьякам его, наказывает, часто ссорится со своими сторонниками, наживает новых врагов из боярских партий.

И было отчего горевать и печалиться великой княгине, было отчего гневаться на нерадивость бояр и дьяков. Кожей, нутром чуяла правительница, что у нее земля из-под ног уходит, тучи сгущаются на политическом небосклоне. Не исполнились ее надежды наладить отношения с враждующими друг с другом боярскими партиями – не было у нее никакой опоры, кроме конюшего-фаворита. Бояре и дворяне московские, даже не опальные, а процветающие так и не полюбили правительницу. Частью потому, что великий князь Василий, вопреки старым русским традициям, развелся со своей первою женой Соломонией и женился на иноземке с татарской, литовской и иудейской кровью. Частью за предпочтение и возвышение непомерное, оказанное чуть ли не на следующий день после смерти супруга рядовому боярину, князю Овчине-Телепневу-Оболенскому. И эти части складывались в нелюбви к правительнице, и никакие успехи во внешних и внутренних делах государства, никакая образованность, никакая начитанность великой княгини не могли противостоять этой нелюбви, переходящей в ненависть…

Понятно, что не на пустом месте в боярской и дворянской среде возникли слух, об исполнении проклятия Соломонии – злопыхатели тыкали пальцем на глухонемого сына Юрия. Судачили о новом вытравленном плоде великой княгини и конюшего, о медленном отравлении неведомыми таинственными ядами цветущей Елены, всего за год превратившейся из юной красавицы в болезненную старуху. А все эти слухи усиливали вести, что Елена недаром замаливает грехи уничтожения дяди Михаила Глинского, дядей государя Ивана, Юрия Дмитровского, Андрея Старицкого, заточения и опалы князей Бельских, Шуйских, Воротынских, Ляцких и прочих выезжая часто на богомолье в монастыри.

А народ безмолвствовал на стогнах и ничего не понимал в интригах и заговорах вокруг престола, в тучах, сгустившихся над головой матери-правительницы и сына-государя. «Все равно ее отравят или убьют, открыв поприще многолетним боярским смутам, – шептались в народе, – хоть бы сына ее, государя Ивана, пожалели бы, раз на фаворите-любовнике первом боярине – конюшем, знамо дело, вздумали отыграться на всю катушку за свое унижение…»

В отличие от легких на подъем бояр, которых ветер перемен и измен мог сдуть и в Литву, и в Тавриду, и еще куда, великой княгине Елене некуда было бежать. Нигде ее не ждали – ни в Литве, ни в Тавриде… Никто не слал ей доброй весточки и надежды на спасение, сочувствующие ей и сыну-государю духом пали, зароптали. Власть готовилась захватить боярская партия Шуйских во главе с известным своею кипучей энергией жестоким князем Василием Шуйским-Немым, вместе с братом Иваном. Шуйские, воспользовавшись избиением партии Бельских, унижением партии Захарьиных только и ждали удобного случая, чтобы использовать усугубление болезни правительницы для окончательной нейтрализации конюшего Овчины и последних их немногочисленных сторонников.

Часто в болезненной лихорадке во время «матушкиных книжных вечеров» тревожно думала Елена Глинская: «Ой, в пору ли ты, вдова злосчастная лишила себя поддержки со стороны опытнейшего политика, дядюшки Михаила? Ведь без него, каким бы он ни был, пусть даже отравителем супруга, не удержать мне с фаворитом Иваном Овчиной престола для юного сына-государя… И братья мои без дядюшки мне не опора и не совет… Только через дядю Михаила Глинского можно было бы наладить мосты с партией Шуйских… По плечу ли тебе выстоять в противостоянии с Шуйскими?.. Может, зря не перетянула вовремя на свою сторону партию Бельских и Захарьиных?… Все, теперь уже ничего не поправить… Ой, не сносить тебе головы под саблями жестоких Шуйских… Нет никакой зацепочки найти на них управу… Придут и сгонят с трона сына Ивана, перед этим расправившись с правительницей и ее фаворитом… Ой, не одолеть тебе, Елена, Шуйских… И сил уже нет… Как будто все вокруг затихло в ожидании моей смерти в конце зимы – начале весны… И враги тайные и явные, и друзья малочисленные словно ждут – не дождутся моей смерти…. А может, я сама своей смерти жду?.. Но ведь есть дети, Иван – моя главная надежда».

