Текст книги "Мать и сын, и временщики"

– В обозримых пределах временных… – выдохнул иезуит. – Все может случиться. Папа тоже может предложить ему польскую корону и Литву в придачу, коли бездарные польские короли не решатся пойти на османов… Христианство надо защищать, а не свою собственную дряхлую шкуру, в чем преуспел жалкий король Сигизмунд… Ладно перейдем к деталям плана нашествия… У русских есть славная поговорка: из-за дерева леса не видно… Мне бы хотелось, чтобы посвященный князь видел весь лес… Впрочем, не забывая об отдельных латинских деревьях – узловых в плане…

Они говорили дотемна, и никто не посмел даже заглянуть – случайно или не вовремя – в их палату, только время от времени по сигналу Антонио им приносили кушанья и напитки. Под конец разговора иезуит спросил:

– Тяжело было вооружить и втянуть турок в их поход на Москву?..

– Без моего дипломатического таланта и ваших больших денег все было бы невозможно… Турки рвутся бить своих ближних врагов, а это, в основном, латиняне… Казаки православные сами за себя постоять смогут… А господарь молдавский, наверное, исключение из правил…

Иезуит неожиданно перебил князя:

– Я хочу быть уверен в тебе и твоих помыслах… Насколько они чисты?.. Чувствуешь ли ты влечение к жизни в свете, мирским богатствам, земному блеску, драгоценностям?..

– Пока иноком быть не собираюсь… – отрезал Бельский. – Рано еще искать тишины и успокоения, когда кровь бурлит и талант воеводы и дипломата тянет на авантюры военные…

– Честно сказал – и про авантюры, и что скромника постного не корчишь… – холодно похвалил иезуит. – О переходе в латинскую веру не задумывался, князь? Может, стоит?.. Заслуги у тебя перед латинянами и папой будут превеликие, если поход турок на Москву удастся…

– … и втравить русских в крестовый поход на Восток… Это ты хочешь сказать, Антонио? Только честно отвечу так: князь Михаил Глинский – тоже из Гедиминовичей, правда с татарской кровью – метался из одной веры в другую, дергался, выбегал, прибегал… Одним словом, добегался… Успокоился православным, без крошки хлеба во рту в холодной тесной темнице… Впрочем у вас я тоже видел подобные во время блуждания в потемках по вашему подземелью…

– Не понравились наши кельи для гостей?

– Да, уж благодарствуем за приют гостей непосвященных…

– Но ведь ты же из посвященных, князь… Тебе-то нечего бояться… Даже в случае неудачи похода, разгрома турок с татарами или в случае чего… Мы тебя всегда примем, спрячем, защитим от мести татарской, турецкой, русской…

– А от иудейской?..

Иезуит немного пожевал губами и с непроницаемым лицом произнес:

– От мести иудейской сам защищайся… Мы, латиняне, издавна их сжигаем и за «верных» не считаем… Вот сам и защищайся от неверных…

– Это почему же?

– А не было такого уговора иудейскую партию и ханских советников-иудеев в наш иезуитский план втягивать…

– А я и не втягивал… – жалко пролепетал Семен Бельский и нутром почуял, что если он солжет хоть толику, иезуит все почувствует и уже никогда не будет у него доверия к боярину, а у самого боярина куража на сердце, когда творится авантюра не абы как, а ради добра и правды, а не лжи… Пусть лжи и обмана намешано в авантюре тьма – но это всего лишь деревья… А лес един и священен – правдив, истинен, как христианская вера в традиции православных предков.

– Не втягивал?.. – спросил с подначкой иезуит.

– Они сами втянулись… – ответил бесстрашно князь.

– Ну, если сами, то Господь с ними… Точнее, Антихрист с ними…

Иезуит был удовлетворен правдивым ответом князя, ибо он знал о ханском советнике то, чего не знал о нем ни Бельский, ни кто иной на белом свете, кроме «посвященных». Многолетний тайный советник ханов Моисей был одним из лидеров иудейской литовской партии, и он же, такой же древний служитель каббалы, был тайным, глубоко законспирированным информатором латинян – из «посвященных», среди которых первым был папа…

Чертыхался в душе Семен Бельский, возвращаясь в Тавриду – никаких средств не предоставил «забывчивый» иезуит, покормив обильно обещаниями и светлыми перспективами. Знал князь, что спросит его о деньгах корыстный хан Саип-Гирей, как знал и то, что происхождение денег и драгоценностей не интересовало хана – заинтересовывало только их количество.

