Текст книги "Русский сценарий для Голливуда. Библиотека приключений. Том 2"

10

На августовском небе высыпали первые бледные звездочки. Костер почти что погас. Подбросив в него сухого валежника, Красногубов поворошил притухшие уголья. Пламя вспыхнуло с новой силой. Оно осветило лицо Джейн Смит, которая в этот миг неотрывно смотрела в полумрак, туда, где, словно изваяние, замер таежник, сопровождавший Грудь-Колесом. Ее глаза лихорадочно блестели, грудь вздымалась от едва сдерживаемого волнения. Губы были мертвенно бледны. Казалось, эта женщина вот-вот лишится чувств.

– Не может быть! – слабо воскликнула она и, в каком-то, ведомом одной ей, порыве резко привстала с земли.

Затем она вновь опустилась на нее, откинувшись спиной на все еще теплый, но бесчувственный камень.

– Вам плохо?!!

В мгновение ока Красногубов очутился подле женщины. В тревоге он склонился над ней. Не зная, как поступить, взял ее голову в свои громадные ладони. Губами коснулся лба. Он был немного влажным и вместе с тем холодным, как лед.

– Да, что – с вами?!!

Виктор кинулся к рюкзаку и, отыскал в нем аптечку, которую всегда брал с собой перед тем, как отправиться в тайгу. В ней хранился флакончик с нашатырем. Наскоро скрутив пластмассовую крышку, он расположил его так, чтобы живительные пары, проникли в легкие Джейн Смит. Расчет геолога оказался верным. Охнув, Джейн открыла глаза. Хватая ртом воздух, часто и громко зашлась в кашле. Наконец, кашель утих. Женщина с удивлением огляделась кругом. Еще не отдавая себе отчета в происходящем, она увидела вокруг себя встревоженные лица людей. Зачем-то склонившись над ней, они негромко переговаривались между собой.

– В чем – дело? – с холодной вежливостью спросил Северков.

Джейн попыталась что-то ответить, слегка приоткрыв рот, но как видно, ей это не удалось. Из груди ее вырвался слабый вздох, и – только…

– Вы прямо-таки всех нас перепугали!

Она вопросительно посмотрела на него.

– А вы, как думали? – не скрывая своей досады, продолжил ректор. – Собрались дело сделать, и – на тебе – в обмороки начали падать! Так не годится!..

– Это – от переутомления! – со знанием дела заметил Красногубов. – Как никак, а сотню верст по тайге отмахали.

– Возможно, – нахмурился Северков. – Но если в следующий раз вы внезапно лишитесь чувств, никто вас с того света возвращать не станет.

При этом он так посмотрел на Джейн, что от этого ей стало немного не по себе.

– Не беспокойтесь на мой счет! – наконец, сказала она. – Я сама за себя – в ответе!..

– Пусть – так! Но наш уговор остается в силе!..

И секунду помедлив, Северков многозначительно добавил:

– Или вы уже не хотите увидеть своего сына?

Это был удар ниже пояса, и сердце матери сжалось от боли. Северков удовлетворенно хмыкнул, почувствовав, что причинил женщине страдание. «Теперь перед тем, как падать в обморок, она хорошенько подумает, нужно ли ей – это!» И злорадная усмешка едва заметно искривила его плотно сжатые губы. Ставка была слишком высока, и на кону стоял успех предприятия, от которого зависела вся дальнейшая судьба Северкова. Конечно же, он не мог позволить, чтобы цель, которая теперь, как ему казалось, была особенно близка, в мгновение ока вдруг ускользнула от него по вине какой-то психопатки. И Игорь Масимович в который раз подозрительно посмотрел в сторону Джейн Смит, в искренности которой сильно сомневался. «И чего это она ни с того, сего разнервничалась? – подумал ректор. – Безусловно, этому должна быть какая-то причина!» Но ход его мыслей внезапно прервался.

– А, где – хмырь?!

Грудь-Колесом кинулся к валуну. Обойдя его кругом, вернулся на прежнее место.

– Как бишь, его?.. Ах, да Елкин!..

– Елкин, говоришь?

В темноте никто не заметил, как лицо ректора ужасно побледнело.

– Ну, да! А кто же – еще?