Недомогание давало знать… После нежных «матушкиных вечеров» с сыновьями, целые ночи напролет без сна проводила Елена Глинская… Утром пила различные лекарства из рук ближних боярынь, днем ходила неприкаянная, вся разбитая, с мыслями тяжелыми и туманными. Один у нее был свет в окошке – нежный и смышленый сынок Иван, а все остальные люди с некоторых пор, даже ближние, стали ей казаться, если и не изменниками, то сами себе на уме, хитрыми и коварными лукавцами… Вот и своего возлюбленного Ивана Овчину великая княгиня, ссылаясь на постоянное недомогание, боли и жжение внутри, в груди, мучительную бессонницу, отваживала потихонечку…

Тот ничего не понимал, только горько хмурился и сетовал:

– Что же это с тобой, любимая, деется, если ты самого верного, надежного своего человека, твоего возлюбленного гонишь? Знать, черные силы взяли твою душу и твое тело в полон, что до них мою любовь не допускают – спасти их… Чай, не всесильна любовь, коли черные силы ее одолевают…

– Не знаю, милый, что со мной… Дай мне немного времени прийти в себя… Авось, все уладится…

– А если не уладится?..

– Все может случиться, милый… Только не гневайся на меня, родной – худо мне… Жжет в груди… Бессонница мучит… Сил хватает – только на Ивана маленького… Хочу последние силы, как свое последнее дыхание, в него вдохнуть… Хочу наставить его на добро и любовь…

Елена по напряженной спине и беспокойному взгляду конюшего поняла, что он не уходит только потому, что ему есть сказать что-то важное и нелицеприятное. Овчина сам догадался о подобных мыслях возлюбленной и, махнув рукой, решился поделиться своими соображениями. Начал издалека:

– Не хотел тебя печалить, великая княгиня, да придется… Сам опечалился несказанно… На острие этой печали митрополит… Ты, наверняка, наслышана про историю, как после сведения с престола духовного опального Варлаама, сочувствовавшего нестяжателям, на митрополичий престол был поставлен Даниил. До меня еще раньше доходили слухи, что среди иосифляне давно на него ропщут, поскольку может он спокойно смотреть, как наше новое правительство покушается на материальные права духовенства и на владения монастырей. А уж когда три года назад мы издали закон, воспрещавший монастырям покупать и брать в заклад вотчинные земли служилых людей без ведома и согласия на то правительства, иосифляне потребовали от него объявить нам войну… К нашей радости – он не пошел на поводу иосифлян… Только вот какая закавыка возникла – хотят воспользоваться ситуацией наши тайные и явные враги… Нашлись боярские партии – я говорю о Шуйских и Бельских, которые напомнили митрополиту, как именно он на позор православной церкви сыграл роковую роль в деле разводе твоего супруга, великого князя Василия с Соломонией… А заодно предъявили ему, иосифлянину, претензии иосифлян по земельным владениям монастырей… Одним словом рвут на части митрополита враждующие между собой боярские партии, склоняют на свою сторону… Только сдается мне, что пристал он к партии опальных Бельских, а Шуйские на него махнули рукой и мечтают о его низложении и возведении на митрополичий престол игумена Троицкого монастыря Иоасафа, говорят, строгого охранителя нравственных принципов…

– Ты, Иван, хочешь что-то предпринять?..