С каменным лицом, вскинув удивленно насурмленные брови и высунув из дорогого полосатого халата руки с крашеными ладонями, Саип-Гирей щелкнул пальцами и презрительно бросил Бельскому:

– Не уважаю нищих князей… У кого просил денег, у Сигизмунда или латинян, знать не хочу… Тем более их нет… А без денег моим-то татарам на конях гулять по Дикой степи невесело…

– В Москве разгуляются… – выдавил из себя взбешенный, бледный от еле сдерживаемой ярости князь. – …Да и по дороге войско голодно не будет… Воевать ни с кем до самой Москвы не будем, нас там не ждут… А дорога сытная будет… Я знаю, о чем говорю…

– Грустно идти безденежным с голодной вооруженной оравой… Перед султаном и его военачальниками неудобно, ибо наобещал им много… Как говорят русские, выше крыши… – хан снова в сердцах щелкнул пальцами и закатил глаза. – Ай-ай-ай, князь, как ты меня подвел, если бы ты знал… И султана подвел, подговорив на такое дело… Всех подвел, всех… Ай-ай-ай, нехороший, нечестный ты князь… А мы с султаном тебя на русский престол пожелали возвести, видя твое рвение… И вот на тебе, в решающий миг ты нас подвел… Ай-ай-ай… Бесчестие и лживость князя не красит… Честный князь тот, кто свои обещания перед ханом и султаном обещает…

Перекосился ликом Семен Бельский… Никто его еще не оскорблял так, обвиняя в бесчестии и лживости… Захотелось плюнуть на все и выскочить отсюда, как можно быстрей… Выскочить и повеситься на первом попавшемся суку… Но вдруг в момент наивысшего отчаяния у него в мозгу блеснула спасительная мыслишка…Семен, со лба которого катил градом липкий холодный пот, зацепился за эту мыслишку, как утопающий цепляется за соломинку…

– Твой советник старец Моисей не помер во время моего долгого отсутствия?.. – спросил заплетающимся языком Бельский.

– А чего ты его вспомнил?.. Чего ему помирать… – улыбнулся ядовитой улыбкой хан. – Он еще нас с тобой переживет, хотя в деды и прадеды годится… – И уже деловой скороговоркой пояснил. – Он сейчас выполняет мое поручение – …Казанцев подбивает на поход московский… Упирается Сафа-Гирей, мол, неудобно выступать ему на Москву весной, как мы с султаном договорились, поскольку нет у него сильной судовой рати… Трусоват хан казанский на поверку оказался: боится во время нашего похода – весной и летом – оставить за спиной Волгу… Вдруг побежит от московских воевод, как не раз бегал – что тогда… Вот никак и не может уговорить неуступчивого Сафа-Гирея Моисей… Всех и всегда уговаривал, а строптивого трусливого Сафа-Гирея не может… Впрочем и Сафа-Гирей требовал для московского похода денег через Моисея… Откуда ему знать, что всех обещаниями будут только кормить?.. – Грозно заключил Саип-Гирей и снова щелкнул пальцами. – Ай-ай-ай, как поддел нас князь Семен…

Чтобы не слушать вновь разрушающие его душу упреки хана в бесчестии и лживости, Семен, перебил князя чуть ли не сдавленным воплем:

– Так где же старый Моисей – в Казани, что ли?