Грудь-Колесом не столько интересовал словно провалившийся сквозь землю ученый, сколько содержимое рюкзака, оставленного неподалеку от костра и на время оказавшегося без присмотра. Не найдя его, бандит едва удержался от бранных слов, готовых вот-вот сорваться с его языка!.. «Может, Рябой рыжье куда-нибудь в другое место перепрятал? Или слинял вместе с ним, ублюдок?!» – подумал он. Бывшего спортсмена охватила настоящая паника!.. Не мешкая, он тотчас кинулся к Отвесной скале… Что, если подминавшую бока у ее основания бесценную кладь тоже утянули?!. Но, к счастью, там все обстояло наилучшим образом. Драгоценный груз лежал на том месте, где Елкин и Грудь-Колесом оставили его после спуска, терпеливо дожидаясь, когда хозяева вернуться и определят ему более надежное убежище. Чтобы не просыпать ни зернышка и сделать более удобным для транспортировки, до того, как ринуться в бездну, Грудь-Колесом и Елкин заранее разделили золото на четыре примерно равные части. Для этого у них нашлись также пустые рюкзаки, прихваченные с собой на случай, а, точнее, чтоб затариться рыжьем под завязку. По полной программе!

– Слава тебе, господи!

Бандит упал на колени и трижды перекрестился. Он не то, чтобы верил в бога, но странное исчезновение Рябого, а вслед за ним и Елкина казалось ему чем-то вроде происков темных сил. Они, по словам Ковалева, словно злой рок, неотступно преследовали его самого, а вместе с ним и его спутников, однажды вторгшихся в пределы Зеленой долины.

11

Выбиваясь из последних сил, Миша уходил от преследователей. Трясясь от страха, он постоянно оглядывался назад, словно чувствовал за своей спиной зловонное дыхание Людоеда. Когда уже было совсем невмоготу, ненадолго останавливался, чтобы, хотя бы, немного набраться сил, и затем двигался дальше. Он чувствовал себя маленьким слабым и беззащитным существом, которое преследовали нелюди, гораздо превосходившие его в силе и обладавшие почти звериной жестокостью. До обморока боясь, что, в конце концов, окажется в западне, умело расставленной его врагами, Миша почти физически ощущал, как удивительно белые и ровные зубы Людоеда, которые он изредка показывал, когда щерился, изображая что-то наподобие улыбки, впиваются в его тело и безжалостно рвут на куски. Да, это была улыбка ирода, которая не обещала ничего хорошего, а, скорее, наоборот сулила мучительную смерть тому, кому она предназначалась.

Почти что до самого полудня Миша куролесил по тайге, старательно запутывая следы. Но, когда солнце достигло зенита, он настолько устал, что прекратил всяческие маневры с целью обмануть бдительность Людоеда и Самосвала. Не разбирая пути, Миша шел и шел – куда глаза глядят. И хотя он даже не подозревал об этом, его хитроумная тактика, которую он поначалу так удачно использовал в отношении своих преследователей, отказавшись от нее позднее, после того, как окончательно разуверился, что фортуна на его стороне, ему же и вышла боком. Сам того не желая, он вдруг очутился на открытой местности. Сосняк остался позади, и взору Самохвалова открылась довольно просторная лесная поляна. В конце ее возвышалась горная гряда. Ее гладкие покрытые слюдой стены, словно зеркало, отражали солнечные лучи, и от этого скалы величественно блистали. Немного правее поляны рос густой кустарник, который заполнял пространство, начиная с подступов к подножию гор и до самого леса. Да, Миша узнал его. Это было то самое место у Отвесной скалы, где геологи разбили лагерь, и откуда он предательски дезертировал, прихватив с собой рюкзак с золотым песком. Неподалеку от кустарника к своей неописуемой радости Миша увидел пылающий костер.

– Э э эй! Это – я, Самохвалов! Спасите, помогите!!!

И, размахивая руками, бедняга бросился к развевавшимся на ветру, точно лоскуты кумача, языкам пламени. Он даже не бежал, а, не ощущая собственного тела, и, не чуя под собой ног, летел словно ветер, туда, где, как он предполагал, его ждало спасение от неминуемой гибели. Миша не видел, как человек сидевший у костра нацелил в него дуло пистолета… Выстрел прогремел внезапно!.. Так, что Самохвалов не сразу сообразил: было это плодом его воображения или произошло на самом деле?! Точно птица, смертельно раненая на взлете, Самохвалов с разбегу рухнул на землю. Со стороны казалось, что пуля попала точно в цель. Но, в реальности, Мише в очередной раз очень здорово подфартило. В тот самый миг, когда гибель казалась неминуемой, пуля просвистела над самой его головой. Это было так неожиданно и так подло со стороны того, кто стрелял в Мишу, что на глазах у него выступили слезы. Он разрыдался, как дитя. Лежа на земле, Самохвалов бился в истерике, ожидая, что тот, кто выстрелил в него один раз, выстрелит и во второй. Но этот выстрел, увы, будет для него последним. Миша наверняка знал, что все произойдет именно так, а не иначе. Нет, он больше не боялся смерти. Он устал бояться. Ему только казалось, что жизнь обошлась с ним крайне несправедливо, и умирать именно тогда, когда она только начиналась, не испытав любви, не совершив подвига и в сущности не сделав ничего доброго для людей, было очень нелепо и обидно!..