– Скорее предупредить и задуматься – стоит ли великой княгине защищать Даниила? Ведь для духовенства он безоговорочно скомпрометирован, а Бельских и Шуйских насильно не заставишь любить себя…

– К чему ты клонишь, Иван – подыграть Шуйским и Бельским? Выпустить Андрея Шуйского, Ивана и Дмитрия Бельских вместе Евфросинией Старицкой с сыном, и прочих сторонников бояр? Так ведь не я их арестовывала… Твоя это было инициатива с ними расправиться, да и моего дядю Михаила сгноить…

– Елена, дорогая, нельзя нам ссориться… Нельзя нам допускать того, чтобы черная кошка промеж нами пробежала… Я это к тому, что тебе нужно определиться с митрополитом… Может, уважить его просьбы, если он станет печалиться о ком-либо… Через него, сторонника Бельских, неплохо бы управу на Шуйских найти… Хотел я к нему с этой идеей подкатиться, так он, словно почуял какую угрозу для себя – на дух к себе не подпускает… Я и так и сяк – да все без толку… Только донесли мне недавно, что хочет он тебя видеть…

– Если очень хочет видеть, пусть увидит…

– Выбирать тебе надо, великая княгиня, между Шуйскими и Бельскими… Митрополит придет за опальных Бельских печалиться, в том числе и за беглого Семена… Твоя воля – твой выбор… Не промахнись…

– Не промахнусь, Иван…

Митрополит заранее известил о приезде к великой княгине… В палату Елены вошел дворецкий и торжественно оповестил, что прибыл митрополит Даниил…

Лицо митрополита, как обычно было обкурено серой. Только на этот раз переборщил Даниил – лицо его было не бледным, а синюшно-серым. И с эти изможденным серым лицом так странно контрастировал звонкий молодой голос владыки. Он вошел в палату великой княгини медленно, чинно, сел на лавку, не дожидаясь приглашения. Поглядел внимательно на бледное лицо Елены и сочувственным голосом произнес:

– Али недужится, великая княгиня?.. Больно лицо твое сегодня бледнее, чем обычно…

– Не бледнее твоего, владыка… – усмехнулась Елена, и смело посмотрела прямо в глаза Даниилу.

Тот посерел и подурнел лицом пуще прежнего, и стыдливо отвел глаза в сторону… После многозначительного молчания с угрожающим сопением Даниил тяжко вздохнул и промолвил:

– Не препираться пришел к тебе, великая княгиня, а поговорить с глазу на глаз, справиться о здравии… Ведь вижу, что недужится тебе, голубушка…

Уловив извинительные и примирительные интонации в сладкозвучном голосе Даниила, Елена выдохнула с мучительным вызовом:

– Еле жива, владыка… Не наслышан разве?..

– Все мы, все мы еле живы… – скорбно промолвил митрополит. – Не вовремя покинул нас твой светлейший супруг Василий, царствие ему небесное… Ой, как не вовремя…

– Рано ушел… – к глазам Елены неожиданно подступили слезы. – Совсем ничего с ним в мире и любви пожили…

– Славу Богу, детишек нажили… – со скрытой лукавинкой в голосе вставил митрополит. – А то без наследника государя мне казалось… – митрополит понизил заговорщицки голос. – …Третий Рим последние свои дни доживает… Братья государевы могли передраться за престол… Боярские партии могли бы перегрызться между собой… Власть – штука лакомая…

Навернувшиеся слезы уже застили глаза великой княгини, но владыка опытным глазом узрел в ее глазах упрямый, недобрый для него огонек. Елена смахнула легко слезинки с ресниц и тихим, но твердым голосом сказала:

– Можно подумать, что после рождения Ивана и смерти моего супруга бояре не грызлись и сейчас не грызутся за власть…

– Возможно… – усмехнулся в бороду Даниил. – Потому и пришел, что предупредить пришел великую княгиню о возникшей опасности государю… Твоим нездоровьем и бездействием конюшего хотят воспользоваться… Как бы это помягче выразиться… Одним словом, некие сторонние силы…

– А я наслышана, что ты принял сторону партии Бельских против Шуйских, грозящих тебя свести с митрополии и сослать в твой любимый Волоколамский монастырь, где ты когда-то стал игуменом после смерти твоего учителя Иосифа Волоцкого…