Хан недовольно погладил свою крашеную бороду, сердито окинул взглядом, ничего хорошего не предвещающего человеку, способного перебивать самого хана, и процедил сквозь зубы:

– Ай-ай-ай, как нехорошо перебивать старших и сильнейших… – снова в сердцах щелкнул пальцами и промолвил ледяным голосом. – Из него уже песок сыпется, чтобы в Казань или еще куда ездить… Здесь он… Сидит там же, где уже сто лет сидит с тех времен, как великий хан Менгли-Гирей взял его на службу тайным советником… От ханов Тавриды для него никогда не было секретов, он заслужил это своим умом, хитростью, талантом интриговать и выкручиваться из всех критических ситуаций… – Ай-ай-ай… Он-то уверял меня, что от короля Сигизмунда ты, князь, наберешь денег на наш поход с султаном на Сигизмундова врага – Москву… А тут такой конфуз, такие обещания – и пшик на постном масле…

– Попроси сюда Моисея, хан… – еле слышно промолвил твердым голосом Бельский. – При нем объяснимся… И ты поймешь, что мои обещания выполнимы, Более того, есть гарантии…

– Будь по-твоему, князь… – сказал Саип-Гирей и распорядился найти и срочно привести сюда советника Моисея, если он не в ханском дворце.

Скоро Бельскому почудился скрип открываемой дальней потаенной двери. И сразу же послышалось старческое шарканье Моисея.

– …А чего меня искать и звать, если Моисей всегда рядом, под рукой великого и мудрого хана… – сказал иудей, явившись как приведение и покорно опустив своюголову в седых пейсах перед ханом.

– Вот князь жаждал тебя видеть… Просто изнемогал от желания – объясниться и оправдаться за свои странные обещания в твоем присутствии… – с усмешкой в голосе пробасил хан.

– Дряхлый Сигизмунд не дал денег, как я не просил… – сказал Бельский, опустив голову. – Сказал, что нечего гусей дразнить на старости лет… Хочет умереть в покое, сытости и тепле, воспользовавшись плодами перемирия с Москвой… Если в Москве будут считать, что поход турок и татар организован королем и на его деньги, то… В общем, покоя хочет король… Денег не дал и не обещал даже… Шутить изволил Сигизмунд… Сказал, что и так столько ежегодных подношений на хана угробил, чтобы поднимать его против государя Василия – и все без толку, никакого проку…

– Ай-ай-ай… – щелкнул пальцами Саип-Гирей. – Как нехорошо сказал король… Ай-ай-ай, как нехорошо…

– Ну, и что дальше?.. Про короля мы и без тебя все знаем… Тебе, кто-то обещал деньги… – Лукавым, ласковым голоском проговорил Моисей. – …Но в последний момент не выполнил обещания – так?..

– Именно так… – тряхнул буйной головой князь. – И вот потому перед самым походом великий хан обозвал меня лживым и бесчестным князем… – Семен захотел сказать, что после такого оскорбления у него есть только одно желание повеситься на первом суку, но сдержался, обливаясь в сердце слезами.

– Скажи, кто тебе обещал и не выполнил своего обещания? – глухо спросил тайный советник.

– Я не имею права произносить его имя вслух – по уговору… – жалким, потерянным голосом промямлил князь.

– …Совсем заврался князь… Ай-ай-ай… – простонал хаг в мучительном наслаждении палача над пытаемой жертвой. – Совсем потерял стыд и совесть…

– Подожди, великий из великих… – голосом не терпящим никаких возражений сказал Моисей. – …Если по уговору нельзя вслух произносить некие имена… – Иудей сделал многозначительную паузу. – …И тем более, священные пароли… – Моисей пожевал губы и посмотрел прямо в глаза Бельскому. Тот принял вызов и не отвел глаз. Не мигая, парализуя волю князя, обратился к нему. – Но можно назвать это имя таинственного богатейшего человека и пароль ордена мне на ухо, неслышно для остального мира. – …Или это тоже возбраняется данным уговором?..

И Бельский, с бледным ликом и горящими глазами, рискуя головой вместе с честью княжеской, решил обратиться – будь, что будет! – к хану.

– Разрешит мне хан в его присутствии наушничать его советнику?