12

Хромовые сапоги генерала Дубасова, начищенные до блеска, словно горели огнем. Он, не спеша, прохаживался перед строем солдат и кинологов с собаками, придирчиво осматривая внешний вид каждого. Дубасова сопровождали Поляков и Сахар, буквально следуя за ним по пятам. Наконец, генерал остановился напротив одного из солдат.

– Как звать-величать?

– Рядовой Капустин! – бойко ответил караульный.

– Рядовой Капустин! – скомандовал Дубасов.

– Я!

Солдат сделал несколько шагов вперед и повернулся лицом к шеренге своих товарищей, вытянувшихся по стойке «Смирно!».

– Всем «Вольно!» – снова скомандовал Дубасов.

По-прежнему, важно прохаживаясь вдоль строя, он неожиданно резко остановился.

– Рядовой Капустин, оружие – к осмотру!

Солдат тут же выполнил приказ, открыв затвор автомата Калашникова. Генерал легонько коснулся бойка и на его указательном пальце остался темный след от нагара. Дубасов с торжествующим видом повертел испачканным пальцем перед солдатской шеренгой, словно призывая подчиненных быть свидетелями того, как безответственно отнесся рядовой Капустин к служебному долгу.

– Что – это? – возмущенно пророкотал Дубасов. – Будь я, сынок, твоим командиром, не сносить бы тебе головы!

И глаза генерала, похожие на два кровавых рубина, гневно засверкали. Но, по-видимому, на этом беды караульного не закончились. Дубасов подошел к одному из кинологов и что-то негромко сказал ему. Тот согласно кивнул. Затем подвел громадную овчарку к провинившемуся. Она обнюхала его. Глухо заурчала. После этого кинолог тут же отправился на другой конец плаца. Собака послушно следовала рядом с ним.

– Рядовой Капустин, вы хотите участвовать в деле государственной важности?

– Так точно, товарищ генерал! – ответил солдат без заминки, точно урок, который заучил наизусть.

– Как же вы собираетесь ловить беглых и очень опасных рецидивистов с нечищеным оружием? – с холодком в голосе, от которого у солдата пробежал мороз по коже, спросил генерал Дубасова.

– Виноват, товарищ генерал!

– Еще – как, рядовой! Еще – как, виноваты! – укоризненно покачал головой строгий военачальник. – Ну, а вдруг – осечка? Что – тогда? «Похоронка» – матери, цинковый гроб – на Родину? Кстати, цинк – очень ценный метал. Жаль его на таких вот… тратить!

– Осечки не будет, товарищ генерал! – выпучив от страха глаза, заверил тщедушный солдатик.

Он не понимал, как может быть опасен генерал в своем безрассудстве и стремлении показать безраздельную власть над подчиненными.

– А мы проверим!

И Дубасов подал знак кинологу. Тот снял поводок с ошейника свирепой овчарки и коротко скомандовал:

– Фас!

У всех, кто стоял в строю, солдат и командиров, внутри что-то дрогнуло, когда, рванувшись с места, овчарка, словно стрела, выпущенная из лука, метнулась через весь плац прямо к шеренге военнослужащих. Ее мощные челюсти были плотно сжаты, в черных зрачках притаился убийственный огонь. Она стремительно приближалась прямо к караульному.

– Рядовой Капустин, оружие – к бою!

Но на солдата точно столбняк нашел. Кое-как совладав с собой, он, наконец, с горем пополам скинул автомат с плеча. Взяв его на изготовку, трясущимися руками выхватил из подсумка магазин с боевыми патронами. Дружно охнув, солдатский строй обмер, когда метра за три до Капустина овчарка, злобно ощерившись, и, пружинисто оттолкнувшись от земли, сделала огромный прыжок. Солдату не хватило доли секунды, чтобы нажать на спусковой крючок. Но, непонятно, каким образом, выстрел, все ж таки, прогремел. Глухо ударившись о мощеную булыжником площадку, сторожевая собака, рухнула прямо к ногам караульного, забрызгав его сапоги кровью.