– Зря ты так, великая княгиня… Вот тонко уколола меня, твоего соратника… Враги мои и твои ведь называют меня твоим любимцем, фаворитом, как конюшего… – Даниил прокашлял горло и немного задумался. Оправил бороду и изрек голосом, не терпящим возражения. – А ведь нам с тобой, великая княгиня, подчеркиваю… – Он возвысил голос. – Пришло время подумать о судьбе Третьего Рима твоего супруга и участи престолонаследника Ивана… Вот ты уколола меня, что лихие бояре задумали возвести на митрополичий престол вместо меня своего ставленника… Шуйские или кто там – Бог с ними… Пусть их… Дело мое, иосифлянина, способного к компромиссам не пропадет и после моего падения… Да я вполне предвижу такой разворот событий, что сведут меня враги мои с митрополии, отправят в Волоцкий монастырь, только уже не настоятелем, а узником совести этому… Только в отличие от тебя, великая княгиня, готов я ответить перед господом за свои грехи тяжкие, готов к своему падению… Только осмелюсь напомнить, что много грехов взял я на свою душу ради спасения престола твоего супруга… И грех заточения Шемячича, и развод с Соломонией, и прочие, прочие… А сейчас настало время снова печься мне о престоле юного государя Ивана, о судьбе, о жизни его…

– О жизни Ивана?.. – всплеснула руками Елена. – Разве ей что угрожает?.. Говори, владыка… Свою жизнь мне уже не жаль… А вот сына… Неужто есть угроза его жизни, безопасности?

– Подожди, великая княгиня, успокойся… Ты начала с угрозы моей безопасности… И я вынужден с тобой согласиться… Есть такая угроза… Вынужден я с ней считаться… И честно скажу тебе – готов ответить перед Господом Богом за все свои грехи… Не буду в ногах валяться у моих врагов, вымаливать пощаду – пусть низводят с престола и в монастырь заточают… По грехам – и заточение… Только меня отчасти радует то, что за время своего управления я наполнил иерархию достойными людьми – не чета мне, грешному и ничтожному – людьми своего склада и образа мыслей… Вот ты упомянула игумена Иоасафа… А я ведь не имею ничего против… Не буду из последних сил цепляться за престол духовный… А ведь есть еще более достойный человек для занятия престола – епископ Макарий Новгородский… И до него черед дойдет… Думаешь, я не знаю, что обо мне при дворе злословят?.. Мол, личный характер владыки не отличается большими достоинствами… Что владыка человек практического ума, излишне честолюбив, мстителен и жесток, раз не печалится за многих обиженных великим князем Василием и великой княгиней Еленой… Что владыка сделал слишком быструю и легкую карьеру, любил излишне пышность и великолепие и охотно пользовался благами жизни, против которых так вооружался в проповедях… Что лицо серой окуривает, чтобы казаться благовиднее… Не так ли?..

Елена тяжело вздохнула… Владыка поразил ее искренностью… Она не знала его таким пылким в искреннем саморазоблачении… Только зачем он так с ней заговорил?

– Не знаю, владыка… – Елена, побледнев, вздохнула и закрыла глаза. – Пусть так… Ты хочешь меня о чем-то предупредить перед тем, как я сделала бы свой решающий выбор?

– Решающий – это слишком сильно сказано… А насчет своего выбора – в точку попала, великая княгиня… – Даниил задумался, стоит ли говорить Елене о том, что у него в Чудовом митрополичьем монастыре прячется беглый боярин Семен Бельский и просит устроить ему тайное свидание с великой княгиней – и все это ради жизни ее юного сына-государя. Сказал обтекаемо. – Приходи завтра-послезавтра ко мне для разговора серьезного, не шутейного… Поверь на слово, великая княгиня… Пусть неловкими, пусть греховными методами пользовался я, помогая твоему супругу отстаивать и укреплять престол православного монарха – только держится престол этот, не обрушен еще врагами внутренними и внешними… И до последнего дыхания готов помогать престолу православного государя…

«…И себе, красномордому грешнику… – подумала Елена, но тут же сошла с веселого куражного тона в тревожных мыслях больше о сыне-государе, чем о себе с конюшем. – Конечно, надо идти… Чую, владыка хочет устроить мне какую-то тайную встречу… С Шуйскими или со сторонниками Бельских?»

– Хорошо… Я приду на тайную встречу… – сказала Елена и снова посмотрела прямо в глаза владыке. – …На тайную вечерю к владыке…