– Ай-ай-ай… – сокрушенно покачал головой Саип-Гирей. – Какие могут быть секреты от хана… Ай-ай-ай… – Но тут же взял себя в руки и сурово произнес. – Если это способствует моему общему делу с султаном, успешному походу на Москву, наушничай, князь, в моем присутствии…

Бельский, не торопясь, с чувством собственного достоинства, подошел к старцу-советнику, сложил трубочкой ладони над заросшим мхом ухом иудея. И прошептал пароль и имя таинственного, но «забывчивого» человека, магистра иезуитского ордена Антонио, не просто не отказывающего, а наоборот, обещавшего деньги на поход турок и крымчаков, в преддверии скорого крестового похода христиан на неверных…

Моисей отозвался очень быстро для его возраста:

– Названный человек сдержит свои обещания… Поверь на слово, великий хан, этот человек не швыряет слов на ветер… Уж одно то, что его боится сам король Сигизмунд и трепещет при его имени, говорит за себя… Даже для короля Сигизмунда, гетманов и вельмож была тайной встреча князя Бельского с великим магистром…

Иудей так ловко и элегантно то ли проглотил имя Антонио, то ли неслышно прошамкал его имя беззубым ртом, только у хана должно было сложиться и наверняка сложилось одно главное впечатление, что этот таинственный человек, которого почитают и боятся короли, не бросает слов на ветер и обещания свои выполнит… Во что бы то ни стало выполнит.

Хан смежил глаза и несколько раз щелкнул пальцами… В непростых тяжелых раздумьях произнес равнодушным голосом:

– Пусть будет по вашему… Раз деньги обещаны этим человеком, которого боятся короли… – Саип-Гирей перевел злой взгляд с князя на советника. – …Пойдем с турками на Москву под его данные обещания… Всю степь подымем… Азовцев, белгородцев, астраханцев, ногаев, азтороканцев возьмем… Князь ведь кроме одного обещания другое обещает – не ждут нас в Москве, ни сном, ни духом не ведают… А тут мы, всею степной силою… Как там с казанцами, Моисей…

– Потом о казанцах, великий хан… – твердо и спокойно сказал Моисей. – Для настоящего русского князя честь дороже жизни… Если хочешь, чтобы князь Семен был твои верным союзником – а ведь его ты хотел поставить во главе своего войска огромного, ему быть путеводителем на Москву – надо…

– Что надо? – рявкнул хан в бешенстве, уже не щелкая, а чуть ли не ломая пальцы.

– …Надо взять назад свои слова о моем бесчестии и лживости… – твердо промолвил Семен Бельский…

– Ну, что у тебя, Моисей, с казанцами получилось? Это сейчас гораздо важней… – Взъерепенился хан, но тут же покорно пошел на попятную. – Беру, беру назад, пусть будет князю мужественному услада на сердце… – Саип-Гирей подмигнул Бельскому одним глазом. – Путеводителем, говоришь, будешь… Пусть ведет будущий хозяин русского престола – для добычи татарской и турецкой великой и пленения неверных бессчетного, богатства обещанного… Ладно, говори, Моисей, про казанские дела… Как там казанцы – пойдут или будут мутить воду в своей округе только?..

Бельский был уже наслышан о происках и опасениях казанцев строптивого вероломного хана Сафа-Гирея… Ободряемый долговременным бездействием и нерешительностью временщиков московских, выдаваемых за осмотрительность и терпение, Сафа-Гирей в декабре 1540 года, обойдя Нижний Новгород, успел беспрепятственно достигнуть Мурома и даже попытаться осадить его. Только муромские воины под своими стенами не позволили хану сделать ни шагу вперед. Именно там по раннему предварительному сговору двух братьев Семена и Дмитрия, старший Бельский решительно остановил Казанцев и ударил по ним неожиданным выпадом из Владимира. «Казанцев надо отшить, как можно быстрее, от объединенного похода турок и крымчаков, для бить нещадно и в плен не брать!» – таков был уговор. И Дмитрий Бельский со своими полками вместе с верными касимовскими татарами царевича Шиг-Али нещадно истребляли той суровой зимой рассеянные толпы казанцев по мещерской и Муромской земле. Сафа-Гирей в одном из муромских сел чуть не попал в плен Дмитрию Бельскому, но счастье оказалось на стороне татарина…

– …Неудачная вылазка казанцев на Муром, когда хана Сафа-Гирея разбили в пух и прах, а самого чуть не полонили в снегах московские воеводы, увеличило число недовольных в самой Казани… – рассказывал Моисей.