Вздох облегчения пронесся по плацу. После чего воцарила гробовая тишина. Солдаты не знали, как им реагировать на чудесное спасение Капустина… Уж, слишком нелепым и жестоким казалось им испытание, которому бессердечный генерал подверг их товарища. Солдаты были настолько подавлены, что никто из них даже с сожалением не взглянул в сторону единственной жертвы Дубасовского эксперимента, которая неподвижно лежала на плацу.

Между тем, вряд ли, кто из участников и зрителей данного спектакля, за исключением кинолога, знал, что еще в то время, когда собака служила на границе, ей недаром дали громкую кличку Самсон. На ее счету было немало подвигов. Как и прочих четвероногих в лагерь для заключенных овчарку отправили за непригодностью к дальнейшей службе в пограничных войсках. По крайней мере, таковым было решение вышестоящего начальника. Этим благополучно завершался послужной список Самсона. Но и на границе, и в лагере овчарка являлась не только следопытом, другом и помощником своего хозяина. Прежде всего, она была злобным сторожевым псом. Разница между Самсоном прежним и настоящим заключалась лишь в том, что собака поменяла одну прописку на другую и вместе с ней, прежнего наставника – на нового. Но это ничуть не мешало ей нести службу, поскольку колючая проволока на границе мало, чем отличалась от той, что окружала лагерь. Самсон так и погиб, в его собачьем понимании до конца исполняя свой служебный долг.

– Браво! Отличный выстрел, товарищ генерал!

С натянутой улыбкой на лице полковник Сахар громко захлопал в ладоши. Но его попытка хоть немного сгладить то удручающее впечатление, которое произвел на караульных жестокий опыт Дубасова, по всей видимости, плохо ему удалась, поскольку не нашла ответного отклика в сердцах его подчиненных. «А, если бы он промахнулся, что тогда?» – мелькнуло в голове у Леонида Мартыновича. Представив себе подобный исход генеральской забавы, Сахар ужаснулся. Тем не менее, он тут же прогнал прочь от себя скверные мысли о том, что второй труп в течение трех суток, основательно подорвал бы его авторитет, как среди подвластных ему людей, так и среди воров. Конечно же, это ослабило бы дисциплину и привело к всевозможным беспорядкам в лагере. Их только ему и не хватало! Недаром, выше всего на свете Сахар ставил авторитет руководителя. Во имя этого он трудился, не покладая рук, всю свою сознательную жизнь. Без уважения к командиру со стороны подчиненных любое дело было заранее обречено на неудачу. Так считал Леонид Мартынович.

Генерал, словно почувствовав угнетенное настроение окружающих, досадливо нахмурился. Его крайне раздражала совершеннейшая тупость и мягкотелость жалких людишек, в нужный момент неспособных на решительные действия.

– На войне, как на войне! – мрачно изрек он громовым голосом. – Промедли я хотя бы долю секунды, и пес в клочья разорвал бы вашего товарища! Да, да! Не сомневайтесь! Этот четвероногий негодник и зубоскал непременно сделал бы это, и никто из вас не успел бы даже глазом моргнуть!..

И с чувством собственного превосходства Дубасов пружинистой походкой в очередной раз направился вдоль строя солдат. Но, не пройдя и нескольких шагов, вдруг остановился. Вытянувшись по стойке «Смирно!», караульные, словно завороженные, стояли не шелохнувшись. Каждый из них, не желая выдать свое истинное отношение к тому, что минуту или две назад произошло на плацу, боялся посмотреть в глаза Дубасову

– Товарищ генерал! – по-видимому, совершенно не сознавая того, что происходило вокруг него, весь поглощенный собственным горем, обратился кинолог Самсона к его убийце. – А, как же я – теперь?! Без собаки?!

Со слезами на глазах и печальнее ненастной тучи, он стоял за спиной у Дубасова, склонив голову над неподвижным телом своего четвероногого друга. Такое обращение рядового к генералу было против всяких правил. Но, учитывая чрезвычайные обстоятельства и то состояние, в котором пребывал кинолог, Дубасов не придал его словам особенного значения. Само собой разумеется, что ответить распустившему нюни, точно дитя неразумное, караульному, было ниже генеральского достоинства. Брезгливо поморщившись, Дубасов краем глаза заметил, как очередная слеза, скатившись по щеке рядового, упала на мертвого пса… Труп животного покоился на прежнем месте в луже крови, которая прибывала с каждой минутой.

– Убери эту падаль отсюда и немедленно! – тотчас приказал полковник Сахар кинологу. – Возьмешь себе Белку и… одна нога – здесь, другая – там!