– Еще бы, чему радоваться… – согласился хан. – …Когда чужие бьют, свои начинают бузить…

– До бузы еще не дошло, великий хан… – глухим голосом продолжил советник. – Только тамошние вельможи и знатнейший из них князь Булат, по нашим сведениям, уже снесся с Москвой, требуя, чтобы русские послали на Казань войско… – Иудей поморщился и усмехнулся. – А мятежные князья в это время убьют Сафа-Гирея или отдадут его в руки московских воевод… А тут еще князь Булат на каждом углу в Казани кричит, что Сафа-Гирей отнимает деньги и богатства у знатных казанцев и последнее и простолюдинов, и все это вместе с казной обещал вывезти в Тавриду… Это только возбудило ненависть народа к Сафа-Гирею… Поэтому я, ссылаясь с казанским властителем, и не торопился с требованием твоим именем, великий хан, выводить его войска на соединение с нашими… Тем более, предчувствуя, что Москва готова послать свои войска, вместе с владимирскими полками Ивана Шуйского на Казань… Есть несколько интересных задумок, как твоему войску прийти почти в пустую Москву, отославшую своих воевод на осаду Казани… Или же, наоборот, призвать князя Булата с отборным войском под наши знамена, а Сафа-Гирея с небольшим отрядом оставить в крепости… Осада Казани будет идти не один месяц, а тут твое войско, хан, появится у стен Кремля, когда его там никто не ждет – все силы брошены на Казань…

– В любом случае надо, чтобы лучшие отборные полки Казанцев участвовали в нашем походе с турками на Москву… – глубокомысленно заключил хан. – А попутно надо так устроить, чтобы, если уж не все русское войско, то его значительная часть отвлеклась на казанский поход… Вот, князь Семен, и поезжай в Казань и бери оттуда лучшие казанские полки и возвращайся с ними… – Хан подошел к Семену Бельскому и ласково положил ему руку на плечо. – …Ты же наш путеводитель… Мы тебя не временщиком, русским государем сделаем… Как звучит – царь-государь Семен Федорович Бельский?.. Неплохо, Моисей?

Иудей пожал плечами и холодно ответил:

– Возможно…

Возможно, у лидера иудейской партии и магистра иезуитского ордена были более обширные, далеко идущие виды на князя… Недаром один заикнулся о его всеевропейском месте в скором крестовом походе христиан на неверных турок, а другой хотел использовать втемную амбициозного талантливого князя из рода Гедиминовичей в интересах иудейской партии для покорения Востока для становления новой Иудеи.

Стоит ли говорить, что у князя Семена были собственные интересы партии Бельских…

Посланный Саип-Гиреем в Казань князь, действительно вел переговоры с враждующими друг с другом противниками Сафа-Гиреем и Булатом от лица крымского хана и турецкого султана. Только так замутил дело, что никто из казанских переговорщиков не знал толком, что делать им весной, когда двинутся на Москву крымчаки с турками. Но они твердо запомнили отговорку, предложенную Бельским, которой они всегда могут оправдаться перед ожидавшим их с войском ханом Саип-Гиреем: «Ждали под стенами Казани войска московского воеводы Дмитрия Бельского и полков владимирских князя Ивана Шуйского… Должны были по надежным сведением нагрянуть вот-вот».

Стоит ли говорить, что в интересах правящей партии Бельских по давнишнему уговору братьев Семена и Ивана с Дмитрием, посылать русские войска на Казань даже не замышлялось, хотя князю Булату было сообщено, что полки семнадцати городов русских идут на соединение во Владимир – под начало Ивана Васильевича Шуйского… Ведь не такой же простак глава правительства Иван Бельский, чтобы отдавать все сильнейшие полки своему главному противнику, который уже раз ссылал его в темницу на Белоозеро, только и радость от того, что не уморил там голодом, да и второй раз не прочь сослать – и с концами…

29. Нашествие

Тревожное выдалось ожидание перемен и потрясений зимой и ранней весной 1541 года на русской земле, от столицы до самых дальних ее окраин…

Бояре Ивана Бельского, обещая милость и поддержку ненавистнику Гиреев князю Булату с забвением черных дел минувшего, писали ему, что ждут дальнейших вестей из Казани о планах и действиях его и Сафа-Гирея. Такие же письма с требованием разъяснения ситуации получал и посол Кашин в Тавриде. Посол, наконец, сообщил, что никак не может найти князя Семена Бельского, чтобы сообщить ему о его прощении и о том, что он может явиться в Москву во дворец и Думу с прежними почестями простившего его государя для знаменитых верных слуг своего Отечества. Между строк Иван Бельский прочел – брат уже в поле!

Вот тогда-то Иван Бельский с двумя самыми ближними и доверенными, братом-боярином Дмитрием и дьяком Иваном Курицыным предложил государю Ивану съездить на место скорого сбора русских войск под Коломной. Предложение было высказано равнодушным будничным голосом, но сердце Ивана затрепетало – глава Думы общался не как с куклой на троне, а по-взрослому, как с настоящим государем, от которого если не все, то хоть что-то зависит в Русском государстве.

Они поехали в Коломну с небольшой свитой. Какое-то новое для Ивана, чрезвычайно сильное и трепетное чувство вдруг охватило его юную душу – то ли от начала скорой весны на излете исчезающего зимнего снежного торжества, то ли от начала новой поры отрочества с первыми взрослыми делами и неотложными вопросами. Где-то из-под растаявших на неярком солнце снегов и льдов уже выбивались островки травы и сырой земли, где-то прорывались блестящие на солнце слабые, чахлые ручейки, еще не набравшие полностью скорость и голосистость. Главное, что пахучий сырой воздух пьянил и будоражил кровь отрока, несмотря на холод и забвение сдающей свои позиции зимы под напором прорывающихся изнутри новых весенних сил.

«Как я остро ощущаю эту весну, как я не понимал этой прелести скорых перемен раньше, как дурен и нескладен был раньше, словно спал и спал, как медведь в своей берлоге… – мысленно улыбался своим весенним открытиям Иван. – …Нет, конечно же, как медвежонок, спал и готовился проспать всю жизнь под присмотром мамки и нянек, под боярским надсмотром и тяжелыми или лукавыми взглядами временщиков… Всю жизнь бездарно бы и проспал – до взрослых лет и до старости, если позволят надзиратели-временщики… А здесь весна! Нашествие весны начинается перед нашествием татар! Надо скорее расти, скорее меняться, чтобы прямо с этих мгновений весны делаться другим человеком – чище, звонче, яростней… Надо скорее расти и меняться, отбрасывая сон и пугливость, немоту зимнюю… Зима, сон, как смерть, позади, впереди новые перемены, испытания, но это чудо – жизнь, весна, свежее дыхание на сыром весеннем воздухе!.. Боже мой, я чуть не проспал начало весны, начало весеннего нашествия… Как стыдно было бы проспать нашествие, не почувствовав душою, кожей этого таинственного сырого вкуса воздуха, исходящего от приближения весны, утренней земли, небес, где весеннее солнце готовит зимнюю погибель… Как стыдно спать и чувствовать себя мертвой ничтожной куклой-младенцем, а не живым юным государем, не желающим проспать самое главное, может быть, в жизни… Потом ничего этого не будет, потом все будет другое – без чувства весны и обновления, словно маленькую куклу, становящуюся большой с глазами-стекляшками, по мере роста ее тряпичных ног и рук, будут одевать временщики в более просторные и блестящие одежды… И вдруг весна, как сегодня! И нет куклы, нет глаз-стекляшек и тряпичного сердце – есть жажда жить, любовь к нашествию весны, жизни… От такого нашествия не погибают… А я чуть не проспал его…»