– Так, ведь Белка – за Бухтояровым! – словно помешанный, склонившись над бездыханным четвероногим другом, и, гладя окровавленной ладонью по его шерсти, упрямо возразил солдат.

– Обойдется! У него через месяц, другой дембель наклевывается, а ты на то и – кинолог, чтобы при собаке быть!

С нескрываемой злостью утерев с лица остатки слез, рядовой поспешил в казарму, чтобы позвать на помощь сослуживца, не участвовавшего в поимке беглых… Через несколько минут Капустин его товарищ были на месте. Бережно перекантовав Самсона на плащ-палатку, они взялись за ее края. Подняв груз, весивший около полцентнера, не меньше, с земли, слегка шатающейся походкой, поспешили прочь с плаца.

13

Человек с лицом, обезображенным шрамами, наконец, добрался до того места, где сильно обмельчавшее русло Быстрой речки раздваивалось и, наклонившись, шагнул под каменный свод. Он направлялся в Зеленую долину. Таежник делал это каждый раз, когда в разгар августовской жары доступ в кладовую природы открывался, чтобы набрать горстку золотого песка и обменять его на патроны для охотничьего ружья, соль и спички… Но теперь случай был особенный, и в своих действиях отшельник руководствовался не столько потребностью в золоте, сколько по иной причине. Пускай и неосознанно, но он чувствовал некоторое беспокойство, которое внушали ему трое самозванцев. Как же это его угораздило на то, чтобы стать у них поводырем? «Ах, ты такый, сякий! Садовый твой галава!» – ругал себя, на чем свет стоит, уродец. Он, конечно же, прекрасно понимал, что его сожаления по поводу собственной глупости, мягко говоря, несколько запоздали… Что сделано, того уже не исправить. «А всо деньги, каторый пообищалы эты троя!» – уверенный в том, что его никто не слышит, вслух продолжал казнить себя отшельник. Уж, больно давно не держал он шелестящих бумажек в своих огрубевших от жизни в тайге руках! Но была еще одна причина для тревоги: совсем свежие следы от костров. На пути от железнодорожной станции к Отвесной скале они не однажды попадались ему на глаза. Все говорило о том, что кто-то шел впереди таежника и его спутников, назвавшихся геологами, но так мало походивших на них, оставляя после себя черные круги выжженной земли, обугленные еловые ветви и кучи пепла. Причем шел в том же самом направлении, в котором двигался отшельник.

Незаметно для себя уродец миновал тоннель, по которому пролегало пересохшее русло Быстрой речки и очутился в Зеленой долине. Не пройдя и нескольких шагов, он отчетливо увидел на золотом песке огромные отпечатки, оставшиеся от медвежьих лап. Видимо, что-то принудило хозяина тайги к тому, чтобы на сей раз, он изменил своим привычкам. Вместо того чтобы в августовский полдень, когда горячий воздух, точно пар, поднимался от земли, освежиться в озере, медведь направился вдоль берега, где лежал золотой песок. Его следы были заметны до тех пор, пока груды сверкающих крупинок не остались позади и таежник не почувствовал под собой твердую каменистую опору. Отсюда начинался неуклонный подъем. Постепенно крутизна его усиливалась. Все чаще отшельнику преграждали путь заторы из массивных скалистых обломков. Обходя один из них справа, он едва нос к носу не столкнулся с группой людей, которые, по-видимому, не заметив его, проследовали по другую сторону нагромождений из гранита, слюдяного сланца и базальта и скоро скрылись из виду. В двоих из путников уродец тотчас узнал тех самых «геологов». Двух других он видел впервые. Метров через шестьсот подъем завершился островерхой горной грядой, которая затем резко обрывалась вниз.

Решив немного передохнуть, человек с изуродованным лицом, остановился на довольно ровной площадке, располагавшейся у самого края пропасти и упиравшейся в скалу. Невольно рассматривая причудливый рельеф, рисунок которого чем-то напоминал медвежью голову, таежник вдруг почувствовал, что в нем было что-то не так. Подойдя к скале поближе, он заметил вбитое в нее металлическое кольцо. На нем болтался прочный и скользкий, как уж, канат. Второй конец его спускался в пропасть… Уж, не привиделось ли ему все это?.. Он до сих пор с трудом верил в то, что в таежную глухомань, куда сотни, а может быть, тысячи лет не ступала нога человека, снова пришли люди, чтобы установить здесь свои правила и порядки. Таежник еще какое-то время пребывал бы в печальной задумчивости, если бы вдруг не услышал за своей спиной чье-то шумное сопенье. Резко обернувшись, он увидел в нескольких шагах от себя громадного медведя.