Уже на месте предполагаемого сбора объединенных русских войск под Коломной, прислоняясь к дереву и задрав голову в мартовское небо, по которому летели низкие облака, Иван вспомнил тот нежный голос матушки, который когда-то окликнул в самом раннем детстве. И вот сейчас окликает, только не уши его слышат, а душа и сердце внимают ему. «Вставай, мой ангел… Хватит, хватит спать… Не цепляйся за сон, даже самый светлый… Всю жизнь проспишь… И ничего в этой странной жизни не успеешь… Яви радуйся, раз ты рожден чудесным образом, молитвами святыми, ради Царства Добра, что дано не каждому выстроить… Чтобы зло искоренить и злу противостоять… Но все можно проспать – и добро пустить по ветру прахом пепельным, и со злом смириться, и самому злу потворствовать, и зло творить… И ничего не успеть, по своей жизненной сути, и в судьбе не проявиться, не сделать то, ради чего рожден, в предопределении Господнем… В предназначении своем быть Царем Грозным Руси Святой… Вставай, мой ангел… Хватит, хватит спать… Всю жизнь проспишь и ее чудес явленных не познаешь в нашествии весны…»

Душа отрока, исполненная душевной бодрости и волнения, всего-то добавила к матушкиным словам от чудного знамения про нынешнее нашествие весны – и только!.. Но сколько светлого, нежного и щемящего отозвалось внутри юного государя! Все это, как сырой мартовский воздух тугие легкие, наполнило его душу, человеческое нутро свежестью, чистой силой, счастьем, красотой, любовью к земле русской…

В туманных, еще заснеженных полях тявкали собаки, доносились утренние звуки просыпавшихся от сна сел, где-то фыркали кони и чирикали воробышки, копошившиеся в развалах льдистых на крохотных островках пробивающейся жухлой травки. И пьянил, пьянил Ивана сырой весенний воздух, навевая что-то радостно-новое, прекрасное и щемяще ускользающее…

«И на этом месте близ берега окского соберется русское войско и встанет на пути уже другого нашествия – татарского, как в былые времена, когда только Русь собиралась под скрепом Москвы, готовясь к своему прорыву на востоке и западе…» – подумал Иван и оглядел сосредоточенные лица братьев Бельских и дьяка Курицына.

– Мой прапрадед дед Дмитрий Донской тоже устроил сбор объединенных русских войск именно под Коломной… – сказал оживленно Иван. – Что, снова пойдем на Куликово поле бить татар?.. Двинем навстречу татарскому нашествию?.. Самое время об этом подумать во время чудного начала весеннего нашествия…

– Они сами к нам придут, всем нашествием… Нечего Оку переходить, как князь Дмитрий Донской упредил хана Мамая… На этом береги Оки татар и турок надо встретить большим числом, силу, выдержку и уверенность громадную продемонстрировать… – Сказал Иван Бельский и многозначительно переглянулся с братом и дьяком.

– А турки тут причем? – встрепенулся юный государь, у которого от неожиданности сообщения екнуло сердце.

– При том, государь, что крымский хан подбил султана на всеобщее нашествие… – пояснил боярин Дмитрий Бельский.

– А может, султан подбил хана выступить походом на Москву, обещая пособить своим хвалеными пушками… – сказал спокойным голосом Иван Федорович Курицын. – Только нельзя им слабость показать ни в коем случае…

– Но ведь султан имел самые мирные намерения… Даже договора послы его пытались заключать с моим батюшкой-государем…

– Дальше слов дело не шло… – хмыкнул Дмитрий Бельский и переглянулся с братом. – Невыгодна нам война с турками…

– Это уж точно… – кивнул головой Иван Бельский. – Но острастку султану дать надобно… Эдак повадится в русские земли со своим крымским ханом-вассалом – потом ничем уже не отвадишь…

– Пролитая турецкая кровь – здесь на берегах Оки – только разъярит султана… – тихо промолвил Иван. – Дальше – пуще… Кровь за кровь… Турки и их султаны мстительны – почище ханов татарских…

– Все может быть… И кровь турецкая тоже… – согласился князь Иван Бельский. – Только, если их с крымчаками здесь не остановить, то другой разворот события нашествия примут… Крымчаки с турками могут уже в русской кровушке купаться у стен кремлевских…

– И до этого может дойти? – испуганно прошептал Иван. – Значит, возможен такой разворот, что отсюда наши войска вынуждены будут отойти и откатиться аж до кремлевских стен?..

– Всяко может случиться, государь. – Сухо сказал Иван Бельский. – Надейся на лучшее, а готовься к худшему… Тебе самому, государь, решать… Мы еще полностью не представляем размеры татарского нашествия…

– Когда-то, уже победив Мамая на Куликовом поле, даже сам великий князь Дмитрий Донской, вовремя оценив силу татарскую, которая солому ломит, единожды удалялся со всем своим семейством из Москвы, во время нашествия Тохтамыша через два года после Куликовской победы… – промолвил дьяк Иван Курицын.

– Да и его сын, великий князь Василий Дмитриевич тоже ведь удалялся из Москвы от Едигея… Тогда хоть Кремль удалось отстоять… – добавил боярин Дмитрий Бельский.

– Это к тому, что мне тоже придется бежать с братом Юрием из Кремля?.. – Тихо спросил Иван.

Ему никто не ответил… Пахучая свежесть весеннего воздуха, солнышко мартовское над головой, небо с мчащими длинными полупрозрачными тучами, ручьи и проталинки уже не радовали юного государя. Он представил выстроившиеся на этом берегу Оки русские полки в ожидании татарской и турецкой силы, скорой крови и множества смертей – ведь нашествия без них не обходятся… Устоят или отойдут, а то и побегут под силой татарской и турецкой воеводы и воины?.. И до Кремля может докатиться нашествие, осадой обложит – и жизнь государя не будет стоить ржавой копейки его матушки…

«Словно участь мою новые временщики решили. Если сам не надумает побежать государь, мы его заставим побежать страхами о татарском нашествии, о знаменитых турецких пушках, бьющих без промаха, о скорой войне, не щадящей ни старого, ни малого… Неужели побежишь, Иван, от нашествия неверных, снова в сон, беспробудный и смертельный впадешь после ударившего в сердце чистого и свежего начала весеннего нашествия?» – спросил самого себя юный государь под пристальными взглядами братьев Бельских и дьяка Курицына и не решился на мгновенный ответ – да или нет…

Остаток дня Иван с боярами провел в советах и размышлениях, как и где лучше выбрать позиции для русского войска. «Советуются, как с равным себе, – подумал Иван, – наверное, так и надо, во все вникать государю… Хватит быть тряпичной куклой, которую за ниточки дергают, – когда улыбаться послам, когда кланяться или хмуриться, а когда бежать из Кремля на хилых тряпичных ножках… Ничего я не буду никому говорить, пусть думают бояре в Думе, что хотят – только никуда я не побегу от татарского нашествия… Никуда и никогда!»

Вскоре Иван уже осматривал стан русского войска, собранного под Коломной деятельным главой Думы Иваном Бельским. Уже в разгар весны до Москвы дошли первые вести, передаваемые через наших пленников, ушедших из Тавриды – случайно или нарочно отпущенных, это уже другой вопрос – об огромном татарско-турецком войске, движущимся на столицу. Передавали, что хан Саип-Гирей повел за собой все имеющиеся в его распоряжении вооруженные силы Тавриды: пошел, по слухам, «со всею Ордою», не оставив дома никого, кроме жен, младенцев да глубоких старцев.

Многих напугало, что под началом мстительного крымского хана оказалась внушительная дружина султана с тяжелыми турецкими пушками и страшными огнестрельными снарядами. Слухи катящимся по весне мутным снежным комом обрастали новыми будоражащими воображение обывателей подробностями: к ханскому и султанскому войску присоединились толпы неверных со всех краев Дикой степи, из ногайских улусов, Астрахани, Азова, Белгорода и прочих.

А тут еще наместник путивльский Федор Плещеев страху на столицу нагнал. Ему глава думы поручил разобраться и удостовериться в истине накатывающегося на Москву вала нашествия неверных: посланные им в Дикую степь разведчики доложили, что видели в степи следы громадного войска – численностью не в одну, а несколько сотен тысяч воинов…